Опубликовано в журнале Урал, номер 8, 2003
Это Дима написал. Он грузчик в магазине, а еще был парикмахером и разнорабочим. Профессии не оригинальные, но выжить помогают. А на самом деле он поэт и художник. Стихи, правда, не публикует, читает на открытии выставок, и то после определенной психологической подготовки. Выставка ведь дело не простое, тут не только надо холсты на гвоздики развесить, особенно если это выставка двух художников — людей близких и разных… На выставке все по-настоящему, все как в жизни: он, она и картины…
Он — Дмитрий Девятов, он же Кургановский. Она — Светлана Абакумова, она же Терпуг и Муксун. Место — недавно образовашийся литературно-художественный салон при журнале “Урал”, как раз перед дверью главного редактора. Сколько авторов бродило здесь уныло в ожидании своей судьбы. Сейчас забывают, зачем пришли, нервно озираются, тискают рукописи, поспешно читают названия картин. Нокаут — не нокаут, но легкое головокружение в первые минуты испытывают многие. Это с непривычки…
Грозное название “Нокаут-арт” придумала Светлана Абакумова — сказался опыт искусствоведа и участницы художественных проектов. Название — полдела, учила она меня. На выставку картин “Одуванчик” кто придет, одни пенсионеры и то, если делать нечего. А “Нокаут-арт” — о-го-го! Одни решат, что это искусство боксеров, другие — что картины на голову будут падать, как на выставках А. Шабурова. Вот все и прибегут, и журналисты с телевидения приедут. К счастью, на открытии журналистов почти не было. Люди собрались душевные, многократно испытанные причудами друзей-художников и с полвзгляда понимающие: когда хлопать, когда наливать.
Тут торопиться не надо. Надо рассмотреть все полотна (а их не так много), и когда ярчайшие цветовые пятна переполнят ваше сознание, вы все поймете. Какой там бокс, какой нокаут! Все по-домашнему мягко и спокойно. И страшный “Злой Арлекин”, которого строгий батюшка осудил как вещь греховную, вдруг затрепещет радужной каруселью. И таинственные “Пришельцы”, герои Диминых юношеских крепких снов после утомительных поисков истины в трудах Даниила Андреева и Блаватской, замерцают гранеными камешками-самоцветами. Учитесь, любители комиксов, живопись не болтливый учитель словесности, живопись — это цвет, цвет и больше ничего. Так почувствуйте его, поймите, растворитесь. Вот это и будет аут!
В творчестве у них отношения ревниво-строгие: за спиной не стой, советов не давай, делом помогай… До Кукрыниксов далеко, зато интересней. Света азартна, в мыслях стремительна, в поступках без расчета, а знание истории искусства мешает сосредоточиться на поисках собственной манеры. Дивятся зрители “Девушкам Поля Гогена” и “Женским портретом Тициана”: зачем, почему? Света сама не знает. Это и не копия, и не ремейк, а некое сновидение собственного музея мировой живописи. Но сны снами, а за реальность Света держится крепко. Дом родной, где детство прошло — вот он, на картине, и балкон родной на третьем этаже. И собаки, и апельсины, и кактус — все это было. И печальный ангел на сортире тоже был, но так недолго, что зарисовать с натуры не успела. Впрочем, зачем с натуры рисовать, зрительная память неплохая.
Дима тоже натуру не жалует. Не так все должно происходить. Не враз через глаз, а кружным путем через душу, чтоб защемило, а потом забылось навсегда, а потом вдруг вспомнить невзначай лишь ощущения и колорит, и словно само собой к холсту все прилипнет. Так последние пейзажи и писал. Сколько в жизни исходил: Урал, Памир, Кавказ, сколько видел трав, цветов, деревьев, все перемешалось, переплелось, забылось и опять приснилось. Дмитрий к себе чутко прислушивается, бережно к своей цветовой гамме относится, не раз пройдется кистью, поправит тон. Художник он цельный, основательный, спокойный и весомый. Правда, со зрителем застенчив, а уж если журналист прицепится, только и остается, что пургу гнать.
Зритель грамотный пошел, живописью интересуется, спрашивает: холст или оргалит? Оргалит, естественно, — фи, а если холст, второй вопрос: хлопок или лен? И еще подрамник пощупают, сколько столетий протянет. С грамотным зрителем Диме и Свете тяжело. Рамы для картин достались им от Виктора Махотина, он их по всем городским свалкам собирал, так что рамы уникальные, но покрашенные в десятый раз. Любитель живописи это конечно не поймет. Искусствовед молодой, постмодернизмом крещенный, отметив небрежно написанные названия полотен, задастся вопросом: кто они? Аутсайдеры, маргиналы, художники наивного искусства или концептуалисты? Диме не до этого, ему цвет важен, а Света занята насущными делами, освободится, — термин подберет, “нокаут-арт” — не предел…
А было время в тех самых девяностых, откуда все мы родом, оживление и сумятица пришли в художественную жизнь города. И вышли из мастерских мэтры реализма, и покинули подвалы герои андеграунда. Кич и примитив, полотна символистов и натуралистов, шедевры и безделицы заполнили выставочные залы и “Пятак”. Чернуха, эротика, наив, соцреализм и религиозные полотна были рядом, и рядом были художники разных возрастов и взглядов, техник и талантов. Они были открыты зрителю, и обалдевший зритель благодарно взирал на всех, судил, журил и миловал. Время это быстро ушло. А жалко лишь то, что пригрезилось, что казалось, открылись для всех — собственные пути в жизни и в искусстве, собственные формы и цвета, мысли и сны. Думали, вот он, свой путь, а побежали толпой, давя и спотыкаясь. Не все нашли свою дорогу…
Рядом оказались тропинки Димы и Светы, рядом идут они, особо никому не нужные, критикой не обруганные, меценатами не обласканные. Есть их живописные полотна, где свой мир и свои сновидения. Есть образы и чувства, есть энергия и задор, и есть, наконец, надежда, что все недаром и не напрасно…
А что в итоге? Света сказала: напиши, что американский коллекционер купил две, нет, три Диминых работы и нас пригласили на международную выставку наивного искусства в Москву.
— А может, лучше в Швецию?
— Да-да, в Швецию или в Непал.
— В Непале тоже хорошо…