Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2003
Марк Паверман. Войти в музыкальный мир: Воспоминания дирижера. Лит. запись и сост. В.М. Павермана. — Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999.
По неписаным журнальным канонам рецензировать эту книгу следовало года три назад, но она и мне самому в руки попала не так давно, а для многих потенциальных читателей — при ее “современном” тираже 300 экз. — еще и пять лет спустя будет приятной новинкой. Да что там три или пять лет — книга М.И. Павермана, несомненно, принадлежит к числу тех не часто встречающихся изданий, которым, независимо от тиража, суждена негромкая, но долгая жизнь.
Дело даже не в том, что это воспоминания музыкального деятеля, чей след глубоко запечатлелся и в памяти свердловчан-екатеринбуржцев старшего поколения, и в истории культуры города. То есть сама жизнь мемуариста — общественное достояние и в этом качестве представляет для нас непреходящий интерес. Но мне кажется, что эта небольшая книга вполне может — и непременно будет! — для многих служить еще и справочником, в котором довольно подробно и с педантичной точностью ответственного перед читателем автора воссоздана картина музыкальной жизни Свердловска на протяжении полувека. Очень важного для нее полувека, поскольку как раз в то время и складывались ее основные параметры, и дирижер Паверман был одной из ключевых фигур в этом процессе.
Из книги можно узнать и об очень многих музыкантах, которые постоянно или достаточно долго работали в нашем городе, и об именитых гастролерах — отечественных и зарубежных, — которые в разные годы здесь выступали. Причем почти всегда автор предельно конкретен: сообщаются биографические сведения, называются точные даты, приводится содержание концертных программ, цитируются отзывы прессы. Ну, что касается программ и газетных вырезок — они, конечно, сохранились в архиве дирижера, да и прочие сведения при желании можно отыскать в архивах и справочниках. Но архивные бумаги не хранят эмоционального ощущения событий. А поразительная профессиональная память выдающегося дирижера запечатлела не только общее впечатление от каждого концерта, но еще и траченные временем детали
и нюансы, нередко прямо к музыке даже и не относящиеся. Например, лопнувший во время концерта шов фрака, оторвавшаяся пуговица или поспешивший покинуть сцену до исполнения оркестровой пьесы на бис музыкант-ударник. Конечно, для истории музыки такие курьезы ровно ничего на значат, однако придают воссозданным эпизодам зрительную объемность и психологическую достоверность.
По ходу повествования мемуарист представляет целую галерею беглых, но чрезвычайно выразительных портретов. Не стану утверждать, что в них проявился еще и литературный дар маэстро, — скорее это следствие его наблюдательности, душевной чуткости и благодарной памяти. Даже закрыв книгу и не заглядывая в текст, вспоминаю Константина Соломоновича Сараджева — консерваторского учителя Марка Израйлевича, вспоминаю Отто Клемперера, А.Э. Маргуляна, А.Д. Шморгонера, Н.Г. Рахлина, Георга Себастьяна, Оскара Фрида, Д.Ф. Ойстраха, Э.Г. Гилельса, Я.В. Флиера, Д.Б. Кабалевского, Д.Д. Шостаковича, Р.М. Глиэра, Курта Зандерлинга, Игоря Стравинского, Леопольда Стоковского… Даже этих имен более чем достаточно, чтоб пробудить живой интерес к книге, но я назвал лишь малую часть персонажей книги. Кроме того, внимание читателя будет вознаграждено еще и множеством других сведений — о профессии дирижера, о музыке, о времени. Да вот хоть бы, например, такая частность. Буквально на днях очередной знаток эпохи “тоталитаризма” — из молодых — вещал по радио о том, что произведения эмигрировавшего после революции Рахманинова были запрещены в Советском Союзе. Сам я такого не помню — разве что в 30-е годы? И вот читаю воспоминания Павермана и обнаруживаю, что именно в 30-е годы в Свердловске редкий концерт обходился без рахманиновских вещей. Не всему, оказывается, можно верить, что услышишь по “настоящему радио”.
Должен признаться, что у меня книга дирижера пробудила еще и ностальгические чувства: с середины 50-х годов я довольно прилежно посещал филармонические концерты, помню М.И. Павермана за дирижерским пультом — стройного и молодого, во всяком случае, еще даже без проседи в темной густой шевелюре. Тогда казалось — незаменимого и единственно возможного на этом месте. Для меня это было счастливое время открытия мира музыки, и многие эпизоды книги воспоминаний оживили в памяти безвозвратно ушедшее.
А еще один мотив — неприметный при поверхностном взгляде, да и самим автором никак не акцентированный — резко повернул мое внимание к современности. Дело в том, что Марк Израйлевич очень предметно, изнутри, крупным планом и, как сказали бы сегодня, на клеточном уровне показал процесс накопления и развития музыкальной культуры. Это чиновники, функционеры от искусства могут надувать щеки от сознания своей значимости: дескать, подписали декрет — и нечто возникло. На самом же деле, чтоб “оно” возникло, надо было, чтоб вот эти консерваторские юноши в голодные и нищие годы с усердием, не знающим меры и границ, постигали тайны своего ремесла, не только истово выполняя требования наставников, но используя все доступные способы и пользуясь каждым случаем расширения профессионального кругозора. Стоит обратить внимание и на брошенные вскользь, никак не прокомментированные замечания, что с тем-то заезжим гостем автор говорил по-немецки, а с тем-то по-французски. И вот факт, на мой взгляд, ключевой: когда в Свердловске молодым дирижером Паверманом был создан симфонический оркестр, сюда один за другим поехали самые яркие звезды советского исполнительского искусства Давид Ойстрах, Эмиль Гилельс, Яков Флиер — так ведь это же все консерваторские еще друзья Павермана! Они поехали не по безличной разнарядке, а к нему. То есть я хочу сказать, что музыкальная культура — она, как тот английский газон из популярной байки, который взращивается столетиями; тут все взаимосвязано и переплетено. Как же надо дорожить этим поистине бесценным достоянием!
Заключая этот отзыв, не могу не упомянуть добрым словом о работе Валерия Марковича Павермана. Сын дирижера — не музыкант, а профессор-филолог — перенес воспоминания отца с магнитофонной ленты на бумагу, причем сделал это с той мерой добросовестности, профессионализма и любви, которая гарантирует им долгую и достойную жизнь.
Валентин Лукьянин