Главы из книги
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2003
Уралмашу — 70
Сергей Агеев, Юрий Бриль
Неизвестный Уралмаш *
* Полное юбилейное издание выходит в издательстве “Уральское литературное агентство”.
История и судьбы
Главы из книги
И сказали они:
построим себе город и башню,
высотой до небес,
и сделаем себе имя прежде, нежели рассеемся
по лицу земли.
Бытие. Х1, 4
От редакции
Мы перелистали груды книг — огромные, под стать самому заводу. Читаешь, а в ушах бой барабанов, фанфары… И невольно возникает вопрос: доля такая, что ли, у русского человека: жить в нищете, лишениях и при этом гордиться достижениями? Гордиться из последних сил. Конечно, были и трудовые рекорды, и гениальные конструкторские решения, которые двигали вперед мировую техническую мысль, и было бы непрактично замалчивать эту сторону истории. Однако подлинная история Уралмаша несравнимо богаче, чем та, что подавалась в этих уже пожелтевших книгах.
По сути, перед вами, уважаемый читатель, многоголосое документально-очерковое повествование. И вы сами имеете возможность услышать эти разные голоса, сопоставить документы, оценить наконец, насколько прогрессивно меняется наше сознание в наш технократический век.
Еще основоположник марксизма заметил, что человечество, смеясь, прощается со своим прошлым. Наше повествование было бы неполным, если бы мы не обратились к заводскому фольклору. В самые мрачные времена нашу жизнь скрашивал анекдот. Пока мы умеем над собой смеяться, мы совершенствуемся. Байки “От Степаныча”, которые собрали и литературно обработали авторы, свидетельствуют, что с юмором у уралмашевцев все в порядке. Как-то было не принято в юбилейных изданиях печатать байки, но мы без всякого сомнения нарушаем эту традицию, полагая, что все жанры хороши, кроме скучного.
С начала 30-х гг. начинается слава завода, не случайно его называли флагманом советской промышленности. Поднимая за собой заводы и фабрики, он вел страну в индустриализацию. Строились новые города, изменялся уклад жизни, сам человек. Через уралмашевца, этого Сашу-с-Уралмаша — была такая популярная кинокартина “Два бойца” — прокатилась вся наша ухабистая история. В годы строительства, лежа на нарах в холодном бараке, он мечтал о светлой и справедливой будущей жизни. Ударная работа объявлялась высшей ценностью, но часто за самоотверженный труд была особая награда — ГУЛАГ или пуля в затылок в застенках НКВД. А дальше лишения войны, полуголодные послевоенные, унылый застой и еще один непредсказуемо крутой вираж — испытания перестройкой, экономическим кризисом, рынком рабочей силы… Уралмаш жил, как жила страна, но в силу его масштабности все, что происходило в стране, — здесь обретало крайнюю степень. Если ударный труд, то до грани безумия. Если репрессии, то до поголовного истребления руководящего состава. Видимо, по праву флагмана Уралмаш представлялся кремлевским лидерам просторным полигоном для испытания политических технологий. Здесь накапливался опыт работы с иностранными специалистами, выявления “чуждых элементов”, промывания мозгов, внедрения в сермяжные российские умы социалистического сознания и т.д. И здесь же, на Уралмаше, рождались смелая техническая мысль, новые технологии. Мы часто будем говорить: впервые в стране, впервые в мире. Здесь родились многие инициативы, здесь отрабатывались новые формы организации труда и затем тиражировались по стране, иногда экспортировались в так называемые братские страны. Прошло 70 лет со дня официального пуска. Завод работает, вошел в рынок. А значит, то, что он производит, нужно людям.
В сущности, история Уралмаша — это история страны, история человеческой цивилизации, от которой неотделима судьба человека, судьба каждого из нас.
История и драматическая, и абсурдно-кровавая, и смешная, совсем не парадная. Без ретуши.
Уралмаш в колыбели
С легкой руки классика пролетарской литературы Максима Горького за Уралмашем прочно закрепилось образное название — отец заводов и фабрик. Производя доменное, прокатное, агломерационное, кузнечно-прессовое оборудование, поставляя в разные уголки земли экскаваторы, дробилки, мельницы, машины непрерывного литья заготовок, буровые установки, он взрастил сотни предприятий в бывшем СССР и по всему миру.
А ведь Уралмаша могло и не быть. Странно подумать, но это так. Не столь уж очевидным было строить завод тяжелого машиностроения там, где он сейчас, казалось бы, так незыблемо стоит.
Как бы по свистку первого черепановского паровозика теперь уже в позапрошлом, XIX веке, был дан старт технократической цивилиции. Вставали заводы, дырявили небо тысячи труб, менялся сам облик планеты. Таков неизбежный путь человечества, со всеми его плюсами и минусами. Технократическая тенденция не имеет политической окраски, большевики, затеявшие переустройство мира, оказались внутри нее. Мощь государства определялась (и пока еще определяется) количеством выплавленного чугуна и стали, качеством брони и дальнобойностью орудий. Страна Советов не осталась сторонним наблюдателем, умолкли последние залпы Гражданской войны, и на политой кровью сограждан земле спешно роются котлованы под заводы и фабрики.
Для сокрушения враждебного окружения нужны были корабли, самолеты, пушки, танки, снаряды… А для этого требовалась сталь, много стали, гораздо больше, чем производилось. А увеличить ее выплавку не так-то просто: сначала нужно увеличить добычу железной руды, коксующегося угля, построить новые коксовые батареи, агломерационные машины, доменные печи и сталелитейные цеха. Но и это еще не все, жидкая сталь — только полуфабрикат. Прежде чем сталь станет оружием или мирной машиной, она должна превратиться в слитки, пройти обжим на блюмингах, затем на прокатных станах, попасть под молоты или прессы. И только потом станочники выточат из заготовок тысячи деталей, которые поступят на сборку.
США, Германия, Англия уже далеко впереди. Большевики включаются в эту гонку, надеясь догнать и перегнать. Они принимают это решение как единственно возможное, чтобы выжить, утвердиться и победить, и объявляют курс на индустриализацию. Критика этого курса означала оппортунизм. Новый вождь партии большевиков Сталин задачу ставил предельно жестко: “Мы отстали от передовых стран Запада на пятьдесят — сто лет. Либо мы преодолеем это отставание за десять — пятнадцать лет, либо нас сомнут”. Отсюда и такая спешка с индустриализацией СССР, которую можно было проводить не такими темпами и с гораздо меньшими жертвами.
В 1920-е гг. в СССР была только одна мощная угольно-металлургическая база, на Украине, недостаточная даже для того, чтобы успешно противостоять одному только германскому Руру. В то же время на Урале дожидались своего часа горы первоклассной железной руды, а в Западной Сибири залегал великолепный уголь. И поэтому давно, еще с дореволюционного времени, витала в воздухе идея создания Урало-Кузнецкого комбината. Два мощных металлургических предприятия (один в Западной Сибири, другой — на Южном Урале) плюс завод тяжелого машиностроения для обеспечения их всем необходимым. Без этого завода никак нельзя было обойтись: делать ставку на закупки оборудования за границей означало ставить все свои планы в зависимость от отношения к СССР зарубежных стран. А если война?
Три предприятия Урало-Кузнецкого комбината, как гигантские локомотивы, должны были потянуть за собой экономику двух огромных регионов, потому что для полного цикла производства машин (будь то танки или тракторы, пассажирские или боевые самолеты) требуются электродвигатели и моторы, подшипники, стальные канаты, приборы, резино-технические изделия и еще многое другое. В том числе вагоны, чтобы перевозить уголь и руду; станки и инструменты для обработки деталей, сварочные электроды и т.д. А еще требовалось очень много электроэнергии, для выработки которой нужно было строить электростанции. А это котлы, турбины, электрогенераторы, высоковольтная аппаратура. Значит, следовало строить электромашиностроительные, турбинные, вагоностроительные, подшипниковые заводы, заводы резино-
технических изделий, приборостроительные и прочие.
Начало
Там, где сегодня расположился завод и Орджоникидзевский район с населением 240 тыс. человек, еще в 20-е годы стояла тайга, и присутствие человека не нарушало ее векового покоя. Кружила тропинка грибников да несколько домиков лесников — вплоть до деревеньки Пышма никаких следов его деятельности. Птицы и зверье чувствовали себя здесь по-хозяйски. Однажды на склад кооператоров при Уралмашинострое пожаловал медведь, устроил погром, полакомился патокой.
Примерно таким зачином открывались книги об Уралмаше. Действительно, приходил медведь, первостроители стреляли на обед уток на болотце возле будущей ТЭЦ, под ногами, у цехов, пока не затоптали, росла земляника. Грибы возили возами. Все так. Однако мало кто знает, что в нескольких километрах к западу от места, где теперь расположен Уралмашзавод, у озера Шувакиш еще в петровские времена трудился заводик, плавил железо. Им последовательно владели арамильские крестьяне Чебыкин и Чусовитин, нижегородец Масляница, тульские рудоплавильщики Мингалев и Ермолов, поэтому завод еще называли “мужицким”. Потом следы этого завода затерялись в истории. Так рассказывал П.П. Бажов. И по тем рассказам озеро Шувакиш когда-то было вовсе не озером, а прудом, созданным благодаря плотине на истоке реки Пышмы.
А вот что писал об этом предприятии один из первых уральских краеведов Наркиз Константинович Чупин: “Не далее 20 верст к северу от Екатеринбурга в 1705–1715 гг. существовал незначительный частный завод Шувакишский, при истоке Пышмы из озера Шувакиш; тут добывалось в небольших печках из руды прямо железо, а не чугун и потом проковывалось под вододействующим молотом. Но позже 1715 г. об этом заводе уже не упоминается”.
Заводик этот в бытность свою не раз подвергался нападению башкир, после третьего набега его уже не восстанавливали. К тому времени истощились скромные залежи местного так называемого болотного железа.
Мы обследовали это место, нашли куски запекшегося шлака, крицы.
Возможно, чтобы романтически приподнять подвиг строителей, писатели усугубляли дикость и безлюдность нашего края. Между тем, если оглянуться дальше, в глубь веков, видно, что на Урале люди жили всегда, сколько существует на земле человек. Археологи на Шувакише раскопали стойбище, возраст которого исчисляется четырьмя тысячами лет. Потому что здесь для жизни было все необходимое: лес, в котором водилось немало всякого зверья, озера и реки, полные рыбы, медные и железные руды, чтобы плавить металл…
Это место и выделили для возведения завода тяжелого машиностроения и соцгорода при нем. Рядом важный железнодорожный узел, станция Свердловск-1, источники водоснабжения — озеро Шувакиш и Верх-Исетский пруд. Озеро издавна славилось своей вкусной (по некоторым данным, даже целебной) водой, а от пруда предполагалось протянуть водопровод для технических нужд завода.
Площадку для строительства завода выбрали на высоте 274 м над уровнем Балтийского моря. Благодаря трещиноватости пород она почти всегда сухая, что немаловажно для производственных цехов, особенно металлургических. Только южная часть заводской площадки оказалась в низине. Там наметили строительство ТЭЦ и газогенераторной станции.
Огромную, возможно, даже решающую роль в выборе места для строительства крупного машиностроительного завода сыграл еще один немаловажный фактор — значительные залежи торфа на расстоянии всего 25 километров. По расчетам, его должно было хватить заводу на 75 лет. Торф предполагалось использовать как единственное топливо для заводской ТЭЦ и сырье для получения газа на газогенераторной станции (газ был необходим для мартенов и нагревательных печей металлургических цехов). Интересно, что заключение о возможности использования торфа из близлежащих болот для нужд Уралмашзавода было дано чехословацким предприятием “Шкода”, на котором действовали те же немецкие газогенераторы, которые хотели установить на Урале. Туда отправили 14 вагонов торфа на пробу. Газогенераторы проработали на нем 4 дня, и фирма дала “добро”.
Приказ № 1
“На основании постановления президиума Уральского областного совета народного хозяйства от 7 декабря 1926 г. за № 14 я вступил в исполнение обязанностей временно управляющего Уралмашиностроем с 7 декабря 1926 г. Управляющий Машиностроя Банников”.
Закладка завода
Уралмашинострой по-настоящему начался с цеха металлоконструкций, теперь это цех 101. 15 июля 1928 г. в 8 часов утра на станции Свердловск, на площади, у вокзала собралось огромное количество народа, который был доставлен на стройплощадку специальным поездом. Сохранилась копия акта закладки завода. Из этого документа следует, что присутствовали партийное, советское и комсомольское районное и областное начальство, правление трестов “Уралмет” и “Уралмедь”, делегаты от Верх-Исетского, Златоустовских, Мотовилихинских, Лысьвенского заводов. Очевидцы того незабываемого события рассказывают, что на торжество приехали также командование Н-ской стрелковой дивизии и Н-ского стрелкового полка, студенты и преподаватели. На митинге, посвященном началу строительства Уралмаша, строители замуровали в фундамент цеха металлоконструкций железную банку с медной табличкой: “15 июля 1928 г. День закладки завода”. Пять человек, а это были: управляющий Уралмашиностроя А.П. Банников, прораб К.К. Хомич, секретарь партячейки А. Ушаков, председатель профкома А.Чайников, секретарь комитета комсомола А.Тихонов, положили на раствор фундамента первые пять кирпичей. Всего через пять лет, 15 июля 1933 г., состоялся официальный пуск Уралмашзавода. 15 июля — эта дата знаменательна для Уралмаша. Партийные органы в бывшем Советском Союзе стремились приурочить те или иные большие события к датам, имеющим идеологическую окраску. В данном случае речь идет о дне восстановления Советской власти в Екатеринбурге, который был взят Красной Армией 15 июля 1919 г. Накануне наступления войска красных концентрировались как раз вблизи того места, где ныне стоит Уралмашзавод, и там даже был бой. Последнее обстоятельство особо подчеркивалось прессой в 30-е годы, дескать, территория завода и соцгорода полита кровью.
В.Ф. Фидлер писал заметки об истории строительства Уралмаша, к сожалению, рукопись не сохранилась, мы располагаем лишь небольшим ее фрагментом, речь идет как раз о закладке завода.
…В бараке для рабочих происходило торжественное заседание городского Совета с участием представителей всех окружных и областных организаций. Была гроза, и шел сильный дождь. Но вот небо прояснилось, торжественное заседание было перенесено на скромную трибуну около места закладки цеха металлических конструкций. И в 2 часа 15 минут 1928 года, в день девятой годовщины освобождения Урала от Колчака, был заложен Уральский машиностроительный завод.
“Веревочка”
Основная транспортная магистраль, связывающая соцгород с центром города, — проспект Космонавтов. Эта дорога с начала 30-х г. и до космических полетов называлась просто и точно — шоссе УЗТМ. А еще раньше здесь была просто дорога в лесу, и называли ее Верхотурским трактом. Строители Уралмаша застали по его обочинам могилы с покосившимися крестами — там лежали колодники, умершие по дороге на каторгу в Сибирь, и другие путники. Эту дорогу в первые годы строительства называли веревочкой, вроде единственное, что связывало город с Уралмашиностроем. Сначала по ней ходили пешком. Когда построили шоссе, добирались на работу либо на попутной лошади, либо в кузове полуторки, набившись как сельди в бочке. Наконец в 1931 г. был пущен трамвай, шесть вагонов. Маршрут Свердловск — Уралмашинострой. Сейчас транспортная магистраль расширена потоком машин, и уже несколько лет работает метро. За 13 минут электропоезд домчит вас от площади 1905 года до Уралмаша.
Спускаясь в подземку, покачиваясь в комфортном вагоне, мы вряд ли думаем о том, что спускаемся под землю, в нижние пределы, мир мертвых. Мы пишем историю, какая она есть. Да, труд страшно громаден, и тут неуместны фанфары. Помолчим эти 13 минут. История Уралмаша кровоточит …
…Тогда же появилась знаменитая “веревочка”, на которой балансировал и шатался и не падал весь Уралмашинострой.
“Веревочка” заменяла собой шоссе от Свердловска до места, где строили цех. “Веревочка” начиналась простой пегой лошадью. Лошадь протаптывала сугробы и, чтобы умять их, тащила за собой санки. За санями шли гуськом люди — землекопы, каменщики, арматурщики, инженеры, мотористы, секретарши и бухгалтеры, строившие цех.
…К вечеру лошадь с санями поворачивалась в обратную сторону, и опять те же люди черным пунктиром плелись назад: спать, жить, есть, населять город.
Это явление, объяснявшееся тем, что возле цеха не было жизни, а в поле стояли сугробы, и было прозвано “веревочкой”.
В этой “веревочке” ходил и начинал седеть Банников, начальник строительства.
Вместе с тысячами других людей, шедших по “веревочке”, он помогал комбинату выбиться в жизнь.
Это было очень трудно. Приходилось, насилуя самого себя, издеваясь над своим собственным техническим опытом, совершать много нелепостей, даже преступлений.
Преступлением была, например, та же самая “веревочка”, по которой он сейчас шел. Техники, мальчишки, свистуны, идущие за его спиной, могли сказать ему, большевику, инженеру, что еще на школьной скамье их учили всякое строительство начинать с подъездных путей. А он вел людей и тащил материал по “веревочке”.
Преступно было выпячивать из общего плана вот этот цех, торчавший в лесу.
Но Банников все же предписывал осуществлять и “веревочку”, и цех металлических конструкций, боком вылезавших из плана.
Так он хитрил. Это стоило большого напряжения. Он начинал седеть, его мучили постоянно головные боли. Неизвестно было, с кем же, собственно, он хитрит. Кто-то сверху давил на Машинострой.
…Тогда Банников распорядился плевать на теорию и совершить преступление. Он бросил все силы на постройку одного-единого цеха, вычеркнув из головы подъездные пути, водопровод, канализацию, шоссе, весь огромный план будущего комбината.
В городе появилась пегая лошадь.
За ней стали гуськом Банников, коммунисты, землекопы, производители работ.
Уродливо раздирая своими колоннами план строительства, появился в еловом лесу цех металлических конструкций.
Все это вместе с пегой кобылой, со всеми муками затрудненного, искривленного строительства понадобилось для того, чтобы можно было наконец телеграфировать в Москву:
“Первый цех начат постройкой тчк никакие изменения в проекте больше невозможны тчк”.
(Евг. Кригер. Веревочка // Наши достижения.1933. № 9)
Нетипичный красный директор
Александр Петрович Банников вышел из красных командиров, и строительная площадка для него была фронтом. Построить завод — означало победить, ослабить темпы — пособничать. И не он один — многие так искренне думали. Бывший анархист, не изживший бунтарской закваски, он был востребован своим временем и оказался на своем месте. В феврале 1919 г. он вступил в партию большевиков, и с тех пор его жесткие жизненные принципы полностью совпадали с генеральной линией партии. Следуя этой линии, он не жалел себя и не особо считался с отступниками. Потому в свои тридцать лет уже занимал должность предисполкома в Перми. И, очевидно, по той же причине он рано завершил свой земной путь. Революция пожирает своих детей, особо преуспевших — в первую очередь.
Личность значила многое. Был бы на месте Банникова какой-нибудь интеллигентный хлюпик, стройка наверняка бы заглохла. Надо было уметь драться. И драться по правилам тех лет. Он умел. Когда прекращалось
финансирование, он ехал воевать в Москву, привозил фотографии, груды железяк. Вываливал на стол Орджоникидзе: мы уже строим, мы уже плавим сталь, вот отливка, с пылу с жару, потрогайте, она еще теплая!.. Назад поворота нет, а те, кто задерживает финансирование, — враги! Мощный талант: убедить, настоять на своем… Ведь многие приезжали из Ленинграда, с Донбасса, Челябинска… У каждого свои аргументы и естественное желание развивать промышленность в своем районе.
Как хозяйственник он не был лишен определенной предприимчивости, в начале строительства, живя на крайне скудном пайке, вырубленный под строительную площадку лес продавал, пополняя бюджет стройки. Когда стройка заглохла из-а отсутствия финансирования, организовал из рабочих артель по промывке золота на речке Калиновка, на ее истоке из озера Шувакиш. Лишь бы не разбежались!
Работяги его любили, потому что с ними он был своим. Вряд ли играл. Обходя стройку, подсаживался к костру, разговаривал по душе.
— Что-то, братцы, исть охота, чего бы нам картошечки не запечь.
А если оказывалась гармонь, растягивал меха. Собиралась компания, песни далеко заполночь.
Перед штурмом необходима передышка. Завтра он, красный командир, поведет эту лапотную армию в атаку: валить деревья, грызть кайлушкой мерзлую землю, таскать и разбивать камни… В бою он умел возбуждать ярость. Против кого? Против этих деревьев, против этой мерзлой земли и против тех, кто думал, что можно строить завод как-то иначе. Врагов в то время безжалостно уничтожали, уничтожая, по сути, самих себя. Гражданская война продолжалась в сознании людей.
Этот бритый наголо яростный большевик был весь на виду, устраивался на пеньке, раскладывал бумаги. К нему со своими проблемами подходил любой, кто хотел, и без доклада. Он был слишком молод и неотесан, чтобы войти во вкус чиновничьего чванства. Типичным красным директором его не назовешь, хотя, разумеется, он пользовался начальническими распредблагами, ездил на курорт. И то надо сказать, страдая от белокровия, он нуждался в лечении.
Здание управления строительством находилось в двухэтажном деревянном доме на улице Садовой (Кировградской), 16. На втором этаже в углу кабинет Банникова, рядом Фидлера. Как они друг с другом ладили — загадка. Во всяком случае, Фидлер признавался: “Мне ни с кем не бывает так трудно, как с ним”. Не было такого (классического по соцреализму) распределения обязанностей: комиссар и техническая голова. Банников был дипломированным инженером по сталелитейному делу, многое дали ему заграничные командировки, так что он кое-что понимал в технике. К примеру, еще только строились цеха, а он уже довольно основательно задумывался о проблемах стандартизации и унификации машин, которые еще предстояло выпускать. Для Уралмаша эта проблема и сейчас остро злободневна. Да, личность во многом незаурядная, и впереди маячили рост, замечательная карьера, но случилась командировка в Москву. Надо ли читать заключение врачей, если вскрытия не было, тело сожгли, а горстку пепла отправили на Уралмаш. В книгах писалось: он болел. Да, болел. Но от этой болезни не умирают в одночасье. Подробностей его гибели мы никогда не узнаем, но нам хорошо известна логика событий, этот жутковатый шаблон, по которому вслед за Банниковым отправятся другие.
В нескольких метрах от угла здания центральной заводской лаборатории установлен памятник А.П. Банникову, в котором хранится урна с его прахом. Даже среди уралмашевцев немногие сейчас знают, что ранее, до 1955 г., место захоронения управляющего Уралмашиностроя было на южной стороне площади, на том месте, где сейчас расположен памятник Серго Орджоникидзе. Памятник, сооруженный по проекту архитектора М.В. Рейшера, представлял собой куб из черного мрамора. Некоторое время в нем хранились две урны — с прахом А.П. Банникова и В.Ф. Фидлера.
Когда привезли урну с прахом Банникова, был траурный митинг. На площади было много народу, все подходили и подходили. Все выступавшие говорили о короткой и самой наилучшей жизни А.П. Банникова. После митинга многие пошли работать в память А.П. Банникова.
(Из воспоминаний инспектора комиссии РКИ П.И. Нечаевой).
Завод просит пить
В конечном счете, выбор места строительства определялся источниками воды: для промышленных целей и для питья. Считалось, что для питья Исетская вода непригодна. Как раз неподалеку от стройплощадки плескалось полноводное озеро Шувакиш, на него и был основной расчет.
Но прежде вырыли колодец. Первый колодец находился в том месте, где сейчас пересекаются улицы Стахановская и Победы. Тогда здесь протекал ручей Калиновка, место было топкое: кочкарник да низкорослые кусты. Пройти можно было только в болотных сапогах. Над колодцем срубили пятистенник, в одной половине поставили горизонтальный центробежный насос и электромотор, в другой устроили каптерку для мотористов. Вода подавалась по временному трубопроводу. Вскоре вырыли второй колодец, а затем и третий, и четвертый…
Но пора уже было подступаться к озеру. Весной 1930 г. гортрест начал бурить ударную скважину на берегу Шувакиша. Первую скважину не добурили — обломалось долото, и его не смогли достать. Опыта бурения скважин большого диаметра не было, обратились к немцам. Заключили с ними договор на бурение пяти скважин диаметром 500 мм и глубиной 80 –100 метров. Вторую скважину назвали № 1а.
Профессор гидрогеолог Модест Онисимович Клер, пронаблюдав за откачкой воды из этой скважины, сделал важное заключение: намеченный для бурения район перспективный и может дать до 5000 кубов воды в сутки.
В марте 1930 г. разворачиваются работы по строительству постоянных сооружений и сетей водопровода, чтобы обеспечить подачу воды к центральному поселку и на заводскую площадку, проложить уличные сети и вводы в строящиеся дома, заложить сети к цехам. Параллельно закладываются коллекторы канализации.
Уже 15 сентября была подана вода из скважины в поселок. Люди получили воду прекрасного качества и без всякой обработки хлором.
А в начале следующего года была построена канализационная перекачечная станция, 1 апреля ее опробовали, была пущена поселковая канализация.
Не все скважины, пробуренные немцами, были удачными. Первая, четвертая и пятая оказались маловодными. Зато вторая и третья достаточно водообильными.
В 1931 г. строились головные сооружения хозяйственно-питьевого водопровода. Строились резервуары, укладывались водонапорные трубы, прокладывались линии электропередачи. Работы проводились конторой спецработ, начальником которой был А.Г. Павлов, заместителем и техническим руководителем М.П. Балакшин.
Постановление ВОМТ об увеличении мощности завода заставило пересмотреть всю систему водоснабжения. Соцгороду пяти скважин было явно недостаточно, решили пробурить еще четыре, уже без помощи немцев, своими силами. Спешно готовятся рабочие чертежи для промводопровода и водозаборных сооружений из Верх-Исетского пруда. И уже в январе 1931 г. прямо на льду пруда начинаются работы.
Правда ли, что великан выпил озеро?
Завод-великан требовал воды все больше и больше. Проведя промышленный водопровод, построили плотину на Чусовой, в районе горы Волчиха, и сбросовый канал в реку Решетка, надеясь пополнить запасы воды в Верх-Исетском пруду. Помимо Уралмаша в Свердловске и его окрестностях поднимается еще несколько десятков заводов, и каждый тоже просит пить. Думали только о том, как утолить их жажду, но не о том, что может стать с реками и озерами. Вода рассматривалась как сырьевой ресурс, полезное ископаемое. Довольно скоро наши красивейшие, недавно еще судоходные, несущие чистые воды реки Исеть и Чусовая деградировали.
Многие думают, завод-великан приник к озеру — и оно стало быстро мелеть. Надобно уточнить: не завод, а соцгород, люди. Из скважин шла питьевая вода. Особенно заметно Шувакиш сдал в тридцать девятом. Приходилось слышать, что вода ушла через исток. Действительно, был исток. Из озера вытекали не только река Пышма, но и ручей Калиновка, но в 1937 на ее истоке была построена плотина, что озеру не помогло. Оно неотвратимо сокращалось, сжималось, чистые водные пространства обращались в болото. Рассказывают, что еще в дождливую осень сорок третьего северная сторона взблеснула водой, но это уже было последний раз. И последний раз зашел с северного берега, выкупался в Шувакише профессор-гидробиолог Модест Онисимович Клер, делавший еще не так давно впечатляющие прогнозы относительно водоносности скважин.
И вскоре озеро совсем высохло, там, где была вода, — стога сена. Затем, в 60-е, вода снова стала прибывать.
Год 2002-й. От прежнего озера остался лишь окоемок, примерно пятая часть. Сжимается, подергивается ряской, порастает камышами, умирает. Еще лет десять назад от коллективных садов рыбаки пробивались на “резинках” через камыши к большой воде. Теперь это невозможно. А насосы на скважинах давно отдыхают. По берегу в запущенном малиннике памятниками социализму стоят каменные коробки, где когда-то подремывали операторы и трудились насосы. Только строение 1а разрушено, остальные законсервированы, похоже, ждут своего часа. И, как ни странно, одна из скважин дождалась: несколько лет назад ее реанимировали, покачала воду какое-то время и опять заглохла. У тех, кто живет рядом с Шувакишем, наведывается на его берега, есть надежда спасти озеро, хотя бы этот небольшой его осколочек. Почистить, привести в порядок берега… жалко… Шувакиш-то был покрасивее Балтыма и Шарташа. Да вот и сейчас еще радует. Чистый, светлый, пронизанный солнцем лес, тут в погожий день всегда полно народу. Рядом, какой-нибудь километр от Белой башни. Грибочки растут, всем хватает. Добычливые трудящиеся карася наладились промышлять, по уткам палить, их тут достаточно. В мае-июне лес полнится птичьими трелями. Боже мой, какое многоголосие! Каменки, коноплянки, щеглы, чечетки, варакушки, чижи, овсянки всех видов, соловьи, синицы конечно. Дрозды певчие, рябинники, белобровки. Ястребы парят и соколы. Журавли прилетают, над водой чайки, лось приходит водицы попить… Словом, лес заповедный. И озеро заповедное было и пока что еще есть, живо.
Перед нами открылась удивительная по своей красоте панорама. Озеро представляло собою огромную чашу, наполненную водою и обрамленную кругом широкой лентой березняка. Первое время мы стояли молча, зачарованные этой красотой. Подобно искусному живописцу, природа по всему пространству с неподражаемым мастерством разлила свои краски. Не хотелось оторвать взор от этой величественной картины, отраженной в зеркале воды со всеми ее красками. Было тихо. Вся природа как будто к чему-то прислушивалась, затаив дыхание. У берега были привязаны две лодки. В чистой воде виднелось дно, поросшее водорослями. “Какая прелесть! — думал я, — как много воды, которой воспользуются жители соцгорода”. Полюбовавшись этой красотой, мы тем же путем вернулись к себе в отдел. Мог ли я предположить, что этот огромный водный простор постепенно исчезнет, а дно озера постепенно превратится в пустырь и покроется кустарником и дикой травой.
(Из воспоминаний инженера-первостроителя А.П. Осипова)
Белая башня
Задумали строить водонапорную башню, казалось бы, необходимое техническое сооружение, только и всего. Однако уралмашевцы подошли к этой затее творчески: башня должна была подняться над всем соцгородом, организовать пространство. Объявили конкурс на лучший проект — победил М.В. Рейшер. И получилось нечто особенное. Как маяк, видна отовсюду, издали радовала глаз прохожего, шедшего по бульвару Культуры, пока ее не заслонило довольно-таки бездарное здание Дворца культуры.
На эту башню надо водить студентов и показывать ее как воплощенный образец смелой и талантливой технической мысли, шедевр конструктивистской архитектуры. Эта башня символизирует в строительстве новую эру, эру бетона, демонстрируя возможности нового строительного материала. Высота башни — 35 метров. Четыре железобетонные колонны высотой в 20 метров держат плиту, на которой установлен бак для воды объемом 700 кубов. Надо сказать, что в 1931 г. это был самый большой бак в мире. Подобный этому был только в Чикаго, но и то меньше на 20 кубов. Бак варили прямо на месте электросварщики цеха металлоконструкций. Сварка была еще новым делом, на Уралмаше в то время гремело имя сварщика В.Е. Волынко, вот он и был основным исполнителем этого гигантского бака. Бетонные работы вела московская организация “Техбетон”.
Еще в начале 60-х башня подавала воду в водопровод, но потом соцгород так разросся и потребление воды настолько возросло, что даже этот гигантский бак уже был не в состоянии поддерживать нужное давление. И тогда башню отключили от водопровода, а для подачи воды стали использовать другие технические средства. У М.В. Рейшера возникла мысль перестроить башню под кафе, и он даже успел создать проект реконструкции. Вполне возможно, найдется предприимчивый человек и этому эффектному проекту суждено будет осуществиться.
Мы поднялись по крутой винтовой лестнице на верхнюю смотровую площадку. Бесцементный кирпич там, где им заполняли вдоль окон стены, выкрашивается. Нужен основательный ремонт. Подошли к самому краю смотровой площадки, свистит ветер… Под бетонным козырьком пустота, и этот факт несколько нервирует, опасаешься, достаточно ли прочна конструкция? Кстати, рассказывают, будто архитектор М.В. Рейшер предусматривал только две колонны, но главный инженер В.Ф. Фидлер, не уверенный в прочности конструкции, подрисовал еще две.
Это мы сейчас знаем, проверено временем, что бетон — надежный строительный материал, а тогда, понятное дело, и верили, и опасались. Классический случай из истории архитектуры. Есть в Соединенных Штатах знаменитый дом. Его называют Дом Над Водопадом. Когда архитектор Райт показал проект заказчику, тот со всем согласился, но приказал для надежности поставить колонны под нависающую часть здания. Когда заказчик принимал объект, он увидел колонны и сказал: “Ну вот, я же говорил!” Но, приглядевшись внимательнее, увидел, что опоры немного не доходят до бетонного козырька и нисколько его не поддерживают. Убедившись, что они не нужны, он распорядился их убрать.
Надо было преодолеть в себе психологические стереотипы, чтобы отказаться от опор, которые ничего не поддерживают. Суть творческого человека, видимо, в том и состоит: он находит в себе смелость сделать это.
С высоты башни соцгород как на ладони. Трудно представить, что, когда возводилось это сооружение, вокруг стеной стоял лес.
Соцгород
Чтобы выжить в тайге и обустроиться, русскому человеку надо всего-то ничего: топор да пилу-двуручку. Тотчас начали валить деревья, корчевать пни, жечь сучья, очищая площадку. День и ночь горели костры, дым плотно стоял в морозном воздухе. Строили землянки, сколачивали бараки. Как выглядели землянки, мы можем судить теперь только по старым фотографиям. Копалась яма, стены обшивались досками, чтобы не осыпалась земля, прорубалось окошко, настилалась крыша. Пол чаще всего земляной. Обычно в землянке проживала одна семья из 5—6 человек, спали на двухэтажных нарах. Ютились в таких жилищах чаще всего грабари, подавшиеся на заработки. Рядом с землянкой ставили сарайчик для лошади-кормилицы и навес, под которым хранилась грабарка — одноосная опрокидывающаяся тележка, в которую запрягалась лошадь. С помощью такой вот немудреной техники во время строительства завода переместили десятки тысяч кубометров грунта: сначала его вынимали из котлованов, затем перевозили на площадку, где в дальнейшем возникли трибуны заводского стадиона.
Сердце завода. Награждается путевкой в лагерь…
Один из самых важных объектов стройки — электроотопительная станция Уралмашзавода. От нее, как от аорты, расходятся коммуникации, питающие электроэнергией, теплом и паром завод и соцгород, — сердце в огромном и сложном организме завода. Не было никаких технических норм, никакого практического опыта. Единственный человек, сведущий в области теплотехники, — профессор Танер-Таненбаум, с кем можно было проконсультироваться. Такая станция в Советском Союзе строилась впервые. Людей того времени отличала дерзкая уверенность в себе, в том, что любое самое масштабное дело им по плечу. Виктору Ивановичу Попову и Шах-Али Шагвалеевичу Музафарову, вчерашним выпускникам Уральского индустриального института, проектирующим станцию, предстояло решить сложнейшее уравнение со множеством неизвестных. Иметь хотя бы общую схему завода, но она была еще довольно приблизительна, все менялось. Особые проблемы с кузнечно-прессовым цехом: надо было решить, на чем будут работать прессы и молоты: на паре или сжатом воздухе. Если на паре, то на каком? Остром, взятом непосредственно из котла, или мятом, пропущенном через турбину? Вопрос был даже в том, какой носитель тепла использовать при обогреве помещений: пар или воду? Это сейчас таких вопросов не возникает, тогда — другое дело, все впервые. Остановились на воде, гигиеничнее, меньше потерь тепла, стало быть, меньше расходов. Для решения этого уравнения нужно было знать точные потребности в паре и тепле. Заказать нужной мощности и нужные со сложнейшим сопряжением тепловых потоков турбины, рассчитать коммуникации, строить энергетический и паровой тоннели. Показатели менялись — Д.А. Патрушев еще только подбирал оборудование для кузнечно-прессового. Рассматривалось два варианта. Победил наиболее разумный.
Для оборудования станции были направлены заявки в 110 фирм. И все до одной вышли со своими предложениями. “Демаг”, “Борзич”, “Бальке”, “Маффей”, “Шкода”… — все готовы были сотрудничать со страной Советов. Заказывая оборудование, Попов и Музафаров совершенствовали схему станции, консультировались с берлинским профессором, директором ТЭЦ.
В сентябре 1932-го электроотопительная стация — теперь это уникальное сооружение вполне оправданно называлось ТЭЦ — заработало. Подобного сооружения еще не было в Советском Союзе. КПД зимой — 0,71, летом — 0, 56.
Вот и сегодня ТЭЦ, сердце Уралмаша, переданное уже в другое, энергетическое, ведомство, исправно работает, давая электричество, тепло и пар. Все там сделано на совесть, надежно.
Вырастало новое поколение талантливых инженеров. Это были светлые люди, творческие и увлеченные делом. Они сделали невозможное. Был праздник, премии всем, кто работал на монтаже. В премиальной ведомости значились фамилии Музафарова, Верещагина, Попова, Таганова. Попов, надо заметить, имел удостоверение ударника, почетные грамоты, был человеком уважаемым. Но это не вся благодарность. Молодым инженерам еще кое-что полагалось по особому списку, списку “врагов народа”. За ними пришли ночью 2 июня в тридцать четвертом. Это был уже второй уралмашевский набор в ГУЛАГ, всего сорок пять человек. Первое дело о вредительстве разбиралось летом 1929 г., когда рухнули леса при установке ферм в ремонтно-строительном цехе. Как пишет в своих воспоминаниях В.А. Ширяева, тогда инженеров и иноспецов не тронули благодаря В.Ф. Фидлеру. В беседе с энкавэдешником он не дрогнул:
— Я, батенька мой, как главный инженер, за все в ответе. С меня и спрашивайте. А кто меня подвел, у кого я проглядел, с того я спросить сумею.
Попов попал уже в третий набор. Сталину повсюду мерещилась рука врага. Кремлевская паранойя передавалась товарищам на местах. Врагами объявляются наиболее яркие, творческие инженеры. При загадочных обстоятельствах погибают руководители Уралмашиностроя, особенно любимые строителями: Банников в апреле 1932 г. в Москве, Фидлер в ночь с 22 на 23 октября 1932 в Москве. Банников в феврале 1932-го, тоже в Москве, и Гассельблата арестовали в Москве. Совсем недолго побыл директором завода И.С. Беленький. И погиб, конечно же, в Москве с официальной версией — самоубийство. Загадочные истории. Проблема уралмашевских кадров теперь решалась в Москве. И по-большевистски радикально.
Весной 1933-го начинается судебный процесс о вредительстве на электростанциях. А.Я. Вышинский взгромоздился на трибуну государственного обвинителя. После аварий на Челябинской, Зуевской (Донбас), Златоустовской электростанциях 70 человек были обвинены во вредительстве. По делу проходили иноспециалисты, сотрудники английской фирмы “Метрополитен Виккерс”. Взялись за энергетиков серьезно, так что репрессий на Уралмаше уже было не избежать.
На Уралмаше действовала целая сеть информаторов, добровольных подручных мастеров заплечных дел. За теми, кто побывал за границей, особый надзор. Прежде чем превратить людей в лагерную пыль, их ломали, заставляя клеветать на своих товарищей и на самих себя. Видимо, Д.А. Патрушев был уже на крючке с первой своей командировки в Германию. Музафаров в своем письме В.А. Ширяевой рассказывает, что у того “было желание стать невозвращенцем”. Скорее, это всего лишь домыслы. Патрушева арестовали раньше других. На очной ставке с Музафаровым он утверждал, что Музафаров, так же как и он сам, как и прочие арестованные, является вредителем и состоит во вредительской организации.
Дальнейшую судьбу так называемых “вредителей” проследить сложно. Нам неизвестно, где, на каком этапе погиб Виктор Иванович Попов. Владимир Петрович Верещагин смог пережить срок, приехал в Махачкалу, но вскоре умер от лихорадки. Иван Александрович Старченко, руководивший проектированием сталелитейного цеха, погиб в апреле тридцать пятого. Человек рассеянный и чудаковатый, он шел в лагерную столовую — и тут выехала машина. Доски в кузове были набросаны как попало. Концом доски его ударило по голове. Вот и все.
Надо сказать, многие не сломались, оставаясь в сталинских застенках интеллигентами, людьми, верными своему призванию, и продолжали, как это ни странно для врагов народа, приносить пользу родине.
Верещагин и Музафаров попали в Коми АССР, это место находится в 25 километрах от Чибью (Ухты). Отделение лагеря называли “Промысел ОГПУ”. Зэки понемногу добывали радий, выпаривая его в чаше воды, полпробирки в год. Верещагина назначили начальником дизельной, Музафарова — начальником паровой электростанции. Да, без дела не “сидели”. Построили лесопилку, сушилку для пиломатериала, сделали паровое отопление в административном бараке, в лазарете, в доме охранников построили душевую. И была еще такая история: однажды Музафарова вызывает главный инженер.
— Вредитель, ты знаешь, что котлы не работают, топки расплавились, даже шамотный кирпич не устоял. Иди, подумай, что нужно сделать, а потом доложишь комиссии.
Паровые котлы перевели с дров на мазут, и надо было решать возникшую техническую проблему. Музафаров набросал план, продумав наружное охлаждение топок, потребовал двух печников и через полтора месяца сдал готовый объект. За эту работу ему скостили срок на полтора года и выразили особое доверие, пригласив остаться в зоне после освобождения вольнонаемным. Однако он отказался от такой чести, освободившись, уехал в Орск, последние годы доживал в Туле.
Все на штурм!
Надо отдать должное партийной организации ВКП(б) Уралмашиностроя: она сумела сплотить тысячи людей ради одной главной цели — скорейшего возведения завода-гиганта. “На штурм!” — призывали большевики, и тысячи рабочих работали по 12 —14 часов несколько недель подряд ради того, чтобы до наступления зимних холодов закончить необходимые земляные работы.
Штурмовщина всегда сопровождается бесхозяйственностью, порчей материалов и техники.
По прямому указанию Г.К. Орджоникидзе строительство Уралмашзавода велось необычным дотоле способом: производственное оборудование монтировалось одновременно с возведением цеховых корпусов. Из-за отсутствия действующих цеховых кранов для монтажа огромных многотонных станков использовались нехитрые приспособления — катки да рычаги. Центральная печать взахлеб описывала новшество строителей Уралмаша и рекомендовала внедрять его повсюду для ускорения пуска новых предприятий.
Действительно, сроки монтажных работ резко сократились и появилась реальная возможность ввести основное производство в эксплуатацию в установленные сроки (прямо скажем, фантастические). Чугунолитейный цех, сталелитейный, механические цеха № 1 и № 2, электроотопительная и газогенераторная станции, термический цех, с гордостью отчитывались строители о вводе в эксплуатацию основных производственных подразделений. Но при этом замалчивалось, что досрочный пуск в эксплуатацию цехов основного производства произведен за счет того, что отстало строительство вспомогательных подразделений. В результате механический цех оказался без инструмента, а его станки и краны невозможно было эксплуатировать, так как не существовало электроремонтного подразделения. Строители не успели создать надежную систему электроснабжения завода, и поэтому в самый разгар плавок в сталелитейном цехе отключалась электроэнергия и в воздухе повисали ковши с жидким металлом. Были даже случаи, когда завалочная машина останавливалась в момент загрузки мартена шихтой.
Уникальное импортное оборудование, за которое расплатились своими жизнями тысячи крестьян, умерших от голода, оказалось попорченным. Вот что писал в 1933 г. в журнале “Наши достижения” один из инженеров, принимавших завод: “Строительство цеха № 1 не было закончено, крыша не покрыта, здание не застеклено. Все выходы и входы были распахнуты настежь. Точнейшие станки были открыты для пыли, ветра и дождя”. Уникальные прессы, приобретенные за валюту в Германии, оказались засыпанными снегом. Газогенераторная станция работала с перебоями, так как стены и крышу строили вокруг уже работавшего оборудования: в трубах замерзала вода, а под газогенераторами — смола.
Кто они и откуда?
Революция взбаламутила, перемешала веками устоявшуюся жизнь, Гражданская война возбудила и довела до крайности вражду между людьми. Брат шел на брата, сын на отца… И снова после короткой передышки нэпа — гражданская война в деревне. Прежде всех обещанных коллективизацией благ явились голод и разруха. Разруха в хозяйстве, разруха и агрессия в умах. И вот этот народ — большевики его называли массой — был брошен в котлован индустриализации.
Тысячи людей дни и ночи трудились на огромной стройке Уралмаша. Кто они? В Музее истории Уралмашзавода на старых фотографиях запечатлены деревенские мужики, обутые в лапти, в посконных рубахах, с топорами, лопатами и грабарками. Именно благодаря упорному и самоотверженному труду этих недавних крестьян всего за пять лет был построен один из крупнейших в мире заводов тяжелого машиностроения, оснащенный по последнему слову тогдашней техники. Голод вынуждал их отрываться от земли, искать куска хлеба в чужом суровом краю. И когда приезжал вербовщик, на него смотрели как на избавителя. Это естественно, людям хотелось хорошо зарабатывать и хорошо жить. Многие строители настоящий хлеб впервые за долгое время увидели только здесь, а до этого пекли его из желудей и древесной коры.
Отходу из деревень большевики пытались придать управляемый характер. Постановлением ЦК ВКП(б) наиболее важным стройкам были выделены районы, где можно было вербовать рабочую силу. Для Уралмашиностроя выделили Центрально-Черноземную область, Среднюю Волгу, Нижегородский край и Уральскую область.
Повсеместно колхозы проводили свои собрания, на которых выбирали людей для стройки. Понятно, это была лишь рабочая сила. Прежде всего, землекопы. Некоторые из крестьян имели нехитрый строительный опыт, эти годились как плотники, бросались на укладку камня, бетонные работы. Здесь одинаково надеялись найти работу и пропитание как беднота, так и раскулаченные. Приезжали и так называемые кустари, эти крепко стояли на ногах. У них было в руках дело, свои инструменты, иногда и лошадь с подводой. Они, как правило, ценили свой труд, требовали достойной зарплаты. В 1932 г. работало около тысячи коновозчиков. Они перевозили землю, камни, песок, пиломатериалы. Стучали топорами 2500 плотников.
Но с самого начала была проблема в кадровых рабочих. Уралобком учредил разверстку кадров, то есть каждый уральский завод был обязан поставить на Уралмашинострой определенное количество кадров. Всего 362 рабочих не менее 6-го разряда. Но разверстка не выполнялась. Отпускать хороших рабочих со своего завода никто не был заинтересован.
Разноязыкая толпа, люди разных национальностей, верований. Русские, татары, зыряне, легкие на подъем украинцы, приехавшие по контрактам расчетливые немцы. У самого Уралмашиностроя табором расположились цыгане.
Калман и Крупп нам помогут
Сталин прекрасно понимал, что победить капиталистов в мировой пролетарской революции без помощи этих самых капиталистов нет никакой возможности, потому он их и привлек к индустриализации страны Советов. Красная пропаганда внедряла в сознание убежденность в неотвратимости войны. Многие, даже светлые головы, вроде Фидлера, были заражены вирусом милитаризма: война будет, надо готовиться. В 1930-м стране Советов реально никто не угрожал, но война еще продолжала сотрясать мятежные большевистские души, не остывшие после гражданской. Ярость порождала ярость. Большевистская ярость питала немецкий фашизм — и война действительно к концу 30-х годов становилась неизбежной. Но только потому, что прочно гнездилась в сознании. Что такое война? По мысли философа Бердяева, — это внешнее проявление болезни, сыпь, выступившая на теле больного. Сама болезнь, сифилис войны, в сознании.
Без развитой тяжелой промышленности ввязываться в войну означало ее проиграть. Сроки предполагали скорые, потому темпы строительства спускались сумасшедшие.
И уже тогда трепался на ветру красный стяг: “Догоним и перегоним передовые капиталистические страны!..” Босиком-то, с голой задницей?.. Да, но с помощью иностранных спецов, вооружившись их буржуйской технологией и самыми лучшими станками. Сталин с буржуями сильно не церемонился, потрошил карманы у своих, отечественных, теперь соображал, как пощипать мировую буржуазию. Он был где-то и великодушен: пусть помогают нам строить завода заводов, пусть роют сами себе могилу. Конечно, приходилось платить золотом… тем, что экспроприировали у царя и своих буржуев, отбирать последнее у крестьян.
Развертывание строительства основных цехов следовало начинать только после экспертизы за границей. Большая группа инженеров готовится к поездке за рубеж.
Для консультаций и проработки импортных заказов по кузнечно-прессовому цеху командируется в Германию и США Д.А. Патрушев, в США для консультации у “Моринг Компани” отправляется начальник технического отдела В.П. Верещагин. В Берлин, а затем в Чехословакию — В.И. Попов и С.А. Кремер для закупки электротехнического оборудования. Позднее Ш.А. Музафаров. Заказами на литейное оборудование занимался А.П. Мизюлин. Отправляется в командировку в Германию В.М. Уханев.
Во главе одной группы сам Банников. Он изучал технологию машиностроительного производства, знакомился с рынком, выбирал для сотрудничества те фирмы, которые могли поставить оборудование дешевле и кроме того разработать технический проект, выдать рабочие чертежи и прислать своих шеф-конструкторов и шеф-монтажников для наблюдения за монтажом. Сделав запросы во многие, если даже не во все, известные фирмы, уралмашевцы выбирали те, сотрудничество с которыми давало максимальный эффект. Фидлер получал технические отчеты по почте, проверял договоры, чтобы не переплатить, следил, чтобы не подсунули непроизводительное, морально устаревшее оборудование.
Комиссией по закупке импортного оборудования в то время ведал заместитель Г.К. Орджоникидзе Георгий Пятаков. Надо отдать ему должное, пока его не обвинили в контрреволюционном заговоре и не арестовали, он лоббировал интересы уральцев, забыв старое увлечение южными заводами. Возможно, это связано с тем, что биография Пятакова связана со Свердловском. В феврале 1920 г. он объявился здесь для работы в РВС — первой революционной армии труда (была и такая).
Денег на возведение Уралмаша не жалели и оборудовали его самым современными механизмами, купленными за валюту в основном в Германии. Чугунолитейный цех оснастили вагранками фирмы “Кригара” (загрузка шихты осуществлялась кранами английской фирмы “Шеппард”). В сталелитейном цехе установили качающиеся мартеновские печи системы Вельмана, электропечи фирмы “Демаг”. Для приготовления формовочных смесей закупили земледелку Штотца. В обрубном отделении цеха поставили пескоструйные камеры и столы фирмы Гутмана, а также пескоструйные камеры и пилы Марс Верке и Геллера.
Крупнейший в Европе кузнечно-прессовый цех был оснащен двумя парогидравлическими прессами фирмы “Гидравлик” (усилием 10 и 3 тыс. т), а также прессами фирм “Шлеман” (2 тыс. тс) и “Вагнер” (1,2 тыс. тс).
Гордость Уралмаша, механический цех № 1, оснастили 300 импортными станками (из 337). В частности, там было установлено следующее уникальное оборудование: токарный станок с двумя передними бабками с высотой центров 1 500 мм и расстоянием между центрами 20 000 мм. Этот агрегат мог принять на обработку заготовки весом до 120 т. Огромный карусельный станок имел диаметр планшайбы 6 200 мм, а один из зуборезных станков мог обрабатывать шестерни диаметром до 5 000 мм.
Одних только кранов на заводе установили более 450, и все они были импортными, в основном изготовленными в Германии.
Водопровод укомплектовали насосами германской фирмы “Егер”. Сжатым воздухом производство обеспечивали компрессоры фирм “Борзиг”, “Демаг” и “Шкода”. Газогенераторная станция была оснащена газогенераторами системы германской фирмы “Коллер”.
Всего же по генеральной смете одной только первой очереди Уралмашзавода затраты на импортное оборудование составили 18 млн 56 тыс. руб., а на отечественное оборудование — 16 млн 927 тыс. руб. И это невзирая на голод в стране!
Иноспециалисты
К управлению Уралмашиностроя подкатил чистенький автомобиль, открылась дверца, высунулась нога в лакированном туфле, поискала место, куда бы ступить. Грязь по колено, ступить некуда. Постояв минут пять, автомобиль развернулся и уехал. Такую легенду рассказывали первостроители о первом отчаянном иноспециалисте, который решился приехать в нашу уральскую глушь. Однако последовавшие за ним оказались не в пример отважнее. В 1930 г. на Уралмаше появляются первые иностранцы. Еще в 1929 г. (по некоторым сведениям, в 1928 г.) создается отдел по учету и работе среди иноспециалистов. Для обслуживания иноспецов учредили отдельный магазин и отдельную столовую. По договору им полагалась квартира с ванной и ватерклозетом. По улице Ильича в доме № 7 устроили для них гостиницу.
Сотрудники Музея истории Уралмашзавода взялись подсчитать, сколько иноспецалистов работало на заводе. На март 2003 г. выявлено 311 человек, работавших в период с 1928 по 1941 г. Из них 182 оказались рабочими-машиностроителями различных специальностей, 12 — строителями, 46 — конструкторами. Четверо иностранных граждан занимали руководящие посты в производственных подразделениях, а шестеро трудились парикмахерами и поварами.
Больше всего среди иностранных граждан было подданных Германии — 141 человек. Граждан других государств оказалось значительно меньше: из Чехословакии — 33, Австрии — 25, США — 5, Польши — 5. На Уралмаше работали также граждане Швейцарии, Великобритании (в том числе индийцы), Венгрии, Румынии, Финляндии, Голландии, Эстонии, Греции.
Попасть на стройку иностранцу можно было двумя путями: свободный найм и по договору с фирмой-поставщиком оборудования в качестве шеф-конструктора или шеф-монтажника. Через торгпредство советское правительство вербовало инженеров и техников-конструкторов. Сам Банников лично вел набор специалистов для Уралмашиностроя. Часть прибыла по контракту для монтажа оборудования. Особенно плодотворные отношения установились с Германией. В условиях кризиса, спада производства немецким промышленникам получить заказы означало выжить. А тут заказы такого еще невиданно мощного масштаба. Так что они вынуждены были идти на сотрудничество. Казалось, капиталистическая экономика не выкарабкается из кризиса, большевики всерьез рассчитывали на победу мировой революции. Зарплата снижается, новые налоги, безработица… А в “Правде” — ее тогда можно было купить в газетных киосках Германии — рассказывается о великих стройках, затеянных на Урале, о головокружительных перспективах социалистического пути. Прокоммунистически настроенные рабочие, такие, как восторженный интернационалист Альфред Фурман, заверяли в своих письмах русских братьев-пролетариев: уже близко, вот-вот наступит время, когда “немецкие рабочие завоюют себе отечество: Социалистическую Советскую Германию”. Другие мечтают завербоваться на стройку. Показательна в этом смысле судьба Генриха Затлера, работавшего на Уралмашзаводе конструктором. Он проектировал ножницы для полосового железа, затем комплектный проект блюминга со всеми вспомогательными механизмами. Этот девственный коммунист был находкой для сталинской пропаганды. Его выступления в советской прессе были неотразимой агитацией за социализм. Конечно, опытные журналисты вроде Бориса Яглинга помогали немецкому товарищу правильно выражать свои мысли, тем более что русскому языку он толком так и не обучился.
Заключали контракты прежде всего с теми, кто соответствовал идеологически. Не случайно среди иноспецов оказалось 40 членов Коммунистической партии. К сожалению, идеологическая надежность не всегда совпадала с настоящим профессионализмом. Специалистам высокого уровня не было нужды покидать родину, ехать в неведомую глухомань. Тот же Генрих Затлер имел только среднее специальное образование. Этот недостаток отчасти компенсировался стажем его конструкторской работы в фирме “Демаг”. Зато он был ранее членом Коммунистической партии Германии.
Иноспециалистов вовлекали в общественную жизнь завода. Для них работал кружок по изучению русского языка, 30 человек стали членами ОСОАВИАХИМа и примерно столько же членами МОПРа. Несколько иностранных рабочих получили удостоверения ударников, выявились рационализаторы. Герр Браудэс, ставший тов. Браудэсом, внес два рационализаторских предложения.
С приходом к власти Гитлера отношения с Германией резко ухудшились. В апреле фашистские власти устраивают провокации и обыски в советских учреждениях Германии. Арестован Эрнст Тельман, Гитлер решил покончить с коммунистами. Европа выползала из кризиса, надежды на мировую революцию оказались несбыточными, интернациональное движение глохло. В этих условиях Сталин меняет и свое отношение к иноспециалистам. Они опять же могли оказаться козырной картой в его политической игре. Теперь, в свете изменившихся международных отношений, немецких братьев советского пролетария, ударников и членов ОСОАВИАХИМа следовало называть агентами, шпионами и организаторами вредительства. И, надо заметить, эта установка была по-Сталински мудра, так как чрезвычайно способствовала росту патриотических настроений.
Сохранились документы на пятерых репрессированных немцев. 14 были уволены по сокращению штатов. Такая была технология: сначала сокращали, затем арестовывали. Но большинству по завершении контрактов было
позволено уехать. 11 иноспецов, искренне поверивших в социализм, пожелали остаться, приняли советское гражданство. Незавидной была их судьба.
Производственному использованию иностранных рабочих, в первую очередь мастеров и инструкторов, надо уделить особое внимание, принимая все меры к наилучшей организации передачи их опыта, навыка и знаний.
(Из постановления ЦК ВКП (б) 21 ноября 1930 г.)
25 июля 1937 г. Ежов подписал и ввел в действие по телеграфу приказ № 00439, которым обязал местные органы НКВД в 5-дневный срок арестовать всех германских подданных, в том числе и политических эмигрантов, работающих или ранее работавших на военных заводах и заводах, имеющих оборонные цеха, а также железнодорожном транспорте, и в процессе следствия по их делам “добиваться исчерпывающего вскрытия неразоблаченной до сих пор агентуры германской разведки”. Таким образом, аресту подлежали все без разбора немцы, и среди них нужно было “вскрыть” неразоблаченных шпионов. Этим приказ не ограничивался. Он, кроме того, обязывал подготовить вторую очередь массовых репрессий, уже среди советских граждан немецкой национальности.
(Из доклада комиссии ЦК КПСС президиуму ЦК КПСС по установлению причин массовых репрессий против членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранных на ХVII съезде партии)
Чувствовалось, что приехавшие немцы были хорошие специалисты. Знали прекрасно свое дело. Они сразу же включились в работу на полную силу. По их подходу к делу, по всему было видно, что начавшийся монтаж был для них обычным, очередным монтажом. Во всем резко проглядывала их немецкая аккуратность, педантизм, культура организации работы. Особенно примечательно было то, как немецкие монтеры руководили работой, давали задания. Они заранее уже представляли, как пойдет работа и что из этого получится. Старший монтажный инженер следил за всем: за движением со склада деталей и их последовательным поступлением на рабочие места. Наблюдал за сборкой и всей технологией монтажа, за такелажными операциями. Через переводчицу по ходу дела он давал распоряжения мастеру или бригадиру. Работа велась слаженно, без шума и крика, напряженно, но спокойно и деловито.
…Инструкции фирм старались от нас скрыть и никому не показывать. Но нам очень хотелось иметь эти документы. И вот однажды, не помню кто, но кто-то из нас предложил вечером проникнуть в комнаты монтеров, найти эти документы и скопировать. При этом мы даже шли на большой риск. Мог получиться скандал и большие осложнения. Но нас не пугало. И вот после работы, когда немецкие монтеры ушли домой, мы, оставив Таганова дозорным, чтобы мог дать сигнал тревоги, сами втроем отправились на “дело”. Мы обыскали шкафы с чертежами монтеров. Наконец интересующие нас документы найдены. Мы, замирая от страха, переписывали цифры, рисовали эскизы, покрывали формуляры восковкой, наспех копировали, дрожали руки, пальцы не слушались, карандаши ломались. Холодным потом покрывалось тело, когда слышались в коридоре посторонние шаги. Нас лихорадило, но свое “дело” мы довели до конца. А через несколько дней все материалы уже были тщательно переписаны в наши тетради. Так по крупицам мы собирали интересные материалы. На них учились вести монтаж, часть из них передавали работникам, которые пришли на эксплуатацию. Ведь ни в одном техническом учебнике этого не было. И поэтому мы старались взять от немецких специалистов все, что только можно.
(Из воспоминаний инженера А.П. Осипова)
Генрих Затлер. Врата в большевистский рай
Родился 11 ноября 1895 г. в Кельне. С 1914 г. состоял в социал-демократической партии Германии, в 1920, разочаровавшись в руководстве этой партии, вступил в коммунистическую. Окончил машиностроительную школу в Кельне (1818–1921). По другим данным — вечерние машиностроительные курсы (1911–1914). Работал конструктором на ряде немецких машиностроительных фирм: на “Демаге”, у Кваста, Калмана. На Уралмаше — с 1 октября 1930 г. — старший инженер-конструктор.
Генрих Затлер устроился на Уралмаш по объявлению. В одном из немецких журналов прочитал: “Нужны инженеры и техники в Советский Союз”. Приехал в Берлин для переговоров. Он уже бывал в торгпредстве в 1925 г., но тогда ему сказали, работы нет. Но вот теперь, похоже, его мечта жить и работать в стране, где нет господ, угнетателей, а есть только товарищи, братья по классу, сбывалась. Этот бритый наголо энергичный товарищ крепко жал и долго не отпускал его руку, и говорил, говорил… разворачивая перед ним фантастическую картину: гигантская, какой еще мир не видел, стройка, машиностроительный заводище, который надо было построить в невероятно короткий срок. Трудности… Да, он не скрывал трудностей. В сущности, это справедливо: пережить лишения, чтобы участвовать в будущем счастье. Генрих слушал с огромным вниманием, задавал вопросы, рассказывал о том, как живут немецкие рабочие, по пунктам обсудили договор — никаких сомнений не оставалось. Он пришелся по душе Генриху. Когда прощались, он похлопал его по плечу и сказал:
— Я буду не только вашим директором, но и вашим хорошим товарищем.
Как?.. Он говорил с самим начальником стройки! Генрих-то думал, так, агент по вербовке. Да, это был сам Банников, он лично принимал на работу иноспециалистов. Невероятно, он, рядовой конструктор, работая на “Демаге”, ни разу не удостоился такой чести — разговаривать с генеральным директором. На порог кабинета не пустили бы. Банников сам, не какой-нибудь там слуга, помог упаковать чертежи и сам пошел провожать Генриха с четвертого этажа на первый.
— Желаю вам всего хорошего, товарищ.
В ноябре 1930 г. Генрих покинул Кельн и свое немецкое отечество. Пересекая границу, он увидел огромные врата с надписью: “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” Вот она — настоящая свобода! В Германии можно было увидеть эту надпись только на лозунгах рабочей демонстрации. Он ехал через страну, жадно вглядывался в окно, видел составы, груженные лесом, строительными материалами, машинами. Страна на подъеме, строилась. С сожалением вспоминал об оставшихся товарищах — что там с ними будет: сокращение производства, безработица.
Банников радушно встретил Затлера, ничего, о чем они говорили в Берлине, не забыл, обсудили все по работе, он сказал:
— Если будут какие недоразумения, обращайтесь лично ко мне.
По контракту было оговорено, что Генрих Затлер как старший конструктор будет ответственным техническим руководителем группы, которая занималась проектированием прокатных станов. Ему был назначен персональный оклад 850 рублей. Хотя по штатному расписанию зарплата не должна была превышать 750. В среднем уралмашиностроевец получал 150. В течение двух лет он имел право получать часть зарплаты (400 марок) в валюте. Еще до истечения этого срока Генрих отказался от этого права, надеясь, что если потребуется валюта, ему ее выдадут. Что, кстати, и произошло, когда ему срочно потребовалось по семейным обстоятельствам выехать в Лондон. Без проволочек ему была выдана валюта на билеты парохода 3-го класса, до Лондона и обратно. Условия договора Наркомтяжпром выполнял. Положена двухкомнатная квартира — пожалуйста.
Многое удивляло Генриха Затлера: на стройке работает много женщин, строят неквалифицированные рабочие, не имея никаких механизмов, мороз в тридцать градусов не помеха… И может быть, больше всего его удивляли общие собрания, где рабочие и начальники вместе решали производственные проблемы. Отработав год, он получил отпуск, поехал на родину.
Глядя на благоустроенную Германию, давно отстроенные и работающие заводы, он думал о том, насколько легче будет здесь после революции. Немецкому рабочему классу не надо будет испытывать лишения, строить на голом месте, он просто примет в свои руки заводы и дома.
Весть о том, что из Советского Союза приехал Генрих Затлер, мгновенно разнеслась по всему Кельну. Он был популярен, его приглашали на различные собрания, которые устраивали профсоюзы, МОПР и компартия. Рассказывал об Уралмаше, отвечал на вопросы. Он был искренен, разумеется, и тогда, когда в чем-то заблуждался. Когда одна фрау спросила, правда ли, что в Советском Союзе разрушают церкви, он ответил: “Разрушают те, которые разваливаются от старости, а также те, в которые никто не ходит.
Год 1932-й, Кельн. Второй отпуск, вторая поездка. Шреклих!.. То, что он увидел, ужасно! Безработица, пустующие квартиры в новых домах, слишком дорогие, чтобы в них жить. Иные предпочитают селиться в пассажирских вагонах. По железной дороге перевозить было нечего, вагоны распродавались по 300 марок за штуку. Мужчины, пользуясь близостью французской границы, занимаются контрабандой, женщины подрабатывают проституцией. Официально новым законом проституция была запрещена, публичные дома закрыты, но разве можно закрыть улицу? Генрих навестил “Демаг”, где раньше работал. Из пятидесяти конструкторов осталось десять, восемь из них носят бумажку о предстоящем увольнении. Он видел своими глазами агонию капитализма. Он сравнивал и видел все преимущества советского строя. Не было сомнений, пройдет какое-то, теперь уже совсем короткое время, и его немецкая родина пойдет по единственно верному социалистическому пути. Кельн-Мюльгеймский профсоюз пригласил его на собрание. Полторы тысячи человек с восторгом слушали рассказ Генриха об Уралмаше. Потом был показан кинофильм о Советском Союзе, на экране замерцали портреты Ленина и Сталина. Это было уже слишком, присутствовавшие полицейские без церемоний закрыли собрание.
Вернувшись на Уралмаш, Генрих становится еще более яростным общественником. Он ведет переписку с немецкими товарищами, “Сталинец” печатает их заверения в верности духу интернационализма, он ведет мощную пропагандистскую работу. Ударник, член МОПРа и ОСОАВИАХИМа, рационализатор, рабкор, он был бесценным агитатором за советскую власть и скорейший к ней приход всех стран и континентов через мировую революцию. Все хорошо, но за границей еще оставалась семья. Отец, Теодор Затлер, которому в тридцать первом уже стукнуло 73. Сорок лет он проработал ткачом в старинной фирме у Кристофа Андрэ, мать, сестры Агнес и Анна, брат Карл. Брата Пауля он уже вытащил на Уралмаш. Пауль знал несколько языков: немецкий, французский, английский, латинский, у него был опыт работы в финансовом отделе кабельного завода, так что на Уралмаше сочли, что он будет полезен заводу. Поскольку он никаких требований не выставил, ему назначили скромное жалование в 175 рублей, без всякой валюты. Старый Теодор был безработным с 1923 г., когда его выставили за коммунистическую агитацию. Карл вынужден был скитаться за границей, тоже преследуемый властями. Вырваться для них в Советский Союз представлялось спасением.
Секретарю Сталинского райкома ВКП (б)
От инженера Затлер Г.
Заявление
Настоящим прошу разрешение на въезд и на получение бесплатных билетов для моих родителей и брата.
Мой брат в настоящее время находится в Лондоне эмигрантом; в письме он мне сообщил о бедственном положении наших родителей в Германии.
Отец мой текстильщик, в течение 40 лет он работал рабочим на одной и той же фабрике. Всегда принимал участие в революционном движении. В 1923 году за участие в революционном движении был уволен и с того же времени он безработный. Отцу моему 75 лет, брат филолог, учился в университетах Германии, Америки и Англии. Последнее время он был ассистентом в Кельнском университете, родители были на его иждивении. Брат говорит и пишет на четырех языках. Ему 29 лет. Член компартии Германии; из-за преследования фашистами был вынужден убежать из Германии. Фашисты не дают покоя родителям, принимая всевозможные репрессивные меры. Дальше жить в Германии им невозможно. Брат долго жить в Лондоне не может, ему дан срок, когда он должен уехать. Но в Германию обратно ехать нельзя — это понятно. Денег у него нет, я должен помочь ему приехать сюда, другого выхода нет. Здесь он может быть использован на работе.
В нашей семье сейчас весьма критическое положение, долго так продолжаться не может. Необходимо им уехать, так как они там не имеют средств к существованию и ежедневно находятся под угрозой новых ударов.
Еще раз прошу скорейшего ходатайства в переезде моих родителей сюда.
Приложение: два письма на немецком языке и перевод писем (дубликат послан в иносектор УЗТМ).
4 февраля 1934 г.
Теодор и его жена Сивилла получили вид на постоянное жительство в Свердловске, но в июле 1935 г. они отправились обратно. Старый Теодор оказался разумнее своего сына Генриха. Почувствовав что-то неладное, срочно вернулся в Германию. Скверная страна, но все же родина. Генрих и Пауль продолжали работать, Пауля назначили конструктором, повысили зарплату до 572 рублей. Как и брат, активный общественник, он обучал русских немецкому языку.
Всемирная революция, о которой говорили большевики, подзадержалась, зато пришел 1937 год. Пауль 6 июня уволился и успел вернуться на родину. 20 июля арестовали Генриха. НКВД считало его резидентом германской разведки на Уралмашзаводе, организатором поджога кузнечно-прессового цеха. Вскрылась одна из первых профессий Затлера, он был какое-то время радистом. Немец да еще радист, да это просто подарок для чекистов! Он был осужден ОСО только в 1940 г. по статье 58-6 (за шпионаж) и приговорен к 8 годам ИТЛ. При этом срок заключения считался со дня ареста. Он должен был бы выйти на свободу в 1945 г. Заключение отбывал в Ивдельлаге, где в 1943 г. схлопотал новый срок — 10 лет, с поглощением неотбытого.
— Ну что, фашистская морда, когда прекратишь агитацию? — круглое с воспаленными глазами лицо Генриха бесстрашно встречало кулак опера. Он поправлял сидящие на резинке очки, огрызался:
— Гитлер вас еще показать куськинда мать!
Доходяга, он весил всего сорок пять килограммов, но его так и не удалось сломать. Ни разу ни на одном допросе он не признал вины. Его дело, надо сказать, было сшито из рук вон плохо. Даже и оклеветать толком не потрудились. Когда следователь задал вопрос Зинаиде Яковлевне Патрушевой, жене Дмитрия Андреевича, о чем говорили резидент германской разведки и враг народа Патрушев на праздновании нового года, Зинаида Яковлевна ответила: “Они говорили по-немецки, а я немецкого не понимаю”. И еще одно обстоятельство: пожар в КПЦ был в декабре 1933 г., но почему-то энкавэдешникам не пришло в голову арестовать Затлера именно тогда. “Резидент” продолжал спокойно работать. Та же история происходила с Патрушевым. Его уже назначили на роль “вредителя”, но он еще довольно продолжительное время работал, имея доступ на все секретные объекты, пока не арестовали во второй раз.
Опер Ивдельлага, допрашивавший Генриха 17 декабря, накарябал: “Обвиняется в систематической групповой, контрреволюционной агитации, стремился возбудить недовольство среди зэка против мероприятий партии и правительства”. Нахлебался Затлер интернационализма. Досыта. Но ничего уже исправить было нельзя. К тому времени он был инвалидом 2-й группы, и дожить до освобождения ему не светило.
На его реабилитацию никто из немецких родственников не подавал.
Психоз “шпиономании” дошел до того, что 23 октября 1937 г. Ежов подписал приказ № 00693, в котором сделан упор на то, что агентура иностранных разведок переходит границу под видом лиц, ищущих политического убежища, и предложено: “всех перебежчиков, независимо от мотивов и обстоятельств перехода на нашу территорию, немедленно арестовывать…” и предавать суду. Перебежчиков, разоблаченных как шпионов, — Военной Коллегии и “всех остальных подозреваемых… и оставшихся неразоблаченными заключать в тюрьмы или лагеря через представление дел на Особое совещание”. Таким образом, профессионалы-революционеры, ответственные работники братских компартий, скрываясь от соответствующих иноразведок, а также трудящиеся, приходящие к нам в поисках лучшей жизни, перебираясь с риском для жизни на территорию СССР, неизбежно попадали в тюрьму или под расстрел. Этот приказ нарушил конституционный принцип о предоставлении права политического убежища и чудовищно попирал ленинское учение об интернационализме. В результате всех массовых операций в центре и на местах в органах НКВД скопилось большое количество арестованных. Тогда “в целях быстрейшего рассмотрения следственных дел” приказом НКВД СССР № 00606 от 17 сентября 1938 г. были созданы, наряду с существовавшими тройками, так называемые особые тройки в составе первого секретаря обкома, крайкома или ЦК нацкомпартии, соответствующего прокурора и начальника УНКВД. Тройки принимали решения по краткой справке и большинство арестованных приговаривали к расстрелу. Приговор тройки приводился в исполнение немедленно. По отчетным данным, только на 10 сентября 1938 г., в результате выполнения указанных выше приказов, объявляющих по существу массовый террор по национальному признаку, было рассмотрено дел на 227 986 человек, в том числе осуждено к расстрелу 172 830 человек, к разным мерам наказания — 46 912 человек, передано на рассмотрение судов 3 120 и возвращено к доследованию дел на 5 124 человека.
(Из доклада комиссии ЦК КПСС президиуму ЦК КПСС по установлению причин массовых репрессий против членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранных на ХVII съезде партии)
Рука врага
Идея социализма не лишена привлекательности. Что ж плохого в том, что рабочий человек становится хозяином жизни? Многим казалось: теперь-то открываются сокровенные возможности для свободного, радостного творческого труда. Революция свершилась, идея спускается на землю, конкретную нашу уральскую, и мы видим ее оборотную сторону, противоположную обещанному раю: ослепленный энтузиазмом рабский физический труд, постепенно наползающую атмосферу страха и доносов, спертый тюремный воздух. Гражданская война в принципе не могла дать добрых плодов. Дело, под которым струится кровь, не может быть ни прочным, ни тем более праведным. Пролетариату было обещано стать хозяином жизни. “Тюрьма народов”, каковой называли Россию до революции, только укрепила свои стены и решетки. Что изменилось? Изменился тюремщик, теперь он стал патологически жестоким, обладал неограниченной властью. Тюремщик и стал хозяином жизни.
К примеру, была такая очень важная фигура в том времени — прокурор Н. Иванов. Он мог любого арестовать без суда и следствия и засадить за решетку. Мог миловать. И совесть его была девственно чиста, потому что он руководствовался генеральной линией партии.
Надо сказать, правоохранительное дело на стройке было поставлено так, что вообще любое преступление или правонарушение рассматривалось как политическое дело.
В июне 1931 г. получило широкую огласку дело об убийстве плотника Ларионова. Обычное бытовое убийство. Ларионов с друзьями и семьей отдыхал в лесу на полянке, мимо проходил, пошатываясь, пьяный Беседин. Ему компания не понравилась, начал задираться, потом сходил за своими дружками, братьями Захаровыми. Завязалась драка, Беседин выхватил нож… Из этой заурядной истории, которые случались в то время сплошь и рядом, прокурор Н. Иванов устроил большевистское шоу. На показательном процессе присутствовало не менее тысячи человек, общественные обвинители требовали (как это формулировалось в то время) высшей меры социальной защиты — расстрела. Беседин и старший Захаров в итоге и получили по заслуженной пуле, но прежде, на суде, сознались, что убили Ларионова за то, что он “был ударник, кандидат партии, член горсовета, за то, что он был передовик”. Похоже, красным пропагандистам была на руку эта история.
Надо заметить пресса тех лет была так же, как и нынешняя, очень неаккуратна с фактами. История Ларионова печаталась в разных вариантах. Иногда убийцу Беседина называли Середин, Ларионов — то плотник, то монтер, но чаще просто — рабкор. По одной версии, он убит ударом ножа под лопатку, по другой — всадили нож в голову, по третьей — нанесли 20 ударов… зато вывод всегда был неизменен: “нет пощады врагам” и “еще теснее сплотимся…”.
Особенно много пришлось поработать судебным органам в 1933-м, когда завод начал выпускать продукцию и пошел брак. Известная бестолковщина, то не хватает песка, то шихты, то извести. Н. Иванов составил комиссию. Выяснилось, что дело не в том, что не хватает шихты, а в том, что постоянно путают, вместо чугунной выписывают стальную и наоборот. При наличии кое-каких запасов полный беспорядок. Этого было вполне достаточно, чтобы привлечь начальника отдела снабжения Дворкина и его помощника Бея к суду за контрреволюционный саботаж. Прокурор Иванов вспоминает: “Я спросил у Дворкина и Бея: “С чем это граничит? — они вынуждены были ответить: “Да, это граничит с контрреволюцией”. Так закладывалась еще одна советская традиция: признаваться в заговоре и во вредительстве. Советский преступник к тридцать седьмому году, при складывающейся системе прокурорского надзора и судопроизводства, постепенно становился самым сознательным преступником в мире. Он, за редким исключением, всегда сознавался в “содеянном”. Что характерно, совершал он на самом деле это “содеянное” или нет, существенного значения для вершащих дознание и суд не имело.
Прокурорский надзор в какой-то мере компенсировал отсутствие прямой экономической заинтересованности в дисциплинированном производительном труде. Судили прогульщиков, судили мастеров, их покрывающих.
Все-таки наш Иванов был достаточно тонким человеком, о чем свидетельствует рассказанная им следующая история. “В механическом цехе № 2 был уволен за прогулы рабочий Плешков. Его брат, работающий там же мастером, повел агитацию против закона. Он был хороший мастер, и на том переделе, где он стоял, его трудно было заменить. Он решил этим воспользоваться и заявил, что не выйдет на работу, пока брата-прогульщика не возьмут обратно. Он знал производственные секреты, техучебы молодежи не организовывал и надеялся, что ему, как незаменимому мастеру, все сойдет с рук. Он ходил пьяный и гордый и ощущал себя как бы борцом, когда мы его арестовали. Ареста он никак не ожидал и перепугался здорово. Мне сообщили: Плешков просит свидания с прокурором. Я пришел в арестное отделение. Жду в кабинете начальника, Плешкова приводят.
— Я, — говорит он, — осознал, что поступал неправильно в отношении закона о прогулах. Я много думал об этом. Освободите меня, я докажу вам на деле.
Мы, большевики, словам не верим. Мы провели показательный процесс, приговорили его к двум годам лишения свободы, но приговор решили в исполнение не приводить. Мы поставили перед мастером требование: не делать больше прогулов и передать молодежи свой технический опыт. Теперь Плешков работает безукоризненно и обучает молодежь”.
По образу и подобию настоящих судов включаются в работу товарищеские суды. Только за первое полугодие 1933 г. товарищеские суды Уралмаша разобрали 141 дело. Поломки, хищения, брак, простои, нарушение дисциплины, пьянство — все подлежит судебному рассмотрению. Товарищеские суды приобретают важное значение, формируют нового человека. Товарищи приобщаются к практике доносов, учатся выступать в роли обвинителей. Надо понимать под группой рабочих, о которых говорит прокурор Иванов, — формирующуюся сеть сексотов. Поначалу они были добровольными, со временем стали работать на полудобровольных началах, пытаясь из сотрудничества с органами извлечь пользу. Большевики поставили себе цель подавить любую оппозицию, любое инакомыслие. Прокуратура и суды активно взялись за перевоспитание строптивых, приведение к единому советскому стандарту, комплектование трудармии. Одинаковыми легче управлять. Больше того, как это ни странно сегодня звучит, с помощью органов большевики повышали производительность труда, выращивали ударников. По данным прокуратуры, некий Мамыкин, судившийся за прогулы, перестал прогуливать и стал выполнять норму на 106 процентов, токарь Игнатьев — на 120, Фейгин, который небрежно относился к станку, стал посещать техучебу и т.д.
Расцветали пышным цветом обычные уголовка и бандитизм. Почуяв поживу, потянулась к Уралмашинострою блатная братва. Выйти по нужде без топора было весьма неосмотрительным. В лесах вокруг временного поселка окопались разбойники и, отслеживая обозы с продовольствием, частенько отбивали их.
Поножовщина, пьяные драки были обычным явлением в поселке. “Без топора ночью на улицу не выходили”, — рассказывал автору один из строителей завода, приехавший на завод из мордовской деревни.
А вот как описывал эту неприглядную сторону жизни в разгар строительства районный прокурор: “Великовозрастные парни каждую ночь ходили по поселку, пели песни, материли и мордовали встречных, били стекла в бараках, не давали людям спать…”
По тогдашним правилам делу придали политический характер — хулиганы якобы выживали людей с важнейшей для государства рабочих и крестьян стройки.
Но продолжу рассказ прокурора: “Перед судом предстали 12 лодырей в возрасте от 20 до 37 лет — все из деревень Ишимского и Шадринского районов. Волна коллективизации вымыла эту кулацкую гниль из деревни. Ее прибило на стройку, и тут они начали отводить душу, мешая ударникам стройки работать и отдыхать”. Хулиганов осудили на длительные сроки лишения свободы, что, впрочем, мало помогло: “Классовый враг почувствовал силу революционного закона, но не сложил оружия. Наоборот, он стал злее, мстительнее”, — отметил прокурор.
В электросварочной группе ремонтного цеха сварщиком работает сын белого офицера Солодников.
Долгое время этот чужак скрывался под маской рабочего, но недавно, когда начальник цеха отказал ему в квартире, Солодников полностью проявил свое враждебное нам лицо.
Он обругал с верхней полки начальника цеха, и когда бюро ячейки решило проверить документы этого чужака, предцехкома Хорьков встал на дыбы.
Не мешает посмотреть, почему Хорьков стоит на защите чуждых.
В. Ворон.
Жимкову не место на производстве!
Так решили рабочие монтажной группы механического цеха № 2 при спецуправлении УЗТМ на своем общем собрании, обсуждая бригадира Жимкова за невыход на работу в течение 16 дней.
На собрании выяснилось, что Жимков, самовольно бросив производство, уехал в деревню за продуктами, а затем спекулировал ими на частном рынке.
Кроме того, Жимков вносил дезорганизацию в среду монтажников, занимаясь незаконной вербовкой рабочих на работу в Златоуст.
Выявив в Жимкове лицо классового врага, примазавшегося к производству с целью развала труддисциплины и разложения рабочих, общее собрание исключило Жимкова из членов профсоюза, лишило ударной карточки и предложило администрации в 24 часа выселить Жимкова из занимаемой им квартиры.
(“Сталинец”. 4 декабря 1932)
На фабрике-кухне
Разоблачен работавший слесарем Палызин, бывший помещик. Рабочее собрание электрослесарного передела постановило снять чужака с работы, исключить из союза и просить 5-е отделение милиции отобрать у него паспорт.
(“За уральский блюминг”. 23 марта 1934)
Прекратить безобразия в столовой № 2
При изготовлении пищи в столовой № 2 Нарпита не соблюдается даже необходимый минимум санитарно-гигиенических правил.
Зачастую в столовой закладываются в котлы овощи и др. продукты в грязном виде.
Так, например, на днях первая смена работников заложила в котел немытые помидоры, а в суп вылила ополоски от мытья консервных банок.
Наряду с антисанитарией в столовой наблюдается растранжиривание пищи. Недавно, например, столовая готовила яичницу специально для детей рабочих, но значительная часть изготовленных блюд была съедена самими сотрудниками столовой, в результате яичницы детям не хватило.
Такое безобразие в столовой проходит совершенно безнаказанно, так как рабочий контроль за общественным питанием в столовой отсутствует.
(“Сталинец”. 27 сентября 1932)
На стройке УМС были большие беды от цыган. Они расположились табором недалеко от стройплощадки. Лошадей нельзя было оставлять без присмотра. Крали, перекрашивали и продавали на стройку. Банников вынужден был составить служебную записку, чтобы при покупке лошади у цыган ее мыли щелоком для восстановления исконного окраса. Позже на каждую лошадь был выписан паспорт, в котором указывалось: кличка животного, окрас, возраст и фамилия владельца или принадлежность заводской конебазе.
(Из записок С.Ф. Первушина)
Окончание следует