Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2003
Анна Кирьянова — прозаик, астролог. Окончила Уральский государственный университет. Живет и работает в Екатеринбурге. Печаталась в журнале “Урал”.
Неправедный судья
Жил-был на свете один судья. Он очень любил судить людей. До того он любил судить людей, что даже на работу приходил на час раньше и в выходные дни. В праздники судов не бывало и судья просто воображал себе процесс: сядет в свое судейское кресло, разложит бумаги, удалится на совещание и потом выносит приговор:
— Двадцать лет строгого режима!
Судья считал себя очень честным и справедливым — он ведь не выдумывал наказание из головы, а брал его из Уголовного кодекса. Он не брал взятки и даже засудил всех, кто ему предлагал деньги или услуги. Судья иногда прямо радовался, что он такой неподкупный и кристальный: бывало, смотрит на себя в зеркало и улыбается от удовольствия.
Если бы судье сказали, что его никто не любит, он бы немного удивился. Он ведь приносил очень большую пользу обществу и сажал в тюрьму всяких убийц, насильников и других преступников. Если бы судья оставлял их на свободе, эти преступники продолжали бы обижать людей и даже убивать их.
Даже собственный секретарь боялся судьи. Вообще-то это была секретарша, но судья так не любил это двусмысленное слово, что называл девушку мужским названием “секретарь”. Секретарши были у криминальных авторитетов и банкиров.
Секретарь приносила судье чай и оформляла бумаги. Дома судья сам заваривал чай — он жил один, потому что близкие люди ему мешали. Кроме того, судья опасался, что родственники могут за его спиной совершать всякие противоправные действия и порочить его репутацию. А судья очень дорожил своей репутацией.
Судья до того дорожил своей репутацией, что даже иногда не спал по ночам, размышлял о своей репутации. Если бы у кого-нибудь была бы такая же кристальная репутация, судья бы, наверное, заболел от переживаний.
Судья был очень аккуратным и пунктуальным. Он гладил свои белоснежные рубашки и чистил ботинки несколько часов в день, а галстук завязывал по сорок минут. Если какая-нибудь вещь была не на своем месте, судья страшно сердился. Но он никогда не кричал, не орал, не стучал кулаком, а говорил тихо всякие обидные слова про хаотичность и неопрятность, а секретарша тогда плакала.
Судье казалось, что из всех неаккуратных людей обязательно вырастут преступники. Ведь преступники — это люди, которые не выполняют правила. Сначала не выполняют правила, а потом — нарушают закон.
В юности судья читал книжки, но потом перестал. Он вдруг заметил, что в книжках герои действуют нелогично и за преступлением не всегда следует наказание. Судья страшно не любил, когда кого-нибудь оправдывали. Он не любил адвокатов и общественных защитников, а также родственников подсудимых, которые стонали и ныли про то, каким хорошим мальчиком был бандит в третьем классе. Он выслушивал защитников очень внимательно, но внутренне усмехался.
Судья чувствовал себя очень счастливым — он занимался самым любимым своим делом — судил людей.
Однажды судья заболел. Он страшно удивился — ведь болезни, по его мнению, возникали тогда, когда человек нарушал правила. Например, курил. Или пил холодную воду и ел всякие нехорошие гамбургеры и хот-доги прямо на улице. Судья ничего такого никогда не делал и все равно заболел.
Он заболел очень сильно: у него нашли рак. Врач был каким-то неаккуратным молодым человеком с бородой и в свитере под халатом. От него пахло перегаром. Когда врач, наклонившись к судье, показывал ему снимки и результаты анализов, судья морщился и отворачивался. Врач думал, что судья вот-вот заплачет, и тоже чуть не плакал; ему было ужасно жалко судью. Это был добрый врач-алкоголик, который лечил раковых больных и почти ничем не мог им помочь. Врач переживал и поэтому пил; его мама тоже умерла от рака.
— Медицина бессильна… — сказал врач.
— Глупости. — ответил судья. — Если есть болезнь, значит, ее можно вылечить. Просто вы не умеете.
— Может, какое-нибудь чудо и есть… — схватился за соломинку врач, а судья ответил:
— Глупости. Чудес не бывает, молодой человек.
Врач восхитился смелостью и мужеством судьи. Он не понял, что судья вовсе не смирился с болезнью. Судья просто считал болезнь каким-то преступником, который со взломом проник в его правильный организм. Должны быть какие-то специальные медицинские средства против этого преступника, просто врач — плохой и не знает свой медицинский кодекс.
— Надо вас судить, молодой человек, — сказал судья и вышел из кабинета.
У дверей сидела очередь из людей, которые вели себя неправильно. Судья тут же решил, что все эти люди курили и питались исключительно холестерином в чистом виде. Он неодобрительно посмотрел на больных и пошел к себе в суд, судить карманного вора.
Карманный вор был очень молоденьким и бледным. Он был наркоман и крал кошельки в автобусе у зазевавшихся граждан. Деньги были нужны ему на героин.
На суде вор плакал и умолял; он уже полгода ждал суда в СИЗО, где в одной камере жило шестьдесят человек и люди спали по очереди. В камере вору досталось самое плохое место у параши, кроме того, он заразился туберкулезом.
Адвокат у вора был бесплатный, поэтому больших сложностей не было. Адвокат очень торопился на другой процесс, где ему пообещали большой гонорар. Он защищал налогового инспектора, который брал взятки у киоскеров.
Судья все хотел почувствовать привычное удовольствие от любимой работы. Ему хотелось, чтобы желудок перестал болеть и чтобы прошла изжога, которая его очень мучила. Но почему-то он никак не мог настроиться на нужный лад. У него появлялись какие-то странные мысли о своей юности, когда он приехал в чужой город с фанерным чемоданом, чтобы поступить в юридический институт. Судья снимал комнату у глухой старухи, а вечерами разгружал вагоны на вокзале. Жить в общежитии он не хотел, потому что уже с юности не любил неаккуратность и шум, а в общежитии все время было грязно и шумно. Судья мечтал стать судьей и восстанавливать справедливость, чтобы все жили по правилам. Его отец умер давно, а у матери были дети от другого отца. Очень шумные и грязные дети.
Однажды у судьи кончились деньги; он мог бы не платить вперед за комнату, но это было не в его правилах. Поэтому все деньги до копейки он отдал старухе, а работы, как назло, не было. Два дня судья ничего не ел.
Судья как-то ошалело поглядел на рыдающего в железной клетке вора, машинально погладил область желудка и вспомнил.
…Он совершил ужасный поступок: ночью, когда глухая старуха спала, страшно храпя, молодой судья прокрался в кухню и отрезал себе кусок колбасы и хлеба из старухиных запасов. Он отрезал себе очень тонкие аккуратные куски и тут же съел их, чувствуя дикие муки совести. У него потом несколько дней болел желудок; видимо, так мучила его совесть. А старухе он так и не признался в своей краже — именно так оценивал свое поведение семнадцатилетний судья.
Если бы у него были друзья, они бы одолжили ему немного денег, хотя судья и ненавидел брать в долг. Но это было бы законно. Если бы он попросил у старухи, она бы наверняка дала судье поесть — но была поздняя ночь, а старуха была глуха как пень. Судья вдруг смутно подумал о каких-то обстоятельствах, которые его оправдывали. Это была хлипкая и мутная мысль, но в ней было что-то спасительное.
— Простите меня, я больше не буду! — всхлипывая, кричал вор, цепляясь за прутья худыми обезьяньими лапками. — Отпустите меня, дайте мне условно, миленький судья!
Судья, которого почти никогда в жизни не называли “миленьким”, продолжал странно глядеть перед собой. Мысль в его голове разрасталась и заполняла сознание. Он вспоминал свою одинокую юность и жалкую кроватку, на которой он спал. Он вспоминал, как у него была всего одна рубашка, которую он стирал каждый день хозяйственным мылом. Однажды старуха сильно заболела и судья выносил из-под нее судно. И ему было жаль старуху и нисколько не противно, потому что своим сухим и одиноким сердцем он привязался к этой глухой старой бабе. И старуха называла его “миленьким”.
Он посылал потом определенный процент денег матери и старухе. Он делал это как-то машинально, аккуратно складывая квитанции в коробку из-под чая. Квитанции приносили ему чувство душевного облегчения — это было проявление чувств.
Мать умерла, и старуха умерла. Посылать деньги стало некому, и судья складывал их на книжку, под хороший, но разумный процент. Он покупал себе рубашки и чай, всякие продукты и нужные вещи: портфели и папки… А теперь он, судья, тоже может умереть.
Юный вор рыдал, по-детски кривя рот и всхлипывая. Он так сильно вопил, что у него начала дергаться голова, а из носа полезли сопли. Судья погрозил вору пальцем, но не сердито, а задумчиво, чтобы ему не мешали вспоминать.
Желудок болел очень сильно, это раковая опухоль разрушала нервные окончания, разрастаясь. Судья вдруг ощутил, что по его лицу катятся скупые и мелкие слезы. Этих слез, к счастью, никто не мог увидеть — слишком много глубоких морщин было на лице сурового судьи. Но он чувствовал, как теплая влага щекочет кожу.
— Где ваши родители? — вдруг спросил судья у подсудимого.
Вор перестал рыдать и жалостно рассказал, что отца нет, а мать сильно пьет.
— А мои родители умерли, — сказал судья. — А у меня — рак.
Юный преступник уставился на судью и ответил:
— У меня у бабушки тоже был рак. Она меня воспитывала. Она умерла.
Все зашипели на вора, и он замолчал, но судья почувствовал облегчение.
— А сколько она прожила с этой болезнью? — заинтересовался судья.
— Год почти… — рассказал юнец, сморкаясь в рукав спортивной заношенной кофты.
В обычное время сморкание в рукав вывело бы судью из себя, но сейчас он не обратил на это внимания.
Судья посчитал в уме и немного приободрился. Он быстренько удалился на совещание и долго молчал, глядя сквозь толстого адвоката, который все смотрел на часы. Потом судья вернулся в зал заседаний и огласил приговор.
Это был очень-очень странный приговор. Он дал вору год условно и взял его на поруки. И сказал, что вор временно поживет у него.
— Надо научить его соблюдать правила… — строго сказал судья секретарю и адвокату. Конвойный милиционер-татарин понимающе закивал головой, словно так и должны были заканчиваться подобные процессы.
Бывший вор выполз из железной клетки и встал перед судьей. Он был исключительно неаккуратный низкорослый субъект с какими-то клочковатыми волосами и синей татуировкой на пальце. Передних зубов у него не было — их выбили граждане, когда поймали его за кражей кошелька.
Судья надел пальто, которое за последние недели стало ему велико и смотрелось как-то неаккуратно. Воротничок рубашки тоже стал широк. Судья очень строго посмотрел на вора и велел ему идти за собой. Вор нисколько не возражал и уже на улице совершенно нахально начал клянчить у судьи мороженое, называя судью “дяденькой” и “миленьким”. Судья купил мороженку, попросил завернуть ее в пакетик и есть на улице запретил:
— Должны же быть какие-то правила! — сурово сказал судья. — Вот придем домой, и съешь ее с горячим чаем.
Неблагодарный поэт
Давным-давно это было. Жил на свете один поэт. Он писал замечательные стихи, которые очень нравились людям. Его стихи иногда печатали в газетах и один раз — в толстом литературном журнале. Это был очень известный и даже знаменитый поэт.
Страна, в которой жил поэт, очень подходила для занятий поэзией. Раньше в этой стране были суровые и жестокие законы; поэтам надо было обязательно числиться в каком-нибудь учреждении, а их стихи подвергались цензуре, чтобы поэты не написали чего-нибудь неправильного. Потом произошли демократические перемены, и стало все можно. Поэт моментально уволился из убогой конторы, где получал нищенскую зарплату, и посвятил свою жизнь чистому искусству.
Поэт был молод и красив. Он одевался довольно плохо и странно: он носил старую солдатскую шинель и рваные ботинки, а шею повязывал романтичным кашне. Ему было наплевать на свой внешний вид. Когда родители или любовницы дарили поэту дорогую новую одежду, он относил ее в ближайший киоск и обменивал на спиртные напитки, которые тут же выпивал. Все бранили поэта, но в глубине души восхищались его поступками. “Так и должен вести себя настоящий Поэт!” — говорили друзья, любовно глядя на грязного нетрезвого поэта.
Разные женщины влюблялись в талантливого юношу и восхищались его стихами. Они переманивали поэта друг у друга, и каждая уверяла его в том, что она одна по-настоящему ценит его замечательный талант. Поэт заплетающимся языком бормотал свои гениальные стихи, а женщины подливали ему вина или пива, чтобы он подольше посидел с ними. Они всплескивали наманикюренными руками и таращили накрашенные глаза, чтобы выглядеть как можно более романтично. В душе каждая женщина мечтала выйти за поэта замуж и устроить его на нормальную работу. А стихи чтобы он писал по выходным и выгодно продавал в редакции престижных журналов.
Женщины проявляли к поэту любовь и иногда давали ему немного денег, которые он тут же пропивал. Изредка поэт оставался ночевать у особенно настойчивых дам, но наутро он всегда уходил и вяло обещал позвонить как-нибудь. На прощание он нудно клянчил денег на покупку каких-то загадочных книг и рукописей. Бывало, что после ухода поэта женщина обнаруживала пропажу какой-нибудь вещи, приглянувшейся избраннику Музы. В общем, поэт вел себя дурно, но никто не делал ему замечания; уж слишком он был одаренный и привлекательный. Он ведь был единственный в городе настоящий поэт.
“Он совсем как ребенок”, — говорили расстроенные дамы, вспоминая светлые локоны и голубые глаза гения. “Ему надо все прощать”, — решали женщины, и снова звонили поэту домой, и искали его по вытрезвителям, куда он попадал очень часто. Если поэт долго не приходил, некоторые женщины устраивали дикие истерики и царапали себя по запястьям осколками разбитых бутылок, оставшихся от предыдущего визита молодого человека.
Две или три смелые любовницы родили от поэта детей, которых он очень полюбил. Он посвятил детишкам несколько великолепных стихотворений, но материально обеспечивать своих отпрысков отказался, потому что не имел денег. В кармане своей поношенной шинели поэт носил засаленные фотографии детей и часто показывал их своим собутыльникам. Имен детей он не помнил.
У поэта было огромное множество друзей и приятелей, но настоящий друг был только один. Этот хороший друг был полной противоположностью поэта. Он всегда носил красивый костюм с галстуком, а из кармана его пиджака торчала дорогая авторучка “Паркер”, чтобы записывать стихи и мысли, пришедшие на ум. Друг был аккуратным и трудолюбивым. Целыми днями он работал в издательстве, а по вечерам писал длинные стихи с хорошими рифмами и выдержанным размером. Это были стихи на философские темы, с множеством продуманных образов и метафор.
Вирши поэта были неряшливыми и незаконченными; он корябал свои строки на замусоленных бумажках и потом терял их в пивных и рюмочных. Добрый друг собирал эти жалкие обрывки и складывал в красивую папку. “Это для потомков”, — шутил друг, обнимая своего поэта за плечи, когда тот, шатаясь, брел по улицам. Друг немного удивлялся тому, что его собственные стихи никому не нужны, хотя он активно публиковал свои произведения в издательстве, договаривался с другими журналами и альманахами.
Друг поэта был трезвенник и не любил вонючую водку, к которой пристрастился поэт. Иногда друг выпивал бокал хорошего вина и с сожалением глядел на напившегося гения, бормочущего матерные ругательства и блюющего под столом. Друг вздыхал и звал домработницу, чтобы она убрала за поэтом. “Что ж поделаешь, — говорил друг толстой домработнице, — такие они, русские поэты…” Домработница угрюмо кивала головой, вытирая загаженный паркет. Ей было жалко молодого человека, написавшего такие замечательные стихи.
Несмотря на такого отличного друга и любящих женщин, поэт чувствовал себя несчастным и пил все больше и больше. Кроме писания стихов, ему было абсолютно нечем заниматься; больше его ничто не интересовало. Раз в неделю он сочинял несколько стихотворений, а остальное время шатался по улицам и навещал знакомых. Его красивое лицо стало бледным и опухшим, а светлые локоны посерели и повисли грязными прядями. Целыми днями он выпрашивал деньги на опохмелку, унижался, врал и крал, а потом быстро выпивал стакан водки и проваливался в черное забытье.
Родители поэта давно умерли, а женщины уже с недовольством встречали его на пороге своих чистеньких квартир. Хотя стихи поэта были еще лучше прежних, женщинам не нравилось, что от поэта плохо пахнет и он может наблевать на ковер. Кроме того, поэт уже не мог доставлять женщинам удовольствие в постели, а без этого духовная близость была какой-то неполной.
Только друг был по-прежнему предан поэту. Он всегда покупал ему алкоголь и давал в долг небольшие суммы на китайскую лапшу, которая стала основным блюдом опустившегося гения. Друг сокрушенно вздыхал, глядя, как опухший синий поэт жрет растворимую лапшу из пластикового стаканчика, хрюкая и рыгая. Один раз друг заметил в волосах у поэта насекомое, страшно разволновался, провел дезинфекцию квартиры, а поэта стал принимать в прихожей, постелив старые газеты. Друг мог бы вовсе не открывать двери своему товарищу, но он был преданный и верный друг, а не какой-нибудь дружок-собутыльник. Друг ставил на газеты стаканчик с горячей лапшой, раскладывал аккуратно нарезанный хлеб и даже выставлял бутылочку приличной водки, которая стоила совсем недешево. Даже когда неблагодарный поэт унес его новые ботинки и пропил их, друг все равно не бросил его и продолжал кормить и поить.
Толстая домработница молча совала поэту булочки и мелкие деньги, которые он жадно хватал заскорузлыми от грязи руками. Поэт часто плакал и жаловался на каких-то синих и зеленых людей и шмыгающих чертенят, которые не давали ему спать.
Чем сильнее опускался поэт, тем лучше становились его стихи. Он писал про бродяг и бомжей, с которыми пил жидкость для мытья стекол; он посвящал свои великолепные стихи мародерам и проституткам, деревьям и трамваям, лепрозориям и пепельницам, и каждое его стихотворение становилось народной песней, которую знали все от мала до велика.
Друг устраивал публикации стихов поэта и вечера его песен; люди восхищались и плакали, заучивали стихи наизусть и переписывали их в свои блокноты. А грязный, вонючий поэт клянчил мелочь по пивным, так как гонорары пропивал моментально со всяким отвратительным сбродом.
Добрый друг очень переживал такое падение гения; он делился своими тревогами с другими литераторами, и все поражались такой преданности и верности. “Он совершенно как ребенок, не приспособлен к жизни”, — сокрушался друг в издательстве, и все сочувствовали ему. “Экий ваш поэт неблагодарный!” — говорили другу доброжелатели, но друг всегда твердо отвечал: “Я его все равно не брошу. Ведь я его единственный друг!”.
Друг решил во что бы то ни стало спасти гибнущего поэта. Он долго думал и наконец придумал выход из ситуации. Взять поэта к себе домой он не мог; потерявший человеческий облик гений шатался по комнатам и ронял всякие ценные предметы, выпивал дорогие одеколоны, плевал на паркет и засыпал с папиросой во рту. Даже в прихожей, где теперь принимал его друг, поэт умудрился прожечь пальто и пописать на пол. Друг решил увезти поэта к себе на дачу, на лоно природы.
Дача у друга была очень хорошая, большая. Он получил ее еще в старые времена, в союзе поэтов. Хотя власть и подавляла поэтов своей цензурой, она заботилась о них и давала им продукты питания и дачи для творчества. Друг любил свой красивый дом и много времени посвятил его переустройству и улучшению. Конечно, он опасался пожара и долго колебался, прежде чем привозить на лоно природы своего падшего товарища. Но выход был найден — за несколько бутылок водки местные крестьяне выстроили на огороде дощатую будочку, напоминавшую нужник или собачью конуру. Друг позаботился о том, чтобы в будочке было все необходимое: подстилка, печечка, окошко и столик для написания стихов. “Как в бане у Пушкина, когда он писал “Годунова””, — воскликнул довольный друг, разглядев творение местных пейзан. Из крошечного окошка, затянутого полиэтиленом, открывался чудный вид на березовый лес.
Знакомые были просто поражены благородством друга, когда он повез к себе на дачу мычащего поэта в рваной шинели. Многие отговаривали доброго друга от такого опрометчивого поступка, но он только задумчиво качал головою, всем своим видом показывая, что ни за что не отступится от своего решения. Друг сдал комнату поэта каким-то беженцам, чтобы иметь средства на его прокормление. Друг был очень порядочным и честным человеком и не взял себе ни копейки из полученной суммы. На все деньги он купил вкусной растворимой лапши, одеяло, пачку бумаги, ручки, несколько бутылок водки
и телогрейку с валенками, чтобы поэту было сытно и тепло. Конечно, все это было страшно хлопотно, но друг сделал все добросовестно. А домработница, угрюмо бормоча то ли молитвы, то ли проклятия, напекла шанежек и пирожков с картошкой…
Поэт ужасно удивился и заплакал, когда очутился в уютной будочке. Он ронял мутные похмельные слезы и вздрагивал, а друг доброжелательно пояснял ему мелкие обязанности по огороду; немножко прополоть, немножко полить. Он ведь понимал, что поэт — это поэт, а не садовник, и не требовал от него ничего лишнего. Потом он вручил поэту бумагу, ручки и водку. Трясущийся поэт выпил всю бутылку из горлышка и тут же захрапел, а друг поехал в город, где его ждало много работы в издательстве. Он готовил к печати книжку стихов своего гениального подопечного.
Неблагодарный поэт не стал ничего поливать и пропалывать. Он немного поразговаривал с синими и зелеными людьми и чертенятами, написал два стихотворения и отправился в березовую рощу. Там он снял ремень и быстро удавился на самой красивой березке. Местные крестьяне вынули его из петли и пошли допивать оставшуюся водку. Вскоре из будочки разносилось их нестройное пение; они пели одно из печальных стихотворений поэта, написанное давным-давно.
Смерть поэта буквально потрясла всех, кто его знал. Друг целыми днями выслушивал соболезнования и слова поддержки; все понимали, как ему тяжело. Друг был бледным и печальным; он несколько раз прослезился, когда перечитывал на гражданской панихиде стихи умершего. Он тяжело вздыхал, прижимая руку к груди, а знакомые утешали его, говоря: “Никто не сделал для него столько, сколько вы!” Это немного подбадривало друга поэта.
Друг поэта издал книгу его самых лучших стихов. Издал очень хорошо; с глянцевой суперобложки на читателей весело смотрел молодой голубоглазый поэт, совсем как живой. Книгу раскупили за два дня, и пришлось печатать еще один тираж.
Друг выделил часть гонорара на памятник поэту; и это был не какой-то дешевый железный обелиск, а настоящий мраморный памятник с барельефом. Правда, барельеф совсем не походил на поэта, но это уж была не вина его друга.
Жаль, что на кладбище к памятнику никто не ходит; это настоящее произведение искусства, которое стоит больших денег. Только раз в году, в родительскую субботу, на кладбище таскается толстая домработница и оставляет на поросшей травой могилке шанежки и пирожки с картошкой, которые съедают живущие в теплотрассе несчастные забулдыги. Некоторые из них еще помнят поэта.
Кощеева смерть
У одной матери сын стал наркоманом. Сначала он был хорошим добрым мальчиком и очень любил свою мать. Он ходил в детский садик и там на утреннике был клоуном; мать клеила ему картонный колпак и воротник из цветной бумаги. Потом сын учился в школе и даже был в классе цветоводом — он поливал каждый день кактус, который стоял на окне. В конце концов кактус сгнил от избытка влаги, а сын закончил школу и стал употреблять наркотики.
Сначала сын нюхал героин, а потом стал колоться. Скоро у него не осталось вен на руках, и сын колол героин в ногу. Героин стоил очень дорого, и сыну пришлось брать у матери деньги и всякие ценные вещи: телевизор, магнитофон и золотые сережки. Вещи сын брал, когда мать была на работе — он не хотел ее расстраивать. Кроме того, мать не очень хотела отдавать сыну вещи и всегда плакала, когда он уносил что-то из дому.
Вещи сын отдавал цыганам, а веселые цыгане взамен давали ему белый порошок очень плохого качества. Цыгане любили деньги и поэтому размешивали героин с димедролом, чтобы доза казалась больше.
Мать хотела вылечить своего единственного сына, но ничего не получалось. В больнице врачи сначала брали деньги, а потом говорили матери, что вылечить сына невозможно. У некоторых врачей дети тоже употребляли наркотики, поэтому врачам были нужны деньги.
Мать продала свою почку, а вырученные деньги истратила на лечение сына в новой клинике, где были очень хорошие условия. Мать любила своего сына и хотела, чтобы условия обязательно были хорошие. В некоторых больницах условия были такие плохие, что наркоманы варили ханку прямо в палатах и умирали от передозировки.
В хорошей клинике сына тоже не смогли вылечить, зато с ним занимался психолог и проводил разные тесты. И кормили тоже очень хорошо, только сын уже не мог кушать, потому что печень у него не работала.
Когда в квартире уже не осталось ничего ценного, мать заболела и умерла. Та почка, которая у нее осталась, оказалась дефективной и не могла выводить из организма токсины. Мать пожелтела, раздулась и умерла. Сын заплакал и пошел продавать квартиру, чтобы купить себе новую дозу.
Квартиру у сына купил заезжий торговец Мамед, родственник участкового. Купил, а деньги пообещал отдать позже, когда товар продаст. Этот Мамед тоже торговал героином.
Потужил-потужил сын, а делать нечего. Надел он свою курточку и галошки и пошел куда глаза глядят. Идет, идет — видит, впереди старушка ковыляет. Волосы белые, лицо в морщинах, а в руке — сумочка.
Сын догнал старушку и стал вырывать у нее сумочку. Вырывал-вырывал, не может вырвать. Старушка крепко вцепилась в ремешок. Хотел сын убить старушку, а она ему и говорит:
— Не убивай меня, добрый молодец! Я тебе еще пригожусь!
Сын-наркоман очень плохо себя чувствовал: у него была ломка. Только вдруг стало ему жалко старушку. Не стал он ее убивать.
— Иди, — говорит, — себе с Богом, старушка. Не буду я тебя убивать.
И сам пошел дальше.
Долго ли, коротко ли он шел, только видит — старичок плетется. На голове лысина, в руках — палочка, в кармане — пенсия. Схватил сын старичка и стал его душить. Захрипел старичок, забился, только успел кое-как выдавить:
— Не убивай меня, добрый молодец! Я тебе еще пригожусь!
А сыну-наркоману совсем невмоготу: все кости у него ломит, все внутри огнем жжет, сердце на части разрывается. Однако пожалел он старичка, не стал его додушивать:
— Живи, — говорит, — себе с Богом, старичок. Не буду я тебя душить и пенсию отбирать.
Помог старичку подняться и пошел дальше.
Идет дальше, липким потом покрывается, слезами обливается: плохо ему. Еле-еле галошками по асфальту шаркает…
Вдруг видит — сидит девочка в песочнице. А в ушах у девочки — золотые сережки. Бросился сын на девочку, давай сережки из ушей выколупывать. А девочка как взмолится, как заплачет:
— Отпусти меня, добрый молодец! Я тебе еще пригожусь!
Сын-наркоман не выдержал, отпустил девочку и убежал. Затряслись у него руки-ноги, заболело сердце — видно, конец ему приходит. Заполз он в подворотню, а там его Светлый Ангел дожидается.
— Здравствуй, — говорит, — добрый молодец! Я — Светлый Ангел-Истребитель.
— Здравствуй, Ангел! — отвечает тихо-тихо сын-наркоман. — Дай мне скорее денежек на героин!
Усмехнулся Ангел грустной усмешкой и отвечает:
— Денежек у Ангелов не бывает, а вот тебе черный пистолет Макарова. Если победишь барыгу Кащеева, очистишь от него землю русскую, тогда спасешься.
Сказал и растаял в воздухе. Только светлое облачко осталось да пистолет Макарова с полной обоймой. И еще — сын-наркоман немного получше себя почувствовал, как-то радостнее…
Пошел сын-наркоман искать барыгу Кащеева. А что его искать — его замок над всем городом возвышается, красным кирпичом поблескивает, а в саду — огромные георгины цветут, как отрубленные головы… Сидит Кащеев на своей итальянской кухне и булки с икрой трескает, деньги в уме подсчитывает, цыганские песни распевает. Жена Роза по телевизору сериал смотрит, жалеет девушку бродяжку.
— Ай, ромалэ, — говорит, — до чего мне эту прекрасную девушку жалко!
Сын Рома героин на весах взвешивает, в пакетики фасует, димедрол подмешивает; дочь Тамара норковую шубу примеряет, которую наркоманы принесли. Все заняты, все работают, полной цыганской жизнью живут.
А в саду сотрудники милиции коньяк пьют в беседке ажурной, ждут, когда Кащеев им деньги вынесет. Зарплаты у сотрудников маленькие, семьи большие, вот и пришлось им на службу к барыге идти, делать-то нечего…
Сын-наркоман подошел к дворцу, застучал в железные ворота:
— Откройте, — говорит, — калике перехожему, наркоману несчастному! Я вам дорогую вещь за порошок дам!
Обрадовался Кащеев, послал Рому ворота открыть.
— Ну, поганый наркоша, давай свою вещь! — говорит Рома.
— Я свой дорогой заклад только самому Кащееву дать могу! — хитрит сын-наркоман. — Позови отца, с ним я и буду разговор разговаривать!
Обрадовался глупый Рома — видать, взаправду вещь дорогая, коль не хочет наркоман ее показывать. Запустил сына в дом.
Вошел сын-наркоман в хоромы белокаменные, элитной мебелью заставленные, картинами увешанные. Глядит — сам Кащеев прищурился, заинтересовался:
— Где твой заклад, животное? — спрашивает.
— Вот где! — отвечает сын и пистолет достает. Достал, передернул затвор и перестрелял всю Кащееву семью к чертовой матери!
Перед смертью оборотился Кащеев Тугарином Змеевичем, а жена его и дети — змеенышами шипящими, забрызгали ядом все вокруг. А героин в кровь превратился, потек по паркету дубовому.
Сотрудники милиции услышали выстрелы и из беседки выскочили, погнались за сыном-наркоманом с наручниками и оружием — горько им стало, что без денег придется жить, сухой корочкой воду заедать.
Побежал сын-наркоман что есть духу, а за ним — сотрудники милиции и цыгане-соседи! Вот-вот догонят молодца! Только вдруг на пути у сына-наркомана старушка появилась, которую он не убил.
— Беги, — кричит, — добрый молодец, я супостатов задержу!
Тут подбегают сотрудники милиции вместе с цыганами, у старушки божией спрашивают:
— Не видала ль ты, старушка старая, наркомана-убийцу?
Ничего старушка не ответила, достала из сумочки баллончик и набрызгала прямо в поганые глаза врагов молодца. Заорали враги, заохали, стали старушку колотить да только время потеряли. Задержала их старушка.
Бежит сын-наркоман дальше, слышит за спиной поступь вражескую, ругань матерную. Давно враги стрелять бы начали, да пистолеты спьяну в беседке забыли. Однако скоро догонят кровопийцы молодца!
Тут на дороге, откуда ни возьмись, старичок — божий одуванчик появляется.
— Беги, — кричит, — добрый молодец! Я супостатов задержу!
Подбегают сотрудники милиции, у старичка спрашивают:
— Не видал ли ты, старый старичок, наркомана — разбойника?
Ничего старичок не ответил, только палочкой своей по головам милиционеров стал изо всех сил стукать, да и цыган не пожалел. Откуда только силы взялись! Завизжали враги, заохали, за головы схватилися, хотели старичка колотить, да он словно сквозь землю провалился.
Испугались кровопийцы, однако норовят дальше молодца ловить, чтобы снести его буйну голову. Обидно им, понимаешь, без героиновых денег оставаться, в нищете жить. Собрались с силами и дальше сапожищами забухали, побежали.
А сын-наркоман совсем притомился, еле-еле галошками шаркает… Вдруг видит — девочка на дороге, та самая, из песочницы.
— Беги, — кричит, — добрый молодец! Я супостатов задержу!
Подбежали сотрудники милиции и цыгане к девочке, все в синяках-шишках, спрашивают:
— Не видала ли ты, маленькая девочка, наркомана страшного?
Ничего девочка не ответила, схватила пригоршни песку и прямо в лицо ворогам метнула. А главного цыгана формочкой по лбу стукнула. Закаркали цыгане, схватили девочку за шиворот, затрясли. Тут девочкин папа (главный Прокурор) из дома выскочил и всех кровопийц арестовал. Дали им потом по десять лет.
А сын-наркоман устал смертельно, упал и лежит, в синее небо смотрит. А в синем небе — Светлый Ангел улыбается, головою прекрасной кивает, рукой помавает — к себе зовет. А рядом с Ангелом — мать наркомана.
Взмолился сын-наркоман:
— Возьмите меня к себе на небо!
— Тебе рано на небо! — тихим голосом Ангел отвечает. — Тебе на земле надо жить, спасать землю русскую! — А мать улыбается, радуется.
Тут в небе прекрасная радуга образовалась, и все исчезло. Бывший наркоман поднялся с земли, от которой много сил в него вошло, поглядел в последний раз на небо, перекрестился и стал жить.
История Розы
Жила-была одна девушка, и звали ее Наташа. Она жила очень плохо: ее папа сидел в тюрьме за убийство, а матери не было. Злая мачеха выгнала Наташу из дому и сказала: “Иди, Наташа, куда глаза глядят. Здесь для тебя места нету”. Поплакала Наташа, погоревала — делать нечего. И пошла Наташа на панель, стала работать проституткой.
Работать проституткой было очень трудно, ведь у Наташи не было хорошего сутенера. У нее вообще никакого сутенера не было, и поэтому ее часто обманывали и не платили денег. Один раз Наташу сильно избили на автозаправке и два раза заражали нехорошими болезнями, от которых Наташа потом долго лечилась у какого-то подозрительного врача. Но Наташа не отчаивалась и все работала и работала, чтобы скопить хоть немного денег на жилье. А жилье в нашем городе стоило очень дорого.
Постепенно Наташа сильно изменилась. Она покрасила волосы в фиолетовый цвет, отрастила длинные и крепкие ногти, а простое имя Наташа сменила на романтическое “Роза”. Когда пьяные клиенты начинали распускать сопли и интересоваться .Наташиной — Розиной жизнью, девушка рассказывала одну и ту же жалостную историю про смерть родителей и обманщика — жениха. Потом выполняла свои обязанности и старалась выманить у клиента как можно больше денег. Деньги Роза меняла на настоящие доллары, которые хранила в надежном месте. Так ей удалось купить сначала комнату, а потом — квартиру. Потом умная Роза завела хорошего сутенера Павлика, и дела у нее пошли еще лучше. Роза стала умной, сильной и отважной проституткой, так что вскоре один клиент-мафиози предложил ей стать бандершей.
Роза просто мечтала стать бандершей, потому что работать ей было тяжело. Она тут же выгнала зарвавшегося Павлика и пригрозила ему ужасным наказанием от имени клиента-мафиози. Потом покрасила волосы в черный-пречерный цвет и вышла на новую работу.
Роза сама не заметила тех перемен, что произошли в ней. Она ведь не могла видеть себя со стороны. Когда она приходила в свой хорошенький офис, семь девок-проституток завистливо смотрели на красивое Розино пальто и новый автомобиль. Каждая девка-проститутка очень хотела жить так, как Роза. Роза была для них как бы вдохновляющим примером, по которому нужно было равняться.
Еще Роза не любила Бога. Она никак не могла понять, как можно любить такого злого Бога, который допускает всякие ужасные вещи и заставляет людей вести себя хуже животных. Она не понимала, что почти все ужасные вещи делали сами люди, а вовсе не Бог.
Однажды Мальвина не вышла на работу. Работы как раз было очень много, так что все девки помногу раз за вечер выезжали по вызовам разных клиентов, и даже водители и охранники устали. Роза решила съездить к Мальвине домой и привезти ее на работу, чтобы не было убытков. Роза очень не любила убытки.
Роза поехала одна на своей машине. Мальвина жила на первом этаже; окна квартиры были зарешечены, как почти все окна в нашем городе. Роза долго стучала и звонила в квартиру, потом постучала в окно и услышала чей-то очень тоненький плач.
Роза посмотрела в окно и ничего не увидела. Плач становился все сильнее и громче.
— Эй, подойди сюда! — позвала Роза плачущего.
Занавеска заколыхалась, и Роза увидела бледное лицо маленького мальчика лет трех. Мальчик был очень грязный и весь в разводах от слез. Он жалобно поглядел на Розу и пропищал:
— Тетя, дай хлебца!
— А где твоя мама? — спросила Роза, стараясь, чтобы голос звучал как можно ласковее. — Она поняла, что с Мальвиной что-то случилось.
— А мамы нету… — туманно объяснил мальчик, утирая нос. — Мама ушла.
— Давно? — поинтересовалась Роза.
— Еще вечером… — сказал маленький, словно гномик, мальчик. — Не уходи, я боюсь.
— Я не уйду, — пообещала Роза и пошла к машине. Достала из багажника домкрат и вставила его между хлипкими прутьями решетки. Ноготь на одной руке сломался, но Роза продолжала раздвигать прутья, разговаривая с мальчиком. Раздвигать решетки Розу научил один клиент, квартирный вор, которого потом убили в тюрьме.
— Как тебя зовут? — спросила Роза у мальчика, пыхтя.
— Женечка, — ответил мальчик.
— Открой, Женечка, окно, — велела Роза мальчику, и тот кое-как выполнил приказание. Роза протянула руки и помогла мальчику выбраться. Тот дрожал от холода, ведь была зима, а на нем были надеты только рваные колготки и маечка. Колготки были мокрые.
Женечка прижался к Розе, а Роза обняла Женечку. Он был исключительно маленький и худенький, но довольно красивый мальчик. У него были коричневые медведиковые глазки. В душе у Розы стало очень тепло и уютно. Она прямо вцепилась в Женечку и даже в машине отпустила его не сразу. У нее было такое чувство, как будто это ее личный, собственный Женечка, и если бы кто-то попытался его отнять, Роза зашипела бы, как страшная кошка, и разодрала обидчику все лицо сломанным ногтем.
Роза даже задрожала вместе с Женечкой, прижимая его к себе. У нее появилась любовь в первый раз в жизни, и это было хорошо и в то же время очень плохо: все люди, у которых есть любовь, очень уязвимы…
Роза поехала в офис, и все охранники очень удивились, когда увидели маленького мальчика на руках бандерши. У некоторых проституток были дети, и у всех охранников тоже, но видеть ребенка в офисе было как-то непривычно и странно. Роза надела на Женечку чистый кружевной пеньюар и новые эротические плавки — другой одежды под рукой не было. Крошечный гномик в пеньюаре смотрел на рыбок и ел курицу, которую немедленно привез один водитель, а Роза заворожено, очарованно глядела на ребенка.
Утром Роза увезла Женечку к себе домой и к врачу: в голове у Женечки были вши, а на попе — какая-то красная сыпь. Кроме того, он был до того маленький и худенький, что Роза боялась — вдруг он умрет, пока спит. Всю рабочую ночь Роза подходила к спящему Женечке и слушала, как он дышит.
Потом Розе позвонили из больницы и сказали, что у них лежит Ирина Пивоварова с переломом основания черепа. Роза не сразу вспомнила, что Мальвину зовут Ириной, а когда вспомнила, поехала в больницу. Дура Мальвина подрабатывала у вокзала; там ей и снес полголовы какой-то обкурившийся гашиша азербайджанец. Роза посмотрела на умирающую Мальвину, и в глубине души обрадовалась — она не хотела отдавать Женечку. Мальвина шумно дышала с помощью какого-то громадного агрегата. Врач сказал, что она не выживет.
— Где моя мама? — тоненьким голоском спрашивал Женечка у Розы. А Роза отвечала:
— Мама улетела в другую страну. Теперь я — твоя мама.
Женечка простодушно радовался и переживал одновременно. Он любил свою маму Мальвину, но она часто забывала его кормить и иногда колотила всякими предметами. Роза крепко-крепко обнимала толстенького Женечку и любовалась его коричневыми глазками. У самой Розы глаза тоже были коричневые.
Вместо Мальвины на работу приняли хитрую малолетку, которая подделала в паспорте дату рождения: ей было всего шестнадцать лет. Малолетку звали Венера.
Роза ужесточила условия работы для своих семерых девок и уменьшила им процент — теперь ведь приходилось думать и о ребенке. Женечку Роза не отдала в садик, а возила с собой на работу, чтобы с ним не расставаться; теперь проституткам нельзя было не только курить, но и матерно выражаться. “Здесь ребенок!” — строго говорила Роза девкам, и те покорно замолкали и выбрасывали чинарики в окно.
Мальвина умерла, и Роза похоронила ее на свои деньги. Если бы Мальвина осталась жива, может быть, Розе пришлось бы попросить об услуге своего знакомого мафиози. К счастью, этого не понадобилось, пришлось только оформить всякие документы и раздать много взяток, чтобы Женечка стал Розиным. А квартиру Мальвина снимала, так что и имущества никакого не осталось.
Зато девкам теперь можно было сколько угодно говорить про любовь. Роза нисколько им не мешала, только как-то старчески вздыхала, словно умудренная чем-то.
Девки трепались и трепались, но потом Роза прерывала их разговоры и приказывала:
— Ну, девки, пора и за работу! Надо деньги зарабатывать!
Толстенький, как медвежонок, Женечка рассказывал проституткам:
— Мой папа — кандидат наук, а мама Роза — директор ателье!
Девки лукаво улыбались и кивали своими крашенными во все цвета радуги головами. А мама Роза обнимала своего Женечку и считала в уме, во сколько обойдется самое высшее образование и всякие там гимнастики и фигурные катания.
Сестра и брат
Давным-давно это было. В одном крупном промышленном городе жили-были сестра и брат. Родители у них умерли.
Брат был очень хорош собой: голубые глаза сияли как звезды, на щеках играл румянец, на пальцах сверкали драгоценные перстни. Когда брат ехал в своем “Мерседесе”, все просто заглядывались на его ослепительную красоту. Жаль только, что по профессии брат был разбойник и зарабатывал деньги, грабя и убивая людей.
Сестра была совсем не такая красивая и привлекательная: она носила очки, еще в детстве испортив себе зрение чтением умных книг и газет. Зимой и летом она ходила в каком-то диком плащике и стоптанных туфлях. Кроме того, сестра посещала психотерапевта и никак не могла устроить свою жизнь. Часто брат даже немного стеснялся такой непривлекательной сестры. А работала сестра, естественно, в библиотеке.
У брата в его преступной группировке было двенадцать разбойников. Целыми днями они совершали разные преступления, а потом делили добычу, пили вино и нюхали кокаин. У них была веселая и привольная жизнь; часто они напивались и плясали под разухабистые блатные песни; никто не мог сладить с этими страшными разбойниками.
Чтобы умилостивить Бога, брат жертвовал много денег на церковь. В глубине души он хотел задобрить Бога, подкупить его, как какого-нибудь коррумпированного сотрудника милиции. Он вел себя, как дикарь, который приносит языческому идолу кровавое мясо. Брат всегда покупал самые толстые и дорогие свечи, зажигал их и просил успеха в своих разбойничьих делах.
А у сестры денег хватало на тоненькую-претоненькую свечку. Она зажигала свечку и просила у Бога пожалеть ее неразумного брата и уберечь его от всяких страшностей. Для себя она ничего не просила — ей было совестно за такую тоненькую свечку нахально просить всяких благ для себя.
Брат все реже и реже навещал свою сестру; ему надоели ее глупые упреки и мольбы. От слез и истерик у него портилось настроение, и приходилось пить или употреблять наркотики, чтобы обрести душевное равновесие. Когда сестра начинала свои душеспасительные беседы, брат хохотал хриплым разбойничьим смехом: “Ха-ха-ха!”, но на сердце у него становилось тяжело и неуютно. И двенадцать страшных разбойников тоже печалились и нервничали.
Время шло, и в стране начались перемены. Разбойников стали ловить и сажать в тюрьму, а многих из них начали просто убивать. К власти пришли богатые банкиры; они боялись за свое имущество и жизнь, поэтому принимали суровые законы против бандитов. Настал день, когда главного разбойника-брата арестовали и посадили в тюрьму.
Двенадцать разбойников моментально наняли хитрого адвоката, который стал собирать документы и доказательства, по которым получалось, что разбойник ни в чем не виноват. Даже наоборот, получалось, что те, кого он ограбил или убил, виноваты сами. Адвокат приносил разбойнику в тюрьму нужные вещи и учил его правильно давать показания. Это был очень старый и очень хитрый адвокат, который так хорошо знал законы, что мог черное сделать белым, а белое — черным.
Брат храбрился и нагло разговаривал со следователем. Он не собирался ни в чем признаваться; он ничуточки не раскаивался в своих преступлениях и думал только об одном — поскорее выйти на свободу и приняться за свои разбойничьи дела. В тюрьме он обижал других узников и был груб.
— Я здесь долго не задержусь! — нахально говорил брат сокамерникам. — Мои двенадцать разбойников меня выручат!
Однако с шайкой происходили плохие вещи: некоторых разбойников застрелили, а остальных — посадили в тюрьму и они вдруг начали давать признательные показания. Может быть, их били и пытали, может быть, пообещали мягкие приговоры, только они стали вести себя предательски. Старый хитрый адвокат Грайфер все реже и реже приходил к брату и все время требовал денег.
Тогда брат немного испугался и задумался. Он очень боялся попасть на зону, где сидели разные бандитские авторитеты, с которыми он был в ссоре. Брат был довольно агрессивным и неуравновешенным разбойником и со многими испортил отношения.
Сестра целыми днями лила горькие слезы и рассматривала старый фотоальбом, где с детских фотографий на нее смотрел ее мальчик-брат. Сестре казалось, что он смотрит с укоризной из-за того, что она ничем не может ему помочь. Мальчик-брат был беленький и хорошенький, совершенно невинный, и сестра никак не могла поверить, что ее брат стал настоящим разбойником. Ей казалось, что его оговаривают и обижают, преувеличивая пустячные, в сущности, проступки.
Сестра заложила комнату, в которой жила, и отдала деньги старому адвокату. Тот пообещал что-нибудь придумать и больше уж не пришел. Он был коварный и хитрый, и прекрасно понимал, что денег больше ему не дадут, а брату ломится недетский срок за его кровавые проделки.
Тогда сестра впала в полное отчаяние. К тому же брат-паникер начал писать ей письма и требовать помощи, иначе, мол, он вскроет себе вены или еще как-нибудь закончит свое никчемное существование. На тюремной баланде брат потерял остатки своей самоуверенности и разбойничьей смелости.
И однажды вечером сестра пошла к чародею, который вел прием в соседнем доме. Сестра решила тяжко согрешить, чтобы хоть как-то помочь своему любимому брату-разбойнику.
Чародей был одет в черное покрывало с дырками для рук и головы; на груди у него болтались бусы и колдовские амулеты. Чародей усмехнулся в свою жидкую бороду и сказал сестре так: твоему брату можно помочь. Но для этого надо найти человека, который согласится абсолютно добровольно взять на себя его грехи и ужасную карму. Если найдешь такого человека, брат будет спасен, а вот этот глупый человек непременно погибнет в ужасных страданиях. — Сказав так, чародей начал помешивать бурлящее варево, всем своим видом показывая, что он очень занят.
— Я согласна! — закричала сестра, обрадовавшись, что она может спасти своего любимого брата, который в ее невротическом сознании представлялся ей белокурым мальчиком, а не страшным разбойником.
Чародей только покачал головой, но отговаривать сестру не стал. Он ведь был просто чародей и не желал нести ответственность за идиотические поступки своих клиентов. К тому же сестра была такая некрасивая и плохо одетая, что чародею не было ее жалко. “Это типичная невротичка, — подумал чародей, который по образованию был психиатром. — Ей управляет несублимированное либидо, поэтому не стоит перечить ее болезненным фантазиям и комплексу спасителя”. И жестокий чародей дал сестре выпить колдовское варево, которое меняло карму человека.
Варево было до того отвратительным, что сестра сразу потеряла сознание. А когда пришла в себя, то поняла, что ослепла. Ненужные очки разбились, а в руках и ногах появилась страшная тяжесть, словно на них были надеты чугунные кандалы. Сестра кое-как встала и выбралась на улицу, где ее тут же сбила машина, за рулем которой сидел молодой красавец. Красавец так спешил, что не смог остановиться и уехал, а сестру подобрали добрые люди и отправили в больницу. Мест в больнице не было, но один врач положил сестру в коридоре и стал ее потихоньку лечить. Лекарств не было, и врач приносил кое-что из дому, то, что он украл раньше. Это был добрый и совестливый, абсолютно нищий врач.
А в судьбе брата тоже произошли перемены. Все потерпевшие отказались от своих показаний, а некоторые разбойники тоже стали отпираться от того, что говорили раньше. Дело запутывалось все больше и больше, так что в конце концов все зашло в тупик и брата были вынуждены выпустить за недостатком улик.
В тот день, когда брат вышел из тюрьмы, ярко светило солнце и щебетали какие-то птицы, о существовании которых брат не вспоминал с самого детства. Брат засмеялся от радости и моментально поехал к старым знакомым, которые помогли ему устроиться на работу в новую шайку. В этой шайке брат быстро стал главарем и снова принялся за старое, только теперь он ничего не делал собственноручно, а только отдавал приказы. Благодаря хорошей карме брат разбогател и постоянно избегал смертельных опасностей, так что даже враги завидовали ему и боялись.
Постепенно брат попал в легальный бизнес и стал крупным банкиром. Он страшно растолстел и хрипло, с одышкой, дышал, если ему приходилось ходить пешком. К счастью, обычно он ездил на машине с шофером. Пить и употреблять наркотики брат совершенно бросил — ему запретили врачи, а банкир очень боялся за свое здоровье.
Изредка бывший разбойник вспоминал про свою сестру и все хотел было ее поискать, но времени не было. Брат пришел к мысли, что сестра уехала к каким-нибудь родственникам на Дальний Восток. Почему именно на Дальний Восток — брат не знал, просто ему так казалось. В его воображении Дальний Восток был какой-то сказочной страной с сопками и гейзерами, где сестре с ее нелюдимым характером было бы хорошо.
А сестра между тем погибала в больнице. Добрый врач уже не мог ей помочь, ведь все болезни и несчастья происходили из-за ужасных преступлений ее брата. Однажды вечером на подоконник в коридоре больницы села ласточка, и в тот же вечер сестра умерла. Врач заплакал и велел похоронить эту несчастную девушку в общей могиле на самом дешевом и далеком кладбище.
И вот сестру повезли хоронить вместе с какими-то бродяжками и нищенками далеко за пределы города. На дорогах были пробки, похмельный шофер матерился сквозь зубы и спешил побыстрее доставить свой неприятный груз.
А брат — бывший разбойник — ехал по своим банкирским делам и тоже очень спешил. Он ругал своего водителя плохими словами, которым научился еще во времена своей разбойничьей юности, и грозил уволить этого ни в чем не повинного юношу.
И вот две машины, похоронная и банкирская, оказались совсем рядом. Маленькая серая ласточка села на зеркальце банкирского автомобиля и защебетала тонким голосом: это бедная умершая сестра прощалась со своим братом.
У банкира вдруг защемило сердце, и он почему-то вспомнил свою сестру.
— Что-то давление у меня подскочило… — недовольным голосом сказал банкир водителю. — Знаешь, а вот у меня сестра уехала на Дальний Восток, к родственникам.
— У вас родственники на Дальнем Востоке? — искательно спросил шофер, чтобы не раздражить своего хозяина.
— У меня — нет, — раздельно произнес толстый брат, сипло дыша. — Может быть, у нее там есть родственники.
— Понятно, — ответил шофер.
— Что-то у меня сердце болит, — сказал банкир, потирая грудь. — Прогони-ка эту глупую птицу, она мне на нервы действует.
Водитель выскочил из машины и прогнал бедную ласточку, чтобы услужить своему всемогущему хозяину. Ласточка пискнула и улетела, машины
тронулись, и та, что везла несчастную сестру, свернула налево, автомобиль банкира — направо. Чтобы отвлечься, банкир включил музыку. Это были блатные песни, которые он очень любил.
Смертный Сад
Один президент сошел с ума и начал раздаривать земли своей громадной страны разным князьям и вассалам. Он дарил их вместе с заводами, пароходами, нефтяными вышками и университетами. И, разумеется, с людьми.
Враги большой страны ужасно полюбили сумасшедшего президента и даже дали ему ласковое прозвище. Президент, как многие сумасшедшие, производил впечатление вполне здравого и опрятного человека и говорил довольно разумным языком.
Когда министры поняли, что у власти стоит безумец, они растерялись и только и смогли пожать плечами. Сами министры давно вывозили деньги за границу и прятали там в железных хранилищах, в чугунных сундуках, под надежной охраной. Только один храбрый министр решил бороться с сумасшедшим президентом и спасать остатки страны.
Министр начал давать интервью и волновать людей, которые и без того были взволнованы. Когда добрый безумец решил отобрать у армии все оружие и сломать пушки и пулеметы, министр устроил восстание. Доброго сумасшедшего президента упекли в сумасшедший дом, но потом подумали и выпустили — ведь враги тогда стали бы смеяться и хохотать и говорить: “Что же это за страна, где у власти стоял обычный ненормальный?” Безумца выпустили на все четыре стороны, а смелого министра выбрали президентом.
Это было очень красиво, когда смелый новый президент гарцевал на белом коне и благосклонно кивал народу. Он спас страну, и теперь все должно было стать иначе. Новый президент уже не так охотно отдавал куски страны разным князьям, но делать было нечего — все документы безумец уже подписал, и они имели законную силу.
Однажды к новому президенту приехали дикие горцы в лохматых шапках и потребовали отдать им часть и без того уже обгрызенной страны. Им дела не было до того, что желаемый кусок был в самом центре и отдать его было просто невозможно. Горцы рассердились, затопали ногами и схватились за кинжалы, угрожая новому президенту. Так началась война.
Сначала все думали, что война ненадолго, что скоро горцы усмирятся и принесут свои извинения. Новый президент хвастливо заявлял, что война, можно сказать, уже кончилась, вот дня через три-четыре все будет в полном порядке. Однако многие министры и военные пронюхали про войну и стали зарабатывать громадные деньги, воруя гуманитарную помощь и отстраивая больницы и школы, которые потом снова взрывали. Теперь они не хотели мириться с горцами. А горцы окончательно озверели, позолота цивилизации стерлась, и они стали резать и убивать всех, кто попадется под руку. Про войну президент старался никому не рассказывать. Это был ужасный позор, что в центре страны взрывают дома и убивают людей из недоуничтоженного оружия. Президент запретил употреблять слово “война” и приказал заменить его на слово “хулиганские действия со стороны плохих горцев”. А сам президент начал здорово пить и часто валялся в канаве рядом со своим дворцом или плясал у кабака. Сначала его поднимали и уводили, а потом плюнули и занялись привычным воровством — пускай, мол, делает что хочет.
Пока шли все эти плохие события, у одной бедной матери подрастал сын. Рос он, рос, и пришла пора ему идти в армию. В армию брали всех подряд: наркоманов, горбунов и карликов. Не брали только тех, у кого были деньги. Почему-то богачи в армии были не нужны.
Сын у этой женщины был нормальным, но денег у нее не было, потому что она работала нянечкой в детском саду. Сына вызвали в военкомат, посчитали ему ноги и руки, и отправили усмирять разбушевавшихся горцев, окончательно впавших в первобытное состояние. Через месяц сын подорвался на растяжке, поставленной дикими горцами, прошедшими обучение в военной академии бывшей целой страны. Кроме того, сына контузило, и его отправили в госпиталь, домой. Когда мать увидела своего несчастного сына, она почувствовала, что сердце у нее вот-вот разорвется.
Сначала мать обнимала и целовала своего сына, но он ничего не соображал и был весь в бинтах. Мать он не узнавал, и врач сказал матери, что сын вряд ли долго протянет — слишком серьезные были ранения.
— Что же мне делать? — закричала бедная мать, а врач ответил:
— Для того, чтобы вылечить вашего сына, нужно очень, очень много дорогих лекарств. Они стоят так дорого, что вам все равно их не купить. А еще может помочь операция за рубежом. Попробуйте дать объявление в газету — вдруг откликнется какой-нибудь добросердечный богач и даст вам кучу денег… Но это вряд ли. А лучше всего вам отправиться прямо к Смерти и постараться как-нибудь договориться. По крайней мере, это бесплатно. Мать внимательно выслушала совет врача и торопливо пошла прочь из госпиталя. Ей ведь надо было как можно скорее найти Смерть, чтобы умолить оставить сына среди живых.
Мать пересчитала деньги в своей потертой сумке и стала ловить машину. Когда машины останавливались, мать робко спрашивала у водителя, не может ли он отвезти ее к Смерти. Все водители отказывались и даже ругали мать плохими словами, и вот уже стало смеркаться. Мать была в отчаянии, она ведь не знала, где искать Смерть, и надеялась, что кто-нибудь ей подскажет. И вот наконец остановился старый-старый “Москвич”, за рулем которого сидел старый-старый старичок в поношенном костюме с орденскими планками.
— Добрый старичок, скажи мне, как мне доехать к Смерти? — взмолилась мать. Старичок внимательно поглядел на нее и сказал:
— Садись, я тебя довезу.
Мать моментально села на заднее сиденье, и они поехали. Старичок все время молчал, только сурово поглядывал на женщину и крутил руль. Они ехали очень долго, почти всю ночь. Женщина смертельно устала, но не хотела ни на миг закрыть глаза, чтобы не проехать свою остановку… Наконец старичок остановил свою машину и сказал:
— Приехали, выходи.
Женщина со словами благодарности вылезла и огляделась: вокруг стоял довольно мрачный лес, а дальше, за колючей проволокой, виднелся чей-то коттедж.
— Вот в этом коттедже и живет Смерть, — пояснил старичок. — Иди туда да смотри не серди ее — к утру она очень устает. Может, она и даст тебе то, что ты хочешь. К ней часто приходят сами.
Женщина хотела еще раз поблагодарить старичка, но он уже сел в свой “Москвич” и уехал. И тут она вспомнила, где видела этого дедушку: в старом фотоальбоме своей матери. Только там он был молодой и веселый, в новой гимнастерке. Это был отец ее матери, который пропал без вести еще на Великой войне с фашистами.
Бедная мать направилась к угрюмому коттеджу; ни одно окно не светилось в темноте, а стены были выложены из красного кирпича. Мать перелезла через колючую проволоку, проползла под железными воротами, на прутьях которых было что-то насажено. Мать не стала рассматривать, что именно — ей и так было очень страшно.
Наконец мать проникла в дом через отворенное окно и стала оглядываться по сторонам. Она зажгла свет и увидела довольно опрятную комнату. Мать села на стул и стала дожидаться Смерти.
Она так устала, что задремала и не услышала, как приехал Смерть. Когда женщина открыла глаза, она увидела мужчину в черном костюме. Вид у
мужчины был очень усталый. Он совсем не удивился приходу матери, а только печально покачал головой и поманил ее за собой:
— Пойдем, я покажу тебе мой сад, — так сказал Смерть бедной матери.
Мать покорно вышла вслед за Смертью из дома. Как раз взошло солнце и своими прекрасными лучами осветило чудесный сад, полный цветов. Эти цветы были так красивы и источали такой волшебный аромат, что у женщины перехватило дух. Она все глядела и не могла наглядеться на чудные цветы из Смертного Сада.
— Видишь, это мои цветочки, — говорил Смерть смертельно усталым голосом, но довольно ласково. — Как они хороши, как прекрасны! Я — садовник. Жаль только, у меня совсем нет времени ухаживать за моими питомцами. Если хочешь, оставайся здесь на три дня, помоги мне ухаживать за моими цветочками. Поливай их, береги и сторожи, лелей и люби — ведь каждый цветочек — это чья-то жизнь. Если ты выполнишь мою просьбу, я выполню твою, хорошо?
Бедная женщина была растеряна. Она-то ведь ожидала увидеть костлявую старуху с каким-нибудь сельскохозяйственным орудием в руках. Или, на худой конец, скелет с песочными часами размером с урну. А Смерть оказалась мужчиной среднего роста в черном костюме. Рубашка, впрочем, была белая.
— Я останусь, — согласилась мать. — Только не забирай моего сына, он ведь у меня — единственный! Я искала тебя, чтобы попросить об этом.
Смерть рассеянно кивнул головой и вскоре уехал по своим делам, пообещав вернуться через три дня.
…Как заботливо женщина ухаживала за цветами в Смертном Саду! Она поливала их и пропалывала сорняки; она удобряла землю золою и пеплом, которых оказалось очень много в сарайчике; она уничтожала вредителей и разговаривала с каждым бутончиком, как с человеком. Бедная мать хорошо помнила, что каждый цветок — это чья-то жизнь.
Цветы пышно расцветали и хорошели с каждым часом. И белые лилии, и желтые анемоны, и красные розы — все они источали аромат и радовали взгляд… Они словно были благодарны женщине за ее уход и заботу; то и дело появлялись новые бутончики, которые немедленно раскрывались в соцветия…
Вот только одни цветы расцветали, а другие — осыпались и вяли. Напрасно женщина поливала их прозрачной свежей водой и удобряла серебристой золою и легким, как воздух, пеплом: приходил час, и лепестки сморщивались и осыпались на землю. Растение начинало гнить, а вскоре и само превращалось в отменный чернозем, на котором снова расцветали новые цветочки, точь-в-точь как прежние. И ничто не могло прекратить это.
Сначала женщина страшно горевала и отчаивалась; она все пыталась угадать, какой цветок — жизнь ее любимого сына. Она проливала горькие слезы над опавшей лилией и увядшим левкоем, над почерневшим нарциссом и гибнущей розой… Но так скоро от увядшего цветка не оставалось и следа, а на его месте расцветал такой юный, свежий стебель, что женщина утешалась и вновь принималась за работу. Вскоре мать привыкла к переменам в Смертном Саду; она вдыхала прекрасный запах цветов, чувствовала тепло солнечных лучей, а ночью пела цветочкам колыбельные песни, которые когда-то пела своему маленькому сынишке.
И вот настал и закончился третий день. Вечернее солнце скрылось за горизонтом, цветочки сложили свои лепестки и уснули. Только ночные красавцы нежились под слабым лунным светом. И приехал Смерть на своем черном “Мерседесе”.
— Ну, женщина, все ли цветочки ты сохранила? — очень усталым голосом спросил Смерть у матери. И в его очень усталом голосе слышалось немножко лукавства.
Мать могла бы обмануть Смерть и сказать, что все цветы на месте. В самом деле, не стал бы ведь он считать свои цветы и не смог бы ведь он отличить новые цветы от тех, что цвели когда-то. Но мать была очень честной женщиной, поэтому она честно ответила:
— Пока я ухаживала за твоим садом, много цветов повяло и исчезло. Но на их месте выросли новые, ничуть не хуже. Некоторые даже лучше прежних!
— Теперь ты знаешь то, что знают садовники, — сказал Смерть. — Все цветы вянут и исчезают; ничто в мире не может отменить этот закон. А когда увянуть цветку — это ведь решаю не я, а сама природа. Этот сад насадил Бог, а я охраняю его. Твой сын не умрет, потому что Бог так распорядился еще до его рождения. Он выздоровеет и проживет жизнь, такую же, как все люди: там будут радости и страдания, болезни и исцеления, свет и тьма. Он совершит много ошибок и примет немало глупых решений. Он сделает немало хороших дел и добрых поступков. А в награду за твой труд я дарю тебе то, чего нет почти ни у кого на земле: ты никогда не будешь меня бояться.
Так сказал Смерть и улыбнулся чрезвычайно усталой улыбкой. Ему пришлось много работать, потому что люди развязали еще несколько войн, а какой-то остров был полностью уничтожен вулканом. Этот остров уничтожался вулканом уже несколько раз, но люди все равно селились на вновь образовавшемся острове. “Тут климат теплее”, — так они говорили.
Смерть довез бедную мать до самого госпиталя; у него там были кое-какие дела. Смерть отправился в реанимацию, а мать — в палату к своему сыну, которому стало лучше. Врач был так удивлен этим фактом, что даже начал лечение хорошими препаратами, решив все-таки написать кандидатскую диссертацию.
Вскоре сына выписали домой. Он получил группу инвалидности и небольшую пенсию, которая стала подспорьем в хозяйстве бедной женщины. Кроме того, он научился вязать какие-то сетки и разводить опарышей, которых охотно покупали рыбаки у специального магазина. Так что жизнь окончательно наладилась.
Правда, президент окончательно спился с круга и начал выкидывать такие коленца, что пришлось его отправить на пенсию. На его место пришел один ранее незаметный министр из секретного ведомства, оказавшийся в душе очень религиозным и добрым человеком. Он дал так много обещаний, клятв и советов гражданам, что они развеселились и успокоились. Не беда, что война с горцами продолжалась, а некоторые горцы стали захватывать заложников в столице государства прямо на цирковых представлениях. Президент твердо обещал, что все это скоро кончится.
Женщина часто видела во сне Смертный Сад и разговаривала с цветами. После таких снов она просыпалась освеженной и доброй. Она мягко разговаривала с немножко выпившим сыном-инвалидом, помогала ему вязать таинственные сети и слушала выступления президента, который обещал, что все плохое скоро кончится. “Скоро кончится”, — отдавалось в душе женщины волшебной музыкой, и она видела, как наяву, вянущие цветочки и свежие бутончики, расцветавшие на месте погибших. “Скоро кончится”, — повторяла мать шепотом и улыбалась новому президенту, согласно кивая.
Священник и розовый куст
Из цикла “Новые русские сказки”
Жил на свете один священник. Священником он стал довольно недавно, а до этого был обычным человеком, таким, как все. В юности он даже не верил в Бога, а верил в коммунистическую партию и диалектический материализм. Он был настоящим атеистом и даже читал лекции от общества “Знание”, в которых ругал реакционных церковников Запада.
Потом в стране началась перестройка, и страна развалилась на какие-то странные отдельные государства. Сначала все очень радовались этому и ждали какой-то свободы. Будущий священник тоже ждал свободы, которая представлялась ему смутно в виде женщины в некрасивой шапке на баррикадах. Однако вместо свободы исчезло мыло, зубная паста и начались войны с бывшими республиками, которые моментально возненавидели главную страну, а ее жителей стали обзывать нехорошим словом “оккупанты”. Газеты начали писать правду, и читать их стало страшно. На улицах то и дело возникали перестрелки между преступными группировками, а на всех окнах появились решетки, словно город превратился в огромную тюрьму.
Разные юмористы рассказывали смешные истории про страну, которая разваливалась на глазах. Сначала люди смеялись над веселыми шутками, а потом стали переключать программы, которых появилось великое множество, а юмористы тайно получили второе гражданство на своей исторической родине.
Сумасшедших запретили сажать в сумасшедшие дома без их согласия. Сначала надо было спросить у сумасшедшего — согласен ли он лечиться в психиатрической больнице? Если сумасшедший был не согласен, его следовало оставить в покое. За приобретение наркотиков тоже перестали сажать в тюрьму, поэтому по улицам города вскоре бродило множество несчастных наркоманов и наркоторговцев, которые притворялись больными, чтобы безнаказанно торговать своими зельями.
Будущий священник прочитал много книг про Бога и уверовал. Он поверил, что где-то высоко-высоко есть Бог, который управляет людьми и наказывает за плохие поступки. Справедливости на земле быть не может, только Бог справедлив — так решил будущий священник. Он оставил свою прежнюю работу, тем более что общество “Знание” тоже развалилось. Никто больше не хотел слушать лекции.
И вот будущий священник стал священником и начал работать в храме. Это был крошечный, неказистый храм, в котором раньше был кинотеатр. Он нуждался в капитальном ремонте, и священник принялся за его обустройство.
Целыми днями священник трудился и читал много великих книг о Боге. Он терпеливо выслушивал людей, которые приходили к нему со своими бедами и несчастьями. Для каждого священник находил слово утешения и надежды, каждого жалел и любил. У священника была очень маленькая зарплата, но он почти все деньги тратил на восстановление храма и на помощь бедным.
Священник очень верил в Бога и много молился. Он молился за всех людей, за Божественную справедливость и раскаяние в грехах. Он молился и чинил свой маленький храм, а вокруг храма разбил маленький садик из кустов и цветов. В холодном городе цветы цвели очень редко, а кусты вяли от заморозков, но священник усердно трудился и ухаживал за своими растениями. Он поливал кустики и цветы, пропалывал сорную траву и удобрял скудную землю. Сад приносил ему много радости и успокоения; часто он глядел на белые и желтые цветы и молился особенно радостно и искренне. Проходившие мимо люди заглядывали через низенькую оградку и улыбались — у них на душе тоже становилось радостно при виде цветущего садика и доброго священника.
Однажды в садике у храма расцвел розовый куст. Священник посадил этот куст давно и даже не надеялся увидеть розы — слишком холодным был город. Но в одно солнечное утро священник вышел из храма и увидел огромные белые розы, которые источали чудный аромат. Священник заплакал, и слезы заблестели в его пышной бороде — в цветении розового куста священник почувствовал знак свыше, свидетельство особой милости Господа. В этот день он сказал прихожанам особенно вдохновенную проповедь, и многие люди плакали от умиления и раскаяния в прошлых ошибках.
Только одно огорчало доброго священника — уж очень медленно восстанавливался его любимый храм. Строительные материалы стоили очень дорого, художники и реставраторы запрашивали большие суммы за свои работы, и священник часто переживал, глядя на обветшалую штукатурку и протекающую крышу. Купола храма были тусклыми и некрасивыми, на ветхих стенах виднелись потеки от дождя и снега, а священник думал, что Божий храм должен быть великолепным и прекрасным.
Священнику хотелось, чтобы в храме были чудесные иконы и замечательный алтарь, чтобы лампадки сияли и переливались в свете восковых свечей, чтобы Божественная красота радовала прихожан и приводила их ближе к Богу. Для этого нужно было очень много денег, и священник стал работать еще больше и просить помощи у своих прихожан.
Бедные люди не имели денег, и тогда священник стал просить у богатых, которых появилось великое множество. Иногда он специально выходил из храма и разглядывал машины, на которых приезжали помолиться разные люди. Он внимательно рассматривал одежду посетителей, чтобы решить, сколько можно попросить у них денег на восстановление храма.
Богатые люди занимались нечестными делами и разными финансовыми преступлениями, а потому очень боялись разоблачения и наказания. Священник прощал им грехи и просил пожертвовать на храм, богачи кряхтели и мялись — им не очень хотелось расставаться с любимыми деньгами. В конце концов они все же выкладывали толстые пачечки, а взамен просили священника помолиться об успехе в их делах. И священник честно молился, а дела у богатеев шли все лучше и лучше, так что они советовали своим родственникам и знакомым обратиться к этому отличному священнику.
Священник целыми днями выполнял свои обязанности и разговаривал с жертвователями, которые были очень навязчивы и буквально требовали у священника гарантий своих успешных дел. То и дело к храму подъезжали грузовые машины с песком и цементом, с кирпичом и железом, а священник руководил строительными работами и радовался, глядя, как хорошеет храм день ото дня. Только купола пока оставались такими же тусклыми и некрасивыми.
Однажды к священнику приехал один известный бандит, который грабил и убивал людей направо и налево. Он приехал с телохранителями на роскошной машине, весь украшенный золотыми цепями и синими татуировками.
— Говорят, что ты хороший священник, — сказал бандит почти ласково, заходя в храм. — Вот тебе деньги на восстановление храма, а ты помолись за меня, чтобы мне всегда везло и чтобы меня не поймала милиция, покуда я граблю и убиваю разных плохих богачей. Тогда я дам тебе еще больше золота.
И бандит протянул священнику полный мешок золота.
Священник вспомнил о куполах и взял золото, поблагодарив бандита. Он попытался наставить его на путь истинный и объяснить, что нехорошо убивать людей. Но бандиту было некогда слушать разглагольствования попа, он спешил на собрание своей преступной группировки.
Тяжело было священнику молиться за благополучие бандита, но делать нечего — пришлось. Зато на другой день рабочие уже золотили купола и кресты на храме, который очень разросся и похорошел. И священнику стало легче на душе оттого, что золото он потратил на благое дело.
С бедными прихожанами священнику стало совершенно некогда разговаривать. Он быстренько выполнял свои религиозные обязанности и спешил к строителям, чтобы проверить их работу. Он боялся, что рабочие своруют золотую краску или некачественно выполнят свои обязанности.
Свой садик священник тоже забросил. Ему некогда было возиться с цветочками и кустиками, когда творились такие великие дела. Многие растения вытоптали строители и богатые прихожане, которые вечно толпились вокруг храма и ставили рядом с ним свои машины. “Завтра я обязательно пойду в сад и полью мои цветы”, — говорил себе священник, засыпая на ходу. Во сне ему снились деньги, железо, кирпич и накладные на строительные материалы.
Вокруг храма возвели чугунную ограду с острыми пиками наверху, чтобы никто не мог залезть, когда ворота заперты. Ограда не очень нравилась священнику, и иногда он думал, что вор или хулиган может распороть себе живот об острые пики. “А вот не надо залезать без спросу!” — успокаивал себя священник и торопился по всяким строительным делам в районную администрацию. На прощание он глядел на золотые купола, и сердце его радовалось и веселилось.
Возле церкви, в которой работал священник, обычно собирались нищие. Это были довольно грязные, неопрятные люди, которые как-то путались под ногами и портили панораму строящегося красивого храма. Сначала священник не обращал на них внимания и даже иногда давал им мелкие деньги, но потом нищие стали его раздражать. Священник приказал охранникам выгнать отвратительных нищих, от которых вечно несло перегаром и китайской лапшой.
Священник не заметил, что и сам он очень изменился. Он хриплым голосом ругался со строителями и угрожал им карой Божьей за плохую работу. Он свысока смотрел на людей других вероисповеданий и говорил, что все они верят во всякие глупости. Священник стал очень ревниво относиться к Богу и почему-то решил, что только он один знает, чего хочет Бог и как надо правильно молиться ему. Священник стал очень раздражительным и мрачным, внушая прихожанам страх и трепет своим сердитым лицом; прихожане побаивались рассказывать ему свои грехи и несчастья. Однажды священник выступил по телевидению и сурово осудил всех, кто вел себя плохо и неправильно молился Богу или не молился вовсе. В черной одежде, с большой черной бородой, суровый священник был так страшен, что многие переключили телевизор на другую программу, где рассказывал анекдоты о нашей стране известный юморист.
Вечером священник пришел в храм и вдруг увидел, что его любимый розовый куст весь увял и умер. Мертвые розы так жалко свесили свои головки, что у священника защемило сердце и слезы выступили на глазах. Он подбежал к розовому кусту и стал гладить колючие веточки, которые бессильно поникли. Потом помчался за водой и стал лить ее ведро за ведром, но ничего не помогало — куст умер. Священник поднял глаза к небу и хотел помолиться и тут увидел, что купола на храме стали черными и некрасивыми.
Вся позолота исчезла, будто ее и не было.
И тогда священник ужасно заплакал, совершенно раскаявшись в своем поведении. Он заплакал от стыда, что забыл о людях и о любви к ним, он заплакал от жалости к своему бедному розовому кусту, который, оказывается, очень-очень любил. Он заплакал от горя, что Бог оставил его и купола Его храма померкли. Лицо священника перестало быть суровым и мрачным, оно стало совсем детским и простым. Священник кривил рот и громко всхлипывал, держа в руке пустое бесполезное ведро. Он побрел в храм, и встал на колени, и начал молиться от всего сердца своими словами, чтобы Бог простил его заблуждения.
В отремонтированном храме все сияло и сверкало, все было красиво и хорошо. С одной только старой-престарой иконы на священника смотрел кроткий Бог и прощал его, жалел и любил, как когда-то священник любил свой розовый куст.
Наутро священник вышел из храма, бледный и умиротворенный. Его лицо было светлым и простым, а в бороде еще сверкали капельки слез. Священник позвал рабочих и велел им разломать чугунную ограду, а сам отправился в свой маленький садик, чтобы спасти оставшиеся цветы. Он прилежно рыхлил землю и поливал свои растения, а на розовый куст старался не смотреть, как не смотрят на умершего близкого, не желая верить в его гибель.
И вот священник приблизился к мертвому розовому кусту и вдруг заметил маленький бутон на одной поникшей ветке. Он поднял ветку и подвязал ее и увидел, что листочки расправились и посвежели, а бутон, хоть и крошечный, источает чудный аромат. Это значило, что розовый куст не погиб окончательно и его еще можно оживить. Священник горячо помолился и взглянул на храм — купола были голубыми и розовыми от отразившегося в них утреннего неба. И чудо было в том, что купола так и остались голубыми и розовыми, неописуемо прекрасными, и другие священники расспрашивали раскаявшегося священника, где он взял такую чудесную краску.
— Мне Бог дал за мое раскаяние, — отвечал священник, а другие пожимали плечами и переглядывались. Они-то думали, что такую прекрасную краску можно купить только за очень большие деньги в специальных магазинах.