Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2003
Главацкий М.Е. “Философский пароход”: год 1922-й: Историографические этюды. — Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2002.
Уверен, что число читателей этой просто, но элегантно изданной книжечки карманного формата значительно превысит ее скромный тираж (500 экз.). Вначале, несомненно, привлечет тема — хотя у меня нет уверенности, что желающих разобраться в обстоятельствах высылки большевиками за границу осенью 1922 года большой группы российской интеллигенции сегодня найдется так уж много. Однако локальный эпизод ранней советской истории освещается здесь в таком ракурсе, что начинают отчетливо просматриваться нити, уводящие из него в более поздние времена — вплоть до наших дней. Я бы даже сказал, что применительно к нашим дням обсуждение тех давних событий может быть особенно плодотворным.
Конечно, это зависит еще и от читателя — от широты его кругозора и направленности интересов. Но автор книги, во всяком случае, создает для того самые благоприятные условия: он дает краткий, но внятный обзор исследовательской литературы по каждому из основных аспектов темы, а наиболее характерные и значимые документы по делу приводит хоть и в извлечениях, но в объеме, вполне достаточном для того, чтоб читатель мог составить собственное мнение о сути произошедшего.
(Для иллюстрации: М.Е. Главацкий счел нужным привести полностью статью Ю. Айхенвальда об А. Блоке из книги 1922 года “Поэты и поэтессы”. На мой вкус, хватило бы и фрагмента. И все же польза есть. Я ни в коем случае не одобряю экспатриацию видного критика, но реплика, заключающая рецензию Сергея Боброва на это издание, вызывает у меня сочувствие: “Стыдобушка! В 1922 году некролога путно написать не умеем”. С. 125.)
Не могу не отметить еще и мало что доступной — просто-таки “аппетитной” подачи материала: простая и органичная композиция, точно соответствующая основным аспектам темы, ясный и четкий язык; даже иллюстрации притягивают читательское внимание: это либо не примелькавшиеся фотопортреты (пожалуй, лишь Николая Бердяева нынешний молодой читатель узнает по фотографии вернее Маркса, а вот внешность Питирима Сорокина, Семена Франка, Ивана Ильина, Николая Лосского и других виднейших пассажиров “философского парохода” сегодня мало кто себе представляет), либо обложки книжных раритетов (в сочетании с обширными цитатами — психологически точный ход: создается ощущение непосредственного погружения в источник), либо фоторепродукции уникальных документов.
Исторические исследования можно условно разделить на две категории. В одних картина прошлого дополняется новыми фактами — новыми в том смысле, что раньше по тем или иным причинам они находились вне поля зрения ученых и общественности. В других вся сумма известных фактов выстраивается в новой последовательности — для того, чтобы лучше понять логику событий и скрытые механизмы исторического процесса. Работа М.Е. Главацкого представляется мне переходным звеном из первой категории во вторую:
выстраивая свой взгляд на события, автор в основном оперирует информацией, извлеченной из публикаций конца минувшего века, хотя документы (составляющие примерно половину объема книги) извлечены, как правило, из раритетных изданий начала 20-х годов и из архивных фондов. С одной стороны, ученый как бы подводит итог десятилетнего изучения темы публицистами (которым принадлежит приоритет в открытии темы), его коллегами-историками и им самим; с другой стороны, он даже не пытается создать иллюзию “закрытия” темы, избегая “итоговых” формулировок и акцентируя внимание на неоднозначности исследуемой ситуации. Не думаю, однако, что он “осторожничает”: просто соблюдает научный этикет — говорит не более того, что позволяет ему привлеченный фактический материал, и оставляет простор для более углубленного исследования темы в ближайшей перспективе.
Но и тех результатов, к которым он приходит, вполне достаточно, чтобы обнаружилось заметное отклонение от сложившегося в литературе последнего десятилетия взгляда на “операцию “Философский пароход””. Ведь история с этим “пароходом” была извлечена публицистами во времена “перестройки и гласности”, чтобы лишний раз продемонстрировать жестокость и преступность большевистской диктатуры, а М.Е. Главацкий приходит к выводу, что “найденная карательная мера (изгнание) была (теми, кто ее придумал и осуществил. — В.Л.) не только хорошо продумана, но и оказалась относительно мягкой в сравнении с репрессиями против представителей партий меньшевиков и эсеров, а также церкви” (с. 211).
Но публицистика — это все же не столько исследование, сколько осмысление, и автор рецензии не так жестко связан нормами научного этикета, как автор рецензируемой книги. Поэтому в книге М.Е. Главацкого я вычитал несколько больше, нежели он сам счел возможным закрепить в итоговых формулировках.
Прежде всего, я хотел бы обратить внимание на игнорируемый в нынешних дискуссиях аспект модной и широко обсуждаемой проблемы “Интеллигенция и власть”. Умницы (чтоб не сказать “умники”, внеся тем самым оттенок неуместной иронии) профессора-обществоведы по сей день склонны считать, что вот если б им дали “порулить” (или хотя бы власть выполняла их рекомендации), то дела в стране шли бы гораздо лучше. Будучи, между прочим, тоже представителем интеллигенции, я, тем не менее, в ответ на такого рода заявления давно уже говорю (и устно, и печатно): “Не дай Бог!”. И вот к полному моему удовлетворению оказалось, что того же мнения придерживался и один из самых именитых пассажиров “философского парохода” — литератор и политик А.С. Изгоев. В статье 1922 года (она в сокращении приводится в книге) он утверждает, что интеллигенции не должна принадлежать государственная власть: “Скорее даже наоборот, чрезмерное обилие представителей интеллигенции среди органов сласти расслабляет и обессиливает власть” (с. 49). Сопоставьте эту мысль с признанием Н.А. Бердяева на допросе в ГПУ: “Демократию считаю ошибкой, потому что она стоит на точке зрения господства большинства…” (с. 167). Избегая чрезмерного цитирования и деталей аргументации, попытаюсь выделить главное: авторитетнейшие представители интеллигенции (кстати, практически все в той или иной степени увлеченные идеями социализма — а те, кто мыслил иначе, давно уже отбыли в эмиграцию) втягивали внимавшие им слои общества в дискуссию по поводу внутриполитических процессов в послереволюционной России. Вроде бы правомерный с точки зрения идеалов демократии процесс, но, во-первых, в той исключительно напряженной обстановке (“быть или не быть?”) это была бы, фигурально выражаясь, демократия в окопе перед самой атакой, во-вторых, такая демократия, утверждая точку зрения большинства, по определению банальную, исключила бы самую возможность неординарных, творческих решений. И диктатура (которую возглавляли очень неглупые люди) нашла способ
нейтрализовать влиятельных оппонентов, освободив тем самым руки для решительных действий.
Предвижу упреки в желании “обелить” большевистский режим — но это не так, ибо отнюдь не собираюсь спорить с вами о печальных последствиях выдворения из страны носителей столь мощного интеллектуального и морального потенциала. А стремление у меня другое: обратить внимание читателя на нежелание нынешних властей предержащих обсуждать коренные вопросы внутренней политики с оппонентами, насаждение — теперь уже с помощью экономических рычагов — “государственного единомыслия”. Но третируемый нынче Ленин, по более позднему признанию Бердяева, хотя бы “остановил хаотический распад России, остановил деспотическим, тираническим путем. В этом есть черта сходства с Петром”. А под властью “демократической диктатуры” распад страны, увы, продолжается.
Что же касается “философского парохода” — боюсь, что нынешний исход “мозгов” из России многократно превысил скромные цифры 1922 года: от 160 до 300-400, по разным оценкам, а точной цифры пока что никто не знает (с. 211).
Валентин ЛУКЬЯНИН