Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2003
Трещали весла, мчались струги.
О смерти Никонова узнал случайно, когда в июне 2003 года заглянул в редакцию журнала “Урал” по своим краеведческим делам: там готовили очередной номер. С некрологом. Потом, уже дома, в Туринске, прочитал в “Областной газете” траурное сообщение от Министерства культуры Свердловской области, друзей и коллег по “литературному цеху”, коллектива “Областной газеты”.
Утрата показалась тем больше, тяжелее оттого, что я лично знал его. Писавшего по зову души. Страстного защитника природы. Человека, идущего дорогой Чести и Правды. Не искавшего покровителей “в верхах” или спонсоров. Чья независимость была выстрадана трудной судьбой его замечательно талантливых книг.
Для маленького Туринска это еще и собственная скорбь: городок на Туре в его лице потерял своего “летописца”. Рангом не ниже другого умершего своего бытописателя — классика российской литературы, лауреата литературной премии имени Горького Ивана Акулова, уроженца туринской деревни Урусовой, с которым, кстати, Никонов учился в Свердловском педагогическом институте, а жена Никонова даже занималась на одном филологическом факультете с Акуловым.
Гляжу на автограф романа “Весталка” — “Юрию Ивановичу Клюшникову с большим уважением, автор Н. Никонов”. На подписанные им для меня его книги “След рыси” (1979), “Дальние берега” (1980). И уношусь мыслями в воспоминания.
С Н.Г. Никоновым я познакомился 2 апреля 1989 года во время его приезда в Туринск по приглашению районного общества “3нание”. Тогда же состоялась наша беседа для районной газеты “Заря” (ныне “Известия-тур”) в районном Доме культуры, где намечалась встреча именитого гостя с читателями. Говорили о роли Туринска в его жизни и творчестве.
“Хотя я по рождению свердловчанин и живу в Свердловске, — признался Николай Григорьевич, — но очень благодарен Туринской земле. Она дала мне близкого, родного человека — жену, уроженку деревни Ерзовка. Раньше я довольно часто приезжал на лето отдохнуть туда. Да и теперь, как видите, не забываю”.
Уральский городок на Туре нравился и выдающемуся русскому писателю, автору более ста книг в издательствах страны и за рубежом общим тиражом в десятки миллионов экземпляров. Произвел впечатление целлюлозно-бумажный завод (крупнейший в области), краеведческий музей (“Где вы откопали такую редкость — подлинную пищаль Ермака?”). Восхищался мемориальными домами ссыльных декабристов В.Л. Ивашева, Н.В. Басаргина (“Домов, построенных дворянскими революционерами, нигде больше нет на Урале, кроме Туринска!”). “Не пропустил” могилу Ивашева на городском кладбище, усадьбу купца Чиркова — памятник XIX века, старую площадь, где в 1919 году туринские новобранцы восстали против призыва в колчаковскую армию (об этом восстании писал и Бажов). Собираясь писать о Туринске, попросил электросварщика целлюлозно-бумажного завода Н. Сутормина, туринского родственника жены, показать городские окраины, и вместе проехались по улице Кирова, одной из старейших; по местам, где до революции находились прекрасные храмы, а теперь реставрируется Спасская церковь; посмотрели бывший Сибирский тракт — путь петровских времен. Итогом поездок, наблюдений явилась никоновская книга “Туринск” в серии “Библиотечка юного географа” Средне-Уральского книжного издательства.
Автор неоднократно обращался к туринской истории. В частности, сражение Ермаковой дружины с войском татарского мурзы Япандзы в 1582 году воссоздано в повести “Ермак” и маленькой книжице с тем же названием в серии Средне-Уральского книжного издательства “Библиотечка юного историка” (1973).
“Первым получил приказ задержать Ермака в излучине реки Туры мурза Япандза (или Япанча, как звали мурзу казаки). У становища Япандза-Юрт (там, где теперь город Туринск) готовили татары первую встречу Ермаку. Триста воинов татар и столько же вогулов должны засыпать казаков стрелами, закидать головнями с горящей смолой. Готовы были и багры, чтобы тащить струги на мель, и топоры на длинных рукоятях — рубить казаков.
…Проводники сказали: “Скоро Епанчин-городок. Тут всегда войско. Поберегись, батька”. Ермак и сам знал, по строгановской карте выходило, что Тура делает здесь дугу и узка, у левого берега обозначены мели, справа высокий берег — крутояр. С крутояра сподручно бить стрелами. Татары, конечно, здесь ждут.
…Епанчин решили пройти ночью. Но и Япандза не дремал — не то проведал о замысле казаков, не то сам ждал. Ночи в июне светлые. Сходится вечерняя заря с утренней, и на реке все видно. Град стрел посыпался с берега. Завыли во мраке конные. Но струги не свернули на мель. Приставали гребцы под самым яром. Трещали весла, мчались струги. Приставали к берегу под самым Епанчином. Казаки с пищалями бежали на приступ, грохотали пушки. К утру от городка остались дымные головни. Япандза был схвачен раненым. Войско побито. Казаки понесли небольшие потери”.
Описание в деталях расходилось с летописными источниками. Никонов был убедителен и в этом. “Никому не известно до сих пор в точности, кто был человек со странным прозвищем Ермак. Нет даты его рождения. Даже дата гибели указана в разных источниках неодинаково, то есть 1585 год или
1584-й. В летописях и преданиях о Ермаке множество вымысла и фантастических подробностей. Работая над книгой о Ермаке, я стремился отбирать то, что кажется более правильным, точным и достоверным”.
“Родня почти сплошь учительская”
Вспомнились и другие моменты. По словам писателя, материал, накопленный в туринских поездках, в частности, на родину жены в деревню Ерзовку в 50-е годы, использован им в повести “Когда начнешь вспоминать”. Главная героиня — деревенская девчонка Таня — прообраз жены Тони. Тонины воспоминания о ее жизни в Ерзовке, сельхозработах военной поры в туринском колхозе “Рассвет” (название сельхозартели в повести то же), молодежных гуляньях в Ерзовке, Кибиревой, Луговой (в повести — Березовка, Осьмухина, Луговая) списаны почти с натуры. В большой крестьянской Таниной семье из повести угадываются реальные черты еразовской семьи Томиловых: отца, Тониных сестер Евдокии, Валентины, брата Андрея (в повести Манька, Олька, Алексей). Красочные картины косовицы, весновспашки на заречных землях в повести напоминают реальные на ерзовских полях за рекой Турой. В повести тесный вокзал военной поры с деревянными казенными диванами в прокуренном зале ожидания, где “всегда тесно сидели, иногда спали, откинув голову, раскрыв рот, какие-то дорожные” — слепок вокзала железнодорожной станции Туринск-Уральский военного времени. И Таня, как и Антонина Томилова, ехала с такого вокзала в областной центр учиться на педагога.
Повесть “Мой рабочий одиннадцатый” о жизни вечерней школы тоже не обошлась без туринской родни прозаика. “Мой педагогический опыт как учителя-историка, а затем директора Свердловской школы рабочей молодежи № 30 был тогда невелик, — поведал мне Николай Григорьевич. — Зато туринская родня почти сплошь учительская… Жена Антонина Александровна — преподаватель русской литературы, ее сестра Евдокия Александровна вела начальные классы в школе № 1 города Туринска, брат Андрей обучал немецкому языку, жена Андрея Анастасия Ивановна тоже литераторша, но в Коркинской средней школе Туринского района (скончалась в день смерти писателя). Когда писал повесть, пользовался их жизненным и практическим учительским материалом. У меня глава есть “литература и литераторши”. В ней литераторше Инессе Львовне, красавице, но “язве”, противостоит тоненькая, молчаливая Вера Антоновна, “синий чулок”, но с вечным поиском нового в педагогике, настоящей влюбленностью в русскую литературу. В образ Веры Атоновны — моей симпатки как писателя, вошли личные черточки моей жены — туринчанки Тони”.
Туринская тема, похоже, продолжала волновать лауреата премии губернатора Свердловской области. “После повести “Старикова гора” думаю вернуться к деревенской теме, — заметил мне секретарь правления Союза писателей России, возглавлявший Екатербургскую писательскую организацию. — И тут мне пригодятся местные факты из жизни сельских тружеников Туринского края”.
Автор романов “Чаша Афродиты”, “Стальные солдаты” (о Сталине), повестей “Глагол несовершенного вида”, “Кассиопея”, “В поисках вечных истин” продолжал копить в памяти туринскую информацию. Ее давали телефонные разговоры с туринскими родственниками — Валентиной и Сутормиными, их рассказы о жизни Туринска во время кратких визитов на дачу — постоянное место писательской работы Никонова, построенную хозяином собственноручно в поселке Кирпичный в сторону Нижнего Тагила (даже печи сам клал) в окружении “елового леса”, посаженного им же. Переписке (писать письма Никонов не любил) предпочитал живые впечатления. Жалел, что повырубали ерзовские леса, уничтожили болота. Какие дивные места там были когда-то! Мощно прозвучал голос писателя в защиту туринской природы в повести “След рыси”.
Антонина Александровна помогла мужу вновь обрести творческие силы после ужасной трагедии — гибели 25-летнего сына Коли в 1975 году. Она же всячески содействовала никоновскому коллекционированию, понимая его значение для творчества мужа, и о котором Николай Григорьевич писал, что оно “много дало мне в неосознанном совершенствовании чего-то неусовершенствованного, неполного внутри себя, открыло мир рациональной и бессмысленной как будто красоты, соприкасающийся, восходящий к какой-то горней тайне”. Коллекция тропических бабочек. Уникальная коллекция кактусов — дело всей жизни. О ней — книга Никонова “Созвездие кактусов” (1978). Вдвоем покупали орхидеи. Собирали раковины со всего света. Много интересного дали путешествия по Франции, Швейцарии, Бельгии, Германии, Голландии. После этого вышла книга Никонова “Северный Запад”. Вдохновляло общение с лесными, полевыми птицами. В книге о них — “Певчие птицы” (1968) — также заметно влияние туринской спутницы жизни.
“Мой прах развейте в лесу”
В течение последних 13 лет, с 1989 год до его кончины, я узнавал через Суторминых новости о нем. Говорили: много работает. Член комиссии по присуждению премии губернатора Свердловской области. Увлекся живописью, биологией, орнитологией, игрой на гитаре. Выразительно поет романсы. В журнале “Урал” напечатаны его стихи. Потом стали добавлять: “болеет”. Последнее как-то не очень тревожило. 72 года — самый творческий возраст. С виду — крепок. Недаром занимался в свое время штангой и боксом в спортобществе “Динамо”. Надеялись: выкарабкается. О смертельной болезни писателя — раке почек — я, конечно, не знал. Врачам он не доверял с тех пор, как медицина, по его словам, чуть не угробила его. Лечился природными средствами, самостоятельно. Лет двадцать назад врачи предлагали прооперировать почки — отказался. Но летальный исход был недалек. 10 июня 2003 года сердце остановилось. Остался незаконченным исторический роман о послевоенной эпохе на Урале. В 2003 году в издательстве “Эксмо” вышло последнее никоновское историко-художественное исследование “Иосиф Грозный” (о Сталине). Без отца и деда остались дочь Илона, переводчица, внуки Ася и Алеша.
Последняя воля писателя — “только не кладите меня в могилу, прах развейте в лесу, где люди не ходят”, что и было сделано после кремации, — не стала неожиданностью. Я сам слышал от него: “Из природы вышел — в природу уйду. Последнее время ежедневно бываю в лесу”. Добавлял мечтательно: “Уйти бы далеко от города, где нет вообще ничего от человека, кроме стогов, похожих на спящих древних слонов, взобраться на стог, лечь там и смотреть, успокоясь, только в небо, его жизнь. И навсегда там остаться, проносясь в пределы вечности и растворяясь в ней, прикасаясь к тайне, ощутить себя единым с тем, что есть поле и звезды, влага леса и запах болота, полет совы и крик ночной стаи, чтобы ветер вечности зыбко повеял в душу и ясно облегчающим стал конец моего бытия”.
Верю, когда-нибудь выйдет полное собрание сочинений этого самобытного мастера слова. Он дождется, хотя и посмертно, Государственной премии России. А в Екатеринбурге появится памятник Никонову, подобно уже установленным в столице Урала памятникам великим уральским писателям Д.Н. Мамину-Сибиряку, П.П. Бажову, который станет местом поклонения знатоку, певцу и другу уральской природы, писателю, стремившемуся исправить несовершенство мира.