Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2003
Александр Проханов. Последний солдат империи. — М.: “Ad Marginem”, 2003. — 508 с.
Новая версия романа, вышедшего ещё в начале девяностых. Тогда Проханова читали в основном подписчики “Дня” и “Нашего современника”. Для остальных писатель Проханов просто не существовал. Был лишь красно-коричневый редактор “Дня”. К счастью, времена меняются. К пиршеству приглашаются все желающие.
Роман написан в характерной для “политической” прозы Проханова сюрреалистической манере. В основе сюжета — запутанная система заговоров. Заговор для Проханова — движущая сила истории. Видимая борьба двух заговоров — прозападного, антинационального и патриотического оказывается лишь элементом операции “Ливанский кедр”. Её творец (Демиург) — Чекист, дьявольский план которого и приходится помимо своей воли осуществлять генералу Белосельцеву, предаёт своих соратников-государственников, разрушает остатки красной империи, направляя ход истории. Но и он лишь исполнитель разработанного некогда Андроповым плана. Более того, и от него скрыт истинный смысл происходящего. Этот смысл открывает Мутант — хозяин мистического Болта Мира. Он поворачивает этот Болт, меняя ход истории, обрекает красную империю на гибель, а Россию на крестный путь очистительного страдания. Всё это во имя исполнения божественного плана. Получается композиция-матрёшка, где один заговор надстраивается над другим.
В этой игре мистических сил герой оказывается лишь жалким исполнителем, флюгером. У него есть воля, собственное мировоззрение, есть идеалы, желание служить отечеству. Но всё это не имеет значения. С авторской точки зрения, человек, видимо, не субъект истории, а игрушка в руках безличных сил. В лучшем случае — сторонний наблюдатель. Всякое действие героя предопределено, каждый шаг служит Чекисту и плану “Ливанский кедр”. Даже последний парад последнего солдата красной империи (его путь через Красную площадь) был рассчитан всё тем же Чекистом. Белосельцев не одинок. Его спутница Маша так же послушно исполняет чужую волю: идёт на демократическую демонстрацию, проклинает ошельмованного тележурналистами Белосельцева, отдает своего неродившегося ребёнка в жертву Истукану. Что уж говорить об остальных! В этом плане одним из ключевых эпизодов оказывается праздник механических марионеток: известные актёры, политики, правозащитники становятся механическими роботами. То из одного, то из другого вываливается какая-нибудь деталь: “Мимо пронеслась, не касаясь земли, русалка с распущенными зелёными волосами, розовыми губами, жадно ищущими поцелуя… Белосельцев узнал в ней ту, что боролась с привилегиями кремлёвских вождей… вдруг из неё со стуком выпал тяжёлый коленчатый вал, вылилась грязная маслянистая жижа”.
Как это и положено в политическом романе, почти все герои имеют своих прототипов. Узнать их не сложно. Как правило, именем-маской для прототипа служит его профессия (Чекист—Крючков), должность (Зампред—Лукьянов, Президент—Горбачёв), прозвище (Меченный — всё тот же Горбачёв, Истукан—Ельцин), воинское звание (Маршал—Язов) и т.д. В отличие от “Гексогена”, где почти все герои были действующими политиками, а потому прототип вычислялся элементарно, в “Последнем солдате” много фигур, уже ставших частью истории, а эту науку знает далеко не всякий читатель. Поэтому боюсь, что, встретив в тексте имя Прибалта, не каждый вспомнит о покойном главе МВД СССР Пуго. Впрочем, особого значения это не имеет. Ведь перед нами не реальные политики, а образы, созданные воображением художника. Так что Михаилу Горбачёву и Маргарет Тэтчер вряд ли следует подавать в суд на Проханова, доказывая, что его измышления об их сексуальной связи беспочвенны.
Главное у Проханова, конечно же, не сюжет, не идеология даже, а метафора! Поклонников его таланта ожидает немало изысканных яств. Так, историческая пресс-конференция ГКЧП у Проханова превращается странную мистерию: демократы-журналисты-маги заморозили (в прямом смысле слова) членов Комитета: “Профбосс, волнуясь, поднял графин, желая наполнить водой стакан. Но вода в графине замёрзла, превратилась в глыбу льда, а сам графин был опушён белёсым инеем…. Там, на сцене, была зима, дула стужа, члены Комитета в лёгких летних костюмах замерзали. Было видно, как их бьёт колотун. У Профбосса дрожали ладони… Люди за столом замерзали. Над ними висели огромные тяжёлые сосульки. Их окружали сугробы, над которыми неслась позёмка, туманила их окоченелые тела. Зампред силился подняться, расправить плечи, сломать ледяной панцирь, но на нём сходились лучи, и он, как генерал Карбышев, на которого лили ледяную воду, превращался в окоченелого идола”.
Реалист в военной прозе, в “политических” романах Проханов остаётся постмодернистом. Тотальной постмодернистской иронии Проханов приносит в жертву даже свои святыни (вот и решайте теперь, что важнее для автора “Красно-коричневого” — идеология или искусство). На демонстрацию в защиту Советского Союза вместе с людьми идут… памятники: скульптуры матросов и красногвардейцев, гипсовые девушки с вёслами, рабочий и колхозница (последняя жалуется на сползающий носок) и, само собой, памятники Ленину: “Белосельцев посторонился, боясь попасть под огромные ленинские башмаки. Краем уха уловил разговор двух памятников:
— Простите, товарищ, вы не будете сегодня на заседании ВЦИК? Не могли бы вы передать Надежде Константиновне, что я хочу её видеть?
— Да, товарищ, разумеется, я буду на заседании ВЦИК. Но Надежда Константиновна поедет со мною в Горки.
Им под стать и другие демонстранты: три танкиста читают наизусть трофейный кодекс чести самурая, участники вьетнамской войны катят велосипед с седлом, сделанным из кожи американского лётчика, советские разведчики доверительно шепчут друг другу лозунги: “Враг будет разбит, победа будет за нами”, “Кадры решают всё” и т.д.
Воображение Проханова создаёт картины, схожие с полотнами Босха: “Мутант смотрел на вечернее озеро, всё больше приобретавшее цвет перламутровой раковины. У него на руках нежно извивался, шаловливо шевелил пупырчатыми щупальцами маленький осьминог с головой Карла Маркса. <…> На ладонь Мутанта села большая изумрудная стрекоза с лицом Михаила Ивановича Калинина. Шелестела слюдяными крыльями, перебирала чуткими лапками. На клинышке бороды висела крохотная капля сладковатого цветочного сока. <…> На голову Мутанта села сорока с великолепным темно-зеленым хвостом, нежно-белой грудью и двумя головами, одна из которых принадлежала фельдмаршалу Паулюсу, а другая — генералу Власову. Обе головы в фуражках вермахта ссорились, стрекотали, требовали вмешательства Мутанта. Тот бережно снял с головы сороку, держа её за тонкие лапки. Фельдмаршалу Паулюсу сказал по-немецки: “Арбайтен унд нихт ферцвайфельн”, — а генералу Власову по-русски: “Слава России!” Оба тотчас успокоились, козырнули,
пожали друг другу руки, и сорока, радостно тараторя, полетела в вечернем розовом небе”. Но настоящий шедевр прохановского сюрреализма — это монолог Президента (Горбачёва). Из-за пространности я не привожу его здесь. Пусть читатель поверит мне на слово или лучше — пусть купит прохановский роман.
Вообще, босхианских образов в “Последнем солдате империи” больше, чем в “Гексогене” и даже чем в “Красно-коричневом”. Это неудивительно: роман описывает один из самых мерзких, с точки зрения Проханова, периодов нашей истории: время тотального крушения, предательства, разрушения основ государства. Оттого-то роман пронизан ощущением конца. Апокалипсическое настроение вообще характерно для романов Проханова. “Последний солдат империи” — книга о советском Апокалипсисе. Едва ли не самая печальная книга Проханова.
Сергей Беляков
КНИГА О ЛЕННОНЕ № 9
Джон Леннон: “Вот моя история, смиренная и правдивая…” — Челябинск: “Аркаим”, 2003.
Именно такое заглавие одно время предполагал дать этому сборнику интервью, песен и рассказов основателя “Битлз” автор-составитель книги Валерий Ваганов. В простоте и лапидарности рабочего названия присутствовал тайный смысл. Дело в том, что во время долгого созревания “плода”, которое тянулось с 1991 года, когда появилась собственно идея сборника, — число книг о Ленноне, изданных на русском языке, достигло восьми. Так что излюбленная цифра главного фигуранта, для которого девятка имела магическое значение, вполне могла бы быть включена в заголовок новой книги, если бы… Нет, не будем укорять челябинское издательство “Аркаим” за неповоротливость. К концу тысячелетия осознание значимости личности Джона Леннона приобрело поистине интернациональный характер: биографии, исследования творчества и политических взглядов, журнальные и газетные статьи, интервью и воспоминания посыпались как из рога изобилия. В том числе и на русском языке, что в книге “Джон Леннон: Вот моя история…” подтверждается в специальном отчёте — “Книжная Леннониана”.
Если внимательно ознакомиться с этим разделом книги, становится ясно, что в руках мы держим уникальное издание. Согласитесь, это довольно смелое и неожиданное на первый взгляд решение — доверить рассказ о герое ему самому, его рисункам, песням, прозаическим миниатюрам, снабдив их ненавязчивыми комментариями и дополнив аналитическими статьями и очерками, затрагивающими предложенную тему. При таком подходе истина — где-то рядом.
Интересно, что противоречивые высказывания, которыми Леннон грешил в своих интервью, рисуют образ несколько иного человека, чем тот, который подан даже в таких серьёзных и глубоких исследованиях, как книги Альберта Голдмана или Джона Винера. Леннон постоянно менялся. Совершенствовался или саморазрушался — другой вопрос. Ему всё время хотелось чего-то нового. Именно поэтому он покончил с “Битлз”, связал свою жизнь с экспрессивной авангардистской Йоко Оно, переехал в нелюбимый им Нью-Йорк, участвовал в политической деятельности, в которой не понимал ровным счётом ничего, предавался разгулам и творил одновременно, отходил от музыки и общества вообще, но при этом всегда оставался самим собой — Джоном Ленноном. Две трети всего объёма книги отдано интервью. Читатель вправе трактовать их со своих собственных позиций, а не принимать на веру субъективные трактовки биографов. Единственное условие — любовь к творчеству Леннона и музыке “Битлз”. Материал слишком специфичен, ведь книга всё-таки рассчитана на вдумчивых и серьёзных поклонников.
Да, книга написана битломанами для битломанов, коих в нашей стране превеликое множество. Конечно, четыре тысячи экземпляров — капля в море. Спросу во многом способствует иллюстративный материал, подобранный автором не только со вкусом, но и с особой тщательностью, вниманием, если не сказать, дотошностью. И дело не в том, что здесь представлены редкие и зачастую уникальные снимки группы “Битлз”, Джона Леннона, его друзей и коллег, его рисунки, карикатуры и марки с его изображением, а также фотографии исторических мест, упомянутых в книге. Изображение и текст выстраиваются в увлекательнейшее повествование, чем-то напоминающее приключенческие романы с лихо закрученным сюжетом. Тот, кто в детстве испытывал дрожь восхищения, беря в руки “Остров сокровищ” Стивенсона с аутентичными иллюстрациями, поймёт ощущения заядлого любителя Битлов, листающего эту книгу!
Завершают книгу приложения, среди которых выделяется сделанный Сергеем Грибушиным анализ сольного музыкального творчества Леннона, а также уже упоминавшаяся “книжная Леннониана”. Эти работы отличает скрупулезный — на грани препарирования — подход к теме. К разделу приложений относится также и эссе А. Коршуна “Пробудившиеся от сна жизни”, посвященное безвременно ушедшим друзьям Джона Стюарту Сатклиффу и Брайану Джонсу. Оно в большей степени носит характер литературного размышления, чем серьёзного биографического исследования. Можно ли оценить степень воздействия этих незаурядных людей на мировоззрение Леннона? Вопрос сложный. Крайне мало документальных свидетельств их взаимовлияния, а имеющиеся факты поддаются самым различным интерпретациям. Тем не менее глубокое погружение в материал и взвешенная фантазия автора сделали своё дело — эссе заняло заслуженное место в книге о Ленноне, став одним из самых спорных, а значит, и привлекательных моментов сборника.
В книге отражены различные стороны таланта Джона Леннона. И музыкально-поэтическая — тексты и переводы песен Джона с краткими остроумными комментариями. И литературно-художественная — полные едкого сарказма и циничного юмора рассказы с нарочито примитивными рисунками Леннона из его третьей посмертной книжки “Skywriting by Word of Mouth”. Переводческая работа над текстами Леннона — работа неблагодарная. Добиться адекватности перевода его замысловатых каламбуров практически невозможно. И всё же то, что сделано совместными усилиями переводчиков А. Коршуна и А. Деянова, вызывает, по крайней мере, уважение за попытку приблизить сложную, полную игры слов и причудливых метафор прозу Леннона к российскому читателю.
С. Блаженков
ВОСТОК И ЗАПАД: ДИНАМИКА ЧИТАТЕЛЬСКОГО МЫШЛЕНИЯ
Емельянов Б.В., Кемеров В.Е., Коновалова Н.П. Восток и Запад: динамика диалога. — Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2003. — 225 с.
Предметом исследования книги, выпущенной издательством Уральского университета, стала любимая русской философией тема взаимодействия Востока и Запада (в том числе в культуре России). Итак, что же после П. Чаадаева, Н. Данилевского и К. Леонтьева скажут нам Б. Емельянов, В. Кемеров и Н. Коновалова?
Авторы поделили книгу на две части. В первой, как полагается, дается характеристика проблемы и описывается история ее осмысления. Вторая часть составлена как хрестоматия и представляет собой собрание высказываний западных и восточных мыслителей (в основном все же западных) по ряду “основополагающих тем”. Темы, призванные раскрыть мировосприятие “западного” и “восточного” человека, традиционны для учебника по философии: “Бытие”, “Природа”, “Становление”, “Познание как взаимодействие”, “Динамика познания”, “Деятельность как общение”, “Личность: индивидуальное и коллективное” и т.д. Авторы сообщают, что при подборе высказываний вопрос об их авторитетности отошел для них на второй план. При этом “набор” цитируемых философов вполне предсказуем и, так сказать, “стереотипен”. Это, конечно, Г. Гегель и К. Маркс, конечно, М. Бубер, конечно, Конфуций, Чжуан-цзы и Лао-цзы, Н. Данилевский, М. Бахтин, О. Шпенглер, В. Библер, А. Бергсон, К. Ясперс, Д.Судзуки…
Предсказуема в книге и “точка отсчета” — знаменитая цитата из киплинговской “Баллады о Востоке и Западе”. Для авторов эта цитата — показатель того, как стереотип, оформленный первой фразой, может уничтожить смысл фраз последующих. Соответственно авторы ставят себе задачу преодолеть существующие стереотипные трактовки взаимосвязи Востока и Запада. Так, уже в первой главе книги четко обозначена зависимость проблемы “Восток—Запад” от истории, которая знала существование разных “Востоков” и разных “Западов” (в частности, как Восток и Запад в разные исторические периоды противопоставлены друг другу были Персия и Греция, Греция и Рим, православная и католическая Европа, Россия и США).
Но далее книга демонстрирует нам, что преодолеть границы собственной культуры невозможно (или, по крайней мере, что это не удалось в данном случае): книга пропитана стереотипами, обусловленными европо— и западоцентризмом той философской школы, которую представляют ее авторы. Отсюда — западноевропейские представления о мировом культурно-историческом процессе (“К началу ХVII в. передовые слои русского общества обнаружили, что Русь уже не со-равна европейским государствам, она — не центр христианского мира (Третий Рим), а противоположна им и все более экономически и культурно отстает от них”. Отсюда же — традиционный для авторов европейской традиции стиль изложения учений восточных мудрецов: обильное цитирование с осторожными (и не всегда грамматически безупречными) вставками-связками между цитатами.
Хрестоматийная часть книги призвана “выяснить, как формируется идея диалога Востока и Запада, как по-разному характеризуются их пространства, как меняются и как трактуются формы их взаимодействий”. Однако, в конечном итоге, два полюса в книге рассматриваются в отталкивании друг от друга: вновь и вновь определяются особенности атмосферы Запада и атмосферы Востока, но вопрос о том, как формируется атмосфера их диалога, остается открытым. Авторы объясняют это следующим образом: поиск общего в исследуемых системах свойственен тоталитарным практикам, а новый подход требует представить диалог как сложную динамическую форму, имеющую разные линии, исторические и логические уровни и подсистемы. Но эта самая межсубьектная форма настолько сложна, что читателю предстоит самому преобразовывать в нее приведенные в книге высказывания. Соответственно динамичность западно-восточного диалога напрямую зависит от динамичности мышления читателя. Книга же с многообещающим заглавием “Восток и Запад: динамика диалога” на самом деле — не столько теоретическое исследование, сколько “популярный комментарий”, лишь проясняющий контуры проблемы.
Наталья Иванова
Итальянский для начинающих
Стихи из Италии и России./ Poesie Dall’Inalia e dalla Russia. — Екатеринбург, Издательство УрГУ, 2003.
Рецензируемая книга в принципе изначально элитарна, ибо элитарен и редок ее жанр — двуязычная антология. Среди авторов — Александр Пушкин, Джакомо Леопарди, Фауст Таперджи, Любовь Ладейщикова, Юрий Конецкий, Александр Кердан, Владимир Блинов и Наталья Шарнина (которая и организовала это международное издание). То есть элитарен и состав — два классика двух литератур, профессор-филолог, академик поэзии, председатель отделения СП, руководитель Ассоциации писателей Урала…
О помещенных в книге текстах — а большую часть пространства антологии, к счастью, занимают Пушкин и Леопарди — по сути, говорить нечего и незачем. Ну что еще можно сказать о “Поэт! Не дорожи любовию народной” и тому подобных хрестоматийных стихах? Оценить качество переводов мне, по незнанию итальянского, сложно. Понятно, что знаменитые ахматовские переводы Леопарди — классика (другой разговор, что составители книги никак не упомянули соавтора Ахматовой по переводам А. Наймана, чье соавторство, а то и просто авторство в отношении переводов Леопарди на русский всем известно). Переводы же Пушкина и наших земляков-современников, выполненные Т. Филиппони, пусть оценивают специалисты. Единственное, что очевидно: переводчица придерживается принципа “главное — не форма, а содержание” и по-итальянски практически не рифмует, да и ритмику оригинала сохраняет не всегда.
Но едва ли не более интересным предметом для разговора мне показались помещенные в книге справки о некоторых авторах. “В крови Пушкина текла кровь представителей различных народов: африканская — предка-эфиопа Ганнибала (арапа Петра Великого), французская, а также итальянская, точнее венецианская. Поэт с глубоко русской душой”. Жаль, что автор этого стильного (“в крови текла кровь”!) пасссажа пожелал остаться неизвестным. Далее: “Фауст Таперджи — один из крупнейших поэтов второй половины ХХ века, поскольку преодолел неразбериху понятий ритма, формы и содержания”. Более странного утверждения — я говорю не относительно величины поэтического дарования Таперджи, хотя “один из крупнейших поэтов второй половины ХХ века” и кажется мне преувеличением, а относительно аргументации — читать в серьезных изданиях не приходилось давно. Фраза “преодолел неразбериху понятий ритма, формы и содержания” выдает в ее неведомом авторе человека, не вполне преодолевшего эту самую неразбериху.
Знающие люди говорят, что весь тираж этой книги ушел в Италию. Это хорошо. В общем-то радостно становится оттого, что энное количество итальянцев разучит слово Екатеринбург и прочтет Пушкина на родном им языке.
Евгений Сидоров