Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2003
Денис Ансвесул родился 4 сентября 1978 г. Живет и работает в Екатеринбурге.
Пролог
Сегодня день рождения моей матери. Вообще-то у нее два дня рождения: по паспорту и по дате появления на свет. Впрочем, это не важно, главное, — праздник.
Я купил три алые розы, которые мне завернули в нечто похожее на мешковину, сел в такси и помчался в ее кафе. Когда я вошел, глазам предстала обычная для нашей семьи картина: все уже съедено и все уже пьяны.
Все же я не остался голодным. Катя, мамина подруга, специально для меня стряпала пельмени. Через пятнадцать минут развалившегося праздника я удачно свалил, взял такси и приехал в Woolworth. Сижу в кафе этого большого супермаркета, пью чай, курю и начинаю…
Остались какие-то жалкие двадцать минут до окончания моего перерыва. Далее — на работу, в то место, которое отнимает у меня большую часть времени и сил — ресторан.
Я начинаю в полдень, работаю до четырех, далее — два часа перерыв, затем снова и где-то до одиннадцати вечера. Так каждый день без выходных и праздников. На вопрос, какой сегодня день недели, я обычно отвечаю, что понедельник. Люди порой не верят и пытаются убедить меня в другом, но я знаю лучше: сегодня понедельник, как и вчера, так будет и завтра…
I
Его звали Бамбос. Фамилии его я не знал, да и это было ни к чему: все называли его только по имени.
В ресторане он появился однажды, в сопровождении своей подруги Сьюзен.
Вообще, я не люблю киприотов-посетителей, потому как они требуют постоянного внимания к себе, ежеминутно желая чего-либо, как если бы они сидели одни в ресторане, и мне бы не оставалось ничего более, как постоянно торчать где-то рядом, предупреждая их возникающие прихоти.
Для Бамбоса я не сделал никакого исключения. Мне он не понравился лишь тем, что все время разговаривал со мной по-гречески. Вначале я пытался скрыть свое раздражение, напрягая память и извлекая слова из своего скудного лексикона. Вскоре меня это достало, и я сказал, что если он хочет, чтобы я не мычал, как корова, и не делал ошибок, исполняя его прихоти, то пусть использует английский; отныне и впредь. Бамбос извинился и больше не пытался говорить по-гречески. Сьюзен молчала, упершись взглядом в тарелку. Она вообще по большей части молчала и никогда не вмешивалась в его разговоры, не пытаясь отстаивать свою точку зрения, что было совершенно необычно для англичанки. Быть может, у нее и не было никакого собственного мнения, просто принимала все, как есть.
Я старался игнорировать Бамбоса, он же, ежедневно проходя мимо ресторана, завидев меня, с улыбкой здоровался, называя меня по имени.
К себе он расположил одной интригой, сказав, что восемнадцатилетняя сестра Сьюзен Елена хочет со мной познакомиться. Он добился своего — я заинтересовался. Так продолжалось несколько дней: он приходил, сообщал, что: “Елена хочет познакомиться со мной, но стесняется зайти”, или “У нее большая грудь, и выглядит она крайне сексуально”, или “Она такая же сумасшедшая, как и ты”. Все это держало меня в некотором напряжении.
Однажды Бамбос пригласил меня к себе домой. Я пришел. Мы сели на балконе, разлили бренди. Елены не было.
“Обещала быть с двенадцати, а до сих пор нет!” На часах было начало шестого…
Сьюзен принесла мне тарелку под пепельницу. Молча.
Бамбос достал бузуки (греческий инструмент, чем-то схожий с мандолиной) и стал играть. Играл он замечательно и все, что угодно. Я же курил, улыбался и пил бренди, смотря куда-то вдаль.
— Деннис, знаешь, я ведь этим инструментом большие деньги зарабатываю, по четыреста, пятьсот фунтов за один вечер.
— Да, деньги большие. Ты, должно быть, счастлив.
— Еще бы. А когда люди смеются, видя на моей голове десять стаканов с водой, и при этом я не останавливаюсь. Я продолжаю играть.
— И ты счастлив?
— О, да. А знаешь, какая у меня машина? — спросил Бамбос, видя на моем лице отсутствие интереса к его делам в Англии и, видимо, решив сразить меня наповал, — “Порше”.
— Ты, наверное, вдвойне счастлив, — утвердительно спросил я, не выказав на своем лице ни удивления, ни восхищения его прекрасными делами. Он продолжал хвастать.
— Я езжу отдыхать каждые два месяца. Я устаю… — в этот момент что-то настоящее, не наигранное, промелькнуло у него во взгляде.
— А хочешь, я тебе сыграю русскую песню? — и, не дождавшись ответа, стал играть “Калинку”, плавно переходящую в “Катюшу”.
— Слушай, Бамбос, хватит играть эту дрянь, давай лучше просто посидим.
— Тебе не понравилось?
— Просто надоело. Расскажи лучше о Елене.
— Я тебе могу ее показать. — И он скрылся в комнате, вернувшись через пару секунд, держа в руке фотографию. С фото на меня глядел пацан-подросток.
— Выглядит, как парень, а что это за лысый урод сидит рядом?
— Это же я!
— Ты с волосами.
— А ты потрогай здесь, — он взял мою руку и приложил к своей голове. — Чувствуешь?
Я ощутил шов.
— При больших деньгах и не такое возможно. Впрочем, Деннис, нам пора. Я тебе не говорил, что мы сегодня улетаем в Англию. Жаль, что ты не увидел Елены.
— Быть может, оно и к лучшему, Бамбос. Последние несколько месяцев у меня не ладятся отношения с девушками.
— Отчего так?
— Видишь ли, я — идиот, потому как не могу забыть одну женщину, которую я любил когда-то.
— И ты все еще помнишь ее имя?
— Да, Анна.
— А фамилию?
— Когда выпью, забываю, но в данный момент помню.
— Пройдет.
— Тебе виднее.
— Поэтому ты и не любишь русскую музыку? Она ведь русская?
— Нет, не поэтому.
— Так, Деннис, мне пора ехать: хочу навестить своих родителей перед дорогой.
Мы спустились, подошли к его джипу. Бамбос протянул мне на прощание руку и неожиданно сказал:
— А ведь я не люблю Англию. Ужасная погода, да и люди холодные.
— Так не уезжай.
— Я должен. Бизнес, деньги и все такое, ты понимаешь.
— Знаешь, Бамбос, по-моему, жизнь — говно, и мы с тобой два идиота, кто понимает это, но продолжает жить.
— Нет, Деннис, ты не прав. Жизнь такова, каковой мы сами ее себе представляем. Всё будет так, как ты захочешь.
— Может, ты и прав…
Бамбос развернулся и поехал, помахав мне на прощание…
II
Через четыре месяца он приехал на Кипр опять. Позвонил мне, назначил встречу.
Это был бузуки-клуб. Очень дорогое место, исключительно для киприотов. Стакан виски там имел стоимость двух бутылок в магазине. Бамбос должен был выступать.
Приехал он в этот раз один, без Сьюзен или кого-то еще. Усадил меня за столик, распорядился насчет бренди и исчез за сценой. Играл он великолепно, впрочем, и бренди было, как всегда, неплохим. Через полтора часа он сел ко мне.
— Ну как? — его глаза зажигали.
— Неплохо, но бренди лучше.
— Хорошо, ищем другую тему для разговора. Как тебе вон те две красавицы? Прелесть, правда? Пойдем, знакомиться! — попытался увлечь меня за собой Бамбос.
— Нет, не пойду.
— Что так?
— Они киприотки, да и знаешь…
— Только не говори мне опять о русской девушке, как ее?
— Анна.
— Точно, которая послала тебя подальше и вышла замуж.
— Все было не так. Это я ее послал. А впрочем, забудем об этом.
— Если не хочешь знакомиться с хорошими девушками, тогда будем пить, а после поедем к шлюхам. Кстати, насчет последних нет возражений?
Мы выпили еще и поехали в одно из кабаре на площадь героев. Есть такое место в Лимассоле — “Площадь героев”: посредине монумент в честь павших на какой-то войне, и, по иронии судьбы, эту площадь по периметру окружают пятнадцать или двадцать кабаре, куда и едут все, у кого есть деньги и желание.
Все кабаре похожи друг на друга: полутемный зал, торчащие из пола “палки-дрочилки”, несколько полуодетых девиц и отсутствие мужской публики. Входящий мужчина начинает “раскручиваться” путанами на “drinks”, с которых они имеют проценты. И если клиент готов оплатить с ними секс, уходят после трех часов пополуночи в OUT.
Но не все девушки “на выход”. И чтобы не тратить понапрасну время и деньги, я беру инициативу в свои руки. Я говорю по-русски, что вызывает удивление и одновременно облегчает общение, потому как на девяносто восемь процентов все кабаре русскоговорящие. Мы отбираем по девушке и начинаем кутить. Бамбос при деньгах. Остальные девушки бросают завистливые взгляды на наших избранниц. Бамбос заказывает шампанское, затем еще одно. Ему весело, мне тоже.
По моим подсчетам, мы уже потратились где-то на пятьсот фунтов, но, похоже, Бамбоса это не волнует. Мы просим счет. Подходит маленький толстый человек и жмет Бамбосу руку. Как оказалось — хозяин. Говорит, что рад видеть Бамбоса, и не хочет брать с нас денег, но, поломавшись немного, берет сто фунтов, плюс по семьдесят за путан.
Мы выходим на улицу. Девушки что-то говорят друг другу. Я пьян и ничего не понимаю. Нам весело.
Бамбос открывает дверь своей квартиры и удаляется с гетерой в спальню, перед этим немногозначно заявив: “Сначала — секс, потом шампанское, а потом, как получится”.
Я начинаю раздевать девушку, но получается у меня плохо. Под конец она устраняется от моих рук, раздевается сама и помогает это сделать мне. Я валю ее на диван, задираю ноги и начинаю трахать. Из соседней комнаты раздаются радостные восклицания Бамбоса. Он кричит мне: “Жизнь прекрасна! А, Деннис?”
В ответ я что-то бормочу по-русски.
После мы пьем бренди, а гетерам наливаем шампанское. Мы сидим голые и нисколько этого не стесняемся. На душе пусто и блаженно.
— Слушай, Бамбос, — обращаюсь я к нему, оторвав свои губы от женской шеи, — а давай продадим твою бузуки?
— Зачем?
— Продадим, а деньги истратим на спиртное. Или, если повезет, обменяем твою музыку сразу на бренди.
— Идея замечательная, но не состоятельна. На что я потом жить буду?
На утро девки исчезли, не забыв предварительно обшарить наши карманы. Но у меня ничего и так не было, а у Бамбоса взяли двести фунтов. Впрочем, это нисколько его не расстроило, а наоборот, даже немного развеселило.
Мы пили чай на балконе, смотрели на море и молча улыбались друг другу.
— Какие мы с тобой идиоты, — обронил Бамбос, не отрывая взгляд от моря.
— Угу…
III
Через два дня он уехал в далекую и ненавистную им страну. Постепенно я стал забывать о той ночи, продолжая жить дальше, и быть может, прошло полгода, когда однажды утром у меня дома зазвонил телефон, и женский голос, представившись Сьюзен, попросил о встрече со мной. Я согласился, но никак не мог вспомнить, кто такая Сьюзен, и только увидев ее, вспомнил.
Она отдала мне конверт, на котором было написано мое имя и телефон.
Внутри были деньги и записка: “Здесь две тысячи. Купи гитару, а остальное пропей. P.S. Ты прав: Жизнь — говно…”
От Сьюзен я узнал, что Бамбос разбился на своем порше два месяца назад. Все подумали, что это несчастный случай, пока не нашли в его доме запечатанные конверты, подобные моему.
В письме к Сьюзен он написал всего лишь несколько слов: “Теперь я знаю, рай — для идиотов, и я один из них…”