Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2003
Елена Соловьева — родилась в г. Копейске Челябинской области. Окончила УрГУ. Филолог, журналист. Автор книги очерков “Фермеры Свердловской области” (2000). Рассказ “За стеклом” входит в цикл рассказов “Тень ведьмы”.
Когда в старом больничном парке просыпаются птицы, а манекены в витринах, закончив тайную жизнь, замирают, когда ночные сквозняки отправляются спать, эта улица, по которой каждый день ходят наши герои, на удивление хороша. Что ни дом — то подарок, с праздничной шкатулкой магазина на первом этаже. А передние стенки у шкатулок стеклянные и каждый может видеть спрятанные, внутри сокровища. Чего там только нет. Вот город из золотого марципана и крепость из конфет, вот около пивной кружки размером с бочку — милашка пингвин, вокруг него растут пальмы и вьются стрекозы, изображая перелётное эскимо. А вот целая спаленка, которая если кого и ждёт, то только настоящую принцессу. И сапожки в соседней витрине ждут её. Они из серебристой кожи, с таким мучительно тонким каблучком, что при виде его сжимается мужское сердце, предчувствуя любовную тоску.
Сжимается оно и у Али, продавщицы этого обувного магазина, когда, сменив платьице на шикарную униформу (лиловый в талию атласный костюмчик и того же цвета туфельки), она превращается в одну из тех хорошеньких кукол, которые, пока не кончился завод, должны улыбаться покупателям и доставать по их просьбе из праздничного шуршания — сокровища. Каждое — пять или четыре Алиных зарплаты. Не туфли — а колибри, пригодные только для того, чтобы порхать в райском саду, где всё такое же безупречно эфемерное — и бокалы с узким устьем, и мерцающая ткань.
Но вход в райский сад (тут Аля вздыхает) охраняет системный администратор Лида. У неё поджарое тело римской волчицы, острые груди треугольником и бронзовый загар. Название своей должности Лида придумала сама и не поменяла его даже после того, как узнала, что “системный администратор” — это человек, имеющий непосредственное отношение к компьютерам. С машинами (особенно умными машинами) у Лиды плохо, зато людьми она командует хорошо. И все про неё говорят: “она может себе это позволить”. Ещё бы: Лида — любовница Карабаса-Барабаса и прячет плётку в ящике рабочего стола.
Каждый раз перед началом смены она строит лиловых куколок в шеренгу и штрафует за каждую затяжку на чулке. У Али нет затяжек, она самая исполнительная и аккуратная, но недавно ей приснилось что-то страшное. Будто в конце рабочего дня Лида приказала Але следовать за ней. Они прошли все служебные помещения и спустились в подвал, туда, где обычно принимают товар. На цементном полу стояла огромная, в человеческий рост, коробка. “Смотри”, — сказала Лида. Аля привычно раздвинула бумагу, которая сухо шуршала, и увидела, что коробка пуста. То есть на дне её лежала только атласная подушечка, украшенная логотипом их торгового дома. И хотя внутри коробка была красивая, обитая смуглым картоном с золотым тиснением, Аля почему-то страшно испугалась. Её не успокоила даже Лида, когда вдруг с милой улыбкой поздравила с повышением и сказала, что в связи с ним Аля обязана и спать, не уходя с работы, что это единственный пропуск туда, где всё такое безупречно эфемерное — и бокалы с узким устьем, и туфельки калибра колибри.
“А может, она и вправду видит меня насквозь?” — подумала, проснувшись, Аля и стала на работе ещё молчаливее и прилежнее. Теперь она приходила на службу самой первой, и долго ждала, когда снимут сигнализацию и поднимут нарядные жалюзи витрины. А мимо Али бежали в свои магазины такие же, как она, хорошенькие куколки из мехового и галантерейного и мальчики-консультанты из “Бытовых приборов — умной техники”. “Двадцать пять оловянных солдатиков, родных братьев по матери — старой оловянной ложке; ружьё на плече, голова прямо, красный с синим мундир — ну, прелесть, что за солдаты!”
Самые стойкие из них работали прямо напротив Алиной витрины, в магазине, шикарнее которого не было на этой улице. Он гордо именовался Пассажем, крышу его венчала стеклянная башня, и важные покупатели ездили между этажами на эскалаторе с блестящими поручнями. В Пассаже торговали самой дорогой одеждой со всего света, и Аля думала иногда, что тамошний администратор в сто раз хуже Лиды, наблюдая, как выскальзывают украдкой покурить на боковое крыльцо молодые люди из внутренней охраны. Даже в жару они не снимали галстуки и пиджаки, а пробор на голове одного из них, высокого и черноволосого, выглядел даже ровнее, чем у самой Али. И саламандровские его ботинки сияли так же безупречно, как и у Лидиного любовника Карабаса-Барабаса, и под пиджаком (тут сердце Али почему-то сладко замирало) прятался пистолет в кобуре, но шея этого мальчика в проёме рубашки, когда он чуть-чуть ослаблял галстук-удавку, казалась такой нежной…
Но работать в Пассаже мог далеко не каждый, и Аля даже не успевала запомнить лица всех, кто тайком выходил покурить на боковое крыльцо, так часто они менялись. Потому каждое утро Аля со страхом ждала, стараясь занять место поближе к витрине, появиться ли её охранник? Он приходил неизменно, и — “ружьё на плече, голова прямо, грудь вперед” — продержался на службе целый год, к концу которого наконец-то удосужился рассмотреть в небольшой витринке напротив Алю.
Вернее, сперва, выйдя на крыльцо после смены и остановившись прикурить, он поднял голову и различил за стеклом, слабо подсвеченным неоном, чудесный манекен в лиловом костюме. Да и как тут не обмануться, если девушка, стоящая в витрине, безупречно сложена и неподвижна, а огонёк зажигалки вскрикнул и погас на ветру, а вокруг — апрельские сумерки, — самый неверный час суток, когда грань между реальным и нереальным так же прозрачна, как хрупкая льдинка, и асфальт отвечает на удары женских каблучков серебряным позвякиванием, и люди, выйдя прогуляться перед сном, остерегаются резких движений, боясь разбить невзначай эти акварельные сумерки, обломить мимоходом кованую, звенящую ветку.
Но вот манекен ожил, точно мертвая царевна от поцелуя, и превратился в Алю, которая не замечала стоявшего на той стороне улицы молодого человека, а потихоньку освобождала в витрине место для пёстрой стайки прилетевших вчера из Италии туфелек-колибри. Они сверкали стразами, золочеными застежками, нежной опушкой неимоверных расцветок и, казалось, щебетали: “вичини-бикини-чарутти”, и этот лепет представлялся Але райским, он означал свободу, и морскую пену Средиземноморья, шипящую, как лимонад на горячем песке, и побег…
Тут Аля поёжилась, слыша, как щёлкает в глубине магазина плёткой системный администратор Лида, которая теперь ни на минуту не выпускала это орудие “оптимизации рабочего процесса” из когтистых лапок. С Лиды даже слез её вечный загар, а всё после того, как одна из лиловых куколок сбросила, смеясь, пёрышки униформы и обернулась пышноволосой Мальвиной и сбежала, да не с Пьеро из “Умной техники”, не с оловянным солдатиком, а с самим Карабасом-Барабасом, хлопнув дверцей его “мерседеса” перед самым носом ошалевшего системного администратора.
Придя в себя, Лида первым делом решила извести всех, кто стал свидетелем её позора. Лиловые куколки должны знать своё место, смысл их жизни — тихо шуршать у коробок с чудесами и даже не вспоминать о рае, право на который имеют люди, занимающие должность не ниже администраторской. С тех пор штрафом облагались не только затяжки на чулках, но и расстегнувшаяся серёжка, минутное опоздание, мечтательное выражение лица, капля кофе, пролитая на стол во время ланча. Все приятельницы Али, не выдержав придирок, уволились, но Аля медлила — она слишком привыкла видеть каждый день черноволосого охранника, когда тот выходил тайком покурить на боковое крыльцо.
Лида же, переведя Алино молчаливое упорство в свою систему координат, расценила его по-другому (да и чему удивляться, если порой даже самые близкие люди всю жизнь говорят на разных языках, пребывая в святой уверенности, что прекрасно понимают друг друга). Системный администратор заподозрила вызов, подлую, стелющуюся змеёй издёвку. И объявила войну, а воевать она умела, как никто другой, сочетая азиатское коварство с классическими приёмами бизнес-нокаутов.
В тот вечер, когда черноволосый охранник, покуривая на крыльце, следил за Алей, пристраивающей на серебристых шестках витрины райские башмачки, Лида, против обыкновения последних дней, находилась в отличном настроении. Она полировала бархатной тряпочкой рукоятку любимой плётки и не спеша размышляла о том, как завтра перед строем свеженьких лиловых рекрутов объявит Але об увольнении, потому что Алино лицо, даже если она и выйдет на работу, мягко говоря, не будет соответствовать имиджу их торгового дома. А почему это произойдет — маленькая тайна, в которую посвящены только Лида и её новый любовник — начальник охранной службы Пассажа, человек с подозрительной двойной фамилией Штуцер-Гумно.
Вчера, между заливным языком и запотевшей рюмочкой “Абсолюта” (новый любовник уважал только крепкие напитки и пиво), они решили, что ничего страшного не будет, если высокий черноволосый охранник с всегда аккуратным пробором на блестящих волосах немного припугнёт в подворотне и проучит (ну, конечно, если возникнет необходимость) эту “непокорную куклу”. Юноша он очень исполнительный, тем более на него у Штуцера-Гумно есть кое-что такое, о чём лучше никому не знать. “Всё для вас, дорогая Лидочка, вы только под каким-нибудь предлогом задержите девочку после смены, и выпьем же за то, чтобы каждый знал своё место”.
Они выпили ещё, потом ещё и ещё и закончили вечер в совершенно чудном заведении а-ля рюс, где деньги принимали по весу. “Двести грамм мяса — двести грамм денег”, — смеялся начальник охраны и заказывал “Говядинку “Помещичья забава” — 1981 рубль порция. Он не знал (бывают же такие совпадения), что именно в этом году Аля, о существовании которой он уже забыл, появилась на свет. Но Лида ни о чём не забывала, и пока Штуцер-Гумно рассуждал о качестве пены, которым исходил в затуманившейся кружке ирландский Гиннесс, и кричал, что пузырьки не те и, значит, плотность не та, а значит, сифон, свиньи, не промывают, Лида думала о том, что единственное, в чём превосходят её лиловые куколки, — молодость, а этого не исправить, и Мальвину не достать из-за широкой спины Карабаса, и конечно, жаль, что Аля не Мальвина, но пусть она за всех них ответит, так получилось, а честь системного администратора должна быть отомщена…
Лида отложила бархатную тряпочку, в последний раз полюбовалась на сияющую рукоятку плётки, спрятала её в ящик. Она снова брала жизнь под контроль, за скользкий чешуйчатый хвост, за покрытые вонючей слизью жабры, и чувствовала себя заправским режиссёром, почти богом, решающим судьбу безымянных статистов. Аля же пристроила на серебристых шестках все туфельки, пожелала одним из них, самым чудесным с золотой шкуркой и бирюзовыми глазками-стразами, счастливых снов, потом попрощалась с Лидой и вышла на улицу. Она не заметила, как от огромной тени Пассажа отделился высокий, гибкий силуэт и двинулся вслед за ней. Так они и шли на почтительном расстоянии друг от друга, пока освещали улицу неяркие радуги магазинных витрин. Апрельские сумерки — самое неверное время суток — фарфор, серебро, акварели…
В общем, с тех пор ни лиловой куколки, ни стойкого солдатика из Пассажа никто не видел. Стоит ли говорить, что системный администратор и Штуцер-Гумно предпочли забыть о них первыми. Но читателя нам утешить нечем. Может быть, всё кончилось хорошо: те двое полюбили друг друга и наконец-то совершили свой побег. Но три дня спустя для витрины магазина свадебных товаров “Парадиз” привезли два новых манекена — мужской и женский. Их установили рядом, рука об руку на фоне чудесной мерцающей ткани, обрядив в фантастически прекрасное платье и смокинг. Стройные ножки женского манекена украшали туфельки-колибри, с золотистой шкуркой и бирюзовыми стразами-глазками, и прелесть как хороша была атласная бабочка на крахмальной рубашке у манекена мужского, а вот голов — голов у обоих не было, делают, знаете ли, иногда такие, неизвестно зачем…