Опубликовано в журнале Урал, номер 1, 2003
Журнал “Урал”
представляет подборки двух
авторов, занявших призовые места на
турнире поэтов “Естественный
отбор”, состоявшемся 21 сентября в
зале Дома работников искусств.
Екатерина Симонова из Нижнего
Тагила, как победитель турнира,
получила возможность выпустить
авторский сборник в издательстве
“Калан” (ее стихи
заинтересованный читатель найдет в
“Урале” № 9, 11 за 2002 г.).
А сам турнир, собравший на одной
сцене 32 молодых поэта из
Екатеринбурга,
Каменска-Уральского, Нижнего
Тагила и Челябинска, по словам его
организатора и ведущего Василия
Чепелева, имеет все шансы стать
традиционным.
Елена Сунцова
* * *
От приглашений
отбоя нет,
я покупаю томатный сок
и отправляю велосипед
ехать на горы наискосок.
Я забываю, как
назван был
этот журнал из парижа и
ерусалима, летя в пыль,
мельком читая скрижали.
* * *
Беременные долго
не живут.
Они сезон всего лишь плодоносят
и падают подрубленной лозой.
У той лозы засушенные стебли
отрывистый и тонкий издают
свистковый звук — на дудочке
играют
темноволосой девочке вдали.
Родная, незнакомая, прости,
дыханье
перехватывает нежность
к твоим грудям, набитым молоком,
к горбатому литому животу.
К нему печально, верю, прижимался,
поглаживал, и песенки баюкал,
и думал, как назвать меня, о, ты,
мой легкомысленный влюблённый
папа,
а мама подходила к телефону
и спрашивала медленно: алло?
Песенка
Наш папа нас учит
играть на форте,
наш папа нас учит играть на пьяно,
но мы ненавидим играть на пьяно
и очень не любим играть на форте.
Нам подавай
золотую скрипку,
инкрустированную амуром
наших бесед по ночам, папа,
долгих бесед по ночам, папа.
Сладенький дай
барбарисик, папа,
и леденцового нам парфюма
тоже накапай немножко в слёзки,
слёзки о скрипочке той, папа.
Вот бы достать
золотую скрипку,
взять бы смычок невозможно
тонкий —
и в аргентиновую тонгу,
в малое самоа, в гренадины…
Крутится вдоль
дорогой глобус,
дух захватил мой тиран сладкий,
дрожь воцарилась, и хладно пальцам,
что мне поделать со мною, папа.
Выроню я свой
смычок милый,
к сердцу прижму золотую скрипку —
только она и не обманула,
только она напевала тайно —
только со мною по
дальним странам,
индонезийской осенней ночью,
чистой воды голубые волны
будут плескаться у наших окон.
* * *
Мычание моё
неутолимо —
ты рефлектируешь почём зазря
в Берлине уморительно-ленивом,
изводишь прану, проще говоря.
Что прошлое? Одни
развоплощенья.
Что боль? Развоплощения одни.
…Голландские лихие приключенья,
чухонские томительные дни…
Негроидно-дрянная
Азеопа
не только лыжи навостряет вдаль…
Промокшая больная Пенелопа
в мучительной нирване ткёт февраль.
* * *
нам роняет
постепенно
переменчивую мудрость
наслаждения литота
и боярышника смог
разворачиваясь в
мерсе
сон прохладно оттеняет
терракотовую пряность
черепашьим шепотком
леденцовая
девчонка
под шумок ночного сала
нот пунктирчиком напомнит
с топинамбуром взрыхлит
опоясан бугорками
тон мгновения украден
запелёнат артишока
разрушительной четой
Сергей Ивкин
Верлену
Не будет слов. Ни
вереска, ни трав.
Не будет пенья птиц, и звук свирели
Уйдет в небытие. И твой Бертрам
Проснется в заколоченной постели.
И будет глух к
твоим молитвам бог.
И на дорогах суетлива стража.
И боль пронзит от песенки Рэмбо.
Ты будешь пить, не понимая даже
Зачем тебе всё
это: только чтоб,
Сорвав покров с придуманного плена,
Всем воздухом, всем духом, всей
мечтой
Подняться в небо — поразмять
колени.
* * *
Глухой подъезд.
Семнадцатая дверь.
Здесь грязно, Анна. Не снимайте
обувь.
Отсюда ближе к солнцу и траве,
Чем из другого каменного гроба.
Нет, я не груб.
Скорей груба печаль
Да этих труб седые ксилофоны.
Здесь можно до беспамятства
кричать:
Ни радио здесь нет, ни телефона.
И вправду
никудышный кавалер.
Мне самому знакомство наше странно.
О чём мы говорили? Да, Гомер.
Я не читал. Признаюсь честно, Анна.
Сюжет, конечно,
знаю наизусть,
Но это ведь в советском пересказе.
А Мандельштам… так он писал про
грусть.
Кривой репейник в македонской вазе.
Из-за картин к
балкону не пройти.
Курите здесь. Жаль, не составлю
пару.
Мой идол — идол Выбора пути —
Ни дыма не терпел, ни перегара.
А нынче не
расправлена постель.
Я падаю поверх, стряхнув ботинки.
И ничего нет, кроме этих стен,
В которых пятый день идут поминки.
* * *
В такое время
тьма — почти кристалл.
Тускнеет электричество, и свечи
Прильнули к стенам. Жухнет береста,
И каждый взгляд бессонницей
отмечен.
И даже странно
видеть в зеркалах
Свой лик ночной, на прежний не
похожий:
С таким лицом встречает герцог крах
Своей земли. И светится под кожей
Седая смерть:
скуласта, на виски
Ложится тень от одиноких прядок.
В такое время и хоромы — скит,
В котором чтят стоический порядок.
* * *
Не могу
успокоиться —
Все тревожит меня
Городская околица,
Лето третьего дня.
Неоправданно майские
Тополя.
В эти дни
Изумрудною краскою
Раскричались они.
Все должно успокоиться —
Наступает июль.
А небесная конница
Отбывает на юг.
Затянувшейся нотою
Сердце ноет в ночи.
И пустое окно твое…
И пустое окно твое
Закрывают врачи.
* * *
Снег сегодня
слезлив, как попутчик.
Он кружит под случайный вальсок.
Я, как пьяный поручик,
ищу, где получше
Открывается неба кусок.
Снег и звезды смешались в паденьи,
Что в ладони поймал — не пойму.
На меня, как из тени,
выходят растенья
И уходят обратно во тьму.
Снег несется из каждого сквера,
Словно белый казачий разъезд.
Позамерзшая вера,
подзамерзшая скверна,
Блеск колючих мерцающих звезд.
Елена Сунцова — журналист, студентка факультета журналистики Санкт-Петербургского университета. Публиковалась в альманахе “Вавилон”. Живет и работает в Нижнем Тагиле.
Сергей Ивкин — студент кафедры декоративно-прикладного искусства и руководитель литературного объединения РГППУ, педагог первой категории клуба авторской песни “Свезар”. Публиковался в журналах “Юность”, “Уральский следопыт”, альманахах и периодике.