Опубликовано в журнале Урал, номер 9, 2002
Елена Николаевна Придвижкина – с 1960 года живет в Екатеринбурге и считает его своим родным городом. Пенсионерка. Автор двух книг прозы, объединенных общим названием “Повести с Урала”. Повесть “Дом без будущего” была опубликована в “Урале” (№8, 2000 г.)
Великолепный Вано
Город Карпинск небольшой. Здесь каждый знает каждого. Через весь город проходит трамвайная одноколейка. Это главная местная достопримечательность, и с ней связано все привычное поведение горожан, так как вся их жизнь подчинена этому движению, или, еще точнее сказать, перемещению. До трамвая одинаково легко добраться как из центра города, так и с окраины, город делится на равные половины кругом пути.
Рельсы проложены здесь давно и, похоже, надолго. В этом городу повезло, хотя некоторые горожане с этим не согласны, часто эта тема обсуждается, возникают споры и ссоры, порой нешуточные. Городу повезло и в другом, и с этим согласны абсолютно все. Он взрастил свою главную, неповторимую достопримечательность, Вано.
До 18 лет это был простой “тертый калач”, который ничего и никого не боялся. Когда одна мальчишеская половина городка, а иногда и мужицкая, шла стеной на другую, он был в первых ее рядах. Эти кулачные бои, возникавшие время от времени, были такими же традиционными, как и трамвай, шли они по строгим правилам и до первой крови. И вообще, правила чести были в чести у мужской половины горожан. Воровства и разбоя не водилось. Чужаков вылавливали тоже всем миром.
Когда Ванюша появился на пороге военкомата, его весело приветствовали:
— Это наш человек!
Врачи же сказали обратное:
— Не наш!
Они нашли у него очень редкую болезнь, которая в будущем грозила развинтить, расстроить весть его организм. Но это в будущем, а теперь Иван вместе со своими товарищами ходил на занятия по подготовке к армии, а в перемены, развлекая всех, он пел.
Да, он запел! Да так здорово, что у всех даже дух захватывало. Он мог петь голосом Лещенко, а то и голосом Леонтьева:
— Ты меня не забывай…
А то вдруг перед слушателями появлялся Карузо!
Со всего города в их дом понесли пластинки с любимыми голосами и песнями. Сам военком подарил ему отличный граммофон.
Нет, конечно, можно было осилить и современную аппаратуру, но она почему-то Вано не нравилась. Ему нравилось учить песни под пластинку.
— Это другое дело, — говорил он, — можно при этом еще и пританцовывать.
На вечерах в клубе — ни у кого язык не поворачивался назвать его дворцом — после молодежной программы и танцев всегда оставляли час времени, чтобы Вано выполнил заявки горожан. К этому времени в клуб подтягивалось и взрослое население города.
Рассаживались на первые ряды, их молодежь специально не занимала.
Выходил оркестр из молодых ребят, их подобрал военком, по совместительству играя роль руководителя этого оркестра.
Эти ребята проходили службу в местной маленькой военной части, туда и Вано потом пристроили, только чтоб его не огорчать. Очень уж он хотел служить! К тому же там он был под присмотром врача.
Вечером, после танцев, на сцену клуба выходили оркестранты, степенно рассаживались и начинали наигрывать какую-нибудь мелодию. Под нее выходил Вано — щупленький парнишка, кареглазый, улыбчивый и остроумный.
Он шел, пританцовывая, улыбаясь, остря и сообщая о том, чьи заявки он сегодня будет выполнять. Каждую вещь он пел тем голосом, что был когда-то записан на пластинку. Зал молчал, слушатели даже не аплодировали, боялись спугнуть это чудо.
Исполнив все заявки, Вано будничным голосом говорил:
— Это все, что я выучил, — и, извиняясь, разводил руками.
После этого поднимался старейшина города. Старик 89-ти лет. Он шел первым. От помощи отказывался, медленно, еле передвигая ногами, поднимался по правой стороне. Он шел на сцену, подходил к Вано, кланялся ему и по-мужски пожимал руку. Спускался он уже по левой стороне, где его ожидали женщины, которые подхватывали старика, за ним уже спускались другие старики, и так все мужчины, включая молодежь. Эту процедуру проходили и мальчики. Это была церемония прикосновения к руке звезды.
Вано от этой церемонии уставал даже больше, чем от пения. Но правила чести обязывали.
Сначала Вано выходил на сцену в своей домашней одежде, затем в форме солдата, а затем и во все последующие концерты как положено, при полном параде: во фраке, с бабочкой, в рубашке с рюшечками, лакированных туфлях. Рост у него оставался все тот же, но импозантность обязывала, и тогда оркестранты тоже были приодеты.
Форма проведения концерта оставалась все той же. Его только переместили по времени, впереди всех других мероприятий.
Жаркое лето вносило свои коррективы. Тогда уже сценой становился трамвай. При этом использовались грузовые открытые платформы. Там, где была будка водителя, располагался оркестр, Вано, несколько рядов кресел, на другой платформе все остальные. Счастливчиками были те, которые ехали по делам, например, на работу, почетные гости. Кому-то просто везло. Кто не хотел рисковать, устраивался у окон домов, расположенных вдоль пути, находились и такие, что шагали за поездом. Это представление длилось немногим больше часа. Поезд шел без остановок, только очень медленно.
Жители города, словно сговорившись, не рассказывали об этом чуде каждому встречному-поперечному.
Конечно, за пределами городка знали об этой особенной дороге и о чудесном пареньке, но горожане берегли это чудо, боялись его потерять.
Так получилось, я оказался тоже свидетелем театра на трамвае летом позапрошлого года. Меня пригласили осмотреть больного, 32-летнего мужчину с редкой болезнью психоневрологического характера. Пригласил военком города, как своего, поскольку я родился, вырос и ушел в армию из этого города, только не вернулся обратно.
Осматривал я больного у военкома на квартире. Небольшого роста человек, предельно истощенный, походил на куклу-марионетку, которую все время дергают за веревочки. Когда я осмотрел его и он ушел, военком с горечью сказал:
— Не дергается только тогда, когда поет. Но зато после концерта лежит пластом несколько часов.
— Какого концерта?
— Завтра увидите.
Да, я увидел! Для меня не хватило места во втором вагоне, и я остался на путях, а поезд уходил. Вдруг кто-то спрыгнул с платформы. Это был Вано. Он шел вместе со мной и пел. Сначала все растерялись, музыка стихла, Вано задергался. Но вот оркестр снова заиграл, Вано перестал корчиться и опять запел.
Я шел с ним. Мы шли. Он пел. Потом нас понесли, подняли на платформу. Меня на почетное место, его поставили около музыкантов. Позже мне сказали, что это было одно из его последних выступлений.
Игра в бирюльки
Брат редко приходил из школы один, чаще с друзьями. Мать сразу ставила на стол пирожки и чай, присоединялся отец, и Дашка была тут как тут. Потом отец говорил: “Вспомним старину и поиграем в бирюльки”. Деревянную точеную фигурку, “бирюльку”, необходимо достать специальным крючком из кучки других таких же фигурок так, чтобы ни одна не пошевелилась. Побеждала обычно младшая сестренка, ее секрет был прост – она умела зерна бисера собирать. На Дашу смотрели удивленные глаза ребят: “Вот дает, малявка!”
Глаза! Что они могут сказать? Почему она их все еще помнит? Прошли годы. Брат возмужал, у него теперь другие друзья. Они тоже приходят к ним в дом, но сестренку не зовут, весь вечер в комнате брата пьют пиво, курят и поют песни. Странные песни, порой страшные. И все о войне. В это время жизнь в доме затухает. Потом друзья вежливо прощаются и уходят. Мама сразу заходит к брату, выгоняет его в гостиную, начинает в комнате прибирать и проветривать ее. Прибирает, а сама ворчит: “Разве теперь сможешь тут уснуть. Воздух можно ножом резать…”
А брат тем временем сидит в гостиной перед телевизором, и такая тоска в его глазах, что сестре становится страшно. Она подходит к нему, садится рядом на диван, кладет свою курчавую головку на его плечо и молчит, а он гладит ее своей большой рукой, гладит и тоже молчит. Потом вдруг слеза с ресниц падает, и с ней боль сердца, видимо, уходит. Он улыбается сестренке и говорит:
— Ты меня, Дарьюшка, опять успокоила. Как это у тебя получается?
К этому времени мать заканчивает прибирать комнату брата и зовет всех вечерять, это значит — ужинать. Она у них украинка. На следующий день брат становится снова спокойным и милым.
Между ними десять лет разницы. Дарье сейчас одиннадцать лет, а брату двадцать один год. Он был веселым и легкомысленным до того, как попал в армию. Сейчас он задумчив, неразговорчив и упрям. Упрямо грызет гранит науки. С большим трудом сдал экзамены и прошел по конкурсу в институт, ему там очень трудно, но он старается с упорством, какого до армии за ним не наблюдалось. Это было похоже на остервенение. В разговоре с отцом он это так и определял: “Я как в бою: струшу — тогда смерть!”
Мать с отцом жалели брата. Мать подкладывала ему за столом лучший кусочек, и отец не обижался. Даша знала, мама с папой часто о брате говорили, думали, как ему помочь, как смягчить его душу, очень боялись за него. Если не выдержит, то пропадет. Примеров вокруг было много.
Однажды к Даше пришли ее подружки, она стала обучать их вышивке бисером. Девочки сидели вокруг стола в гостиной и вышивали. Мама Даши сидела рядом, штопала белье и тихо напевала. Голос у нее был не сильный, но очень душевный. Пришел брат. Мама засуетилась, но он ее остановил:
— Можно я около вас, женщины, посижу, погреюсь!
Девочки засмеялись, развеселились, а одна из них, самая бойкая на язык, сказала:
— Только не сгорите!
— А я знаю, как тебя зовут! Оксана! Вот так вот. Не больно-то гордись!
И обратился к матери:
— Ты, мама, не беспокойся, я есть не хочу, а вот девочек сейчас срисую.
Он ушел. Вернулся быстро, сел в сторонке, развернул лист бумаги и стал набрасывать их общий портрет. Затем сходил за фотоаппаратом и принялся их щелкать! Угомонившись, взялся опять за рисунок. Мама снова запела. Пела она старинную украинскую песню, протяжную и в то же время звонкую, грустную и веселую одновременно.
С того вечера брат часто стал рисовать. Он с удовольствием составлял рисунки для вышивок девочек. Особенно любил сидеть возле Оксаны. И военные друзья постепенно перестали к нему приходить. Он с ними, конечно, встречался, но где-то в другом месте. Было такое впечатление, что он ожил, он стал чаще смеяться, интересоваться делами семьи, отца, матери и Даши. Он даже стал помогать ей с уроками. Объяснял очень понятно и доходчиво. А однажды он поразил всех еще больше. Принес билеты в цирк и объявил:
— В субботу идем все в цирк. Отговорки не принимаются!
Мать заохала, заахала:
— Что же я надену!?
И вот они сидят за ужином уже после похода в цирк. Довольные и счастливые. Отец и мать словно помолодели, все время друг над другом подшучивают, локотками друг друга подталкивают. Даша с Егором переглядываются и улыбаются. И вдруг Егор стал серьезным и сказал:
— Вот за это я и воевал!
Он ушел к себе и долго курил, не выходя в гостиную. Даша не выдержала и тихонько к нему постучалась:
— Я ухожу спать, а ты мне спокойной ночи не пожелал!
— Я, сестренка, так накурился, что ты и не захочешь, чтобы я тебя на ночь целовал.
— Ну и ладно! Я ушла! Спокойной тебе ночи, брат.
Однажды, ближе к вечеру, он появился дома и весело закричал:
— Дашка, посмотри, кого я тебе привел. Помнишь Димку, которого ты в бирюльки обыграла? Он у нас скоро доктором станет!
Даша вышла и увидела глаза. Да, те самые, которые она забыть никак не могла.
— А что, попробуем, поиграем в бирюльки? – предложил брат.
Но игра почему-то не пошла.
Брат с Димой засели в комнате у брата, а затем и совсем ушли:
— Мама, я буду поздно. Ключи у меня есть!
Глаза! Что они могут сказать! Почему у нее так тревожно на сердце? Даша вернулась к прерванным делам, но все не ладилось. Нитки все время рвались, книжка показалась скучной, а по телевизору гнали какую-то муру. Она легла рано спать, и снился ей всю ночь принц с глазами Димы.
Больше Дима к ним не приходил. А Даша стала думать о том, как ей стать врачом. В своих мечтах она все время была рядом с доктором, у которого глаза Димы.
Когда Даша заканчивала восьмой класс, у отца появилась возможность профессионального роста, но для этого нужно было переехать жить в большой сибирский город. Они уехали: Даша с родителями, брат остался в Екатеринбурге. Через несколько лет Даша вернулась уже одна, получив диплом акушера. Работа в институте Охраны младенчества и материнства ее вполне устраивала.
Брат тем временем женился. Его семья встретила ее гостеприимно, там подрастали племянники, и все свое свободное время она проводила с ними. Вместе с ними она снова знакомилась с городом, музеями, театрами, цирком. Как весело они проводили время! И Дарья Самойловна была вполне счастлива. Особенно эта троица любила цирк. Все представления обязательно посещали.
Сегодня они спешили. У тети Даши дежурство, но им так хотелось погулять! Погода стояла совсем летняя, так иногда бывает на Урале в конце сентября. Бежали на трамвай и столкнулись со спешившим гражданином. Дети крепко держались за тетю, да еще схватились за руки. Поэтому никто не упал, но мужчина оказался прижатым к Даше. Даша не знала, сердиться ей или смеяться, но когда увидела эти глаза, потеряла дар речи.
А он не молчал:
— Вот это да! Я все ждал, когда ты вырастешь! И ты выросла.
Он посмотрел на детей.
— Мы опаздываем! — Дарья радостно засмеялась. — Иногда не грех зайти к своему другу. Он все еще живет по тому же адресу! Привет!
Они ехали в трамвае, им повезло, сидели все вместе у окна, втроем на двойном сидении, дети смотрели в окно, а Дарья улыбалась.
На следующий день у нее было беспокойное дежурство. Дарья Самойловна очень утомилась и, придя домой, сразу же уснула. Разбудил ее телефонный звонок, звонил брат:
— Дашка! Ты что делаешь?
— Сплю.
— Как спишь, еще вечер, всего семь часов! Тут Димка пришел, помнишь, мы учились вместе, в одном классе? Принес шампанское, конфеты. Мы накраыли стол, позвали детей. Он как увидел их, закричал: “Это чьи дети?” — “Мои дети, то есть наши с Оксаной!” Он бросился в прихожую, одевается, а сам хохочет и сквозь смех спрашивает: “Твоя сестра, Даша, она где?” Ну, я сказал ему, где работаешь. Он расцеловал нас всех и детей в том числе и ушел. Странный какой-то, совсем чокнулся человек! Ты что собираешься делать? Может быть, придешь к нам, стол накрыт.
— Нет, братик, у меня вчера сложный случай был, перекушу и пойду в больницу. Спасибо за звонок. Ты меня очень обрадовал!
— Чем?
— Потом поймешь!
Когда в этот вечер Даша пришла в больницу, то увидела Диму, он уже помогал ее сложной больной. Его глаза смотрели на Дарью с восхищением и любовью. Но им еще надо было преодолеть, перепрыгнуть барьер, который возвело между ними время. И они очень хотели, чтобы этот прыжок оказался удачным.