Опубликовано в журнале Урал, номер 7, 2002
Андрей Санников — автор книги стихотворений “Прерафаэлит”, известный тележурналист, лауреат премии Союза журналистов, автор нескольких документальных фильмов (в том числе “Предатели в милицейских погонах”). Живет и работает в Екатеринбурге.
1.
Как бы ангел домой
летает
кровянистый, травяной, деревянный
над обыденными холмами
беловато-томной страны.
Жизнь моя! —
убывай, улыбайся,
как слепые себя не видят,
как слепые сквозь воду пьют.
Хорошо я пожил
ненужным —
обернулась, заулыбалась —
ангел мой — убывай, улыбайся —
ты летаешь, а тени нет.
2.
Как хорошо, когда
в пустых лесах
летает улыбающийся страх,
и под руку, как
Блок и Гумилев,
гуляют мертвецы среди стволов,
цитируют себя и,
например,
про стихотворный говорят размер.
Во вторник страх
мне вот что рассказал —
что книга есть не поезд, а вокзал,
где голос
объявляет в микрофон,
какой состав и на какой перрон.
Как все куда-то
кинутся бежать!
Начнут в дверях толкаться и
визжать!
А выбегут — стоят
в пустом лесу
(держа детей и вещи на весу),
где под руку, как
Блок и Гумилев,
гуляют мертвецы среди стволов.
3.
На рельсах
прорастает шерсть.
За горизонтом ходят пули,
как за стеной. Страница 6
— страница 7. (Перевернули.)
Как бы кивающий
сквозняк
свои разглядывает ногти,
не подымая глаз. Здесь так
так страшно, что позывы к рвоте.
4.
На подоконниках
вода,
вокруг ночные города.
Шахтеры воют из
земли,
как корабли.
Их жены смотрят из
окна
(у каждого своя жена).
Навзрыд, навыкате,
навзрыд
стеклянная звезда горит
из-под сукна.
5.
Остругивая
мыльных птиц,
Сидят подводные татары.
(У них колени, будто фары,
Но жалко, что не видно лиц.)
Полупрозрачные
отары
Стоят стадами стеклотары.
Господь лежит глазами ниц
С клоками ваты из глазниц.
6.
Когда, нагибаясь,
темнеет и мокнет закат,
а ветви деревьев,
как белые локти, лежат
на длинной земле, под которой видны
города,
где мертвые ходят за хлебом и
смотрят сюда —
тогда начинается
чинное горе ночей:
часы на руке — как бы стук по
тарелкам ножей,
шуршание книги — как будто ладонь
о ладонь,
а выключишь лампу — останется
черный огонь,
который
подвинется ближе и смотрит в глаза,
и станут стучать за стеной по стене
образа,
и веретеном этот голос, вращаясь,
поет.
Ты спишь до полудня, заткнув
кулаком себе рот.
7.
Я говорил тебе,
ненужное дыханье:
как будто — ничего, но мука — не
снести,
и как бы — дрожь, как бы — в
полуподвальном храме,
в горсти.
Вот катакомбный
стыд. Вот сон, как древесина.
Глядишь во тьму, как выпь, в белесый
негатив.
Обратна темнота, причина — не
причина,
Простив.
Ты знаешь
(сквозняки гуляют по запястьям),
что смерть, как медсестра, бездетна
и бедна,
Опрятна. Что еще? И пишет синей
пастой
Она.
8.
Вот-вот и темная
зима
протянет руку, обопрется.
Ты застыдишься,
что она
спивается. Вот-вот сопьется.
Перебивается одна.
Не перебьется…