Рассказ
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2002
I
Туман спустился на город пятого августа в восемь. Его присутствие в воздухе никак не стесняло дыхание, хотя выглядел он на удивление плотным и даже имел синеватый оттенок.
Он надвигался слоями; сначала он клубился у самой земли дымкой толщиною в двадцать сантиметров, и люди, проходя по тротуарам, не видели собственных ног. Женщина, проживавшая в доме номер 22 на улице Сен Бракмар, выронила ключ перед еще запертой дверью и не смогла его найти. К ней на помощь поспешили шесть человек, в том числе один младенец; тем временем на землю лег второй слой тумана, ключ нашелся, но младенец пропал — он сбежал неизвестно куда под покровом странного феномена, настолько ему не терпелось бросить бутылочки с питательной смесью и вкусить прелести супружеской жизни. В первой половине утра было потеряно ключей — тысяча триста шестьдесят две штуки, а также четырнадцать собак, отбившихся от хозяев. Рыбаки, устав вглядываться в синеватую мглу, где уже невозможно было различить поплавки, все без исключения сошли с ума и отправились на охоту.
В низинах и в начале уходящих вверх улиц наблюдались сгустки тумана довольно большого объема. Через сливные люки и вентиляционные колодцы он проникал под землю длинными тонкими ручейками и постепенно заполнил тоннели метро, работа которого вскоре оказалась парализована — поезда встали, когда туман добрался до красных огней габаритов; тогда же наступила очередь третьего слоя; наверху люди ходили по колено в белой мгле.
Жители верхних кварталов поначалу смеялись над обитателями районов, расположенных на берегах реки, так как им казалось, что именно они нашли себе правильное место под солнцем; однако через неделю наступило всеобщее примирение — и те и другие совершенно одинаково натыкались на мебель в собственных комнатах; туман добрался теперь до вершины самых высоких строений. Последней скрылась макушка башни, плотно укутанной приливом густой непроглядной тьмы.
II
Овер Латиль очнулся от своего трехсотчасового сна лишь тринадцатого августа; он был с жуткого похмелья и подумал сперва, что ослеп: это вполне могло случиться при том количестве спиртного, которое он выпил, если предположить, что напитки были скверного качества. Вокруг было темно, однако эта темнота не походила на обычные сумерки — он словно смотрел на яркий свет электрической лампы сквозь плотно зажмуренные веки, и тем не менее его глаза были открыты. Неверной рукой он нашарил реостат радиоточки. Радио заработало, и из выпуска новостей ему удалось кое-что узнать.
Не прислушиваясь особо к пространным комментариям диктора, Овер Латиль задумался, поковырялся ногтем указательного пальца в своем пупке и, обнюхав означенный ноготь, пришел к выводу, что ему давно пора принять ванну. Однако главной положительной чертой этого тумана, покрывшего все на свете, подобно пальто Ноя, наброшенного на наготу Ноя, или нищете, охватившей мир бедняков, или вуали богини луны, спрятавшей Карфаген, или горы першинок, засыпавших скрипичные струны, являлось то, что необходимость в ванной, как это он в ту же секунду констатировал, полностью отпадала. Впрочем, туман имел нежный аромат абрикоса, что, по всей видимости, убивало естественные запахи, скопившиеся на плоти. Плюс ко всему звуки в этой странной резонирующей вате приобретали любопытный оттенок, напоминавший звучание сопрано, исходящего из гортани, пробитой рукоятью сохи в результате неудачного падения и замененной на серебряный протез.
Для начала Овер выбросил из головы все свои проблемы и решил действовать, как будто ничего не произошло. Он оделся без особого труда, так как все его вещи оказались на привычных местах, то есть кое-что на стуле, кое-что под кроватью, носки в ботинках, один ботинок в вазе, другой под ночным горшком.
— Бог ты мой, — сказал он себе, — надо же, какой странный туман.
Эта мало отличающаяся оригинальностью фраза спасла его и от желания петь дифирамбы, и от банального воодушевления, и от грусти, и от приступа черной меланхолии, ибо, произнеся эти простые слова, он поместил необычное явление среди вещей, чье существование не вызывает никаких сомнений. Тем не менее, постепенно привыкая к новым условиям, он чувствовал, как настроение его становится все лучше, а сам он смелее — ему даже захотелось поэкспериментировать.
— Зайду-ка я к консьержке, а ширинку застегивать не буду, — сказал Овер. — Вот и посмотрим, настоящий ли это туман или все-таки у меня что-то с глазами.
Собственно, любой француз на его месте подумал бы то же самое в силу особенностей своего склада ума, ставящего под сомнение существование тумана даже при нулевой видимости; разве можно верить всему, что болтают по радио. Они там все недоумки.
— Ну что ж, — объявил Овер, — я его вытащу наружу и так и спущусь.
Он вытащил его наружу и так и спустился. В первый раз в своей жизни он обратил внимание на потрескивание первой ступеньки, легкое покряхивание второй, повизгивание четвертой, похлюпывание седьмой, поскрипывание десятой, посапывание четырнадцатой, поскуливание семнадцатой, почавкивание двадцать второй и пожужживание медных перил с разболтавшимися крепежными гайками.
Кто-то поднимался навстречу, пробираясь вдоль стены. Овер остановился и спросил: “Кто здесь?”
— Лерон, — ответил месье Лерон, он жил в квартире напротив.
— Здравствуйте, — сказал Овер, — я Латиль.
Он протянул руку и, наткнувшись на что-то твердое, с удивлением разжал пальцы. Лерон издал смущенный смешок.
— Прошу прощения, — пояснил он, — в этом тумане чертовски жарко, вот я и подумал, раз никто не видит…
— Вы правы, — ответил Овер.
Его несколько раздражало, что мысль о расстегнутой ширинке пришла одновременно и в голову соседа.
— Что ж, до свидания, — сказал Лерон.
— До свидания, — ответил Овер, украдкой ослабив на три отверстия свой ремень.
Штаны с него тут же свалились, и он швырнул их в лестничный пролет. Этот туман действительно был теплее парного молока, и, если Лерон шлялся, выставив напоказ свое хозяйство, Овер никак не мог оставаться одетым. Все или ничего. Вслед за штанами отправились куртка и рубашка. Ботинки все же он решил оставить. Добравшись до первого этажа, он тихонько постучал в окошечко на двери консьержки.
— Для меня есть почта? — спросил Овер.
— О месье Латиль! — прыснула грузная дама, — вы всегда такой шутник! Ну, проспались наконец? Я не решилась вас разбудить… Если бы вы застали первые дни… этот туман… Все просто посходили с ума. А теперь уже привыкли…
По сильному аромату, докатившемуся до его ноздрей, Овер определил, что консьержка все ближе и ближе.
— Одно неудобство — когда готовишь, — продолжала женщина. — Но вот какая штука, туман будто бы тебя кормит. Верите, я вообще люблю поесть, а тут за три дня стакан воды, кусок хлеба, и сыта.
— Значит, похудеете, — сказал Овер.
Она принялась мурлыкать вперемешку со смешками, похожими на звук, издаваемый мешком орехов, скатывающимся с шестого этажа.
— Пощупайте, месье Овер, я никогда не была настолько в форме. У меня даже подтянулись мои штучки… Пощупайте, пощупайте…
— Но… — он попробовал было возразить.
— Щупайте, — я вам говорю!
Она схватила его руку и положила ее на одну из штучек.
— Удивительно, — констатировал Овер.
— А мне сорок два! Кто теперь может сказать, что мне сорок два!? Таким, как я, туман пошел на пользу.
— Да вы совсем голая! — воскликнул Овер.
— А то вы нет, — ответила она.
“Верно, — подумал Овер, — странная мне все-таки мысль пришла в голову”.
— По радио сказали, — продолжала консьержка, — что в тумане полно капель афроманьяка.
— Да?
Она приблизилась к нему вплотную; Овер чувствовал ее прерывистое дыхание и на какой-то момент ощутил себя абсолютно переделанным этим непонятным туманом.
— Послушайте, мадам Панюш, — взмолился он. — Мы же не животные, в конце концов. Пусть туман содержит афродизьяк, но надо держать себя в руках.
Та только томно простонала в ответ и взяла Овера как раз за самое чувствительное место.
— Мне все равно, — сказал Овер с достоинством, — делайте все сами, я даже пальцем не пошевелю.
— Что ж, — нисколько не смутившись, пролепетала консьержка, — месье Лерон вел себя куда великодушнее. Теперь мне придется делать и свою и вашу работу.
— Послушайте, вы, — возмутился Овер, — я только сегодня проснулся и еще не успел привыкнуть…
— Я вам все покажу, — сказала она.
Дальше произошли вещи, на которые лучше всего набросить пальто мира бедняков, скрывшее нищету Ноя, богиню луны и гору першинок на скрипичных струнах.
Выйдя на улицу, Овер почувствовал прилив энергии. Он прислушался и понял, чего не хватало привычному звуковому окружению: не было шума проезжающих автомобилей. Отовсюду раздавалось множество песен, то здесь, то там слышался радостный смех.
У него зазвенело в ушах, и он осторожно выбрался на середину проезжей части. Его слух еще не приспособился к столь глубокому акустическому горизонту; он даже немного растерялся. Затем он вдруг понял, что думает вслух.
— Боже мой! Туман с афродизьяком!
Как вы, наверное, успели заметить, его мысли мало отличались друг от друга, однако поставьте себя на его место — человек спал в течение одиннадцати дней; после он просыпается в полной тьме, усугубленной странными свойствами, натыкается на толстую дряхлеющую консьержку, вдруг преобразившуюся в Валькирию с точенной грудью или Цирцею, жадную до телесных удовольствий в пещере желаний…
— Черт возьми! — воскликнул Овер, чтобы как можно точнее обозначить свою мысль.
Тут он заметил, что находится на середине улицы. Ему стало страшно; он попятился назад, добрался таким образом до стены какого-то здания и прошел вперед примерно метров сто, ощупывая карниз нижнего этажа. Так он добрался до булочной. Строго соблюдаемые им правила гигиены наводили на мысль о необходимости после всплеска физической активности принять какую-нибудь пищу. Он вошел внутрь, решив взять себе булочку.
Внутри было шумно. По своей природе Овер был человеком без предрассудков, но когда он понял, что хотела булочница от каждого покупателя, а булочник от каждой покупательницы, у него волосы встали дыбом.
— Если я вам даю двухфунтовую булку, — говорила кому-то хозяйка, — это значит, в обмен мне нужен соответствующий формат, черт возьми!
— Но, мадам! — запротестовал остроконечный орган старикашки, в котором Овер узнал месье Кюрпипа, старого шарманщика с набережной. — Но, мадам…
— Вы же играете на ручном органе с трубками! — перебила булочница.
Кюрпип обиделся.
— Я пришлю вам мой ручной орган! — сказал он гордо и направился к выходу, однако натолкнулся на Овера.
От полученного удара у старого шарманщика начался приступ удушья.
— Следующий! — гаркнула булочница.
— Мне бы булочку, — с трудом выдавил Овер, поглаживая живот.
— Четырехфунтовую булку хлеба для месье Латиля, — заорала хозяйка.
— Нет! Нет! — простонал тот. — Совсем маленькую булочку.
— Хам! — сказала булочница.
И мужу:
— Слышь, Люсьен, займись-ка этим; ему это будет хорошим уроком.
От ужаса волосы Овера поднялись дыбом, он развернулся и бросился наутек, со всего маха врезавшись в витрину. Она не поддалась.
Он пошарил вокруг и наконец нашел дверь. В булочной оргия продолжалась вовсю. Подручный хозяина забавлялся с детьми.
— Бляха-муха! — процедил сквозь зубы Овер, выбравшись на середину тротуара. — Если теперь все так, у меня есть право выбора. С такой уродиной, как эта булочница? Простите…
Тут он вспомнил о хлебном магазине, находившимся прямо за мостом. Там работала семнадцатилетняя продавщица; она носила гофрированный фартучек и все время складывала губки в форме сердечка. Может быть, теперь на ней не было больше ничего, кроме фартука…
Широким шагом Овер направился к цели. Несколько раз он упал, споткнувшись о тела слившихся в объятиях мужчин и женщин. Ему некогда было уточнять, в каких позициях они находились, однако в одном случае их по меньшей мере было пять.
— О Рим! Камо грядеши, духом ослабленный! — прошептал он.
Он потер лоб в том месте, где в результате столкновения с витриной вскочила шишка размером с хорошее голубиное яйцо. Его шаг становился все быстрее — что-то подсказывало ему, что надо прибыть в магазин как можно скорее.
Когда по всем расчетам до цели оставалось совсем немного, Овер решил добраться до стены близлежащего строения для большего удобства дальнейшей ориентации в пространстве. Он опознал на ощупь витрину антикварного магазина — по медной бляшке крепления стекла во фрамуге. До хлебного оставалось пройти еще два дома.
Он почти тут же наткнулся на человека, стоявшего к нему спиной. От неожиданности Овер вскрикнул.
— Не толкайтесь, — посоветовал ему грубый голос, — и постарайтесь вытащить из моей задницы свою штуковину, иначе я разобью вам морду!
— Но… я… что вы себе вообразили? — пробурчал Овер.
Он обошел препятствие слева и снова натолкнулся на чью-то спину.
— А ну-ка в очередь, как все! — раздался другой голос, тоже мужской.
Вокруг захохотали.
— Что? — спросил Овер.
— Вы конечно же к Нелли, — констатировал третий голос.
— Ну… да, — ответил Овер.
— Тогда в очередь. Будете шестидесятым.
Овер ничего не ответил. Он был очень расстроен.
Он отправился восвояси, так и не узнав, был ли на ней гофрированный фартук. Он свернул влево, в первый попавшийся переулок. Навстречу шла женщина, и они оба с размаху уселись на тротуар.
— Простите, — сказал Овер.
— Я сама виновата, — ответила она. — Вы шли по правой стороне.
— Позвольте вам помочь подняться, — предложил Овер. — Вы ведь одна, не так ли?
— А вы? Я надеюсь, вы не наброситесь на меня впятером или шестером?
— Вы ведь женщина? — продолжал Овер.
— Посмотрите сами, — ответила та.
Приблизившись вплотную, Овер почувствовал, как прижался своей щекой к ее длинным пышным волосам. Они стояли на коленях лицом к лицу друг к другу.
— Где бы найти укромное местечко? — спросил он.
— На середине улицы, — сказала женщина.
Ощупав края тротуара, они перебрались на проезжую часть.
— Я хочу вас, — сказал Овер.
— А я — вас, — сказала она. — Меня зовут…
— Это не имеет никакого значения, — перебил ее Овер, — я не хочу о вас знать ровным счетом ничего, кроме того, что мне скажут мое тело и руки.
— Что ж, подержите меня…
— На вас конечно же нет никакой одежды, — констатировал он.
— На вас тоже, — ответила она.
Он лег рядом с ней.
— У нас много времени, — сказала женщина, — начните с ног, а дальше поднимайтесь выше и выше…
Овер был потрясен. Он сказал ей об этом.
— Просто вы таким образом сможете все оценить, — пояснила та, — вы же сами говорили, у нас в распоряжении остался лишь один орган чувств — наша кожа. И помните, я больше не боюсь вашего взгляда. Вы теперь обрели полную эротическую свободу. Будем же честными и бесхитростными.
— Хорошо сказали, — отметил Овер.
— Я читаю журнал “Новое Время”, — ответила она. — Начинайте же скорее мое посвящение в тайны плоти.
Именно этим и занялся Овер много раз кряду и различными способами. У нее выявилась явная одаренность в этой области человеческой деятельности, тем более что границы возможного были раздвинуты отсутствием страха, что кто-то неожиданно включит свет. Кроме того, сама эта деятельность никогда не устареет. Овер научил ее двум или трем довольно важным трюкам, а эксперимент с симметричным слиянием двух тел, несколько раз продемонстрированный Овером, сделал их отношения более доверительными.
Началась простая и трогательная жизнь, которой нас учил бог Пан.
III
Тем временем по радио объявили, что ученые наблюдают обратный ход явления. Слой тумана с каждым днем уменьшался.
В связи с надвигавшейся опасностью был созван большой совет. Однако решение нашлось довольно быстро, ибо многогранен гений человеческий: когда развеялись последние остатки тумана, о чем можно было с полной уверенностью судить по показаниям чувствительных приборов, счастливая жизнь не прервалась ни на секунду, так как люди выкололи себе глаза.
Перевод Сергея Корнилова
Сергей Валерьевич Корнилов — учился на факультете иностранных языков Свердловского пединститута. Переводчик, поэт, композитор, аранжировщик. Работает грузчиком.