Опубликовано в журнале Урал, номер 2, 2002
Творческий портрет жизни художника
Что такое на самом деле настоящий портрет художника, которого уже нет, который умер, — как не чистая формула его творчества, верность которой он успел доказать всем тем искусством, что оставил после себя?
Эскиз первый
“Что хотел сказать художник?”
Берясь словесно писать сдвоенный жизнью и судьбой портрет Валерия и Зинаиды Гавриловых, заранее понимаешь, что ничего парадного или лакированно-прилизанного не получится, да и намека на какую-то законченность в нем явно не будет, в лучшем случае выйдут этюды, и то, и те — в суровых тонах. Сейчас уже действительно трудно воссоздать житие этих художников. Апокрифы, одни лишь апокрифы… Воспоминания очевидцев густо припорошены пылью мелких подробностей. Также, впрочем, как и гавриловские, не пощаженные временем пополам с условиями хранения, холсты, или, вернее сказать, холстины — нужно долго оттирать от серого налета, пока не проступят яркость мазка и ясные очертания изображенного. Плохо скатанные в рулоны, покоробленные, с утраченным кое-где красочным слоем, в кракелюрах и облупах, холсты эти, словно грубые рубища снятого с гвоздя пророка, — сплошь усыпаны зримыми символами загадочных, непрочитанных, недопонятых предсказаний… Несусветная (вот какая!) портретная галерея святош и бесов, чад божьих и исчадий ада, страстотерпцев и греховодников, заверченная Валерием Гавриловым в его поэмах фантазма и сказках красок с бешеным азартом медиума, поставившего на кон шаткого стола треснувшую тарелку собственной репутации, мерещится перед зрителем наваждением, которое глупо объяснять только лишь “прущей энергетикой” и “психической неустойчивостью автора”. Каждое Явление Холста народу (подписанного Валерием Гавриловым) всегда эмоционально конфликтно, осмотр превращается в столкновение, в спор того рода — каковы перспективы конца света и есть ли границы в искусстве, но по сути зритель силится найти причину своей внутренней растревоженности и готов списать ее на первое попавшееся что угодно — будь то дисгармония образного ряда или же спекулирование провокационными темами. Извечное “что хотел сказать художник” попахивает откровением подслушанной исповеди. Может быть, поэтому нам не по себе. И хочется отойти в сторонку и закрыть на это глаза. Но картина мира в мире картин Гаврилова неспокойна, как солнце в периоды активности, когда ее не видишь, а чувствуешь. Такое искусство, язви его душу, не ко двору в любом времени, бьющемся ли лбом о трон тирана, протирающем ли колени у банкомата. Холодно выписанные рыла страшил и потоки смачно разлитой крови ловких штукарей, лепил жутиков то же, что пугач в руках мнимого самоубийцы, грозящегося вскрыть вены электробритвой. Нарисованная не понарошку, не эффекта ради, капля крови под терновым венцом, еще не ставшем нимбом, выкатившаяся достоевская слезинка ребенка — сразу расскажут, что такое задевающая за живое подлинность и где самое место бутафорской клюкве.
Эскиз другой
Вне общей очереди
Валерий и Зинаида Гавриловы личности безусловно легендарные, хотя никогда не имевшие широкой известности. Их имена овеяны шершавым поветрием сказания о бедных и много испытавших художниках земли уральской, живших в те далекие (по аналогии с сороковыми-роковыми) душные семидесятые и живописавшие правду об этом времени. Еще они, мол, были заводилами местной богемы, отпетой и отвязной, в самом ее изначальном смысле, с цыганщинкой в повадке, вольными нравами, с “французским” шиком клошарной роскоши и уже тогда “расширявшими сознание”, но не абсентом, а самопальным “коктейлем Джеф”, близким по воздействию к амфетамину. И т.д. При этом непосредственно творчество отдельно от их бытийной истории — как факт искусства и культуры сам по себе — никто толком рассматривать до сих пор не спешит. Довольствуясь прямолинейным измерением, идя на поводу косвенных признаков, сложивших удобную легенду на потеху любителям избитых сюжетцев про гонимых творцов, сбитых в отчаянном полете преждевременной смертью. Сквозь эту призму на волне интереса к подпольному искусству, неофициальному по отношению к соцреализму, их привычно и рассматривают ничтоже сумняшеся, мало вдаваясь собственно в произведения — де, да, было дело, тихо бунтовали, рисовали что-то не так и красиво сгорели в высоких слоях атмосферы, не выдержав давления режима.
Расклад сей зауряден, как заурядна большая часть того местечкового андеграунда и с разной долей умения скопированного, а значит, изначально оскопленного, авангарда по-совейски, который теперь (пожалте, провинциальный нонконформизм в нафталине, соц-арт с бородой анекдота) впору отправлять в краеведческий музей, но никак не в картинную галерею.
Относить Гавриловых к этой прикрывшейся лавочке мастеров шуточки и издевки — пошлая вещь. Ничего сиюминутного и карикатурного в их работах, как говорится, не стояло. Занимать очередь за дешевой славой сегодняшнего дня еще с ночи они никогда не стремились. Оттого в картинах их никто не сдавал бутылок, и вторично пришедшего Господа красномордые дружинники в трезвак не тащили, да и с тяжелой кепкой бедный Ленин в Мавзолее ничем плохим не занимался. Пока многие просто гнали пургу, Гавриловы, с отстраненностью Диогена, выстраивали сложную космогонию, состоящую из общечеловеческих, философских, мифологических и культурных ценностей, не боящихся проверки на вечность, видя в глобальности интимность и, наоборот, иллюстрируя не сюжетное, а духовное содержание Заветов.
Все это мы (автор данных заметок, независимый куратор Елена Соловьева, сын Зинаиды Гавриловой Феликс Смирнов — председатель фонда, носящего их имя, при дружеском участии Екатеринбургского музея изобразительных искусств) и учитывали, и хотели продемонстрировать, когда готовили проект “Лидеры свердловского андеграунда. В. и З. Гавриловы” для показа на 5-м Московском международном художественном салоне, который пройдет во второй половине марта 2002 года в Центральном доме художника.
Эскиз следующий
История одной (будущей) экспозиции
Главное затруднение, с которым мы столкнулись, составляя выставку, — ограниченная площадь, выделенная под проект. Было ясно, что настоящее представление о творчестве Гавриловых дает большой объем их работ, собранных вместе. Тем более впервые мы задумали соединить в одном проекте на равных произведения и Валерия, и Зинаиды. Поскольку (видит Бог) сочетались они браком не только законным, но и творческим. Именно в показе их идейного и художественного диалога и должен быть заключаться смысл экспозиции. Нужно было что-то придумать.
Проблема невозможности выставить работы, поэтапно представляющие различные периоды их творчества, тем не менее не решалась и экспонированием некоего абстрактного “избранного” со средним знаменателем. И тогда мы решили искать выход в построении ассоциативного ряда картин с определенной смысловой перекличкой и драматургической фабулой.
Основой стали полотна Валерия Гаврилова, в которых последовательно развивался преображенный им жанр портрета. На открытие (левая стена) был вынесен “Автопортрет с тюльпаном”, на противоположную правую стену в завершение экспозиции помещен одноформатный и идентичный ему по цветовой гамме “Портрет Зинаиды в красной накидке с бахромой”, с тем чтобы они “глядели” друг на друга. Вслед за “Автопортретом” светлой нотой, однако предвещающей нечто недоброе, зазвучала “Цветочная метаморфоза”, с текущим и вспыхивающим танцем цветов, сквозь который прорывается странный лик, околдовывающий своим слишком пристальным взором. Но вот уже скачет апокалипсический конь с картины “Красный Идеал” с портретом Славы Сомова на алом знамени, скалятся, обнажаясь перед шабашом, бестии, указуя вдаль перстом из “Композиции в розовой гамме”, пока вершится трагичная “Свадьба”. И как последнее предчувствие грядущих passion (страстей) мы видим беззащитный взгляд девочки в белом — “Портрет Ирины Фоменко” и “Портрет Ф. М. Достоевского”, пронзенного горящей стрелой-молнией страшного прозрения. И сходятся тогда на центральной стене на инфернальном рубеже раздираемые страданиями и сомнениями провозвестники “Трех религий” (знаменитая, сделанная аэрографом, картина В. Гаврилова) Христос, Будда и Магомет — с четырьмя хлесткими портретами-посланниками “оттуда” — “Сатана”, “Вампир”, “Ведьма с белыми локонами” и “Ведьма с ореолом”. И вот уже замерший от того, что узрел, художник, оторопевший от того, что содеял, быть может, в своем кошмарном сне снимает с лица личину (“Двуличная композиция”), мелькают, подсмеиваясь над его наивностью, “Четыре зеленые химеры”. А затем случается неизбежное “Распятие”.
Появляющаяся на этом месте графика Зинаиды Гавриловой (чьи изобразительные работы, как пуповиной, связаны с ее поэзией, в конечном итоге со словом) выступает в каком-то роде искупительной паузой, женской молитвой, где главным для художника является счастье и одновременно проклятие чадородия. Памятуя и ставя памятники. Графический цикл воображаемых монументов — “Памятник эмбриона”, “Памятник неразделенной любви”, “Родить или убить?..” — развивает в принципе тему библейскую, отсюда ведется основной отсчет грехопадения и в то же время (если родить) выдается единственный шанс замолить эту вину. Такова “Жертва осознания”. И не для мук ли одних рождаем “Мы…” (уходящий за обрез двойной портрет), пытаясь вырваться из клеток, детей наших — “Инвалид мировых войн”, “Самоубийца”, “Пытка”, “Завтрак людоеда”, “Исполнение приговора”. И когда происходит “Эпопея вторжения”, теряется “Равновесие мира”, и “Одурение… от самой себя”, и впереди “Путешествие в мир теней”, и только вроде бы “Попытка к взлету”, а ты уже “Оттолкнутый” и “Падающий с земли Икар”, “Помогите!!!”, но только “Ветер над пропастью”. И снова “Полет в поисках самой себя”.
Финальным же аккордом экспозиции послужили гавриловская “Даная”, лежащая среди прокопченных лесов, полей и рек уставшая женщина-мать, и единственный не портрет “Пейзаж Ильинки”, деревеньки-родины под Новокузнецком.
И еще один эскиз (беглый)
Адресуется тем, кто “что-то слыхал” о Гавриловых
Немного биографии, непременно упоминаемых известных и не очень фактов, в общем то, что надо знать о них, а вы хотели, но боялись спросить.
Валерий и Зинаида Гавриловы поженились в июле 1974 года и после этого прожили вместе 8 лет, до смерти Валерия, последовавшей в сентябре 1982 года, на следующий день после того как ему исполнилось 34 года. Зинаида умерла в феврале 1993 года в возрасте пятидесяти лет.
Отец Валерия был заслуженным учителем, питавшим надежды на то, что сын станет большим художником. Он так и не смог простить ему увлечения “модернизмом”. Об их непростых взаимоотношениях красноречиво говорит “Портрет отца с бюстом Ленина”, выполненный в нарочито реалистической манере. Валерий Гаврилов приехал в Свердловск для учебы в художественном училище да так и остался здесь. Дважды безуспешно поступал в Питере в Академию художеств. По-настоящему “легализоваться” как публичный художник не пытался, единственным исключением была пара картин “про Чили”. Писал сочинения философского характера, такие, как, например, “Манифест бесцельности”, “Слова от крови”, “Магия человечьего томления” и другие. Зарабатывал на жизнь росписью интерьеров и резьбой парковой деревянной скульптуры, все это к настоящему времени практически утрачено. Был необычайно плодовит — более трехсот одних только живописных картин. Иногда писал прямо на клеенках и чуть ли не зубной пастой. При жизни о нем режиссером Виктором Буяновым был снят полулюбительский фильм “Художник Гаврилов”.
Зинаида рано осиротела, воспитывалась у приемных родителей. Имела шестерых детей (троих от брака с Гавриловым). Работала официанткой в вагоне-ресторане. Ее художественное творчество в основном ограничивается графикой. Наиболее полно дарование Зинаиды раскрылось в поэзии, именовала себя “З. Поэт”. Смело экспериментировала с языком. Крупные произведения и циклы стихов — “Бальзам для Бальзака”, “Осенняя христолизация”, “Пороки пророка”, “Рапсодия великого распада”, “Ожоги одиночества”. Редактировала самиздатовские журналы “Шизотрон” и “Русалия”. Незадолго до смерти закончила эпистолярный роман стихотворных писем к друзьям “Миф” (3333 страницы). По месту жительства Гавриловых, Горького, 22, существовал своеобразный художественный “салон”, объединявший многих представителей тогдашнего андеграунда. Здесь частенько устраивались хэппенинги. К сожалению, значительных деятелей искусств “Круг Гавриловых” почти не дал. О творчестве Зинаиды Гавриловой пока можно судить по сборнику “Избранное” (Екатеринбург, 2000).
В ограде
стоит ограда,
и я ничему не рада.
В нашем доме покойник,
и луна неспокойна.
Под окнами мечется,
тускло светится
на табличке дата,
когда пришел и ушел обратно…
Поставим здесь многоточие, с упованием на то, что из набросков и эскизов когда-нибудь составится полная картина.