Опубликовано в журнале Урал, номер 12, 2002
Наталья Решетникова — театровед, сотрудник Уральского отделения Союза кинематографистов, автор статей и рецензий, опубликованных в журналах “Урал”, “Петербургский театральный журнал” и периодических изданиях.
Отрицание отрицания
По “горячим
следам” ХIII фестиваля
документального кино “Россия”
Я начинаю писать эти заметки 8 октября.
Всего пару дней назад Екатеринбург распрощался с фестивалем. Сиротливо опустел и затих Дом кино, где в течение 5 дней проходила основная часть фестивальной жизни. Разошлись по домам зрители, что неизменно до отказа заполняли зал, терпели нередко неудобства, сидя на ступенях или выстаивая часами на ногах в упорном желании увидеть все своими глазами. Поезда и самолеты умчали в разные стороны — “от Москвы до самых до окраин”, от Берлина до Хельсинки, Минска и Киева — больше шести десятков его гостей и участников.
Но и уехавшие кинематографисты, и все мы, оставшиеся в Екатеринбурге — зрители, документалисты-свердловчане и организаторы фестиваля “Россия” — еще живем остро пережитыми в эти несколько октябрьских дней эмоциями, что бурно рождались в зрительном зале, на обсуждениях фильмов и в непосредственном общении друг с другом.
Пока не возникло еще дистанции, необходимой для того, чтобы они улеглись. Но есть другое — свежесть впечатлений и ощущение участия в по-настоящему значимом событии (а это порой преимущество). Без притязаний на полноту освещения попытаюсь поделиться ими по праву давнего поклонника документального кино, которому в последние годы посчастливилось узнать фестиваль “Россия” изнутри и иметь возможность, пусть в малой степени, практически содействовать его работе.
Напомним, что это крупнейший форум отечественного документального кино с историей в 14 лет. Фестиваль “Россия” имеет постоянную прописку: он ежегодно проводится в Екатеринбурге. Он один их немногих, который пользуется финансовой и организационной поддержкой государства и Союза кинематографистов России. У фестиваля есть свои президент и генеральный директор — кинематографисты Клим Лаврентьев (Москва) и Георгий Негашев (Екатеринбург).
“Россия” — это фестиваль–конкурс. Здесь работает жюри и вручаются награды и призы. Помимо официальных призов жюри здесь изначально учреждена и одна из самых неформальных и, возможно, дорогих наград — приз зрительских симпатий. А с прошлого, 2001 года, после смерти выдающегося документалиста Леонида Гуревича, на фестивале “Россия” стал вручаться приз его имени за сценарное мастерство. Кроме того, существуют награды общественных организаций, Свердловской киностудии и Уральского отделения Союза кинематографистов.
Фестиваль документалистов в Екатеринбурге можно назвать “рабочим”, поскольку после каждого дня просмотра большой зал Дома кино традиционно превращается в пресс-клуб, где только что увиденные фильмы “на равных” обсуждают профессионалы — критики, сами документалисты и зрители. А Фонд неигрового кино и студенческий актив факультета журналистики УрГУ оперативно выпускают ежедневные информационные бюллетени о ходе фестиваля.
Только что прошедший ХIII фестиваль вернул себе прежнее время проведения (не декабрь, а начало октября) и отказался от определения “неигровое кино”, вернувшись к простому, без частицы не названию — фестиваль “документального кино”.
Очерчу содержательные контуры нынешнего кинофестиваля.
Прежде всего — это 40 фильмов конкурсной программы. Кроме того — информационная программа “Кинолетопись России. Антология документального кино ХХ столетия”, которую по традиции представлял московский киновед Андрей Шемякин. Нынче темой антологии стал “Спорт глазами кино”.
Российский Госархив кинофотодокументов и Архив Госфильмофонда предоставили для этого редчайшие киноматериалы. Зрители имели возможность увидеть около тридцати уникальных фильмов, начиная с 1907 года и до восьмидесятых годов прошедшего столетия. Ретроспективу своих спортивных фильмов представлял известный московский кинорежиссер, мастер спортивной тематики Владимир Коновалов.
В программу фестиваля был включен также киноальманах “Поколение 2001. Молодые о молодых”. Главная цель альманаха, что выпускается уже три года и второй раз принимает участие в фестивале “Россия”, — попытка создать на экране коллективный портрет современной молодежи. Сюрпризом и подарком для участников фестиваля и интеллигенции города стал показ фильма Глеба Панфилова “Романовы. Венценосная семья”. Организаторы воспользовались тем, что его автор и наш земляк волею судьбы оказался нынче председателем жюри.
Из перечисленного понятно, что увидеть все было практически невозможно.
Так что вынужденно оставим за скобками важные, но все же сопутствующие части фестиваля ради попытки увидеть главное: что и как отразило сегодняшнее зеркало документального экрана в представленных на конкурс фильмах.
Рядом с признанными мэтрами документалистики Юрием Шиллером и Владимиром Эйснером из Новосибирска; бывшим свердловчанином, а ныне москвичом Сергеем Мирошниченко; Алексеем Погребным (Киров); Владимиром Олендером (Киев); наряду с многоопытными, признанными в стране и за рубежом Андреем Осиповым, Ириной Уральской и Борисом Караджевым, Евгением Голынкиным и Мариной Разбежкиной из Москвы; пермяком Павлом Печенкиным и свердловчанами Сергеем Дерюшевым и Аркадием Морозовым; питерцами Сергеем Цихановичем и Дмитрием Сидоровым; Яниной Лапинскайте из Вильнюса; Виктором Аслюком из Минска; Юрием Терещенко из Киева — соревновались молодые по преимуществу режиссеры, у которых в творческом багаже пока по 2—3 фильма. Это Ивар Звиедрис из Латвии; Алексей Федорченко (Екатеринбург); Андрей Зайцев, Марат Магамбетов, Евгений Григорьев, Виктор Невежин и Олег Рыбаков (Москва); Сергей Карандашов (Санкт-Петербург).
И, конечно, в конкурсную программу вошли дебюты. Свои первые работы показали Людмила Пермякова из Кирова (“Моя такая доля”), Алексей Романов из Перми (“Горланова, или Дом со всеми неудобствами”) и Алексей Сутормин из Москвы (“Иллюзия”.)
Известный же и блестящий оператор Ирина Уральская дебютировала на фестивале в качестве режиссера фильма “1000 size=»2″>о”.
И все они — опытные, увешанные регалиями и наградами, и только начинающие; зрелые и молодые — участвовали в конкурсе на равных, без скидок на чины и прежние заслуги. Экран стирал иные различия, кроме профессиональных, и предъявлял ко всем общий счет, где имели значение лишь уровень правды, мера таланта и сердца, вложенные в документальное кино.
Понимая условность рубрик и градаций по тематическому или иному признаку, все же попытаюсь как-то организовать увиденное и отметить очевидное. В фестивальной программе, как это было всегда, нашли отражение как “вечные”, так и сиюминутные темы и проблемы человека и социума. Но акценты, доминирующее настроение и интонация, как и способ отражения их на экране, как мне показалось, несколько изменились.
При всем тематическом многообразии и несхожести авторских почерков и позиций большинство фильмов и их создателей объединял, как мне кажется, общий знаменатель, в котором присутствовали как минимум два “Л” — личность и любовь.
В фестивальном калейдоскопе, показалось, меньше было фильмов, которые документально и натуралистично отражали бы фронтовые будни наших локальных войн; картин открытого публицистического пафоса; фильмов на темы политические или религиозные. Поубавилось фильмов т.н. “деревенской” тематики. Точнее, многое из этого присутствовало, но, похоже, несколько менялся ракурс раскрытия: через человека, его конкретную судьбу и раздумья. Именно Человек, та самая “единица”, которая, по Маяковскому и по нашей извечной российской судьбе, всегда — “ноль, вздор”, наконец становилась главной и самоценной, была объектом пристального исследования художников.
Документалисты представили нам множество Лиц и Личностей в их реальном жизненном объеме, причем без лишнего пафоса или лака. На экране — люди, взыскующие правды, веры и достойной жизни. В них происходит мучительный порой процесс обретения себя и открытия забытых или исковерканных многовековой ложью и невежеством истин. Камера создателей фильмов смотрит на них с интересом, уважением и любовью. Они становятся нашими собеседниками.
В этом — секрет такого огромного зрительского интереса и доверия именно к документальному кино. Оно дает людям опору, надежду, вписывая их в общее поле Истории, Времени, Родины, Культуры, Судьбы.
Внимание к конкретному человеку всегда было сильной стороной российских художников, но, как мне показалось, последний фестиваль продемонстрировал это как доминирующую тенденцию.
Сергей Мирошниченко снял фильм “Жить не по лжи” о нашем современнике и соотечественнике, выдающемся русском мыслителе и писателе Александре Исаевиче Солженицыне. Убежденность, основанная на глубочайшем знании истории собственных страны и народа; личная судьба прошедшего все испытания советским Гулагом и все же вернувшегося на Родину человека увлекала именно возможностью услышать его живое слово, чистейшую и богатую русскую речь, заглянуть в умные глаза. И простое солженицинское “жить с открытыми глазами”и “жить не по лжи”, вынесенное в заглавие фильма, или его: “Пусть зло будет в мире, но не через меня” — звучали в устах писателя убедительнее и сильнее десятков иных пропагандистских речей и лозунгов.
При том что фильм не отмечен изысками режиссерских или операторских находок, здесь есть иная — и именно личностная — доминанта. В центре — огромного масштаба и мощи фигура художника и гражданина, в чьем слове, как в слове Учителя или Пастыря, мы все нуждаемся. По признанию С. Мирошниченко, для него Солженицын — одна из ключевых фигур, повлиявших на его собственное мировоззрение.
Веры и опоры же ищут, напряженно размышляя и делая реальные добрые дела, герои фильма-саги “Одинокий рай” режиссера Валерия Тимощенко из Краснодара, и деревенские жители — любимые “объекты” новосибирца Юрия Шиллера в его новом фильме “Живи и радуйся”.
Один из двух главных персонажей последней картины строит на свои деньги храм в деревне, объединяя этим созиданием мальчишек. А больше, пожалуй, восстанавливает порушенный храм веры внутри себя. Он рассудителен, порой назидателен, но его собственная история далека от святости: избыл и суму и тюрьму и теперь хочет собственным посильным трудом изменить мир вокруг и внутри себя. О желании жить не по лжи говорит и этот простой деревенский человек. А другой герой фильма — жизнелюб, “артист”, ежедневно играет на улице на аккордеоне и радует односельчан музыкой, чтобы легче жилось и работалось. Он прост, грешен и добр. Не очень броский, но светлый фильм Ю. Шиллера — об умении делать малые конкретные дела, видеть красоту мира вокруг и в человеке, быть свободным; и о науке радоваться этому. Парящий в свободном полете орел — совпавший и запоминающийся визуальный рефрен обоих фильмов.
В своем новом фильме “Два сына Язили Калимовой. Уинская мелодрама” режиссер Павел Печенкин рассказал на экране историю, произошедшую с татарской семьей, что живет в Пермской области. В роддоме пьяная санитарка перепутала детей. Так в русской семье стали воспитывать черненького мальчика, назвав его Андреем, а в татарской — беленького и голубоглазого по имени Дамир. Героиня фильма догадывалась о случившемся, а через несколько лет была уверена в произошедшем, но менять детей не стала: “Не собачонка ведь это”, — говорит она.
Обе семьи воспитывали мальчиков как своих. Они росли с другими братьями и сестрами, с любящими бабушками и тетями. Воспитывались в любви к земле, труду и близким.
И только через 20 лет Язиля посчитала возможным открыть правду: дети стали уже достаточно взрослыми, и травма была бы не такой острой, — полагала она. Фильм — драматическая и, одновременно, лирическая повесть о происходящем после раскрытия тайны со всеми участниками этой невероятной и совсем нелегкой истории.
И все же эта простая женщина и мать нашла для всех необходимые слова. Ее житейская мудрость и сердечность позволили смягчить удар и объяснить каждому незыблемые для нее самой истины. “Мы все свои. Мы вас очень любим. У вас теперь просто большая семья. Вы счастливые: у вас есть две мамы, два отца, большая родня”, — объясняет она сыновьям.
Происходящее в душе каждого увидено внимательным и сочувствующим взглядом создателей фильма. А сама эта история выводит национальную проблему на интернациональный, общечеловеческий уровень: любовь к своей земле, родительские чувства, сострадание не имеют национальной окраски. Все мы в каком-то смысле дети одной матери — не назидательно, а на уровне живых и осязаемых конкретных человеческих судеб убеждает фильм. Помню, что мы, зрители, выходили после его просмотра с просветленными и улыбающимися лицами.
Успешный дебютант прошлогоднего фестиваля “Россия” с фильмом “Леха on-line” свердловчанин Евгений Григорьев вместе со своим оператором Артемом Анисимовым снял маленький, 13-минутный и совсем, кажется, незамысловатый по содержанию и художественной форме фильм “Московские каникулы”.
В российскую столицу на каникулы привезли из Чечни несколько ребятишек 10—13 лет. Это фрагменты коротеньких диалогов с ними, когда создатели фильма задают им совсем простые вопросы. Портреты детей, неторопливо запечатленных камерой.
Ребята гуляют по Красной площади. Заглядывают в витрины магазинов, засматриваются на невероятное обилие огней рекламы, как пришельцы с другой планеты. Они говорят о своих впечатлениях и мечтах, о том, как видится им будущая их взрослая жизнь. “Хочу быть гинекологом и лечить детей”, — говорит одна девочка, вызывая улыбку. А через три дня дети возвратятся в Грозный.
“Вы счастливые”, “Спасибо вам” — звучит на прощанье из их уст так пронзительно, что хочется сказать в ответ: “Простите нас”. Рассказ о войне без единого военного кадра — только через глаза, снятые крупным планом. Они невероятно чисты, широко и доверчиво открыты. Как чисты и абсолютно нормальны не озлобленные детские лица. Так абсолютен в ребенке настрой на жизнь и на будущее. А есть ли оно у них? — задаешь себе при этом, с тревогой и стыдом, вопрос.
Думаю, это знаково и значимо, что такой силы и теплоты, такого острого чувства гражданской и личной ответственности фильм сняли совсем молодые кинематографисты, озабоченные сегодня будущим детей, а значит, будущим вообще. Как важным с точки зрения этики и культуры кажется и то, что они посвятили этот фильм памяти своего учителя, недавно ушедшего из жизни талантливого документалиста Андрея Анчугова.
И тут же — живой след другой войны, Второй мировой. Ужас холокоста на примере фантастической по трагизму судьбы одного незаметного еврейского мальчика. В момент съемок фильма это уже старый и смертельно больной человек. Героя фильма “Давид” нашли в Пермской области екатеринбургские кинематографисты — режиссер Алексей Федорченко, сценарист Леонид Порохня и оператор Всеволод Киреев. Этот фильм тоже аскетичен по форме. Монолог и крупный план героя — лицо изможденного, худого, с огромными глазами человека, словно говорящего с нами “оттуда”, с того уже света (вскоре после съемок его действительно не стало, он умер от рака); вкрапления фрагментов редкой отечественной и зарубежной кинохроники о жизни еврейских местечек, погромах и опытах, проводимых нацистами над детьми, что испытал в прямом значении на собственной шкуре Давид. И еще финальные титры, скупо завершившие вехи этой невероятной судьбы.
Без надрыва и всхлипов, просто, бытово и оттого по-настоящему страшно звучит этот документальный рассказ. Внимание зрителей удерживается перипетиями подлинной человеческой истории, событий которой хватило бы на несколько судеб и жизней.
Над Давидом, кажется, ставили опыты целые государственные системы — от фашистской до советской. А еще Англия и Франция, Испания и Греция, ибо, как песчинку по Аравийской пустыне, носила его жизнь по свету. Имя Давид ассоциируется обычно с мощным богом-героем, воспетым в живописи и скульптуре (“Давид” Микеланджело, например). Здесь же — контрастом — носящий это имя слабый и хрупкий человек, реально выстоявший в абсолютно невозможных для жизни условиях.
В длинной фестивальной ленте иные фильмы остались в памяти порой несколькими кадрами либо содержательной паузой, показавшимся важным высказыванием, изобретательным режиссерским ходом или талантливым художественным образом.
В коротенькой 12-минутной картине “Дар” молодого режиссера Сергея Карандашова, ученика Алексея Германа, в память врезался такой, например, эпизод. Старый, согбенный человек, что всю жизнь изучает творчество Блока (скорее, живет им, слышит всюду и в себе его трагический голос), проводит экскурсию по Петербургу для нескольких довольно молодых людей. Стоя у дома поэта с непокрытой головой, волнуясь, он рассказывает, как отсюда выносили гроб с телом Блока. И вдруг замечает, что экскурсанты, отстав, ведут свои разговоры, посмеиваясь и отвлекаясь.
В какой-то момент старик останавливается, долго и обреченно смотрит на эту группу и, не дождавшись, замолкает. Надевает кепку, предлагает: “Следуйте, пожалуйста, за мной” — и в одиночестве трогается дальше. Так лаконично была проявлена и выражена сегодняшняя устрашающая дистанция между культурой и бескультурьем.
Запомнился мне также практически бессловесный фильм “Иллюзия” — дебют в кино выпускника ВГИКа Алексея Сутормина. Группа молодых мужчин со всем риском работы скалолазов, часто по ночам, монтирует на фасадах московских высоток огромные рекламные полотнища. Их работа реально опасна. Впечатляющи съемки ночного города, соскальзывающих на обледеневших крышах ног, висящих в невероятных позах работающих сильных молодых людей.
И — в итоге — торжеством победы и подмены — под музыку гуляющего города — глянцевые лики рекламных див, воспевающих атрибуты и прелесть благополучной жизни. Небольшая, но о многом говорящая зарисовка о реалиях нашей жизни, подмеченных внимательным режиссерским взглядом.
Как никогда много было в фестивальной программе фильмов о кино и его создателях — документалистах: свои о своих. Вероятно, это примета высокого самосознания кинематографистов, понимания ими особой важности и ответственности своего труда. А еще — дань уважения и благодарной памяти своим собратьям по профессии.
Таким был фильм “Скворец”, созданный друзьями-кинематографистами о недавно и рано ушедшем из жизни талантливом петербургском операторе Сергее Скворцове. Режиссер Борис Караджев попытался воссоздать на экране неповторимость операторского почерка и мыслей этого молодого художника, что рождало ощущение невосполнимой потери для документального кинематографа и искусства вообще.
Десятиминутный фильм украинского режиссера Юрия Терещенко “Любовь небесная” прозвучал как реквием и, одновременно, как гимн любви и верности. Это наблюдение за сбором и трудной дорогой до кладбища маленькой слабой старушки, вдовы актера театра и кино Петра Масохи. Ее почти “про себя” бормотанье — непрерываемый и привычный разговор с покойным мужем. Ибо любящим людям и в разных мирах невозможно жить друг без друга. Грустна и нежна была интонация этого коротенького фильма.
“Взгляды. Феноменология” питерского режиссера Дмитрия Сидорова — обстоятельное, пытливое и любопытное исследование-раздумье: на кого смотрит камера и кто смотрит в камеру. Фильм глубокого содержания и с закадровым текстом отличного литературного качества
“Дзига и его братья” Евгения Цымбала — интереснейший кинорассказ о трех братьев Кауфман, каждый из которых имел свою уникальную человеческую и кинематографическую судьбу. Об их — родственных и творческих — разрывах и связях.
В обоих этих фильмах использовано большое количество уникальных архивных материалов, что выводит эти рассказы на уровень совсем не частных историй.
О своих старших собратьях-документалистах Иваре Селецкисе, Герце Франке, Юрисе Подниексе, но прежде всего об Арнольде Плаудисе, о человеческом и творческом своеобразии этих людей снял фильм “С кукушкой в голове” молодой литовский режиссер и оператор Ивар Звиедрис. Снял с уважением, любовью, юмором и в определенной творческой полемике.
Самым значительным в этом ряду показался мне полнометражный фильм известного украинского режиссера Виктора Олендера “Пассажиры из прошлого столетия”. Не случайно зрительный зал долго стоя аплодировал этому фильму и его создателю.
Герой — старейший украинский кинодокументалист Израиль Гольдштейн. Огромный временной отрезок он прожил, отражая через объектив кинокамеры самые значимые события жизни нашей страны. Сегодня это одинокий человек. В жизни — совсем не героическая личность, человек, коему ведомы и страх, и компромиссы. Но он необычайно умен, наблюдателен и честен перед собой и перед нами. Он рассказывает “от первого лица” о сращенности собственной судьбы с судьбой государства. Обо всех перипетиях, секретах, фальши и пафосе, вере и безверии. О том, что нередко оставалось “за кадром”. О судьбах документалистов в разные исторические эпохи.
Седой, с выразительной внешностью, огромными глазами, согнутый возрастом знаменитый оператор медленно бредет по современному Киеву; присаживается на остановках и привычно всматривается в так изменившуюся сегодня жизнь, слушает ее новую музыку. Вспоминает. Размышляет. Сравнивает.
А еще он показан в своей обыденной обстановке — в осиротевшей после смерти любимой жены Сонечки квартире. Привычно ведет свое одинокое хозяйство, переключает кнопки телевизионных каналов, забитых рекламой и сериалами. По привычке же заводит будильник — настрой “на завтра”, а значит, на жизнь (а еще это движение очень напоминает движение оператора, который подобным образом многие годы заводил старенькую кинокамеру) — щемящие и такие человечные ноты этого полифоничного фильма. В нем заложен огромный объем информации, проблем вчерашней и сегодняшней жизни. Его интонация исповедальна, а внутренний ритм упруг и эмоционален.
Невозможно было не заметить, что в фестивальную программу попало немало фильмов, героинями которых оказались женщины со своей традиционно нелегкой “женской долей”. Помню черно-белый, очень выразительный с точки зрения изобразительного ряда и совсем не прямолинейный фильм “Просто жизнь” тонкого психолога, режиссера из Москвы Марины Разбежкиной и талантливого оператора Ирины Уральской.
Работает на селе приемщицей на складе, куда свозят скатанное в валки сено, Шура. Женщина не юная, сильная, серьезная, даже несколько насупленная, хотя и миловидная. И ничего, кроме ватника да высоких грубых сапог, похоже, ей носить не приходится. Она идет ежедневно разбитыми вдрызг дорогами на работу. Ветер рвет зонт из ее рук. Осень.
Сидя под навесом в привычном ожидании следующего трактора или машины, она разговаривает сама с собой — а с кем еще? И постоянно напевает любимые песенные и танцевальные мелодии. На стенах — фотографии любимых красавиц киноактрис. Привычно же просматривает газеты с брачными объявлениями и гороскопами. Ехидно и смешно комментирует их. По всему видно, она женщина остроумная, мечтательная, но с характером. “Разборчивая я”, — говорит она о себе.
О том, что и выбор-то у нее невелик, становится понятным по нескольким ироничным и узнаваемым кадрам: выписывающие кренделя колеса трактора или все срывающаяся попытка захватить железной “кошкой” охапку сена красноречивы — мужики пьют.
Режиссер уловила замечательный момент, когда Шура, оставшись одна, начинает танцевать танго, да так ловко, что понятно: делает она это часто и… сама с собой. Фильм и заканчивается этим кадром: кружащаяся в танце женская фигура в ватнике и резиновых сапогах в проеме двери, за которой огромный и — одинокий простор.
У фильмов Людмилы Пермяковой “Моя такая доля” и “Извините, что живу” Алексея Погребного много общего, несмотря на то, что первый фильм снят дебютанткой, а второй — опытным мастером. Оба автора из Кирова. Оба фильма сняты на объединении “Вятка-телефильм”, и оба тоже о женских судьбах.
Причем героини — и народная певица Любовь Острецова, и ставшая инвалидом Вера Казакова — редкой силы характера и мужества женщины. Обе живут в деревне. Обеих судьба била и ломала, гнула и испытывала без жалости. Одну — смертью детей, проблемами воспитания приемных ребятишек. Другую — всем, что связано с положением тяжело больного человека, которому гораздо больше “нельзя”, чем “можно”. И обе нашли спасение и опору в связи с землей, работе на ней, а еще — в музыке и творчестве.
Любовь Острецова (“Моя такая доля”) с детства мечтала быть артисткой, но музыку по-настоящему “услышала и увидела”, по ее словам, уже в зрелом возрасте и в момент одного из самых страшных испытаний, посланных судьбой. Именно тогда вдруг запела и выплакалась наконец. И началась для нее другая жизнь — с поездками и выступлениями, но по-прежнему неразрывно связанная с родной землей. Она — ее естественная часть. Обилие натурных съемок и песенных мелодий в исполнении героини фильма подтверждает это.
“Я как чукча, — с улыбкой говорит певица, — что вижу, о том пою”. И хорошо поет, как смогли убедиться участники фестиваля, потому что героиня фильма приехала в Екатеринбург на премьеру, чтобы поддержать начинающего режиссера.
И все же фильмы и их героини разнятся. Их судьбы и характеры абсолютно неповторимы. Как неповторимы мастерство и авторский почерк снявших эти фильмы режиссеров. При этом Людмила Пермякова свое мастерство еще только обретает, испытывая пока несомненное влияние более опытных коллег. А вот Алексей Погребной со своим оператором Владимиром Условым демонстрируют в фильме “Извините, что живу” почерк истинных художников. Фильм по-настоящему красив. Он словно пропитан знакомыми с детства запахами и звуками. Кажется, камера втягивает вас внутрь деревенского дома с его особым миром, созданным Верой. Деревенский уклад здесь сплавлен с бытом человека культуры. Тут множество книг, непрерывно звучит музыка — то с пластинок старенького проигрывателя, то романсы в исполнении самой Веры. Звук швейной машинки сменяется стрекотанием машинки письменной — Вера изучает иностранные языки и вятский фольклор, сочиняет. Практически весь фильм — это ее монолог.
Его произносит женщина с прекрасной речью, умная, остро чувствующая, ироничная, гордая, знающая себе цену, но и беспощадная к себе.
Ее характер совсем не прост: а иначе как бы она выстояла в долгом одиночестве, в борьбе за свою жизнь и жизнь рожденного вопреки запретам ребенка? В сражениях с чиновниками за право поселиться на куске земли, где предки трудились? По их плану на том месте был нужен карьер, а не деревня. И они отключили свет и воду, да и дорог не было. А Вера отстояла дорогую сердцу пядь земли, доказав, что иное будет “экологическим преступлением”. А потом вместе с мужем засадила землю сосенками. Там сейчас маслята растут.
И опять о совпадении: оба фильма откровенно и поэтически показали потрясающую женскую силу, ее созидательное и творческое начало. Даже если все в мире — против, женщины, как трава под тракторным катком, — прорастают, распрямляются и творят жизнь и любовь, да еще и мужчин выпрямляют. А еще осознают себя счастливыми. И в этом, рядом с удивлением и восхищением, — надежда.
А героиней еще одного дебютного фильма “Горланова, или Дом со всеми неудобствами” стала живущая в Перми известная писательница Нина Горланова. Это авторский фильм молодого режиссера Алексея Романова, где он един в трех лицах: сценарист, режиссер и оператор (что характерно для документального кино в целом).
…Неустроенный быт, из которого, как “из сора”, прорастает творчество; смешные и серьезные моменты жизни семьи Горлановой, что, как героиня известной оперетты “Хелло, Долли!”, — “вмешивается”. В фильме есть свободное дыхание и точный отбор, столь редкие в фильмах-дебютах. Он покоряет еще и естественностью существования героев, которые совершенно, кажется, не замечают камеры, что свидетельствует об абсолютном доверии между героями и создателем фильма.
Такое же ощущение органического вживления кинокамеры в жизнь присутствует и в фильмах “Глеб” и “Мамочки”.
“Глеб” — тоже авторская работа молодого режиссера из Москвы Андрея Зайцева, его второй фильм. К счастью, я досмотрела этот фильм до конца. Поначалу он показался затянутым, не сразу проявил глубину замысла, что извинительно, впрочем, для неопытного еще кинематографиста. Однако то, о чем и как рассказано в этом фильме, задело сердце и оставило ощущение встречи с тонким и чутким художником и человеком.
Маленький ребенок и семья. А потом — встреча с иным миром, первый день Глеба в детском саду, первый в жизни опыт социальной адаптации ребенка. Режиссер и его камера подмечают малейшие нюансы психологического состояния всех участников фильма — родителей Глеба, самого мальчика, детей и воспитателей в детском саду, иногда поражая степенью проникновения во внешнюю и внутреннюю жизнь персонажей. Автор словно поселился рядом и вместе, в одном с ними пространстве. И постепенно мы начинаем видеть и оценивать происходящее словно от их лица, будто перевоплотившись в них.
Поначалу это узнаваемый мир игры, дурашливости, теплых одеяла и маминого бока, куда залезает погреться и понежиться Глеб. Мир папиных рук, ночных сказок и нестрашных совсем наказаний за шалости. Автору удалось снять засыпающего мальчика и его пробуждения, такие нелюбимые нами в детстве. Вообще то, что называется генетической памятью, проявлено в этом фильме отчетливо и зримо. Режиссер включил в фильм неожиданные, по первому ощущению, кадры старой кинохроники с идущим куда-то поездом, с колосьями в поле, где крестьянская семья кормит малыша, который макает хлеб в молоко. Они повторяются и повторяются в моменты сна сегодняшнего маленького героя, перемешиваясь потом с лицами мамы или деда, и постепенно начинают восприниматься как возможный элемент подобной же памяти у маленького Глеба.
Первый день Глеба и его друга Темы в детском саду сняты замечательно и держат в таком напряжении и эмоциональном “подключении”, словно и автор фильма, и мы, зрители, вернулись в свое детство и в пережитое некогда многими из нас по-настоящему драматическое состояние. Вместе с автором мы наблюдаем и проживаем его целиком — от момента пробуждения Глеба в этот “исторический и переломный” день. Сбор еще вялого со сна мальчика; одевание и дорога на руках у спешащих на работу родителей. Ревущий без остановки и выгибающийся дугой в сопротивлении страшному неведомому товарищ Глеба по несчастью Тема. Приход в садик.
И наконец — такой трудный для мальчиков и их родителей — отрыв друг от друга. Глеб сдержан. Молчалив. Он словно онемел. Только расширились глаза в реакции на все происходящее. А там встреча с другими детьми, общая каша за столиком, прогулка и подготовка ко сну, когда нравы и характеры ребятни проявляются вполне и часто абсолютно неожиданно для Глеба. Трудное засыпание на чужой кроватке. И снова тот сон: мальчик с молоком и хлебом.
В отличие от Темы, Глеб выдержал этот огромный день без слез, проявив и свой характер. Только как он прижимается к пришедшей наконец маме, как целует ее без конца, как расцветает его лицо улыбкой, освобождаясь от огромного напряжения!
Главную фестивальную награду нынче получил фильм “Мамочки”.
В прошлом году едва ли можно было представить подобное, а между тем создатели фильма привезли на фестиваль, по сути, продолжение рассказанной ими на предыдущем конкурсе истории в фильме “Гора”. Тогдашний фильм многих шокировал уже самим выбором героини — живущей в бараке, пьющей и гулящей женщины, что вынашивает ребенка, зачатого в пьяном угаре от сожителя. Кошмарный быт, обилие ненормативной лексики, натурализм съемок вызвали большое количество споров о мере допустимого на экране и в отношениях с героями. При этом пробивающаяся через всю мерзость и грязь жизни и счет к самим героям картины интонация сострадания, теплая нота, связанная с материнством, и тогда не остались незамеченными.
Авторы, однако, не только не оставили свою попытку “милость к падшим призывать”, не уходя от реалистического отображения сегодняшней жизни, но и продолжили исследование ее “дна”. Именно героиня их предыдущего фильма вывела киногруппу на историю двух молодых ребят, которые живут примерно в таких же условиях. Юлька — дочь пьяницы матери. Иван — из вполне трудовой и приличной семьи, однако он давно отвергнут ею. Он перед ней действительно виноват — и пил, и воровал. Но эта пара ждет ребенка, а жить им негде. Иван пытается наладить отношения с родителями. Звонит им. (Мы имеем возможность слышать эти разговоры, прочувствовать все их напряжение и аргументацию двух сторон, как и видеть реакцию и состояние Ивана и Юльки.) Родители непреклонны в своем нежелании видеть рядом с ним и в своем доме эту, как и сына, пока “не исправится” и не вернет какую-то украденную, по мнению отца, вещь.
Фильм — попытка людей договориться, услышать друг друга — через обиды, оскорбления, непонимание, отрицание очевидного. И о любви, которая пробивается и живет “вопреки” и “несмотря на”. Здесь тоже не обошлось без ненормативной лексики, но в этой среде и не могло быть по-другому. Но есть и подмеченная нежность в диалоге взглядов молодых, и сочувствие. Хотя осуждают эту пару все: соседи, родители, кажется, весь мир против. И они в своей неразвитости чувства ответственности, в своем невежестве часто действительно не вызывают симпатии.
Но все меркнет перед главным событием — появлением новой жизни. Камера снимает долгие муки рожающей Юльки. Страшная, обритая, в коростах, она мучается часами, по-звериному воя от боли — роды трудные. А потом рождается ребенок — синий, умирающий. Потрясающие по напряжению съемки труда акушерок, спасающих ребенка. И… общий вздох облегчения — живой!
Все вопросы остаются: и
что ждет этого ребенка, и самих этих
родителей?
Где и как они будут жить? Сохранятся
ли их отношения и не сопьется ли
Иван? И как можно жить в таких
условиях ? И почему они вообще
существуют до сих пор, в начале XXI
века?!
Верить в чудеса не приходится. От всего этого хочется крикнуть: “Ой, мамочки! Ужас какой!” — и это один из возможных смыслов названия фильма. А другой — прямой. Юлька теперь мамочка со всеми ответственностью и трудом, предполагаемыми этим званием.
Боль, протест, сострадание — лишь часть того сложного сгустка эмоций, что вызывает этот трудный фильм.
Отражение в его зеркале может не нравиться — но на зеркало, как известно, бессмысленно пенять. Оно лишь отражает существующее. К тому же “Художники — не врачи. Они — боль”.
Результат решения жюри можно оспаривать. А вот то, что фильм “Мамочки” сделан честными, неравнодушными и смелыми людьми, — едва ли.
К группе фильмов о людях и явлениях культуры, кроме упомянутых уже картин о самих документалистах, Солженицыне или писательнице Горлановой, относятся три больших фильма весьма опытных кинематографистов.
Режиссер и оператор Сергей Циханович снял фильм о Михаиле Шемякине, всемирно известном художнике, бывшем нашем соотечественнике и ленинградце по рождению “Сколько раз я вернусь (Петербург Михаила Шемякина)”. Интерес петербуржцев к этой крупной, но противоречивой творческой фигуре вполне закономерен, как и попытка проследить в его творчестве и характере влияние своего загадочного города. Фильм “Я вернусь. Путешествия Михаила Булгакова в Крым” именитого ветерана игрового кино Георгия Натансона можно отнести к разделу просветительского кино, каковое снимается сегодня нечасто.
Фильм Андрея Осипова о поэте Андрее Белом “Охота на ангела, или Четыре любви поэта и прорицателя” продолжил исследование режиссером “серебряного века” — времени появления в отечественной культуре невероятно своеобразных творческих личностей. Именно эти индивидуальные миры в их сложнейших переплетениях и связях, взаимовлиянии и отторжении, как и драматическое, а порой и трагическое их соприкосновение с реалиями мира внешнего, — предмет последовательного интереса режиссера.
Пять лет назад на фестивале “Россия” он показал фильм о Максимилиане Волошине (и получил за него Гран-при). Уже тогда вполне проявились особенности авторского почерка режиссера, приметы которого очевидны и в его новой работе. Фильмы А. Осипова о людях и явлениях культуры меньше всего напоминают знакомый вариант просветительских кинолекций, отталкивающих нередко архаикой языка и стереотипами формы и интонации. Его занимает размышление над феноменом, почему госсистемы, особенно большевистская, отторгали яркие личности, пытаясь снивилировать и уравнять их до толпы, которой легко управлять?
Символист Андрей Белый, человек “не от мира сего”, обладавший провидческим даром; художник и человек “с тонкой кожей”. Что мы знаем о нем? Что стояло за определением “символизм”, апологетом которого он являлся? А. Осипов попытался (и кажется, впервые) понять и раскрыть это, в частности, через влияние на поэта и его последователей кинематографа. В начале ХХ века синематограф был невероятно притягательной забавой, вполне отвечающей представлениям символистов об идеальной жизни, как и те антропософские учения, что тоже нашли отражение в фильме.
Слабые, часто наивные люди, символисты пытались жить в мире грез, романтических чувств и высоких отношений. Верили в возможность изменить грубость и примитивность жизни. Для этого они ждали Божественную Деву Радужных Ворот — именно так и не иначе поэт Андрей Белый называл Революцию. Искусство влияло на них невероятно, и они творили из своей жизни искусство. И часто земная любовь складывалась и развивалась именно под влиянием экранных страстей. Поэт обожал кино, пропадая часами в залах, и считал его идеальным искусством для одиноких людей, способным вернуть человеку радость жизни, как свидетельствуют его высказывания, приведенные в фильме.
Четыре любви Андрея Белого, его взаимоотношения с женщинами раскрыты как раз через фрагменты немых фильмов, во множестве выпускавшихся в начале века в Германии, Франции и России. А. Осипов проявил вкус и страсть подлинного исследователя, использовал огромный отечественный и зарубежный архивный материал: фрагменты были взяты из более чем 30 фильмов 1900—1920-х годов.
Ткань фильма Андрея Осипова — сплав не только редчайшей хроники и документов эпохи, фрагментов дневниковых записей и звучащих стихов. Это еще звукоряд, сотканный из музыки Малера и Стравинского, Вагнера и Крайслера; зрительные образы и метафоры, такие, как рефреном повторяющиеся вспыхивающие на солнце протуберанцы (Белый, как известно, умер от солнечного удара) или пустая, черная земля, проносящаяся под чьими-то неведомыми крылами — то ли явь, то ли сон. Фильм о поэте и прорицателе Андрее Белом отчетливо проявил и собственную творческую индивидуальность его создателя. Это словно перекличка художников через время.
В фестивальной программе практически не было “проходных”, пустых фильмов. Просто рассказать обо всех совершенно невозможно. Но практически ни один фильм из тех, что удалось посмотреть, не прошел мимо. Иные фильмы вызвали желание посмотреть их еще раз. “Простой рабочий парень”, например, Виктора Невежина. Запомнились в нем и его герой, и неожиданный, не без юмора, поворот темы взаимоотношений “талантов и поклонников”.
Хотела бы еще раз увидеть фильм “Жизнь Венециюса и смерть Цезаря” Янины Лапинскайте из Вильнюса. Редкая и талантливо показанная тема мужского одиночества.
Едва ли сотрутся из памяти блестяще снятые оператором Евгением Корзуном (словно портреты старых испанских или голландских мастеров) лица стариков в доме престарелых в фильме “Вор” режиссера Владимира Эйснера, как и проход по рынку героя этого фильма, вора с почти сорокалетним стажем, и при этом без пяти минут Героя Советского Союза по количеству полученных на фронте наград.
Хочется вернуться и к фильму Евгения Голынкина “Пробник, или Положение хуже губернаторского”. До сей поры я не встречалась, например, с таким понятием, идущим, как оказалось, из лексикона конезаводчиков. (Это конь, которого специально стерилизуют и используют для возбуждения кобыл, подготовки их к соитию с племенными жеребцами.) Запомнились и степень откровенности фильма, и чувство сострадания к бедным конягам, как и — в финале — цитата из Виктора Шкловского, говорившего о том, что русская интеллигенция не раз оказывалась в истории в роли “пробника”. Интересный поворот, подумалось, есть о чем поговорить и поспорить.
Белорусские кинематографисты давно бьют в набат и делятся своей тревогой за судьбу умирающих деревень, где из последних сил борются за выживание женщины и старики. “Мы живем на краю” — само за себя говорящее название их маленького и очень болевого фильма.
Не забудется и невероятная нежность общения человека и коня в фильме “Прощай, Асуан” — дань памяти замечательному цирковому артисту Ирбеку Кантемирову.
Меня радует, что у нас, живущих в Екатеринбурге зрителей, есть возможность еще раз вернуться к фестивальным фильмам, поскольку в феврале грядущего года (уже в пятый раз) мы будем по традиции проводить “Эхо” фестиваля “Россия”.
И в Дом кино, я уверена, вновь придут сотни любителей документального кино. Но я также убеждена, что эти фильмы должны иметь возможность видеть не только участники и гости кинофестиваля “Россия”, но и все люди, живущие в стране с названием Россия. А лучше бы — и в мире. Возможно тогда и вокруг, и в нас самих станет чуть меньше отрицания.