Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 10, 2002
Поэзия
Поэзия —
сплошная рана,
рассыпанная на мазки,
где замещаются ураном
окаменевшие мозги
античных фресок из Помпеи
и с пеплом сросшихся скульптур
и поправляют портупеи
гробницы вымерших культур,
враждующих и после смерти,
и все же смысл не так уж плох
страниц,
хранящихся в конверте
нераспечатанных эпох.
1960
* * *
О, годы памятные,
взахлеб орущие,
о, руки памятников,
вперед зовущие.
Я был заморышем
босым,
ушастым,
от плачей сморщенным,
худым ужасно.
Почти неистинная
за дальней далью
война,
неистовствуя,
звенела сталью,
швырялась бомбами,
тряслась гориллой.
Земля беспомощно
под ней горела.
Ровняли бороны
с землей жилища,
глазами
вороны
вращали хbщно.
И люди падали,
серели,
меркли,
валялись падалью
в бесстыдстве смерти.
Отцы на памятники
взошли с оружием.
О, годы памятные,
за мир орущие.
1960
* * *
Ночь с духотою
мается в кустах,
ночь в духоте ломается и тает,
и города лежат на животах
и в воздухе дорогами болтают.
Вниз головой качаются кусты,
дома уснули,
стены не снимая,
и реки,
опираясь на мосты,
ползут,
c трудом тела приподымая.
А мне всю ночь цепляться за кольцо
между кустов свисающей калитки
и в темноте
невидимым лицом
высвистывать мелодию улыбки.
1962
* * *
Хлещут рельсы по
оврагам и полям,
рвутся мышцы в нестерпимом
напряженье.
Вот и с хохотом и с криком пополам
запрокидываем голову в движенье.
Ну зачем самим себе мы ставим в счет
вкус полынный нашей участи
поленной
и куда нас все несет,
несет,
несет
в брызгах звезд
на черном парусе вселенной?
От какой болезни яростно лечась,
как ожоги,
скорость в мускулы втираем,
забывая,
что отчаянно лучась,
мы сгораем,
и сгораем,
и сгораем?..
22.1.63
ФОРМЫ КРАСОТЫ
Когда громила
первая гроза,
все силы первобытных мышц
исчерпывая,
у первой твари
проросли
глаза,
восторгом видеть
вырвавшись из черепа.
И, ошалев от страшной красоты
несметных туч,
свистящих между молниями,
по глупой морде
грубые черты,
преобразуясь,
заходили волнами.
Чтоб,
перебрав все формы и цвета,
изведав хрупкой вечности величие,
в двух метрах
от планеты
красота
явилась
в человеческом обличии.
И удивила светом изнутри,
как сквозь угар ракетодрома
рощица.
А где-то
миллиарда через три
сквозных веков
какая мысль пророчится?
Какую форму красоты введут,
те,
кто в процессе бесконечной
практики
жилищем оборудуют звезду
и мощью мысли
потрясут галактики?
3.3.63
* * *
И опять замираю в
смущенном строю
фонарей,
про весну фантазирующих,
и сжимаю в ресницах цветную струю
теплых взглядов,
сквозь март фонтанирующих.
Сверху небо втирает пастель
в пастораль
городов,
потянувшихся к пастбищам,
и машины с асфальта сдирают
февраль,
и асфальт улыбается празднично.
В переулках букеты лучей и речей
и сугробы последние горбятся,
и тревога,
как первая стая грачей,
прилетев,
не поймешь чем и кормится. —
То ли солнце стучит в раскаленных
висках
от желания небо губами пить,
то ли смутные сдвиги в зыбучих
песках
голубой человеческой памяти.
Только память,
как звездная речь,
неясна.
Изъясняйся понятнее,
прошлое:
все равно не утопишь —
ты видишь ? —
Весна
в город
кругом спасательным
брошена.
7.3.63
* * *
Я в город,
будто на поруки,
был выдан.
И в который раз
со скрипом замерзали руки,
вплетаясь в чащу цепких глаз.
и вспыхивали щеки зданий,
от умиления мокры.
Весну тянуло к созиданью,
к архитектуре кромок крыш.
До неприличья неплечиста,
ослеплена огнями ламп,
весна была сама лучиста,
была несмела и мила.
Я брал за локоть,
и стеснялись
моих зрачков ее зрачки,
и в непонятном объяснялись
в них голубые светлячки.
Она мерцала,
будто дождик,
давала руки,
неблизка,
шуршали тонкие ладони,
как два доверчивых листка.
И вытекало расставанье
из первой встречи теплых щек,
а город медлил с остываньем
и ждал чего-нибудь еще.
31.3.63
* * *
Не говорила —
подожги,
Чтоб не пожар —
пожарище.
А говорила —
подожди
и не глупи, пожалуйста.
Я вышел.
Больше я не мог
играть по просьбе умницу.
Я шел.
Сиреневый венок
спал на прическе улицы.
И улица спала сама,
и сны по щекам пятнами.
Стыдясь,
от фонарей дома
в ночных рубашках пятились.
И ночь была
совсем бела
в сиреневом свечении,
и долгожданная беда
сулила облегчение.
1963
* * *
Я засыпаю с
памятью в борьбе.
В какую ночь,
в углу какого века,
в какой вселенной
вижу человека,
мне вовсе незнакомого
в себе?
Он женщине
явиться
сделал знак
вовнутрь меня
мне вовсе незнакомой.
Она пришла,
неясна,
как искомый
в тысячезначном уравненьи сна.
Она пришла.
Он что-то ей сказал.
И он не знал,
что мне она приснится,
та длинная хрустальная слеза,
повисшая на тоненьких ресницах.
Часы звонили незнакомый век.
Я жил
и в зеркалах себя не видел.
Зачем он эту женщину обидел
внутри меня,
тот странный человек,
мне неизвестный
и, должно быть, грубый,
скользнувший в сон
по звездному лучу?
Зачем же я во сне кусаю губы
И, кажется, вот-вот захохочу?
21.12.63
СНАЧАЛА
Как невозможность
к вере манит.
Пригрезилось
и вот —
живет.
Я видел
изнутри,
как мамин
чуть-чуть просвечивал
живот.
И мне ничто не помогало
создать видение огня,
и жажда света
содрогала
килограммового
меня.
Мой возраст был со знаком минус,
и в понимании провал —
все было вздорным,
было мнимым —
я был
и не существовал.
Но вот родился.
Свет обвалом
обрушился на кожу щек,
и все казалось мало,
мало,
и крик мой требовал
еще.
И с первым светом
самым чистым,
сердцекружительно звеня,
неслась вселенная со свистом,
чтоб,
как в футляр,
войти в меня.
И люди в белом семенили —
в пеленках плакал
человек,
и все часы земли звонили
двадцатый век —
мой
первый
век.
* * *
Ну чего ты
скупишься?
Я знаю —
ты видишь иначе.
Вот прищуришь глаза —
по закату скользнут поезда,
и увидишь, как иволга
за океанами плачет
и летит из пространств
на ее позывные
звезда.
Вот прищуришь глаза —
горло полночи звездами вяжет,
засвистел солнцепад,
сердцепад по садам засвистел,
юг звенит к полюсам
золотыми подковами пляжей,
и волна закипает
отвесною бронзою тел.
Ну чего ты скупишься?
Возникни в брожении почек.
Задохнусь —
у вселенной
такое большое крыльцо.
Подари мне видение
черной безоблачной ночи
и далеким светилом
твое голубое лицо.
Это снова в привычки
лавиною мая хлестнуло,
задохнулся июлем,
растерянно в август плыву.
Высоко-высоко
в травах чья-то улыбка заснула,
и качается в осень,
и грезит весной наяву.
10.8.64
* * *
И снова покидать
причал
чем неестественней,
тем проще.
Во мне вчера скончался пращур,
во мне потомок закричал.
Еще слепой.
Вокруг —
кольцо
твоих тревог.
Не веря в звуки,
он мне в глаза просунул руки
твое ощупывать лицо.
10.8.64
* * *
Не четыре времени
у года.
Я живу то в пятом, то в шестом.
Через август
жаркая погода,
как мальчишка,
прыгнула с шестом.
И пока она вверху,
в зените
проносила опаленный рот,
грозы
били
в землю,
как зенитки,
только сверху вниз,
наоборот.
И неслись поля в крестах прицелов,
и молили,
чтобы пронесло,
и, вонзаясь в дождь,
гудело тело,
как в руках у августа
весло.
1965