Стихи. Перевод и предисловия А. Коряковцева и Г.Циплакова.
РОБЕРТ ФРОСТ
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2001
Перевод Андрей Коряковцев, Георгий Циплаков
Роберт Фрост
Время поговорить
Крайний северо-восток Соединенных Штатов называется Новой Англией. Это заповедник американской культурной “почвы”. Именно здесь происходили события, заложившие основу современного американского общества, именно на этой земле жили те, чье творчество стало отправным пунктом современной американской истории и культуры — Эмерсон, Дикинсон, Торо…
В Новой Англии есть большие города, например, Бостон, но в основном это — земля фермеров, людей суровых и неулыбчивых, под стать окружающей их природе американского севера, напоминающей, кстати, Средний Урал. И вот в этой неприветливой среде, в местечке Дерри, жил-был один фермер, по всем меркам — неудачник. Два раза он учился в университете и оба раза курс обучения оставил незавершенным. Пробовал заниматься животноводством — тоже ничего не вышло. Осталось ему только сажать картошку, кое-как сводя концы с концами. Была у него, правда, красавица жена, но… женская красота — явление временное, а семья при бедности только прибавляет забот…
И писал этот фермер-неудачник стихи. Мудрые стихи о природе, о любви, о нехитрых событиях фермерской жизни. Писал без авангардистских вычурностей, используя традиционные стихотворные формы — ямб, сонет. Были у него и белые стихи, длинные, повествовательные, например, про то, как два соседа-фермера чинили стену, разгораживавшую их владения. И это в то время, когда американская поэзия буквально через несколько лет будет взорвана новыми ритмами, размерами, темами в творчестве таких поэтов, как Эзра Паунд и Томас Стернз Элиот! Молодой поэт из Новой Англии при первой попытке опубликоваться был обозван романтиком и серьезно не воспринят. Впрочем, ему удалось напечатать четырнадцать стихотворений — но это и все до тридцати восьми лет.
И тогда он решает резко изменить свою однообразную жизнь. В 1912 году он продает ферму и вместе с женой и четырьмя детьми уезжает в Лондон, где их, однако, никто не ждет, кроме все тех же нищеты и безвестности. Надежда была только на то, что его талант окажется более адекватен английской поэтической среде. Но это невозможно было заведомо рассчитать, поэт рисковал, рисковал мало-мальски обустроенным бытом и семейным счастьем. Очевидно, что им руководили и знание своих сил, и доведенное до отчаянья недовольство той литературной ситуацией, которая сложилась в те годы в Америке. Этот поступок был, бесспорно, бунтом против косности публики и издателей.
В Англии он продолжил заниматься привычными делами — патриархально жить на сельских фермах, выращивать картошку и писать стихи. Наконец через год, собравшись с духом, он отдал в одно из лондонских издательств подборку своих стихотворений, и — о чудо! — она выходит в свет тоненькой книжкой под названием “A Boys Will” (“Мальчишеская воля”). А на следующий год англичане издают еще один сборник американского эмигранта — “North of Boston” (“К северу от Бостона”). Англия, страна с более старой и крепкой поэтической традицией, чем Америка, оказалась внимательнее к новому поэтическому таланту.
Но американцы — надо отдать им должное — быстро опомнились. В 1915 году поэта встречала в порту специальная комиссия, созданная американским литературным сообществом специально по поводу его возвращения. И теперь уже журналы наперебой печатают его стихи, называя его национальным поэтом Америки, университеты вручают ему престижные премии и приглашают читать лекции о поэзии, а его имя — Роберт Фрост — вместе с анализом его творчества попадает в школьные учебники.
А что же сам поэт?
А сам поэт снова оседает на ферме в Новой Англии и… вновь выращивает картошку среди покрытых лесами хребтов северных Аппалачей и простецкого фермерского окружения. И так — до самой смерти в 1963 году.
Вниманию читателей мы предлагаем пять новых переводов стихотворений Фроста из его третьей книги стихов, вышедшей в 1916 году в США “Mountain Interval” (“Меж гор”). Стихи эти переводились на русский язык, и неоднократно. Однако Фрост на русском языке, увы, в полный голос еще не зазвучал, хотя его стихи издавались у нас уже несколько раз.
Существуют две главные трудности при переводе его поэзии: изощренная, “узорная” рифмовка и смысловая полифония — когда один смысл наслаивается на другой, на него — третий, и вся эта идейная многослойность прикрывается незамысловатостью сюжета и нарочитой простотой образов. Самым большим недостатком переводов стихов Фроста является то, что именно эти особенности фростовской поэтики нередко игнорируются: упрощается либо узор рифмовки, либо смысл стихотворения. При работе над переводами мы пытались избежать этих недостатков. Вместе с тем мы придерживались такого принципа: переводить не слова, а поэзию. Невозможно коренного американца Фроста превратить в русского поэта, но великая поэзия наднациональна. Ее и нужно делать доступной русскому читателю.
Дорога, которую я не избрал
В осеннем лесу разошлись две дороги.
Идти по обоим — увы! — я б не смог,
и встал на развилке, чужак одинокий,
и взглядом следил, смущенным и долгим,
как скрылась в подлеске одна из дорог.Я выбрал другую. Не легче с ней было,
но моему она нраву под стать:
травою нетоптаной в дали манила,
хоть тех, кого за собой уводила,
могла и сама изрядно помять.И обе смягчали хвойным покровом
шаг путника, чтоб было легче идти.
Сберечь бы беглянку для часа иного!
Но я сомневаюсь, вернусь ли к ней снова, —
не угадаешь земные пути.Произнесу, горький вздох не тая,
коль годы за годами вдаль унеслись:
манили меня две дороги, а я —
неторную выбрал в иные края,
и прочее сразу утратило смысл.Время поговорить
Коль посредине трудового дня
попридержав спешащего коня,
меня окликнет вдруг сосед с дороги,
не буду, озабоченный и строгий,
я взгляд бросать, что времени, мол, нет,
что есть другое время для бесед,
или кричать сердито: “Ну, что надо?”,
Но я оставлю свой надёжный плуг
и спину разогну. Пойду к ограде,
чрез борозды и грязь, того лишь ради,
что вновь приехал друг.Желтоголовая славка
Певца того услышал бы любой
в лесной глуши июльскою порой,
озвучившего сны стволов столетних.
Поёт он, что все листья потускнели,
что не сравнить весну со скукой летней,
коль миновала свежесть ранних роз,
а яблони и вишни облетели
во время редких и коротких гроз,
что недалёк упадок и осенний,
что пыль и грязь на всё уже осели…Он не стихает, как другие птицы.
Но как ему воспеть всё, что он знает,
коль скоро то, что он назвать стремится,
слова без сожаленья уменьшают?В перекрестье прицела
Цветок к земле заставив наклониться,
сбив с ожерелья паутины жемчуга,
вспугнула перепёлку у гнезда
внезапно пуля, прежде чем вонзиться
в грудь человека. Но вернулась птица
к птенцам своим, и бабочка, слегка
помедлив у знакомого цветка,
вновь на него, уставшая, садится.
Кругами, в пустоши, и за её края,
сквозь ночь и через стебли ковыля
простёрлись нити, серебрясь от рос.
Встряхнул их выстрел. Выбежал паук,
чтоб муху поприветствовать, но вдруг,
угрюмым став, ни с чем домой уполз.Телефон
“Как далеко забрался я, гуляя
сегодня днём!
Был час
всеобщей тишины,
когда я, над цветком склонившись,
вдруг услыхал твой голос.
Нет, нет, я не ослышался —
ты говорила
с того цветка на подоконнике —
ты помнишь, что ты мне сказала?”
“Сперва скажи, что ты услышал”.
“Найдя цветок, согнав с него пчелу,
я голову склонил,
и, взяв за стебель,
я услыхал… я уловил слова —
какие? Ты имя назвала моё?
Иль ты сказала —
Нет, кто-то произнёс “Приди”. — Я слышал ясно”.
“Я так могла лишь думать, но не вслух…”
“И я пришёл”.Перевод и предисловие А.Коряковцева
“Починка стены” (“Mending Wall”) опубликована Р. Фростом в сборнике “North of Boston” (1914), “Огонь и лед” (“Fire and Ice”) и “Остановка в лесу снежным вечером” (“Stopping by woods on a snowy evening”) вошли в сборник “New Hampshire” (1923).
Все три стихотворения являются программными для Фроста, который гордился навыком по-новому использовать классические размеры и формы, а также мастерством обращения к различным культурным контекстам и умением вплетать их в американскую действительность. Так, в “Остановке в лесу…” можно услышать явственные отголоски первых строчек “Божественной комедии” и знаменитых “Горных вершин” Гете. “Огонь и лед”, ставшее своеобразной визитной карточкой поэзии Р. Фроста, содержит явную отсылку к фрагментам Гераклита.Остановка в лесу снежным вечером
Чей это лес, проведал я.
Не близко до его жилья.
Притормозив, направил взор
На лес и снежные поля.Во взгляде лошади укор:
Пора бежать во весь опор,
Но медлим мы в ночи глухой,
Между деревьев и озер.Звенит бубенчик под дугой:
Здесь нет ошибки никакой?
И тишина. Лишь ветерок
Снежинок разгоняет рой.И чуден лес, во тьме глубок.
Но обещался быть я в срок,
Мой долог путь и сон далек,
Мой долог путь и сон далек.Огонь и лед
Иной хоронит мир в огне,
Иной во льду.
Я жизни пыл вкусил вполне
И умереть хочу в огне.
Но если дважды в мир приду,
И если вновь погибнет он,
Припомню я тогда вражду,
Решив, что в гибели во льду
Есть свой резон.Починка стены
Есть что-то, ненавидящее стены,
Вздымающее мерзлый грунт под ними;
Выветривая камни кладки сверху,
Проделывая бреши день за днем.
Охотники – совсем другое дело:
Я, помнится, чинил, бродя за ними,
Все, что они за час с землей сровняли,
Когда травили кролика, чтоб псов
Задобрить. Но никто не видел,
Когда и как в стене берутся бреши;
Меж тем весной их множество повсюду.
Я упредил соседа за горою,
И как-то раз мы, встретившись, пошли
Бок о бок, вдоль стены, что между нами.
И вдоль стены мы шли, что между нами,
И оба свои камни подбирали, –
Тот круглый, этот длинный, будто булка.
Старались камни мы заговорить:
“Лежи смирнехонько, пока мы близко!”
Мы пальцы сбили, их перебирая;
И были словно пара игроков
На разных сторонах. Но дальше – больше:
Вот место, где забор совсем не к месту,
Там яблони мои, сосняк соседский.
“Не станут ведь плодовые деревья
За шишками к вам лазить!”,– я сказал,
На что он возразил: “Забор добротный –
Залог добрососедства”. Тут весна
Ударила мне в кровь, и я ответил:
“Но в чем же смысл забора? Ладно б, если
Коровы были здесь, но здесь их нету!
Ведь нужно знать, пред тем как ограждаешь,
Что ограждаешь ты и от чего,
Ведь нужно знать, в чем для тебя опасность!
Есть что-то, ненавидящее стены,
Что разрушает их!” Хотел в запале
Я эльфов вспомнить, сам в душе надеясь,
Что он оценит мысль мою и шутку.
Позднее я опять его увидел,
Он нес в руке увесистый булыжник,
И, как дикарь пещерный, снарядившись,
Блуждал в потемках грозно. Мне на ум
Пришло, что тьма не только от деревьев.
И по сей день он чтит присловья предков,
И, верный им, должно быть, повторяет:
“Забор добротный – ключ к добрососедству”.Перевод и предисловие Георгия Циплакова