ЛЕВ ГУРСКИЙ
Опубликовано в журнале Урал, номер 6, 2001
Лев ГУРСКИЙ
Он, она и Прекрасная Дама
“…Я выбежал на Серпуховку и увидел около дерева с портфелем и зонтиком в руках женщину в сером пуховом платке, которая своим странным видом остановила мое внимание. У нее были заплаканные глаза навыкате, прикрытые очками в простой оправе. Мне уже тогда показалось, что и этот платок, и эти глаза, и эти очки я уже где-то видел раньше. Я спросил эту женщину:
— Что с вами? Зачем вы сюда попали?
— Арестуйте меня, — вдруг сказала она мне. — Арестуйте меня скорее. Я только что стреляла в Ильича…”
Из показаний Николая Павловича Батурина, помощника военного комиссара 5-й Московской Советской пехотной дивизии (“Новый исторический журнал”, N 1 [77], 2001 г.)Американцы трепетно относятся к своей истории и весьма равнодушны к чужой. Только о войне Севера и Юга Голливуд снял 418 художественных фильмов, и лишь 32 картины — об английской и Великой Французской революциях, вместе взятых. Аврааму Линкольну и Томасу Джефферсону посвящено 102 ленты — в то время как Людовик XVI, Наполеон Первый и Екатерина Великая удостоились, в общей сложности, 18 биографических фильмов. О Томасе Эдисоне снято 20 фильмов, о Менделееве — 2, о Луи Пастере — ни одного. Политическим деятелям Старого Света, достигшим пика активности в ХХ веке, повезло ненамного больше (если, разумеется, не считать Гитлера, который был и остается объектом чрезмерного, на наш взгляд, внимания кинематографистов США). Черчилля запечатлели всего четыре игровых фильма, Мао Цзэдуна — два, Владимира Ульянова-Ленина — только один. Да и тот относился к жанру исторической мелодрамы с некоторым налетом мистики.
Речь идет о ленте режиссера Алана Смити “Владимир и Инесса”, выпущенной компанией “Юниверсал Пикчерз” еще в 1991 году. Роль Ленина исполнил Майкл Айронсайд, Инессы Арманд — Мэрил Стрип, Надежды Крупской — Кэти Бейтс. Сценарий был написан самим режиссером вместе с Джоном Тодорски. Оба соавтора, основываясь на тогдашних источниках (более чем скудных), вдобавок немилосердно их перевирали, чтобы в картине было побольше крови, слез и соплей. По сценарию Смити — Тодорски, Надежда Константиновна олицетворяла Силы Тьмы, Инесса была символом Света, а полем битвы названных “ин” и “янь” оказывался сам Владимир Ленин. Увлеченные этой манихейской чушью, создатели фильма уподобили Владимира Ильича (человека объективно сильного, как ни относись к его деяниям) какому-то мыслящему тростнику, колеблемому ветром, а первые послереволюционные годы в Советской России — невероятному слоеному торту, где черные слои (усиление влияния Крупской) неравномерно чередовались с белыми (это брала верх Арманд). Штурм Зимнего, гражданская война, красный террор, военный коммунизм — это все, по мысли авторов картины, было результатом воздействия на Ильича фанатичной большевички Крупской. Отмена продразверстки, смягчение репрессий в отношении “паразитических классов”, замена военного коммунизма нэпом — это, напротив, повлияла более толерантная Арманд. Смерть Инессы от холеры (по тогдашней версии) сценаристы превратили в отравление, “заказанное” Надеждой Константиновной, которая-де к началу 20-х окончательно сделала ставку на Сталина как на будущего диктатора. В финале картины ведьма Крупская и опереточный злодей Сталин (Алан Рикман, известный нам по роли террориста Ганса Грубера из “Крепкого орешка”) совместными усилиями душили спящего Ленина, а потом предавались похоти на еще не остывшем супружеском ложе. Россия погружалась во мглу на десятилетия. Звучала надрывная музыка на титрах. Диафрагма закрывалась. Талантливые актеры, ведомые донельзя примитивной режиссерской идеей, отыгрывали мизансцены настолько ниже своих обычных возможностей, что ни один из исполнителей главных ролей не был даже номинирован на “Оскар” (лишь в номинацию по категории “Роль второго плана” попал Рик Моранис, сыгравший Троцкого, но и он ничего не получил).
Неудачный и справедливо забытый американский фильм о Ленине и двух близких ему женщинах мы не случайно припомнили теперь, спустя десятилетие после его выхода на экраны. По иронии истории, как раз через десять лет, то есть в начале нынешнего года, и именно в США обнародованы новые архивные материалы, проливающие свет на реальную расстановку фигурантов в треугольнике “Ленин — Крупская — Арманд” (имеем в виду дублетные публикации в январских номерах русскоязычного “Нового исторического журнала” и англоязычного New Historical Magasine, и плюс к тому — первый за этот год спецвыпуск Harward University. Hourglass Library).
Несколько слов о том, как Архив Крупской (Krupsky’s Archives) попал в Соединенные Штаты. Сегодняшние публикаторы пишут о том, что основу Архива заложили документы, тайно доставленные в Гарвард чекистом-перебежчиком Борисом Бажановым и наглухо закрытые им для изучения и использования до конца ХХ столетия по личному-де распоряжению Надежды Константиновны. На самом деле Бажанов, человек в высшей степени прагматичный, мог бы проигнорировать любую посмертную волю — тем более Крупской (к тому же помимо ее дневников в фонд Krupsky’s Archives попали некоторые секретные материалы Московской коллегии ВЧК—ОГПУ, в том числе протоколы допросов Гиля, Батурина, Лозового, коменданта Кремля Малькова, а также фрагменты конфиденциальной переписки Каменева со Збарским). Скорее всего, закрытие фондов было условием негласной договоренности Бажанова и НКВД, своего рода страховкой. Перебежчик получал гарантию, что до него не дотянется ледоруб агента Коминтерна, а кремлевские вожди были избавлены от головной боли на десятилетия вперед.
Однако довольно о Бажанове, ибо совсем не он — герой нашей публикации. Теперь, когда архив рассекречен и домыслы уступили место фактам, мастера с голливудской “фабрики грез” могут кусать локти: такая благодатная фактура уплыла к историкам! Ибо документы эти, воистину сенсационные, и впрямь могли бы стать основой не просто фильма о Ленине и его женщинах, а целого мини-сериала. Ничего бы не пришлось придумывать. Перед нами тот случай, когда правда жизни эффектнее фантазий сценаристов. Итак…
Первую часть гипотетического сериала можно было бы назвать “Из Сибири — в Париж”. Фигура Арманд, по законам драматургии, возникнет лишь в самом конце серии. А основное действие фильма будет развиваться в селе Шушенском после 30 августа 1898 года, официального церковного бракосочетания Надежды Константиновны с Владимиром Ильичем. Крупный план: темно-синяя жилетка, косо висящая на спинке стула. Крупный план: кое-как застеленная кровать. Крупный план: кольцо, небрежно положенное рядом с зубной щеткой. Крупный план: книга, летящая на пол, — и раздраженный голос за кадром… О том, что семейная жизнь двух марксистов не задалась сразу, исследователи догадывались и раньше (скажем, по намекам в мемуарах Александра Потресова, опубликованных Б.Николаевским еще в конце 20-х). Но только теперь догадки историков сменились твердой уверенностью. Вопреки ожиданиям, суть разлада супругов никогда не имела прямого отношения к их идейным разногласиям (которые, к слову, всегда были минимальны — кроме того единичного случая в 1903-м, когда Надежда Константиновна в течение часа поддерживала резолюцию Юлия Мартова против раскола среди эсдеков). Размолвки новобрачных также лишь в незначительной степени восходили к конфликту Владимира Ильича с матерью своей жены, Елизаветой Васильевной Крупской. (Хотя конфликт с тещей, которая жила в одной квартире с дочерью и зятем, был, и фразу мужа — “Мама! Я же просил вас стучать, когда вы заходите в нашу спальню!” — Надежда Константиновна фиксирует в своем дневнике шесть раз только на протяжении 1898 года.) Причина ссор, наконец, никоим образом не была связана с сексуальной дисгармонией партнеров: оба они, если верить Крупской, были весьма консервативны в сексе и не требовали друг от друга больше, чем были в состоянии дать. (Как и предполагали историки, всего лишь скабрезной врачебной шуткой оказалась версия, озвученная еще в 1932-м семейным доктором семьи Ульяновых герром Густавом Кнабе, — о том, что-де наиболее употребительным интимным выражением Надежды Константиновны было: “Лучше меньше, да лучше”). Реальная же причина так и неизжитого конфликта супругов Владимира и Надежды находилась далеко за пределами сплетен, гипотез и пошлых псевдоисторических анекдотов — в сфере литературы. Ленин, будучи с детства чрезвычайно тонким ценителем лирической поэзии (отсюда его неприязнь к Маяковскому и брезгливое отношение к Демьяну Бедному), всю жизнь находился под впечатлением блоковских “Стихов о Прекрасной Даме” и всех встреченных женщин соизмерял с поэтическим идеалом. “Отзывчивый товарищ Надежда” (цитата из письма младшему брату Дмитрию) с этим идеалом не соотносилась даже внешне, и только в 1909 году, когда действие нашего сериала, вслед за супругами-эмигрантами, переносится в Париж, — Владимир Ильич встречает Ее, кристально чистое воплощение блоковской женщины…
“Любовь и ревность” — таким, несомненно, стало бы название второй серии картины. Оператору трудно было бы удержаться от классических видовых съемок (Нотр-Дам, Монмартр, Шанз’Элизе) и избежать прямых цитат из “Набережной туманов” — настолько органично вписывались две фланирующие фигуры в окружающий городской ландшафт. “Лениноведы” из изданий советского периода, будучи не в силах вычеркнуть из биографии Ильича факт парижского знакомства с Инессой Федоровой Арманд (урожденной Стефан), пытались, по крайней мере, доказать, будто к моменту их встречи Арманд была вполне аполитична и только-только начала задумываться о природе классовых различий. А потому-де в общении тридцатидевятилетнего Владимира с тридцатипятилетней Инессой не было ничего романтического и их встречи носили только политико-просветительский характер: передача новой знакомой социал-демократических брошюр с последующим обсуждением. По мнению советских историков из ИМЛ (Ревякина, Гусева, Логинова, Когана), Инессе Арманд политэкономия всегда давалась туго, она путалась в тенетах раннего гегельянства и не могла назвать семь коренных отличий платформ Августа Бебеля и Карла Каутского. Следовательно, — делался вывод, — у Крупской, как у человека более подкованного, было и несравненно больше возможностей сохранить влияние на мужа… Действительность, однако, опрокидывает эти выкладки историков, словно карточный домик. К 1909 году Арманд успела весьма поднатореть в марксизме и могла вести с Лениным профессиональные разговоры, смысл части которых Надежда Константиновна уже не улавливала, хотя и старалась. Тщетно! “Товарищ Инесса Арманд проявляет недюжинные познания в области экономической теории, — с изумлением записывает Крупская в дневнике 14 июля 1909 года. — Я и В.И. просто потрясены. В.И. предлагает ей быть соавтором нового издания книги “Развитие капитализма в России”…” Запись от 24 июля того же года: “Инесса продолжает нас удивлять. Ее разбор Бернштейна сделал бы честь Гоге Плеханову. Владимир в восторге…” Запись от 3 августа: “При обсуждении Эрфуртской программы Володенька был так очарован И., что впервые назвал ее на “ты” и взял за руку…” Запись от 10 августа: “Эта крашеная сука смогла переспорить Ильича в вопросе о тред-юнионах, и он изменил позицию! Немыслимо! Юлик Мартов сказал, что это ему снится. Знал бы он…” Заметки аналогичного свойства можно найти в дневниковых записях и 1910-го, и 1911-го, и последующих годов. Крупская осознает, что глубинные познания Арманд (некоторые ее идеи Ленин в эти годы развивает в отдельные статьи) вкупе с внешностью блоковской Незнакомки делают ее неотразимой для Владимира Ильича.
Однако сценаристам будущего сериала также следует знать, что в течение девяти последующих лет Надежда Константиновна никому, кроме дневника, не доверяет своих эмоций, продолжая опекать мужа и поддерживать с Арманд внешне дружеские отношения… Последние кадры серии “Любовь и ревность” — вид из окна пломбированного вагона, везущего Владимира, Надежду и Инессу в Россию после Февральской революции. Март и апрель 1917 года. Крупный план: большие темные глаза Крупской за круглыми стеклами очков.
Действие третьей, самой динамичной, серии (ее следовало бы назвать “Три пули из браунинга”) разворачивается уже в послереволюционной Москве — новой столице России. Гражданская война только разгорается, а роман Ленина и Арманд давно в разгаре. Интерьеры на общих планах — кремлевские коридоры и кельи: зеленые абажуры, вытертая кожа кресел, общая атмосферы нервного аскетизма. Запись в дневнике Крупской от 11 июня 1918 года: “В.И. необычайно деликатен со мною, и когда отсылает меня из Кремля, всегда придумывает достойный повод. Но ОНА со мною не церемонится. Когда мы с ней сегодня столкнулись в коридоре и я спросила о новостях из Брест-Литовска, ОНА отвечала сухо и односложно…” Запись от 20 июня того же года: “В.И. стал раздражаться на меня чаще, чем обычно, но потом всегда извиняется. Он заказал в кремлевской библиотеке книгу “Теория свободной любви” с ЕЕ предисловием и через Бонч-Бруевича передал ее мне. Зачем? Не понимаю…” Запись от 2 июля: “Сегодня ОНА приходила, а В.И. даже никуда меня не отослал. Из-за двери его кабинета я хорошо слышала их голоса. ОНА пугает В.И. эсеровским заговором и советует убрать Алекс-ча из ЧК. В.И. с ней спорит, но не сердится… Почему на нее он никогда не сердится?! Потому что она красит волосы в рыжий цвет?! Нелогично!” Запись от 5 июля: “Встретила в Моссовете Марию Спир-ву. Маша чем-то взвинчена, но со мною была любезна. Спрашивала о здоровье В.И. Зачем-то подарила мне свой бельгийский браунинг. Сказала: “на память, если больше не увидимся”. Странно. Я зачем-то взяла…” Следующие несколько дней — время лево-эсеровского мятежа в Москве и его подавления — записи в дневнике отсутствуют, и новая появляется только в двадцатых числах июля. “ОНА была архиправа в оценке левых с.-р., — пишет Крупская. — Почему она догадалась, а я — нет? В.И. в восторге от нее! Он теперь называет ее “моя Кассандра”. Заказал в кремлевской библиотеке книгу “Брачные обычаи мусульман” (Изд-во Сытина) и через Бонч-Бруевича передал их мне. В книге я обнаружила его пометку Nota bene возле фразы: “Хорошая жена, хороший дом, что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?” Неужели он хочет?.. Страшно подумать…” Запись от 15 августа, очень короткая: “В тире. Очки мешают целиться”. Кульминационный эпизод серии — события 30 августа 1918 года и двух последующих дней. В дневнике Крупской об этих днях — никаких записей, но сценаристы будущего сериала при желании легко могут их реконструировать по материалам МЧК из того же фонда Krupsky’s Archives. Очевидно, что обнародовать в ту пору реальную подоплеку выстрелов на заводе Михельсона и тем более назвать реальное имя покушавшейся — нанести удар по репутации Предсовнаркома. Судя по докладной записке Малькова, именно Инессе Арманд первой приходит в голову идея засекретить показания Батурина и возложить ответственность за все три выстрела на эсерку Каплан. Благо июльский мятеж еще памятен, а внешне обе женщины похожи (обе сутулые, в очках, обе больны базедовой болезнью). Финальные кадры третьей серии: внутренний дворик Кремля, объектив скользит по стене вверх и выворачивает в небо. Глухо звучат слова: “За покушение на жизнь… гражданку Фанни Ефимовну Каплан…” Залп. Крупный план: сумрачное лицо Ленина на госпитальной подушке. Растерянное лицо Инессы Арманд. Заплаканное лицо Крупской. Что-то происходит.
Последнюю, четвертую, серию фильма следовало бы назвать “Подмена и бегство” — несмотря на то, что кульминационный момент был в предыдущей серии, и эта будет насыщена действием. Первые кадры фильма придется, как и прежде, снимать в кремлевских интерьерах, а последние — на выбор режиссера: полная свобода фантазии. Крупный план: дореволюционное издание гомеровской “Илиады” в переводе Гнедича, объектив выхватывает гравюры с изображением пророчицы Кассандры. Крупный план: тревожный взгляд Инессы Арманд. Крупный план: прищур Сталина. Крупный план: карандашный набросок какого-то приземистого, похожего на краба, сооружения у Кремлевской стены. Сценаристам пригодятся два пожелтевших номера “Известий Советов народных депутатов”, оба датированные 31 августа 1918 года. В первом из номеров говорится о том, что от выстрелов эсерки Каплан пострадали кроме Ленина еще работница завода М.Г. Попова, 1890 года рождения, и рабочий О.Ю. Безвершенко, 1871 года рождения. Во втором номере среди пострадавших значатся только Ленин и Попова, Безвершенко отсутствует. Запись в дневнике Крупской от 5 сентября 1918 года: “ОНА опять предсказывает. Говорит, что Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточит в своих руках необъятную власть и не сможет ею распорядиться. В.И., похоже, ей верит…” Запись от 10 октября 1918 года: “Здоровье В.И. идет на поправку. И Марфа Попова, раненная в плечо, поправляется. А вот Олег Безвершенко плох, он едва ли будет ходить… Что я наделала! Доктора Обух, Шпеер и Кнабе не отходят от него. Если он останется инвалидом, я буду за ним ухаживать, как сестра милосердия…” Запись в дневнике от 15 октября: “В.И. поправился, но в депрессии. Весь день рассматривал какой-то рисунок, который принесла ему ОНА. Я не входила в его кабинет, но из-за двери слышала странное. “Неужели в мумию, как фараона? Ах, подлец Иосиф!” — его голос. “И даже в землю не закопает! — ее голос. О чем, интересно, они? Сталин — чудесный грузин, только вспыльчив немного. Хотя я его почему-то теперь тоже боюсь…” Запись от 1 ноября: “Безвершенко в параличе. Странно, я раньше не замечала, что он немного похож на В.И. Весь вечер что-то пытался шептать, я поила его чаем. Доктор Обух сказал, что в таком состоянии он может прожить еще лет пять или шесть. Если бы я была верующей, заперлась бы в монастырь…” Запись от 12 ноября: “Я слышала, как он сказал ЕЙ: “Раз так, то какого черта? Пусть сами расхлебывают. Прав был Гога Плеханов, террор — это зверство. Пока меня не подстрелили, я этого не понимал”. Что он такого говорит?” Запись от 1 декабря: “В.И. заказал в кремлевской библиотеке последние тома сочинений Льва Толстого, а Бонч-Бруевич, возвращая их обратно, случайно передал мне. Я нашла многочисленные Володины Nota bene на полях неоконченной повести “Посмертные записки старца Федора Кузьмича”. Я ее раньше не читала. Оказывается, была легенда о том, что император Александр Первый, предчувствуя восстание декабристов, сымитировал свою смерть и в гроб положил похожего на него гренадера, а сам удалился в скит. Возле слова “скит” В.И. пометил: “Скит? Ну уж, батенька, дудки! Через Гельсингфорс — и в Париж! Как сказать по-фински “окно на границе”? Спросить у Куусинена…” Ничего не понимаю…” Запись от 30 декабря: “Впервые В.И. будет встречать Новый год не с нами вместе, а только с НЕЙ. Сказал мне, что покажет ей тот шалаш в Разливе, который я все равно видела. Был очень весел, хотя выглядел устало, взял с собою очень много вещей, даже зачем-то бюст Гегеля. Проводила их уже почти спокойно…” Последняя запись в дневнике — от 31 декабря 1918 года: “Олег заговорил! Он сказал мне: “Матушка, заступница, родная!” В.И. никогда мне таких слов не говорил. Так, может быть… Нет, страшно... Но, с другой стороны, почему бы и нет? ПОЧЕМУ БЫ И НЕТ?!”
Серия может заканчиваться двумя крупными планами, одним общим и одной панорамой. Крупный план: глаза Крупской за очками. Крупный план: лысина человека, чем-то похожего на Ленина. Общий план: сани с двумя седоками, улетающие вдаль по заснеженным полям. И панорама какого-то европейского города — по выбору режиссера.
Если в этом городе случайно окажется Эйфелева башня, замысел фильма не пострадает.