Андрей Ильенков
Опубликовано в журнале Урал, номер 5, 2001
Андрей Ильенков
С музыкой сфер не скушно
Андрей Ильенков — родился в 1967 г. в Челябинске, окончил УрГУ, заканчивает аспирантуру. Стихи публиковались в журналах “Пастор Шлаг”, “Урал”, альманахах “Формальная поэзия Екатеринбурга” и “Рука на плече”.
***
Сидоров сделал дрофель.
Установил на этаж,
Развел на четыре, позвал начальника,
Но начальник не стал летать,
Начальник стрижет, скучая,
Лишние стрелки с часов,
И вот уже оба они, лежа на крыше,
С напряжением смотрят вниз.Внизу прошли футболисты,
Убивая встречных мячом,
А Сидоров думал, что сделал дрофель,
И ему теперь все нипочем!
Но это была ошибка,
И четверть часа спустя
Две старые добрые женщины
Плевали ему в лицо.Потом наступила полночь
И пришел человек
И, тыча пальцем в измятую бумажку,
Доказывал, что дрофеля нет.
Сидоров горько смеялся,
Но стрелки стали всходить,
И вот он уже стрижет их,
Как прежде начальник,
Пряча от всех глаза.Затем наступило утро,
На крыше блестела роса.
Он первый раз в жизни смотрел на восход
С такой большой высоты.
Было немного страшно,
И солнце било в глаза,
И он не заметил, когда пресловутый
Дрофель шагнул вперед.
Слава
Жил поэт настоящий
В ящике мусорном —
С музыкой сфер не скушно.Скушав разные разности,
В частности, мокрые бублики,
Публикой часто ему кидаемые
(дай ему, господи, также арбузных
вкусных корочек и длинных окурков),
Куртку отряхивал и шел.Шелк вечернего неба
Не был внятен поэту.
Это немного странно.
Рано стемнело. Тучи
Кучами падали с запада.
Запонки звезд украдены.
Радио растопырило раструбы:
“Здравствуйте, браться и сестры
С острова мертвых собак!
Табак ваше дело правое:
Плавают быстро тюлени,
Ленин всегда живой!”
Вой тут поднялся страшный:
“Russian! — плакали дети. —
Эти не пожалеют
Клея, ножниц и крови!”
Повести вышли. Свершилось.Он проснулся от шума в ящике.
Ящеры всплыли на море.
Глория!
Полки воздушные
Тушами небо закрыли,
Крылья кожисто хлопали.
Во поле ползали черновики истории.
Глория!Люди проснулись от боли,
То ли от скушного ужаса.
Лужи пронзительно-зябко дрожали
И отражали небо.
С неба свисали куколки.
Пугала бабочки и стрекозы вились,
Давились крыши мохнатыми лапками,
Тряпками были обмотаны лица
Полиции нового времени, новой истории.
Глория!Он проснулся от боли
Голенький с бабочкой хищной в постели,
Еле живой от гордой ноющей совести.
Повести вышли, свершилось чудо повсюду.
Лежит кишка. Слава!
Посередине горшка. Слава!
Осень весны
Еще гимназически юн апрельский румяный вечер,
Но стали на холоде тверже морщинки весенних луж,
И странно любимой впервые понять, что сгорают свечи
И осень весны печальней поэтому осени стуж.Стократ в наступивших сумерках мой ангел похорошела,
И встать бы мне на колени, летящей судьбе назло,
Но разве только своей, и разве доброе дело —
Сажать тебя в клетку сказки, которой не повезло?А в зеркало падшей ночи смотрела грядущая осень,
Где солнце уже не согреет ржавые кровли крыш,
Где пальцы ломает сирень на глинистом нищем откосе
И эта рука с колечком — совсем послушный малыш.Сирень и девочка помнят причину будущей боли,
И мальчик в стихах игрушечных нечаянно точен был.
Целую руки твои, Лейли, слезами смочив мозоли
Кольца и кудели, милая, храню тебя, как любил.***
Уберите свидетелей и оставьте в покое
Пять повешенных пуговиц — не тревожьте уют.
Мне казалось, что жизнь моя — это что-то такое…
Или будет восстание и меня не убьют.Мне казалось, что боль моя оставляет мне право
Обойтись без косметики рассыпать конфетти
(А когда меня вызовут в департамент расправы,
Завалить туда с песнями и с подарком уйти.)Чубука у Тургеневых не сосите, не верьте:
Никому не обещано ничего на Земли,
Кроме воли, но каждому сердобольные черти
Счастья страшную трещину по губам провели.Перепью сотню хамов я (но до Ноя не допил),
И в углу обезьянника, арестован и гол,
Я язык мой из уст изблюю, ибо тепел, —
И претят междометия, и неведом глагол.