Рассказ.
Юз Алешковский
Опубликовано в журнале Урал, номер 4, 2001
Юз Алешковский
Брюки
Рассказ
По-моему, последние бутылки были с сивухой. Я, приехав, захворал с нее, с падлы…
Проснулся в вагоне утром и говорю проводнице:
— У меня брюки украли. Нигде нет.
— Да вы поищите получше.
— Это Таврический дворец, что ли? Всё обыскал уже.
— А вы, может, без брюк в вагон вошли? Пьяные больно были.
— Если бы я босиком пришел, тогда бы, может, и без брюк. А раз не босиком, то спиз…ли их, точно. Экспресс ночной, херов. Сволочи.
— Щас всё больше в купейных крадут, а в общих спокойно стало, — вмешался кто-то. — Честный народ редко купе берёт.
— А вы не выражайтеся.
— Тащите сюда начальника поезда. Пусть свои брюки даёт.
— У нас о н а начальник.
— Ой, бля! Тогда чаю несите покрепче и сахару три куска. Башка трещит. А брюки где хотите, там и доставайте. Объявите по радио, хоть, может, найдется герой-командировочный с запчастями. А скандал я вам устрою. В трусах в министерство поеду. Дрыхнете на посту.
Тут пришла начальница. Удивилась. Заподозрила меня же, обшмонала всё купе.
— Документы там были и деньги?
— Паспорт, военный, партийный и 72 рубля, — говорю, и жалко мне себя хрен знает как, потому что действительно бездарная ситуация.
— А кофту почему не взяли? — пронзая насквозь, спросила начальница, а в башке моей бешено стучат три слова: поезда… пиз… начальница… поезда… пиз…
— Садились они вдрабадан, — ответила за меня проводница.
— Вспомните, гражданин. В таком виде всё бывает.
— Если бы я босиком пришел, тогда бы, может, и без брюк. А раз не босиком, то спиз…ли, свистнули их, точно, — затвердил я, сатанея от безнадежной логики.
— Ну, что ж. Приедем — я съезжу к вам на квартиру за другими брюками. На такси.
(Представь реакцию гостящей тещи!)
— Других у меня нет. Они у Битова остались.
— У какого Убитого?
— У писателя, — говорю, и думаю: “Это и есть еврейское счастье. Было у человека двое брюк. Одни забыл, другие спизд…ли”.
— Может, они стебанутые? — шепнула проводница.
— Чаю! Плохо мне. И брюки ищите!
Обе ушли. Вдруг хрен является с нижнего места. Мурло с несмываемой печатью вневременного, а также внепространственного похмелья. В моих брюках, блядище. Разит от него, как от меня, наверно, “вентиляторы” не работают. И душно. Я за ним наблюдаю. Садится, лезет в карман, достает паспорт, раскрывает, читает.
— Фу, еттить твою мать! — говорит с облегчением.
Оказывается, я, мудак, оставил брюки на его полке, а он утром пошел похезать и надел их.
— Я, — говорит, — читать привык в уборной: забываюсь так с похмелья. Лезу в карман за бумажкой, а достаю паспорт. Между прочим, с интересом открываю его: давно не заглядывал. Фотографировался лет десять назад. И тут мне прямо в лоб ударяет: “Национальность — еврей”. Пиз…ец, думаю, поехал. Помотал головой, смотрю, а там все равно национальность — еврей, и чухло чужое. Тут поезд, гнись он в доску, тормознул, я с толчка слетел и бедро расшиб. А выходить боюсь. Страшно почему-то. А когда страшно, значит, точно поехал. И паспорт открывать боюсь. Попил воды из вредительского крана. Суки, вентиль не могут сделать! Все-таки сел опять и чуть было паспорт не употребил. Там лишние есть страницы. А в дверь барабанят, вопят: “Полчаса сидите!” Пришлось выйти. Иду в купе, руки дрожат, ногу ломит, а мне на работу. А какая, на хер, работа, когда горячка начинается. Национальность — еврей! Вот до чего дело дошло. Но ладно. Слава Богу, всё обошлось. Вы тоже вчера хороши были. А я вас за армяшку принял. Кино! На работу всё равно не пойду.
Пришла проводница с чаем.
— Вот, — говорю, — товарищ брюки вторые отдал мне насовсем. Без денег. Надо ему на работу письмо написать. Пусть пример берут с такого морального уровня!
Чай был прекрасен. Проводницу я тут же заставил написать благодарственное письмо о благородном поступке Обиднова В.Н. и отнести на подпись начальнице поезда. До самой Москвы мне весело думалось о том, как мой опоганенный документ мог валяться на шпалах. Но чудом уцелел.
Письмо на работу Обиднова мы по приезде бросили в почтовый вагон.
— Слушай, — сказал на перроне этот алкаш. — У меня есть червонец. Брат жене долг послал. Давай его пропьем в ресторане, а ты письмо моей бабе напиши. Так, мол, и так. Спиз…ли. Украли деньги и документы, а муж выручил: последнее отдал. Приеду — пришлю перевод. Побольше бы нам таких людей, добавь. Идет?
— А что же будет, когда я не пришлю деньги?
— Я ей скажу, что все люди — говно, и что благодарности от них ждать не хрен, и что ни одну падлу больше не выручу! — страстно сказал Вася.
Я почувствовал себя виноватым в мгновенной гибели Васиного человеколюбия и благородства, но план принял.
Письмо (я чуть не рыдал над ним!) накатали за столиком, пока официант тащил водяру, бутылку кваса и заливной язык. Мир как-то стал выстраиваться на глазах, чтобы снова рухнуть в один прекрасный момент. Ляпнули мы, закусили, поговорили по душам на глубинные темы и разошлись через два часа. И напоследок этот Вася, сука такая, смотрел на меня свысока и напрашивался на признательность, как будто он и взаправду выдал брюки и одолжил червонец на дорогу.
… Идея, блять, овладевшая массами… Телефон свой дал.
Вчера, под банкой, звоню ему.
— Здорово, это я, который “национальность — еврей”, чуть паспортом моим жопу не подтер. Как жисть? Письмо получила жена?
— Ага!
— И как?
— Скрипела.
— Ее что, дома нет?
— Уехала к теще. Я ей вломил, когда она не поверила, что я тебя выручил. Сегодня письмо пришло обратно. Написано, что ты не проживаешь в Рязани. Это она посылала проверить. Тут два моих кореша то же самое сделали. А им поверили. Вот сука какая.
— Ну, а на работе?
— На работе поверили. А ты как?
— Нормально. Дай адрес тещи, я напишу, что ты благородный человек.
— А может, лучше ты червонец вышлешь? Тогда она вернется, сука. Я с отпускных отдам тебе. В общем, одолжи.
— Ладно. У меня гонорар будет на днях. Позвоню.
— А то заходи. Я один.
— Позвоню. Главное, не бзди и не раскалывайся. И продолжай выручать направо и налево потерпевших, обворованных, погорельцев, сирот, калек и старушек. Ты создан для помощи ближним. Пока…
Такая петрушка.
13 декабря 1968 года