Владимир Куземко
Опубликовано в журнале Урал, номер 3, 2001
Владимир Куземко
Сорок четыре минуты с Шершавым
Из записок районного опера
Владимир Куземко — живет в Днепропетровске (Украина). В 1999 году в соавторстве с сотрудником уголовного розыска, не желающим называть свое имя, выпустил книгу “Опер в законе”. Отрывок из второй книги того же цикла был опубликован в “Урале”, № 9/2000.
…Вообще-то поймать нарика на изготовлении, хранении или сбыте “дури” куда легче, чем, скажем, изловить квартирного вора или изобличить убийцу: в присутствии понятых вынул у него из кармана шприц с ширлом или пакетик с шалой — вот тебе и всех делов! Но это сказать только легко, у нас же множество умников, со стороны следящих, судящих и советующих, а вы на мое место попробуйте… Да, полным-полно на наших улицах наркоманских харь, и почти у каждого в карманах и сумках можно найти что-либо компрометирующее, но для обыска нужны какие-никакие, а основания, так вот просто к первому встречному не прицепишься, замучат тебя потом жалобами, “телегами” в блин раскатают. А и нашел ты законный повод прицепиться к наркушнику — так ты ж еще попробуй его ущучь! Это раньше наркоманский люд был непуган и доверчив, как дети, сейчас все хитры и изворотливы. Засек рядом опасность — сразу же нырк рукою в карман со шприцем, да и спустит ширло прямо в карман. Скажете, ничего это ему не даст? О-о-о, ошибаетесь… Теперь любая экспертиза никакой ширки у подозреваемого не обнаружит, а исключительно — “следы какого-то вещества на одежде со специфическим запахом”. А за следы не сажают, мало ли где бедолага карман свой мог замочить, а что шприц пустой рядом в кармане нашли — так то не доказательство, сами же говорите — пустой… А с шалой еще проще: выхватил пакетик из кармана, развернул бумажку — и лети себе, травка, по ветру, уноси с собою срок наркоманский! И что ты потом понятым представишь — пахучую бумажку? Это — раз. А два — носят с собой обычно нарики лишь свою разовую дозу, то есть количество явно недостаточное для возбуждения уголовного дела. То есть возбудить все-таки можно, если доказан факт неоднократности, то есть с такой же дозой ты наркушника уже ловил пару раз в этом месяце, теперь хлопаешь его с тем же и, радостно потирая руки, оформляешь делюгу. Но его и один-то раз поймать с поличным — проблема, а чтоб многократно за короткое время — вообще фантастика, такого не бывает.
Но есть еще и третье обстоятельство: сексоты тебе для твоей успешной деятельности нужны? Странный вопрос, ну конечно! А как мелкую уголовную шушеру в осведомители уголовка вербует, вы себе представляете? Нет, мы не проводим долгих воспитательных бесед в духе “ты нужен Отчизне!”, не достукиваемся до гражданской совести (не до чего достукиваться) и даже не обещаем немыслимого вознаграждения за информацию (денег у райотдела не хватает даже на зарплату сотрудникам), нет, все происходит куда прозаичнее: бедолагу ловят на каком-нибудь не шибко значительном злодеянии и ставят перед выбором: либо он начинает стучать, либо мы его закрываем в места не столь отдаленные. Иногда злодей гордо произносит в ответ: “Я своих корешей не сдаю!” — и величаво следует в зону, но такие случаи бывают столь редко, что случайся они еще чуточку реже — и каждый можно будет заносить в книгу рекордов Гиннеса. Практически все выбирают сотрудничество (насколько старательно и результативно они сотрудничают — это уж другой вопрос). Но ты ведь доходягу на чем-либо не очень серьезном споймать еще смоги! Чтоб, с одной стороны, и компромат на него был весомый, и, с другой, не так обидно было потом, что из-за тебя редкостная мразь на свободе останется. Так вот, “прощенное” бандиту изъятие нарковеществ — это как раз наилучшая зацепка к тому, чтобы материал на него похерить (то есть упрятать в сейф до лучших), а его самого привлечь к активной работе на органы. То есть даже с теми нариками, которых тебе удалось подловить с поличным, лично для тебя и твоей службы выгодно не “закрывать”, а сотрудничать. Одного вот так подловил и отпустил, второго, третьего, а потом начальство начинает буровиться: “Почему так мало изъятий?!” Ха!.. Положим, выдам я для бумаги должное количество изъятого ширла, но останусь в итоге без агентуры, кто ж тогда кражи с гоп-стопами раскрывать будет, не говоря уж о мокрухе? Да начальство меня выпрет в два счета за завал всех основных показателей раскрываемости, и плевать всем будет на то, что по одной только графе “незаконный оборот нарковеществ” у меня “круглые пятерки” — кого они тогда заинтересуют?!
…Так вот, после очередного “исторического”совещания с начальственными разносами (“Кровь из носа, но обеспечь изъятия!”) выскочил я из здания РОВД с перекосившейся от злости физиономией и стремглав понесся… нет, не наркоманов отлавливать, это от меня не уйдет, а в свою любимую пивнуху “Три богатыря”, там пиво хорошее, и от райотдела не шибко далеко, хотя и не очень близко, что тоже важно — меньше шансов наткнуться на чью-либо руководящую задницу и наслушаться попреков насчет “бухалова в служебное время”, как будто сами наши начальники здесь обезвреживают особо опасных вооруженных бандитов. Иду отдохнуть душой от гадов командиров, но и по сторонам бдительно зыркать не забываю, толковый опер всегда кругозорит в четыре глаза, особенно когда на своей территории, это у нас профессиональное, мало ли что… И вот, уже на самых близких подступах к “Трешке”, на остановке среди вышедших из автобуса пассажиров, зацепил глазами знакомо-понурую костлявую фигуру со спортивной сумкой на плече… Ромка Мелантьев, 26 лет, наркоман, кличка Шершавый, установочные данные на него сами собою всплыли в моей голове, так как ранее судимый Роман числился во всех наших картотеках. На свободу вышел он недавно, месяца три назад, отмотал небольшой срок за хулиганку. Зона наградила его татуированным плечом и туберкулезом в активной форме, сейчас где-то сторожует, по моим данным, периодически ширяется, тут и на дурь ему бабла не хватает, а где ж еще и на лекарства взять… Так что самое большее через год загнется бедолага за милую душу. Но прочь мысли, пора было браться за работу — даешь изъятие. Я автоматически посмотрел на часы (было 11.55) и начал потихонечку сближаться с устремившимся сквозь людскую толчею Шершавым. Меня он просек почти мгновенно, чутье у нариков звериное на граждан оперуполномоченных, глазенки его дрогнули и походка с уверенной сбилась на всполошенно-паническую, но вид он сделал, что не видит меня, повел безразличным взглядом в сторону и туда же чуть заметно ноги повернул, бочком ускользая от меня прочь. Прикинуться дуриком и уйти надеешься? Обижаешь, Рома! Как бы ни жаждало сердце пива, а служба дороже, охотничий азарт взявшей след легавой подтолкнул меня в спину, в два прыжка я настиг нарика и цепко ухватил за плечо. При желании он мог бы вырваться и попытаться убежать, но, во-первых, далеко не убежал бы и, во-вторых, понимал ведь, что поймаю потом и побью…
Вскинул на меня заранее жалобные глаза: “А-а-а, товарищ старший лейтенант! А я вас и не заметил!” Я широко осклабился: “Значит, богатым буду… Привет, Мелантьев! Куда торопишься, если не секрет?” Он испуганно хихикнул: “Какие же у меня секреты от родной милиции… От тети возвращаюсь, в гостях был, сейчас перед ночной сменой отоспаться хочу…” — и понес какую-то бодягу насчет тетки, своей сторожевой работы и своего восхищенного ко мне, гражданину начальничку, отношения. Я хмыкал, качал головой, чему-то поддакивал, с чем-то соглашался, а сам кинжалил его гляделками и так и этак, пробивая, что у него за душой и, что куда интереснее, в той самой спортивной сумке, которую он во время беседы так мимоходом и неприметно для меня прижимает локтем к боку. Дурашка, если б ты размахивал этой сумкой в воздухе и тыкал ее в открытом виде мне под нос, я, может быть, и не обратил бы на нее внимания, а так — залюбопытствовал…
56-й автобусный маршрут ведет к Заречанскому району нашего города, где компактно проживают цыгане, а эта нация, чтоб вы знали, основной варщик и поставщик ширла наркоманам нашего города. Практически в любой цыганской хате нынче разваривают мак. Приезжай в Заречанский район, вырони случайно пару баксов из кармана — и тебе тотчас в тот же карман баян с суточной дозой засунут. Ну, за одноразовой дозой на другой конец города никто не попрется, а на большее количество у основной массы ширяющихся обыкновенно бабок не хватает, поэтому к заречанским из наших обычно ездят мелкооптовики: возьмет в долг у кого-нибудь (или украдет, или выжулит как-либо), съездит к романам, купит 20—30 кубов ширки, здесь ее распродаст, вернет долг и на остаток сам три дня будет колоться, а потом по новой за товаром. Мелкий опт — почти единственный способ заработать на дозу для тех, кто все ценное из своего имущества уже проширял, а идти воровать или грабить боится. Шершавый-то как раз из таких, боящихся. По-человечески я его вполне понимаю: не может парнишка без дури, не избавиться ему уж от этой пагубной страсти, да и зачем — все равно ведь скоро скопытится! И, по-своему, он поступил честно, выбрав из множества незаконных способов заработать на наркоту наименее незаконный, не посягая ни на чужое имущество, ни на жизнь и здоровье окружающих. Будь наше государство добрым и справедливым, оно либо бесплатно излечило его от наркомании, либо так же бесплатно выдало бы ему нужное количество экстракта опия: дескать, колись себе на здоровье, хлопец, ничего уже тебе больше не повредит… Но кто же заподозрит нашу державу в гуманизме? Злое оно, безжалостное, и меня, мелкого государева слугу, делает таким же, и не по-человечески я отношусь к таким, как Шершавый, а по закону, да еще по своим соображениям оперативной целесообразности. И чхать мне на то, что сдохнет скоро гражданин Мелантьев, пока же он еще не сдох!
Тем временем наша мирная беседа продолжается, я выслушиваю Ромины монологи, задаю какие-то незначительные вопросы, а сам тем временем, придерживая его за рукав, незаметно для окружающих толкаю болезного в безлюдный закуток между коммерческими киосками. Моя рука не касается его спортивной сумки, но он все время тревожно косится на нее и пытается отодвинуть ее как-нибудь еще подальше от моего взгляда, до последнего надеясь, что не замечу, что пронесет… От того, загляну ли я сейчас в его поганую сумку или побрезгую, целиком и полностью зависит, получит ли он год-полтора “за хранение и сбыт” или обойдется на этот раз… А что означает тюрьма для него — туберкулезного, истощенного, безденежного? Три-четыре месяца загнивания, и — финиш, умрет куда раньше, чем на свободе. И лихорадочно блестят его глаза, свято надеясь, что подарю я ему все ж таки еще один глоток жизни! А с каких делов, спрашивается?! Никто и ничто он мне, мелкая наркоманская сошка, таких мириады кругом, и если каждого жалеть и прощать, то попом в церкви надо работать, а не опером в ментуре. Главное, если б хоть не с совещания я был, но — нужна, позарез нужна мне была нынче лишняя галочка в искомом показателе…
Но торопиться не надо: перед десертом разумнее отведать в порядке очередности и первые, и вторые блюда, а самое первое, что я сейчас просто-таки обязан был сделать, — это Шершавого слегка поколотить. Для его же пользы: наркоман всегда чем-либо да виноват перед законом и обществом, он и сам это понимает и мучается в душе, тяготится комплексом неполноценности… А как избит ментом, пусть даже безо всякой видимой причины, — так словно тяжкий груз с себя сбросил, искупил свой никому не ведомый грех кровью, так сказать… При любой маломальской возможности опера стараются наркоманов бить руками и ногами (без видимых следов, разумеется), жаловаться они никуда не станут, пуганы законом, да и рыльце у каждого в пушку, зато жульничать и подличать станут меньше (по принципу: если ни за что менты так бьют — как же они станут изуверствовать, когда появится причина?!). А если в будущем судьба будет толкать к совершению серьезного преступления, то кто знает — может быть, именно воспоминание о некогда выбитом ментами зубе или переломанном ребре удержит иного от гоп-стопа или мокрухи… Ну и для дела полезно, чтобы наркоманы нас боялись — тогда намного меньше случаев, когда ворвавшиеся в притон сыскари наталкиваются на ожесточенное, а то и вооруженное сопротивление или же подловленному в темном переулке оперу втыкают в спину финкарь… Да и когда начальство достанет и кулаки со злобы чешутся — то кого же и пинать, как не эту наркоманскую сволочь?!
Но без всякого повода квасить кулаком по гляделкам пусть и торчащего на игле, но вполне живого человека и гражданина лично мне как-то неудобно. Вот и ищешь какую-нибудь, хоть крошечную, зацепочку. Один из любимых моих приемов: при встрече где-нибудь на улице говоришь тому или иному нарколыжнику: “Так, чтобы завтра во столько-то был в РОВД, надо с тобой потолковать”. Он, естественно, клянется-божится, что будет как штык, но почти наверняка не придет — не о чем толковать ему с опером-врединой, ничего хорошего ему такая беседа не сулит. Небось, в душе еще и злорадствует над опером-простофилей. Но простофиля-то как раз он, и вовсе не ждал ты его назавтра в райотделе, и если б приперся — пришлось бы полчаса калякать ни о чем. Зато теперь ты получаешь железный повод для недовольства. Рано или поздно он повстречается тебе на твоей “территории”, деться-то ему некуда, и ты тогда спросишь ласково: “Чего ж ты тогда не явился, гондон вонючий, два часа я тебя попусту ждал!” Ну и,понятно, уже не слушаешь его жалобных оправданий, а сразу же с чувством праведной мести кувалдишь его кулаком под ребро или ногою по яишне… Увы — не числилось за Шершавым таких вот “неявок”.
Еще хорошо прицепиться по схеме: “Когда на работу устраиваться будешь, засранец?! На той неделе предупреждал я тебя в последний раз насчет трудоустройства? Предупреждал. Так чего ж ты?!” Н-н-на тебе за то, что над моими предупреждениями насмехаешься! Однако и тут осечка, честно пашет Роман на ниве ночного охранения, не прижать его этим, не ужалить. Во, блин, праведник выискался!
Вздохнув огорченно и уже в открытую косясь на сумку, интересуюсь: “А как ты насчет ширла, Роман, все еще колешься?” Он аж отшатывается, в зрачках ужас, язык хочет откреститься: “Что вы, гражданин оперуполномоченный, как можно, уж месяц как спрыгнул и окончательно завязал! Спасибо милиции и газетам, вовремя подсказали, что наркотики — это зло!” Тут-то бы его за руку и схватить на брехне: “Че пургу гонишь, хрен моржовый? Как же это ты завязал, если свежие следы уколов на руках?!” Н-н-на тебе за то, что родному оперу гонишь несусветку!
Но и на эту уду не ловится тертый и крученный жизнью Шершавый, шепчет огорченно и убито: “Никак с завязкой не получается, моральной силы не хватает бросить… Может, вы мне поможете? В больнице какой-нибудь бы подлечиться, чтоб к дури не тянуло, да и от туберкулеза… Устроили бы, а?..”
Не отвечаю на провокационные стенания, пялюсь на него бдительными гляделками, в душе возмущаясь: уж 15 минут общаюсь с этой тварью, а до сих пор не нашел оснований, чтобы его ударить! Стареешь, старлей, фантазия иссякла, чего доброго — скоро совсем перестанешь мордовать преступный элемент, а он только того и ждет — окончательно обнаглеет и сядет своей милиции на голову… Не хотелось стать первопричиной подобного ужаса, поэтому деловито спрашиваю: “Эй, Ромка, а это не ты случайно позавчера в Сосновом переулке, дом 4, квартира 67, кокнул пенсионерку Тиушкину?”
Он ошарашенно отшатывается (но ты вовремя удерживаешь его за локоть, чтобы не вздумал пуститься в бега), бормочет слезливо: “Я не… какая Тиушкина?! Я никого не кокал!” Продолжаю напористо: “Тиушкина Вера Анатольевна, 67 лет, задушена неизвестными лицами в собственной квартире, забрали старенький телевизор и остатки пенсии, соседи видели двоих на ее лестничной площадке, один вроде бы на тебя похож… Так кто напарником твоим был?” (Про Тиушкину и старенький “Фотон”— правда, про глазастых соседей — вранье, никто ничего не видел и не слышал, народ наш нелюбознательный и в свидетели по мокрушным делам аж никак не рвется.) Шершавый сбивается на скороговорку, строчит как пулемет: “Какие соседи?! Не был я там! Кого угодно спросите, позавчера я весь день был дома, отсыпался после ночной смены, потом матери по хозяйству помогал…”
Угу, нашел себе алиби — “спал”, “помогал”… Да подозревай я тебя в этой мокрухе хоть на миллионную долю процента — от твоего алиби рожки да ножки остались бы! Но не грешил я на Шершавого в деле задушенной пенсионерки, только продолжал изображать гнев и подозрительность: “А кто ж тогда старуху пришил, ежели не ты с корешами?! Колись, падла, а то я сейчас начну сердиться!” Он готов рухнуть на колени: “Чем угодно клянусь…” — “Врешь, сука, по глазам вижу, что врешь!..” — И с этими ничем не опровергаемыми словами наконец-то начинаю экзекуцию…
Шершавый стонет, дергается и плачет под градом моих ударов, виляет всячески тощим телом, стараясь подставить под болевые импульсы менее уязвимые свои места, но если не совсем дебил он, то должен бы почувствовать, что бью я вполсилы, без настоящей злости, без накала, просто в целях воспитания и назидания на будущее.
Хорошо, когда в клиентах у тебя наркоман, да еще ранее судимый. Опыт у него уже есть, он уже знает примерно, что его ждет, ничем такого не удивишь: орут на него — так не бьют же, а если бьют — так ведь не до смерти. А если случайно и до смерти — ну, значит, судьба у тебя такая, опера не хотели, случайно все получилось, в другие разы других страдальцев будут уж бить поаккуратнее… Удобнее мне с такими вот созревшими до кондиции фруктами трудиться: все как-то открыто и по-своему честно. И совсем иной коленкор, когда в интересах службы приходится шмякнуть разок “мирного”, не имевшего доселе дела с милицией обывателя — о, как развоняться потом такой может, с жалобами по всем инстанциям забегать — дескать, я не наркоман какой-нибудь, чтобы милиционер мог меня зверски бить! Гм… но если уж совсем по закону, то что же, наркомана — можно?
За своими мыслями как-то незаметно для себя отколотил я Шершавого, как боксерскую грушу, и на землю пока опустил, а сам открыл его сумку и стал в ней деловито копаться. Со всхлипами смотрел он на меня снизу вверх, ожидая неминуемого. Вот оно — пузырек с ширкой! Но — меньше, чем я ожидал, кубов 8, не больше. Даже и не мелкий опт, а так, себе любимому. В принципе “изъятие нарковеществ” — это не менее 10 “кубышек” экстракта опия, только тогда есть основания для следователя завести дело. Если же обнаружено меньше, то это уже не уголовное преступление, а административное нарушение — совсем другая ответственность.
Конечно, всегда можно схимичить. Скажем, подловил нарика с теми же 8-ю кубышками, тотчас подлил туда 2 куба из своих запасов, потом зовешь понятых и оформляешь изъятие всей десятки. Но процедура эта малопривлекательная. Ведь сам нарик знает, сколько у него было и что мы пытаемся закрыть его с помощью самой обыкновенной милицейской “подставы”. Следовательно, на следствии и на суде он до последнего будет доказывать свою невиновность. Оно бы и ладно, бандиты всегда кричат, что невиновней и безобидней ягненка, но для внимательного уха всегда слышно, когда кричит урка только по своей вредности, а когда — действительно не замешанный. Ладно, слуховые ощущения к делу не пришьешь, но есть еще и некоторые процессуальные неточности в наших действиях, на которые бандиты обычно не обращают внимания, но вздумай ты внагляк пихать его в зону путем подставы — неточности эти могут стать основанием для жалоб. Скажем, с понятыми вопрос ведь далеко не такой простой, как кажется на первый взгляд. Вот поймал я Шершавого и нашел у него наркоту, сейчас начну скликать окружающих в понятые. Оно понятно, наркоманы — сволочи, и народ их не жалует, но ментов-то он жалует еще меньше и подписываться под бумажкой, с помощью которой мент собирается запереть вот этого конкретного человека в тюрягу, — не спешит. Так что есть большая доля вероятности, что найти понятых мне сейчас не удастся. В таком случае единственный выход — вести задержанного в райотдел, и уже там организовывать понятых, и в их присутствии повторно вынимать из сумки Шершавого пузырек с “дурью”. Делаем мы такое “откладывание” понятых сплошь и рядом, нарики смотрят на это сквозь пальцы, понимая, что трудна ментовская работа и не надо чрезмерными придирками усложнять себе жизнь… Но только если сами знают, что шьют им именно “их”, а не левое, чужое… А если ты ему ширла подлил, а потом еще и с понятыми схимичил — он от той наркоты обязательно откажется или у следака, или на суде и будет по-своему прав. Между нами и преступниками действуют неписаные, но четко осознаваемые каждой стороной правила поведения. В частности: химичить ты, опер, можешь, но лишь в тех случаях, когда бандюга действительно виновен, только с вещдоками туговато… А вешать левое на невиновного — западло, категорически!
Но вернемся к Шершавому. Скулит он, лежа на земле и воображая ждущие его теперь перспективы: РОВД, СИЗО, следствие, суд и зона. “Конец тебе, Ромка!” — зловеще подверждаю я самые мрачные его предчувствия, а сам соображаю, что если особо не расстараться и не долить его восемь кубышек до заветной десяточки, то самый вероятный вариант — отказ в возбуждении уголовного дела. А на последнем совещании делался акцент именно на показателях возбуждения дел, а не изъятий как таковых. Так что потратив кучу времени, можно получить в итоге хрен с маком вместо нужного показателя. Так что либо я заранее нацеливаюсь на “химию” и откровенную фигню, что, повторяюсь, не в наших правилах и традициях, либо Шершавого отпускаю. Не за так, разумеется, я ж не Дед Мороз, а сегодня не Рождество, чтобы делать гражданину Мелантьеву такие подарки. Нет, пусть отблагодарит какой-нибудь ценной информацией, сдаст кого-нибудь, вот тогда, идя навстречу его всхлипам и мольбам, в качестве благодарности за его услугу можно, так и быть, закрыть глаза на содержимое его сумки. (Кстати, само содержимое будет изъято мной в собственную пользу и потрачено на одного из моих сексотов как плата за сотрудничество, двойная польза от амнистии Шершавого, ведь в случае его задержания всю ширку пришлось бы отдать экспертам.) Так что отпущу-ка я его сейчас восвояси на все четыре стороны, перед этим выудив из него что-либо интересненькое.
…Лежащий передо мной на земле Шершавый напоминает о своем существовании вопросительным стоном. Любовно полирую его туфлей под ребро: “Ну что, козел, допрыгался? Сейчас зову понятых, оформляем изъятие, веду в РОВД тебя, и гуляй, Ромка, года на 2—3 в зону к “тубикам”. Говорится это жестко, но без пережима, в голосе сохраняется оттенок перспективы и иного развития событий. Дескать, мы можем разойтись и по-хорошему, ты только пошуруй мозгами как следует… “Ой, отпустите меня, гражданин начальник, я вам все ширло отдам, и потом еще заплачу!” — молит Шершавый, восприняв интонацию как намек на взятку. Новый, на этот раз более сильный, пинок подсказывает ему, что не на лапу ты себе выколачиваешь, а беспокоишься исключительно об интересах родной службы. И насчет ширки зря он вякал, ее я и так заберу, отдаст он или не отдаст… Дальше разговор идет уже более деловой. Внушаю доведенному до нужных кондиций Шершавому, что в принципе мог бы его сейчас и отпустить, если сольет он тебе полезную информацию на кого-либо из своих знакомых, желательно — в плане квартирных краж или хотя бы хранения оружия.
Физиономия у Шершавого становится мученической, как у Христа на распятии. “Стреляйте, вешайте, топите, четвертуйте меня, мусора поганые, но дружков своих закладывать я не стану!” — вертится у него, судя по заерзавшим гляделкам, на языке гордый ответ. Но не говорят нынче бандиты таких обидных речей операм уголовного розыска. Может быть, в других районах и городах они такое порой и выкрикивают, но у нас всем приблатненным крикунам зубы выбивают довольно быстро. Так что корчить героя-подпольщика Шершавый не решился, да и в тюрьму ему не хотелось, а по смышлености своей понимал, что либо бабками откупаться придется, либо сексотничеством, бабок же у него не было, так что… Для приличия поломавшись еще пару минут, Шершавый “застучал”…
Несколько рассказиков его я пресек в самом начале: “эта информация мне не интересна”, “про то событие я уже знаю”, “а этого твоего дружка мы закрыли еще вчера”. Но вот доходим и до интересного сообщения: “Юрка Боков, погоняйло Пузырь, на прошлой неделе с ним на одной хате базарили, так вот, с его слов, это он бомбанул киоск на рынке вечером 24-го числа. И еще, классным перышком бахвалился, кустарь, но четкий, мастер делал, на рукоятке голова орла. Хранит он его у себя дома, на кухне, под газовой плитой, можно прицепить к нему “хранение холодного оружия”, если от кражи отбрехаться сумеет…” Все, паря, приехали! Теперь мой ты со всеми потрохами! Деться тебе больше некуда, будешь и дальше постукивать на корешей своих, поганцев, а попробуешь отказаться — шепну пару слов дружкам пузыревским, кто Юрку-то заложил…
Помогаешь Шершавому подняться, заботливо отряхиваешь с него пыль и соринки (теперь он твой агент, а кадры надо беречь), подаешь ему опустевшую сумку, а фанфырик с наркотой прячешь в свой карман. Шершавый проводит фанфырик тоскующим взглядом, ширнуться-то хочется, и вот она, “живая вода”, рядом, а не дотянешься. Я его понимаю. Понимаю и то, что куплены те восемь кубышек, скорее всего, на взятые в долг бабки, планировал Ромка половину продать и долг вернуть, а оставшимся раскумариться день-другой, а теперь ни ширки, ни бабок, и чем долг отдавать — неизвестно… хоть хаты начинай бомбить, чего до сих пор Шершавый себе не позволял, но что теперь может стать для него практически неизбежным. Вижу я его проблемы, но мне и своих хватает. Сексотничай он со мною плодотворно и многолетне — я, может быть, как-то и поспособствовал бы, а пока не за что, спасибо пусть скажет, что на воле пока остался. И вообще, не думаю, чтобы осведомителем он оказался перспективным — “тубик” же, сдохнет скоро, нежирный с него навар. Но, с другой стороны, и таким брезговать нельзя. Иной сексот за пять минут до собственной кончины ухитряется шепнуть тебе что-нибудь, благодаря чему потом будет раскрыто тяжкое преступление. Окажи мне Шершавый хотя бы раз такую услугу — и может считать, что не зря жил на этом свете. Хотя сам про себя он, разумеется, думает, что рожден был матерью вовсе не с благородной целью оказания единовременной услуги районной уголовке… А ширяться не надо было и хулиганничать — тогда, быть может, и на что-нибудь другое сгодился бы.
“Каждую среду после 15.00 будешь звонить мне и докладывать все интересное, что узнаешь за неделю, а в важных случаях — информируй немедленно!” — говоришь ты, и вы расстаетесь. Походка у Шершавого — как у побитой собаки, совсем не так он летел с ширлом от остановки, весь в предвкушении скорого укола…
Смотрю на часы — 12.39. Сорок четыре минуты заняло общение с Мелантьевым. Изъятия не заимел, но зато вербанул нового сексотика и практически раскрыл одну кражу, подперев ее хранением “льда”. Уже не зря день прожит! А теперь можно и в “Три богатыря”, пиво пить…
Рассказ пожелавшего остаться безымянным сотрудника
уголовного розыска записал Владимир Куземко