Стихи
Опубликовано в журнале Урал, номер 11, 2001
Письмо с моря
…когда
распоротый туман
набухнет, точно две сирени,
скользнет по яхтам и домам
стрела в горящем опереньи,
и вспыхнет башня на скале —
во мглы слабеющем растворе —
для всех, заблудших на земле,
для всех, блуждающих на море,
и бросится с востока на
закат, незнамо кем влекома,
внезапная голубизна
у окаема окоема.
…тогда
сквозь минные поля,
расплавленные в датских шхерах,
всплывут четыре корабля
расстрелянных. Четыре — серых.
Сирена закричит во мгле
о смертном, о последнем горе —
для всех заблудших на земле,
для всех блуждающих на море,
для тусклых башенных огней,
стрелой погашенных каленой,
что на восток, в страну теней,
идут кильватерной колонной.
Но что
останется от них?
Алмазной стрелки взмах и промах?
Молчание проклятых книг
и грохот волн на волноломах?
* * *
… я с перрона
сойду к заголенным стволам —
к зеркалам в их умноженном створе —
там, где с йодом мешается дым
пополам
и с рекою мешается море…
…где, как
слизни, лежат еще сгустки дождя
на крыжовнике возле обрыва,
где с гранитного склона сползает,
дрожа,
сухопутная водоросль — ива…
…где
вдвигают поглубже герань и табак
под брезентом облитые крыши
и отрывистый лай зазаборных собак
комариной зазубрины тише…
Далеко, у
Кронштадта, гроза все длинней,
но сюда дотемна не доплыть ей,
потому что поставлена сеть перед
ней
из блистающих облачных нитей.
Зима
в Ленинграде
(60-е годы)
В темных
садиках зарешеченных
няньки пашут и ботами бьют,
а младенцы в морозных пощечинах
равнодушные песни поют.
Не слышны
сюда с белой площади
облученных трамваев звонки,
небеса сине-черно полосчаты,
и подспущены, и низки.
Не прольнет
сюда с белой площади
проводами линованный лен.
Небеса сине-черно полосчаты,
купол искрами окаймлен.
* * *
По плоскому
дну обратной реки
в пустых плоскодонках скользят
старики
возздравствовать рай
возвращенный,
как некто сказал некрещеный.
Со всех
пристане‘й стекает толпа
к лохматому плацу с пустотой от
столпа
и безмолвно встает полукругом
на цыпочки в небе упругом.
Что в летнем
саду, что в зимнем дворце
на дверцы прибито раскаленное “С”,
а тому, кто не спросится братца,
туда вообще не пробраться.
И в зимнем
дворце, и в летнем саду
в две тысячи сорок лохматом году
в служебном подъезде у арки
лежат на меня контрамарки.
Я старый
билет не снес на возврат,
поэтому мне и привратник не брат —
и поэтому в литерном ряде
мне скучать о потерянном аде.
В раю, должно быть, снег
В раю, должно
быть, снег. От сосен на пригорке
до моря черно-алого, куда закат
затек.
В раю, должно быть, снег. И всё — ни
норки в норке,
ни галок письменных, ни белок-распустех.
В раю, должно
быть, снег. И ангел-истребитель
устало барражирует сверкающий озон.
В раю, должно быть, снег.
Единственный в нем житель —
в пальто расстегнутом и мертвый
Аронзон*.
В раю, должно
быть, снег. Я был над ним — пролетом.
В пыли иллюминатора косой стеной он
рос.
Но из подмышки перистой пунктирным
пулеметом
его отрезала цепочка черных роз.
* Леонид Аронзон (1939—1979) — великий ленинградский поэт.