Ольга
Мартынова
Мир
переминается у двери
Ольга
Мартынова — родилась в
Ленинграде. Автор двух поэтических
книг.
Живет во Франкфурте-на-Майне (ФРГ).
***
И проступал в
нем лик Сковороды.
Н.Заболоцкий
Умножение радости
умножает скорбь.
Рыба плывет, красуясь в россыпи
своего блеска,
В каждой волне звенит прозрачная
леска,
Каждой волны прозрачен
мутно-зеленый горб.
Каждый день
начинается с того,
Что мир переминается у двери.
Несчастлив, кто ему не открывал,
И счастлив, кто ему не открывал.
О дуброва, о
зелена,
Не могу я опрокинуть
Чашку с радостью земной,
Она вся в трещинках, в изъянах,
Но узор на ней родной.
В тебе жизнь увеселенна.
Как легок, как тих
голос того,
Кто мир ловил и не поймал,
Как избушка на курьей ножке, он
стоит,
Обратив лицо к лесу, в зеленый
провал.
Умножение радости
умножает скорбь.
Хочется отвернуться от этого
блеска.
Так зверь, уходя в чащу, унося в
лопатке росчерк огня и дробь,
Хранит на губах запах малины, на
веках светлый ситец
страшного переплеска.
***
Линия неба, вид
одинокой горы или горной гряды,
Отдельно стоящее дерево,
Лес, в середине года и дня скрытый
солнечным дымом.
Вечер, оттенивший собою дневные
труды,
В утреннем небе кустарник дыбом.
Или дождь. Сколько надо усталости,
чтобы любить эту
На склоне дней, дня, праздность, не
пугающую тщетой,
Полет сарыча над вспаханным полем,
запах коровы,
Чужого пота, виноградника,
какую-нибудь примету.
Как мало или, наоборот, как много
надо видеть за той чертой,
Которая приближается на склоне
дней, дня,
Когда ангелы из среды огня
Глядят. Их лица праздны, суровы.
Он двуедин, как разведенный мост.
Надменный Петербург в казенном
сюртучке
Съест человека изнутри,
Невкусную оставит оболочку
И пустит в утреннюю морось налегке.
Но посмотри,
Вот Петербург в партикулярном
платье —
Он пьяный, добродушный и облезлый.
В засаленном халате, непричесан,
Внутри же кто-то съеденный и
трезвый.
Так, двуедин, как
разведенный мост,
Он немо говорит руками…
…То вечностью
играет, как мячом,
Перед тремя кичливыми веками.
Под дождем.
***
В засохшем и
шелковом немецкой речи
Невидимая в черноте куста птица
ночи
Трудолюбиво играет немецкие гаммы.
Мне, как русскому человеку, все они
здесь нахтигали.
В хлебном, в
парном дыхании русского языка
стрекочет
Невидимый мне отсюда сверчок,
сверчочек.
В небе с размытой
луной плывут усатые сомы,
В речке с разбитой луной отражаются
щуки,
Вверху и внизу — тишина, а слева и
справа — стрекот,
Посвист, всхлип — чинные гаммы
вдруг зарыдали
Семиструнной гитарой, а сверчок и
слушать не хочет.
***
Что ветер за окном
бубнит?
Что пел сто лет назад?
Как толстый лед над озерцом,
Так жизнь вокруг стоит.
То девочка с испуганным лицом
Продышит маленькую лунку на окне,
То память толстая шевелится в луне,
Приманку ищет ртом, одышливым,
брезгливым.
…Каждая женщина,
выходящая из воды, — Венера,
Даже если она старуха или ребенок.
В каждом парке деревья стоят, как
сестры,
Даже если это дубы; дриады поют,
спросонок
Забывая об осторожности, меняя
регистры.
Ранним утром ходят поздние боги,
проверяя свои реестры,
По дорожкам любого пыльного или
пышного сквера.
Мир отдан
женщинам, как намекал один русский
писатель.
Они хлопотливы, любопытны и
небрезгливы.
Любопытны, хоть все кажется смутно
знакомым,
Даже страх, даже высокое небо.
Торопливы,
Хоть знают, к чему спешат. Стрекоза
Только делает вид, что удивленно
таращит глаза.
Сова, когда она
летит по ночному лесу,
Забывает, что знала, сидя в дупле.
И тогда лунный свет, отраженный в
древесной смоле,
Ей кажется золотом. Возвращаясь в
дупло,
Она забывает полет. Ей сонно, тепло.
Они забывчивы.
…Ветер бубнит,
ему все равно,
Что здесь за сто лет до него
звучало,
Поэтому его тело устранено,
Он весь состоит из одного звучала.
Что ветер за окном
поет?
|