Надежда
Колтышева
Странная
пьеса
Надежда Колтышева
закончила педагогический институт,
работает учителем начальных
классов. Студентка II курса ЕГТИ
(курс “Драматургия”)
Действующие
лица
МУСОРОВ,
мужчина лет 40-50, капитан милиции,
оперуполномоченный ЛОВД на станции
14 км какой-нибудь железной дороги.
МУСОРЁНКОВ,
молодой человек лет 20, младший
лейтенант милиции,
оперуполномоченный ЛОВД на станции
13 км той же железной дороги.
ТРУП молодого
мужчины, представленный в виде двух
частей: тела и отчленённой головы.
Фонари. Они
светятся. И это означает, что —
темно. На их свету видно
непрекращающееся падение
одинаковых снежинок. И это
означает, что — зима.
Железнодорожное полотно никогда не
знаемой Богом станции. И это
означает, что — глушь. С одной
стороны станции темнеет дремучий
лес, с другой — ещё более дремучий
лес. Рельсы, на которых сидит и
курит мужчина лет 40, в милицейском
бушлате, сапогах, шапке, ну, и так
далее, словом — милиционер. Всем
своим видом он символизирует
искреннее внимание к…
обезглавленному трупу, лежащему
неподалёку от него (и от рельсов,
соответственно). Вдруг — откуда ни
возьмись — появляется молоденький
паренёк, тоже милиционер, даже нет,
(какое там!), милиционеришка, с
матерчатой сумкой в руке. Идёт
очень осторожно, одновременно с
этим и суетливо, и как-то боязливо,
что ли. И это означает, что действие
началось.
МУСОРОВ. (Молодому).
Эй, мужик!
МУСОРЁНКОВ. А?
Кто здесь?
МУСОРОВ. Да не
газуй. Капитан милиции Мусоров с
тобой разговаривает…
МУСОРЁНКОВ.
(Вдруг как-то ещё
больше испугавшись). А что? Я
тут это, просто… это… иду.
МУСОРОВ. (Подозрительно
разглядывая Мусорёнкова).
Далеко?
МУСОРЁНКОВ. Что?
МУСОРОВ. Идёшь
далеко ли, спрашиваю?
МУСОРЁНКОВ. А!
Так… это… ну… э-э-э домой, в
общем-то, к жене вот, вот.
МУСОРОВ. (Направляет в лицо
Мусорёнкову луч фонаря). Такой
молодой и такой женатый! Орёл!
МУСОРЁНКОВ.
(Смущённо
улыбаясь). Так мы… это… с
детства ещё… в садик, значит.
МУСОРОВ. (Вдруг). А в
мешке что?
МУСОРЁНКОВ.
Что?
МУСОРОВ. В
мешке что, спрашиваю ?
МУСОРЁНКОВ.
(Не зная, куда
спрятать этот мешок). Так это…
Ну… В мешке-то? Это, как его…
капуста!
МУСОРОВ.
Деньги, что ли?
МУСОРЁНКОВ.
(Недоуменно).
Нет, почему же?.. Ах, вы в этом смысле!
(Глупый смешок). Нет, нет, что вы.
Капуста обыкновенная, овощ такой,
знаете?
МУСОРОВ. Да
как же не знать. Овощи любишь? (Пауза).
Ну-ка, братец, покажи-ка мне капусту
твою.
МУСОРЁНКОВ. Что?
Показать? Так, это… Зачем? Вы
шутите, товарищ капитан?
МУСОРОВ. Так
нет же, товарищ младший лейтенант.
Давай-давай, показывай, ну?
МУСОРЁНКОВ.
(Отступая). А
откуда вы… А… Ну, да… Да! Я, кстати,
ещё не представился: младший
лейтенант милиции,
оперуполномоченный ЛОВД на 13
километре Мусорёнков! А. А.!
МУСОРОВ. (Присвистнул).
Опер, значит, тоже. Ну что, товарищ
младший лейтенант, поедем в
отделение.
МУСОРЁНКОВ. Не
понял. Зачем?
МУСОРОВ.
Зачем? (Вдруг неожиданно зло).
Да просто рапорт на тебя накатаю:
так, мол, и так, вечерочком 31 декабря
на 14 километре *** ж/дороги довелось
мне встретить младшего лейтенанта
Мусорёнкова, при наружном досмотре
которого в руках была обнаружена
сумка синего цвета, размером 25 х 60
см. А уж этот рапортишко вместе с
тобой и очаровательной холщовой
сумочкой — удобная, наверное, а,
лейтенант? — передадим в
прокуратуру. Где с тобой и
разберутся по всей строгости
закона.
МУСОРЁНКОВ.
(Растерянно).
За что, товарищ капитан?
МУСОРОВ. Да уж
не за пристрастие к вегетарианской
кухне. Пособничество — то есть
соучастие в преступлении,
фальсификация доказательств и т.д.,
и т.д. Уж не переживай: целый букет
тебе впаяем. А будешь
сопротивляться — пулю в глаз, чтобы
шкурку не портить и — “не жди меня,
мама, хорошего сына”… (Насвистывает).
МУСОРЁНКОВ. То
есть как это? За то, что я выполнял
поручение своей законной супруги…
МУСОРОВ. (Вдруг как-то резко
прерывая его). Ладно тут мне
дуру гнать, молокосос. Тебя кто
надоумил шопалки свои распускать?
Умный самый, да? Пока вы там едете,
товарищ капитан, я вам тут, чтобы не
скучно было под Новый год, для
веселки, стало быть, подарочек
преподнесу. (Забрал мешок из рук
лейтенанта, открывает его, пока
ничего не достает). Почем
кочанчик-то, а, благоверный ты мой? (Достает
голову). Так вот ты какой… (С
пафосом). Бедный Йорик!
МУСОРЁНКОВ.
Как вы сказали? Вы что, его знаете?
МУСОРОВ. А как
же! Он мне за последние четверть
часа как родной стал. Ну, посмотри,
какой красавчик! А ты от него,
такого молодца, избавиться захотел!
Ай-яй-яй! А где же гуманизьмь?
Всемирное братство? Милосердие?
Чему вас, недоумков, в школе-то
учили. Ты, кстати, кто по
специальности-то хоть?
МУСОРЁНКОВ.
(Робко).
Юрист-специалист.
МУСОРОВ. (Рассмеялся).
Кто-кто? Ты специалист? А ну-ка,
ну-ка, юрист-специалист, поведай-ка
мне, тёмному капитану милиции, что
за этот трупак, вернее, за сокрытие
его важнейшей части тела — хотя, по
всей видимости, у него она
важнейшей-то как раз и не была —
светит тебе, младшему лейтенанту
милиции, оперу ЛОВД на станции 13 км,
Мусоренкову А. А.?
Мусорёнков
молчит.
(Довольно).
Ага, не знаешь? Дак какого ж хрена
ты, товарищ Мусоренков А. А., попер в
ментовку, согласился работать
опером, да ещё и выехал в новогоднюю
ночь на этот железный висяк, если не
знаешь даже элементарных мер,
которые к тебе будут применять за
сокрытие главных — !!!! — улик!
МУСОРЁНКОВ.
Дак ведь я вовсе не хотел её
скрывать! На кой она мне нужна, сами
посудите. Нет, я просто
сориентировался, что большая часть
тела находится на вашей территории,
следовательно, подумал я, всё равно
дело ваше. Дак вот, думаю: а зачем
сложности-то создавать, отнесу-ка я
и голову на вашу землю — никто и не
заметит подвоха, а справедливости я
и так не нарушу, только время ваше
сэкономлю.
МУСОРОВ.
Скажит-те пожалуйста! “Пока молоды,
спешите делать добро!”, да? Ай да
Мусорёнков! Так ты ж у нас святой!
Это я, выходит, благодарить тебя
должен, что ты время моё экономишь?
Вот спасибо, вот удружил!
Мусорёнков
напрочь
потерялся, не знает, что ему и
делать — плакать или смеяться.
МУСОРОВ. Так,
ну ладно, всё, поехали, а то уже
вот-вот Новый год, мне домой успеть
бы хотя бы к московскому. (Достаёт
рацию).
МУСОРЁНКОВ.
(Чуть не плача).
Товарищ капитан, товарищ капитан,
неужели нельзя ничего сделать?
МУСОРОВ. (Как бы подумав).
Это почему же нельзя? Очень даже
можно. Мы с тобой сейчас к твоей
капусте кочерыжечку с моей земли
перекинем, и большой привет! И
проблем как не бывало! Смотри: ты на
свободе, трупак твой любимый при
тебе. (Вдруг). Слушай, парень.
Меня вдруг осенило: ты, случаем, не
некрофил?
МУСОРЁНКОВ.
Н-н-нет!
МУСОРОВ. Ну
вот и славно, тогда и за его судьбу
можно не волноваться. (Трупу).
Слышь, ты, всадник без головы, отдаю
тебя — заметь, безвозмездно! — на
попечение этому доброму молодому
офицеру, добросовестно несущему
свою нелёгкую службу… Так… как бы
тебя… Давай я за ноги, что ли, ты за
руки тогда. Раз, два, взяли, тяжелый
какой, зараза. Так, осторожно,
осторожно. Э-э-эй, ухнем! .. Нет, свою
не то что нелёгкую, а просто-таки
опасную и трудную службу на благо
вот таких уродов, как ты. Фу!
Бросаем. Это хоть ваша земля-то? (Достаёт
схему).
МУСОРЁНКОВ.
(Со вздохом).
Наша…
МУСОРОВ. Ну
всё, порядок, подай-ка мне сюда этот
окаянный отросток. Да что же ты так
пугаешься всё? Голову, говорю,
давай. Во-о-от. Гордый поворот.
Совсем порядок. Как тут и было.
Давай для сугрева хлопнем по
маленькой за, так сказать, успех
мероприятия, да я побегу. (Достает
фляжку, стаканчики).
МУСОРЁНКОВ.
Не, спасибо. Я это… при исполнении
не буду.
МУСОРОВ. (Расхохотался).
Да ладно, малой, ты масло-то в голове
не гоняй. Ты чё, думаешь за тобой кто
сюда поедет? Да кому ты нужен со
своим трупаком. Новый год ведь. Да и
потом: дело — явный отказной, про
тебя до завтрашнего утра и не
вспомнит никто, понял? Так что
давай-давай, не выёживайся тут. (Протягивает
стакан).
МУСОРЁНКОВ.
(Сквозь зубы).
Сказал не буду.
МУСОРОВ. Ух ты,
батюшки! Так ты у нас ещё и
принципиальный, да, пацан? (Паясничая).
Гордый и независимый милиционер
Мусорёнков не пьёт на посту! У него
есть твёрдые убеждения, и он
никогда от них не отступится! А как
же иначе? Он по другому и не умеет:
ведь не случайно он пошёл работать
в милицию! Он будет, как Глеб Жеглов,
нет-нет, как Володя Шарапов: такой
же честный и прынципиальный. Ну что
ж, товарищ младший лейтенант, за
вашу прынципиальность! (Выпивает).
Ничё, это всё излечимо. Вот ночку-то
посидишь, поразмыслишь, что по
чем-кто с мячом — по-другому
запоёшь.
Мусорёнков
молчит, потупив глаза.
МУСОРОВ. (Во время своего
монолога неоднократно
прикладывается к фляжке и потому
всё больше хмелеет). Ты вот что,
ответь-ка мне, товарищ Мусоренков, в
который раз ты на дежурство один
вышел?
МУСОРЁНКОВ. В
первый.
МУСОРОВ. Вот
то-то и оно. А я в 1031-ый, понял? Меня
сюда, думаешь, зачем послали?
МУСОРЁНКОВ.
(Неуверенно).
Ну, наверно, потому, что у вас
богатый опыт, ну, не знаю, там глаз
наметан, рука набита… Быстро
раскроете всё, короче.
МУСОРОВ.
Рука-то, ты правильно заметил,
набита. А вот насчёт “быстро
раскрою”, ты думаешь, оно кому-то
это сильно надо? Дело мёртвое,
помурыжат несколько дней и откажут.
Так вот, чтобы не тянуть эту
волынку, меня, как матерого опера и
подослали, чтобы я тут на месте
быстренько разрулил и спулил висяк
этот по возможности. А не
отмажешься, говорят, иметь тебя будут первым… На
моё счастье попался ты — юный и
наивный. Я за тобой ведь давно
наблюдаю: увидел тебя —
обрадовался как! Не представляешь.
А тут ещё ты давай за голову эту
несчастную хвататься: ну, думаю,
Мусоров, везет тебе сегодня
по-новогоднему прямо.
Да, братец, давай-ка, вспрыснем это
дело, уже как-никак 15 минут с тобой в
новом году находимся. Да ладно тебе.
Не забывай: тебе ещё целую ночь
здесь вымораживать! Ну будь здоров! (Выпивают).
Слушай, у тебя закусить чего не
найдётся? (Улыбнулся).
Капустки там или ещё чего?
МУСОРЁНКОВ.
(Зло). Нет.
МУСОРОВ. (Смеясь). Я,
говорит, жене домой под Новый год
капусту несу. Чтобы она борщец,
значит, к праздничному столу
забабахала. (Смеётся). Ой,
уморил, сказочник! Ты как сказал про
неё, я еле сдержался, чтобы не
заржать. Ну, думаю, дурило ещё то!
Почему капустой-то этот кочан
обозвал, а?
МУСОРЁНКОВ.
Сказал и сказал, вам-то что. Вы ж
домой торопились — так и идите
себе.
МУСОРОВ. (Задумчиво).
Смотрю вот на тебя и себя вот таким
пацаном вспоминаю. Веришь — нет?
Такой же я был, когда то-о-олько
пришёл: важный, неподкупный,
справедливый. Правды всё настоящей
искал. А началось у меня всё с того,
что отца на улице подкололи.
МУСОРЁНКОВ.
Насмерть?
МУСОРОВ. На
неё… Он, правда, не сразу умер. В
больнице подозвал меня к себе, по
голове погладил: “Береги мать,
сынок, от всяких гадов. Один ты у неё
теперь”. Я сопли на кулак: “Батя, за
что они тебя?” А он уже и ответить
ничего не смог. Вот такие, браток,
дела… (Пауза). В армию не
взяли — один сын, в институт не стал
поступать, сразу в органы пошёл,
опером. Всё козлов этих найти хотел
— бесполезняк. Раз, другой
дернулся, а меня сверху,
потихонечку, на, родной, получи:
предупреждение типа. Я по молодости
не понял — горяч, ой горяч был — как
ты, словом, — во-от. Снова, значит, на
рожон попёр. На этот раз —
квартирка. По сотке закрыл не того,
кого надо было — как оказалось.
МУСОРЁНКОВ.
Кому надо было?
МУСОРОВ.
Кому-кому! Ты чё, действительно не
въезжаешь, лейтенант? Кто у нас
всегда прав?
МУСОРЁНКОВ.
Покупатель…
МУСОРОВ. Ага, в
овощном магазине, в очереди за
капустой. Ты сам-то понимаешь, куда
влез? У нас прав тот, у кого больше
прав. А у кого больше всех прав?
Пункт А. Начальник всегда прав.
Пункт В. Если начальник не прав, то
смотри пункт А. Вот так-то, понял,
молодой? А тут система такая, что
ого-го! Сиди тихо-тихо, чтобы
бумажки все на месте по
предъявлению, да чтобы “секретка”
была в порядке. Начальнику вовремя
задницу лизни, да не лезь никуда,
нос свой не суй, не проси ничего —
тогда, может, и выживешь здесь. А нет
— так… (Махнул рукой). Я вот
всё раскрыть чё-то хотел,
справедливость восстановить. Ох, уж
больно я им мешал: сначала в вышку
меня, за званиями, вроде, отправили.
Хотел на заочку, нет-нет, что ты,
учись, родной, только учись! Думали,
видать, не вернусь больше, как же! Я
ещё умнее пришёл, грамотнее. Меня
снова — на какие-то курсы,
квалификацию, значит, повышать, а я
и оттуда вернулся — и прямиком к
начальнику с рационализаторским
предложением: система ваша, мол,
устарела, надо бы обновлять,
старперов всех на заслуженный
отдых, дорогу молодым кадрам! Тут
первое взыскание получил. Ой,
слушай, я уж задубел весь, давай-ка
намахнём, лейтеха, водовка у меня
больно хороша. Уж поверь мне, я в
этом толк знаю. (Пауза.
Мусоренков от водки снова не
отказывается). Да, вот тогда всё
и покатилось, и пить, кстати, тогда и
начал. Ох, парень, жалко мне тебя,
чисто по-человечески, по-мужски
жалко. Ты ж совсем юный ещё, тебе бы
по бабам да баням, а ты в ментуру! Эх
ты… Сваливай отсюда, пока не
поздно, по-хорошему тебе советую:
сва-ли-вай. А иначе вся твоя жизнь —
псу под хвост! Тем более с твоими
понятиями…
МУСОРЁНКОВ.
(Раздражённо).
Да откуда вы можете знать, какие у
меня понятия? Если вы в дерьме по
самые уши, то нечего других-то за
собой тянуть! Да, я молодой, да,
неопытный, ну и что? В чём моя
вина-то? Пошёл работать в ментовку?
А может, я знал, куда шёл, а?! Может,
мне и хотелось этого?
МУСОРОВ. (Присвистнул, с
улыбкой). Э, паря, ничё тебя
напирает, да ты, похоже, уже в санях!
МУСОРЁНКОВ.
(Не слыша его,
всё больше распаляясь ). Да что вы лезете ко мне
со своими советами? Кто вы такой-то,
а? Вы… вы… Да вы просто неудачник,
которому не прёт по жизни и который
только и может — это обвинять
вокруг всех, вместо того, чтобы
заглянуть в себя, в нутро своё
поганенькое, да признаться честно и
откровенно хотя бы перед самим
собой: “Так ведь это просто я такое
фуфло, беспонт, размазня.”
МУСОРОВ. (Пытаясь прервать
его). Да ты нормально
набубенился, я смотрю. Ну-ка, осади,
дорогой. Ты не забывайся, со старшим
по званию говоришь!
МУСОРЁНКОВ. Да
мне по барабану, кто ты, понял!
Давай, вали отсюда. Чтобы тобой
здесь и не пахло! Жрут его все,
разнесчастного! Да ко мне, если
хочешь знать, с таким уважением в
отделе относятся! У нас, между
прочим, всё на взаимовыручке
построено! Вот дней пять назад опер
один ко мне подходит — тоже
капитан, кстати, уважаемый очень:
“Не мог бы ты, говорит, Саня,
заменить меня на дежурстве? А то у
меня жена в больнице, всё хозяйство
на мне. Сочтёмся, говорит, как она
выйдет”. “Конечно, говорю, Аркадий
Сергеевич, какой базар?” Или
позавчера друган мой, Юрик, тоже
поменяться попросил: с девушкой
какие-то проблемы. Ну что я, не
человек, что ли? Всё же понятно.
МУСОРОВ. А
сегодня?
МУСОРЁНКОВ.
Что сегодня?
МУСОРОВ.
Сегодня ты кого подменяешь?
МУСОРЁНКОВ.
(Рассмеялся).
А, сегодня-то! И правда, заменяю! А
как вы догадались?
МУСОРОВ. Да
так, метод дедукции. Слышал про
такой?
МУСОРЁНКОВ. Да
вроде где-то читал…
МУСОРОВ. Ну
что ты, Александр, метод всех
знаменитых сыщиков! Стыдно-стыдно,
товарищ лейтенант. Вот я, неудачник,
и то про него знаю. А ты —
преуспевающий, незаменимый и всем
необходимый кадр — нет!
Стыдно-стыдно…
МУСОРЁНКОВ.
Да, я, быть может, даже незаменим в
каком-то смысле! А что вы смеётесь?
Мне повезло, и я горжусь тем, что
нашёл своё место. И коллектив у нас
хороший, и ребята дружные.
МУСОРОВ. (Подсказывая). И
система не гнилая.
МУСОРЁНКОВ.
Да! Не гнилая! Потому что у нас не
каждый сам по себе, а все друг за
друга, и я уверен, что это не только
у нас.
МУСОРОВ. (Паясничая). Да,
безусловно! О чём речь! Везде всё
хорошо: взаимопомощь,
взаимоподдержка, взаимовыручка.
Это я тут откуда-то выпал, болтаюсь,
понимаешь, в проруби. Но оно, сам
знаешь не тонет. Так что, ничего уж
тут не попишешь. (Пауза). А у
вас — да! У вас — прямо всё для
людей, всё во имя людей! Вот тебе,
смотри, какой подарок на Новый год
отгрохали — царский просто!
Новогодняя ночь, проведённая в
обществе гнусного неудачника и
обворожительного трупака! У!
Сказка!
МУСОРЁНКОВ.
(Внимательно
посмотрел на него, вдруг как-то
совсем зло). А ты чё это, падла,
себе позволяешь, а? Ты чё погнал-то
опять, мужик. Тебя ведь в компанию
никто и не приглашал. Спулил дело —
гуляй смело. Гуляй-гуляй, пока я не
передумал. Ты думаешь, я наивняк
такой, да? Ничё не петрю в этих
делах, да? Что, типа, официально я
ещё стажер, и спросу с меня
никакого, да?
МУСОРОВ.
Младший лейтенант Мусоренков, вам
второе предупреждение.
МУСОРЁНКОВ.
(Всё больше
входя в раж). Не, а ты мне рот-то
не затыкай. Ты меня тут трахал в
голову своими слёзоизлияниями,
теперь и меня выслушай. Все ваши
ходы-выходы, каждую
уловочку-уголовочку, как
облупленные, знаю. Я ведь вырос во
всём этом. Отец мой — мент, и деда из
мусарни вперёд ногами вынесли.
Поменялся я сегодня не по доброте
душевной, не думай. Мне потом
праздничные выплатят, да ребята,
которых я заменяю, тоже добрым
словом не отделаются. А мне — что
Новый год, что 8 Марта — всё одно:
общага, четыре стены, пустой
холодильник. Бутылка водки, да
дребезжащий телик. Всё. Какая мне
разница, где сидеть, бычиться? (Пауза).
Давай, не грей водяру-то, разливай,
чё без толку-то сидеть. (Приняли
ещё грамм по сто). Я когда на
место приехал — сразу смекнул, что
к чему. Да думаю, дай-ка я
черепушку-то на вашу землю
переброшу, а вдруг пропрёт? Чем черт
не шутит? Не пропёрло… Ты уже тут
как тут… (Пауза). Напугал ты
меня сначала сильно. Я от
неожиданности такой чуть в штаны не
наложил.
МУСОРОВ. (Смеётся). Да, я
заметил.
МУСОРЁНКОВ. Чё
ты заметил? Налетел на меня, как
удав на кролика!
МУСОРОВ. Видел
бы ты себя в тот момент, на лице —
только глаза, как у мышки в том
анекдоте. (Хохочет).
МУСОРЁНКОВ. А
ты тоже хорош! Соучастие,
фальсификация. (Пауза). Я,
конечно, хозяин своему слову и
теперь уж отвечу за этот трупак.
МУСОРОВ. (Перебивая). Да
у тебя, родной, теперь в общем-то и
выхода другого нет.
МУСОРЁНКОВ.
(Не слушая).
Только хочу напоследок тебе
сказать, чтобы ты не умничал
сильно-то у себя в отделе. То, что
блефуешь ты, я и без твоих мокрых
объяснений чухнул. И точно так же
мог бы тебе и 303 твою любимую, и 294
напророчить, а при желании и
посодействовать, чтобы тебе ещё и
за превышение полномочий впаяли
286-ую, если не ошибаюсь…
МУСОРОВ. (Снова перебивая).
Да тебя опять понесло, я смотрю.
МУСОРЁНКОВ.
(Снова не
слушая). Да только пожалел я
тебя, уж больно сопливо ты меня
уговаривал!..
МУСОРОВ. (Всё же пытаясь
вставить слово). Это я тебя
уговаривал?
МУСОРЁНКОВ.
(Жестко).
Даже батю своего — для
убедительности, что ли — приплёл…
Я как услышал — ну, думаю, труба
дело, щас как бы сопли вытирать не
пришлось. (Пауза). Вот что я
скажу тебе, товарищ капитан,
посмотрел я на тебя, на всё
поколение ваше — отжили вы своё,
будя. Больно-то уж вы какие-то
сентиментальные, ни к чему это щас,
не то время. Ты вот старше меня как
будто, а элементарных вещей не
видишь, не понимаешь. Так что,
выходит, не ты меня, а я тебя жалеть
должен. (Помолчал, со смешком).
Я, знаешь, как рыбка золотая:
“Ступай себе с богом, старче”. Я уж
тут за тебя отпатрулирую. (Пауза,
вдруг). И батю твоего, ты прости
уж, потому грохнули, что такой же
тюфяк, как ты. Свинья-то бобра не
родит.
МУСОРОВ. (В бешенстве).
Ах ты, щенок! Ну, мразь, я
предупреждал!
При попытке
встать вдруг покачнулся, потерял
равновесие, упал на рельсы: головой
на свою землю, туловищем на
соседнюю.
МУСОРЁНКОВ.
(Пытаясь поднять
его). Э, уважаемый, уж второй-то
трупак я точно на себя не возьму.
МУСОРОВ. А я и
первый тебе не отдам! Всё, пошёл
отсюда! Моё дело! Где большая часть,
того и тело, понял! (Хватается за
труп, пытаясь перетащить его).
МУСОРЁНКОВ.
(Всячески мешая
ему). Ладно, батя, не дури. Это
уже пьяные приходы: сказал беру —
значит беру. (Тянет труп к себе).
В конце концов, по голове
инкриминируют состав. Если мозг
умер, то и нет человека. Так что
оставь в покое мой трупак!
Борются, в
результате борьбы Мусоров всё же
перетягивает тело на свою землю.
Затем забирает голову, долго
приспосабливает её, наконец
определился. Сел рядом.
МУСОРЁНКОВ. Ну
и плевать на тебя. Тебе ж как лучше
хотел.
МУСОРОВ.
Иди-иди давай отсюда, благодетель!
Чё встал-то, иди!
Мусорёнков
недвижим.
(Как бы сам с
собой). Он думает, мне хуже
сделал. Да я же ему, козлу, козыри в
руки давал — сам отказался.
Хе-хе-хе. Такое дело шикарное! Ни
усилий особых, ни затрат. Да тут как
не фиг на фиг всё обтяпать так, что
сразу карьеру себе сделаешь. Новый
год — все бухают, а ты на посту. Да
тут не то, что повышение, тут…
МУСОРЁНКОВ.
( Перебивая).
Слушай, ты чё это серьёзно, да?
МУСОРОВ. (Теперь он как бы не
слышит собеседника). Не, ну в
майоры меня за это, конечно, вряд ли,
но строгач-то по-любому сымут, да и
несоответствие служебное отменят.
Ляпота! И чё я, собственно, за этого
аморала цеплялся. (Снова к
фляжке). Нет, есть ещё порох в
пороховицах, ягоды в ягодицах. Ну,
Мусоров, будь! С Новым годом тебя,
гений! (Выпивает).
МУСОРЁНКОВ.
(Робко).
Товарищ капитан…
МУСОРОВ. (Вдруг увидел его).
А, ты всё ещё здесь шкуру трёшь? Тебе
чё, ещё чё-то надо?
МУСОРЁНКОВ.
Товарищ капитан, а вы правда
считаете, что дело выгорит?
МУСОРОВ. (Ехидно).
Мусоренков! Шагом марш отсюда. Тут
трагедия, понимаешь, у человека
голова от тела отпала, а он, как на
ромашке: выгорит-не выгорит! А ну
пшёл вон! (Продолжает, “не видя”
собеседника). Не, в натуре, и чё
это я, как школьник, как пацан
какой-то, ведь с другой стороны —
одни преимущества.
МУСОРЁНКОВ.
(Не выдержал).
Какие?
МУСОРОВ. (И снова не услышал).
Посидеть? Ну, что ж, децел, и
посидеть придётся… Сколько там? (Смотрит
на часы). Ой, да осталось-то
полторы минуты. Чё мне, впервой
разве? Сколько в засадах этих
зависали. Зато потом — полная лафа! (Мусоренкову).
Ты, молодой, даже не представляешь,
от чего ты отказался. Поскольку ты
дежурный, тебе полюбейшен сейчас в
отдел. А ночь-то какая? Правильно,
новогодняя. Следовательно, на улице
много кого? Ну конечно, лейтенант
Мусоренков, в маму пьяных
бесшабашных граждан, которых до
тошноты тянет на приключения. И что
вы думаете по этому поводу, младший
лейтенант Мусоренков? Да-да, они их
находят! И тогда (пытается
изобразить звук пиликающей рации,
писклявым голосом).: информацию
записыше-е-ем. При разыгравшейся
сцене семейной драмы на почве
ревности от оглушительного удара
кулаком между пьяных глаз
пострадала невинная соседка четы
Спиркиных, случайно забредшая к ним
в поисках драгоценного супруга.
Оперуполномоченный Мусоренков, ваш
выход, артист! Не успел приехать, а
тебе по рации: “114 Дубровке на
связь” И дальше — представь себе,
не поздравления с Новым годом, а
сообщение: новое “счастье”
привалило. (Снова писклявым
голосом). Обнаружив на спутнице
жизни новогодний наряд
сомнительного происхождения, а
одновременно с этим своё
поразительное сходство с
небезызвестным мавром из
наделавшей много шума трагедии,
оскорбленный глава семейства
пытался лишить жизни мать своих
детей посредством обыкновенного
кабеля. Вы, младший лейтенант
Мусоренков, выезжайте и
разберитесь. Хотя заранее знаете —
бытовуха, а значит, отказной. А не
успел приехать — и снова в бой. И
такая хренотень — целый ночь. А с
суток — на сдачу: так, мол, и так, а
отчитайтесь-ка, товарищ Мусоренков,
какие меры приняли вы в этой
ситуации, а в этой? Вот тут-то вы и не
правы, товарищ Мусоренков.
Следовательно… Ну, дальше, короче,
и без меня домыслишь: всё же парень
грамотный, юрист-специалист,
как-никак! Вот. Это ты. А что же я? А я,
милый мой, сижу себе потихоньку,
место преступления — которого,
кстати, нет — охраняю. А что делать:
“Наша служба и опасна и трудна!”
Разве могу я так бессовестно
бросить нашего несчастного брата (пустил
слезу)., так безвременно
прервавшего… Ой, не удержусь…
Совсем старенький стал, как ты бишь
меня назвал? Сопливый, нет, сенте…
нет…
МУСОРЁНКОВ.
Сентиментальный.
МУСОРОВ.
Точно! Сентиментальный, ой,
сентиментальный, Санёк,
становлюсь… Вот, трупак такой
увижу — и плачу, и всю ночь, знаешь
ли, отойти от него не могу. Сидишь
себе, о бренности жизни возле него,
значит, думаешь. Однако, и по
вызовам не гонять, и с жуликами не
якшаться — и спросу с тебя
никакого: всю ночь — новогоднюю,
опять замечу — на посту! Отличная
отмазка на сдаче — и никто иметь
тебя не будет, да к этому ещё
праздничных да ночных подбросят.
Что, Мусоренков, глазенки-то
загорелись, смотрю. Уж больно жаден
ты до денег, брат, нехорошо,
нехорошо. Ну, да ладно. Не вижу
повода не выпить. Давай и ты на
посошок со мной, мировую типа. (Наливает
обоим. Молча пьют). Ну всё,
отваливай, труба зовёт!
Мусоренков не
двигается с места.
МУСОРОВ. Иди
давай, опер, друг всех своих
друганов, работай!
МУСОРЁНКОВ.
(Тихо). А
голова-то, товарищ Мусоров, всё же
на нашей земле была.
МУСОРОВ. Что?
Да ты ж её, родной, нёс к нам в
мешочке синего цвета, размером 25х60
см.
МУСОРЁНКОВ.
(Ещё тише). А
откуда вы знаете, что я её к вам нёс?
Может, я её хотел того… к свету
поднести, чтобы лучше разглядеть?
МУСОРОВ. (Расхохотался).
Вот ты как запел, браток! А ты ушлый,
далеко пойдёшь. (Смеётся).
Так, значит, я незаконным образом
этот трупак, так сказать, заныкал,
так тебя прикажешь понимать?
МУСОРЁНКОВ.
(Всё так же
негромко). Я этого не говорил,
но голова — наша, а где голова, того
и дело.
МУСОРОВ. И
тело, да? Ну смелей, смелей,
продолжай, юрист-специалист! (Как
бы задумался. Пауза). Подарить
тебе, что ли, этот трупак?
МУСОРЁНКОВ. Да
я его сам перетащу! Да вы только
скажите, я мигом, а?
МУСОРОВ. Или
послать тебя…
МУСОРЁНКОВ.
Пошлите! Только трупак отдайте — и
пошлите, товарищ капитан!
МУСОРОВ. А,
черт с тобой, давай! В конце концов,
и сегодня не Новый год, что ли?
Считай, что это я тебе, как Дед
мороз, подарок сделал. Ну давай,
взяли. Эх, он всё тяжелее, смотри-ка.
МУСОРЁНКОВ.
Так остывает, да потом — снег… А
точно и праздничные, и ночные
заплатят, товарищ капитан?
МУСОРОВ. (Посмеиваясь).
У, жмот! Заплатят, заплатят. Правее,
правее, так, осторожней, так
отпускай.
Труп снова
водружен на землю Мусоренкова.
Вдруг Мусоренков резко сорвался,
побежал на землю Мусорова, за
головой, оказывается. Принёс,
положил к трупу. Счастлив! Не может
сдержать улыбку.
МУСОРОВ. (Смеётся). Да,
парень, ты своего не упустишь,
хватка-то у тебя будь здоров. Ну чё,
обмоем вынос тела?
МУСОРЁНКОВ.
Давайте.
Мусоров
разливает.
Они садятся на рельсы, плечо к
плечу. Почти идиллия.
МУСОРОВ. Всё в
нашей жизни может статься.
МУСОРЁНКОВ.
Машина может поломаться.
МУСОРОВ.
Девчонка может разлюбить.
МУСОРЁНКОВ. Но
чтобы мент, и бросил пить?!
МУСОРОВ и МУСОРЁНКОВ. (Хором). Да,
этого не может быть.
МУСОРОВ. (Встаёт). Ну,
ладно, Мусоренков, я тогда пойду.
МУСОРЁНКОВ.
(Жмёт руку
Мусорову). Спасибо вам, товарищ
капитан, большое спасибо. Вы так
меня выручили.
МУСОРОВ. (“Смущаясь”).
Да ладно, ладно, да не стоит
благодарности. Действительно, раз
уж голова ваша…
МУСОРЁНКОВ.
Нет, честное слово, спасибо, товарищ
капитан! (Помолчал). Я тут
это… кажется, выпил немного
лишнего — ну и понесло, знаете? Да
жизнь эта ишачья заела просто, а вы,
так сказать, под горячую руку…
Простите, ладно?
МУСОРОВ. Да
ничего, бывает. Молодо, зелено. Ну,
бывает. С Новым годом.
Пошёл. Вдруг,
увидев что-то на своей земле,
остановился.
Смотри-ка,
лейтенант, а дело-то не то, чтобы
совсем отказной.
МУСОРЁНКОВ. В
смысле?
МУСОРОВ.
Слона-то ты и не приметил, милый.
Видишь топорик этот? Так вот это,
родной мой, называется орудием
преступления. И при наличии его
автоматически появляется состав
преступления, понял? Ну всё, дерзай,
я пошёл.
Прозаическое
вкрапление, необходимое для
полноты картины.
Нельзя сказать,
что молчание, последовавшее за
этими словами, было долгим. От
крика, вырвавшегося из самых недр
души младшего лейтенанта
Мусоренкова, казалось, вздрогнула
даже оторванная от несчастного
трупа голова. (А может, и в самом
деле вздрогнула?.). Боль, озарение,
негодование — гибрид самых разных
чувств слышался в нём. И, собрав все
свои силы в один кулак, Мусоренков
бросился с ним на Мусорова. И уронил
его (а это было сделать совсем
нетрудно — “клиент был в
кондиции”).
МУСОРЁНКОВ. (Дубася
Мусорова). Ах ты, сволочь, шкура
продажная. Старая ментовская
скотина! Ты ведь знал, падла, с
самого начала знал про топор. А я
купился! Праздничные, ночные… Ох,
паску-у-уда, Иу-у-уда, продал, продал.
Ведь знал, что мокруха? Ну, скажи,
скажи: знал ведь? Знал, да?
МУСОРОВ. (Вырываясь). Чё,
схавал, схавал, специалист хренов!
Конечно, знал. На умнике такой
подъехал! Вот я тебя рылом и ткнул в
то самое, где я по самые уши! Хорошо
в ментовке, правда? Взаимопомощь —
смотри какая взаимопомощь! Ты мне
трупак помог спулить, я тебе —
орудие преступления закинул! Чем не
взаимовыручка? Вот я щас в дежурку
пойду, отчитаюсь, что, мол, заявочка
не подтвердилась, что трупак,
конечно же, имеет место быть, да вот
незадача: там, где его жизнюшка
кончилась — землица другого
отделения началась — и схему им на
стол с подробным описанием места
проишествия, а ты, опять же тут…
МУСОРЁНКОВ. А,
скотина, ты ещё и издеваешься,
сволочь. Так я ж тебя сейчас,
мусорелло поганый, этим орудием
преступления… (Хватает топор,
бежит на Мусорова, но спотыкается о
труп и падает). У, черт!
ГОЛОС: (Недовольно). Ох
ты, господи, нельзя ли поосторожней,
достали уже.
Мусоров и
Мусоренков несколько секунд
внимательно смотрят друг на друга.
МУСОРОВ. С
тобой… всё нормально?
МУСОРЁНКОВ.
(Вставая).
Разлёгся тут, зараза, как у себя
дома. Не мог пораньше себе голову
оторвать, на границу обязательно
лечь надо! (Вдруг начинает
пинать труп). Всё из-за тебя,
из-за тебя, ублюдок! Не мог дома одну
ночку посидеть. У меня в эту ночь,
может, судьба решалась. У, гад, из-за
тебя, может, вся жизнь теперь
наперекосяк!
Мусоров отрывает его от трупа.
МУСОРОВ.
Младший лейтенант Мусоренков, две
грубейшие ошибки вы уже допустили!
Тебе чё, мало головняков? Мало, да?
Истеричка.
МУСОРЁНКОВ. А
ты вообще отвали, гоблин. Ты мне
никто и звать никак!
МУСОРОВ. Я-то
тебе “никак”, это ты верно заметил.
Только ты в таком случае и себе
“никто”, понял? Так красиво, как ты,
себя ещё никто под 105-ую не подводил.
МУСОРЁНКОВ.
Убийство? Мне? (Нервный смех).
Не, любезный, всё, хорош. С
убийством-то уж ты меня не напрягай,
не надо. Под это уж я не подпишусь.
Всё. Нынче я умный, понял? А вас,
“дражайший учитель”, попрошу
отправиться вон! Вас проводить?
МУСОРОВ. (Помолчал). От
ты красивый, от ты фраер, молодец, чё
скажешь! Так-вот, родной, теперь
успокой свой воспалённый разум и
послушай меня. (Пауза). При
проведении дактилоскопии
обнаружится, что последние руки,
державшие сие “орудие”, были твои.
Сказать, что
Мусоренков онемел, значило бы
ничего не сказать.
ГОЛОС. Хе-хе,
Мусоренков, попал! А не бери то, что
тебе не принадлежит. Хе-хе-хе.
Мусоров и
Мусоренков вновь внимательно
посмотрели друг на друга.
Помолчали.
МУСОРОВ. Да
ладно, не вой ты так пока. Ну,
подумаешь, сядешь, посидишь
годок-другой-третий… (Напевает).
“Лет десяток с плеч долой.”
МУСОРЁНКОВ.
(Сквозь слёзы).
Да, десяток… Тебе хорошо говорить,
у тебя уже полгроба из задницы
торчит, а мне ещё жить да жить! Ты-то
чё? У тебя уже… А во мне, понимаешь,
кровь бурлит!
МУСОРОВ. Что
это “у меня уже…”? У меня ещё всё
путём, не беспокойся!
МУСОРЁНКОВ. А
как я жену молодую оставлю, ты
подумал, а?
МУСОРОВ. А я
тут причем? Это уже ты сам, красавец,
думать был должон, когда за
топоришко этот хватался!
Помолчали.
А потом, может, и
пропрёт ещё. Эксперта подмажешь,
пузырь поставишь — чё, думаешь, ты
первый такой придурок в органах?
Помолчали.
Получишь
дактокарту на руки, а на ней
вердикт: “Следов, пригодных для
идентификации, не обнаружено…” И
поминай, как звали… Так что, раньше
времени не это… Ну ты понял, короче.
МУСОРЁНКОВ.
Ну, ладно, как говорится, спасибо
вам за учёбу, за поддержку тоже, в
общем, вы идите уже, товарищ
капитан, вас ведь там семья, не знаю,
там, дети, короче, кто-нибудь ждёт.
Идите, а, мне щас одному…
Мусоров вдруг
встал. Походил, подумал, подошёл к
трупу. Взял его за ноги .
МУСОРОВ. (Мусоренкову).
Так, лейтёха, давай-ка, подсоби.
Всякий сверчок знай свой шесток.
МУСОРЁНКОВ.
Куда вы его опять?
МУСОРОВ. На
историческую родину.
МУСОРЁНКОВ. Ну
что за детский сад, товарищ капитан,
честное слово.
МУСОРОВ.
Давай, давай! Разговорчики! Я тебе и
закинул-то его только за тем, чтобы
жизни тебя поучить. Давай, взяли,
так, так. Отлычно. Так, а репу?
Верните нам, товарищ младший
лейтенант, наш крышак-то, а! Купол
наш, тыкву так называемую. (Берёт
голову в руки, несёт к себе на
землю). Ну, съехала немного,
подумаешь, с кем не бывает… (Идёт,
напевает). “Под крышей дома
моего”.
ГОЛОС. Ну,
мужики, ну, задолбали уже… (Поет
по оперному). “О дайте, дайте
мне свободу! Я свой позор сумею
искупить.”
Мусоров роняет
голову, она падает не сразу, а лишь
немного повисев в воздухе. При
падении она совершает крутой
“перепрыг” и сама аккуратненько
подкладывается к телу так, что
сразу-то и не видно, что она
отрезана (или отрублена).
Мусоренков смотрит на Мусорова.
МУСОРЁНКОВ. Ни
чё ты, отец, эквилибрист просто
какой-то. Зашибись просто.
МУСОРОВ.
Слышь, веришь-нет, я ни при чём! Несу
её, а она вдруг ка-ак запоёт. Караул
какой-то.
МУСОРЁНКОВ.
(Смеётся).
Эх, батя, да это уже “белочкой”
называется. Нельзя столько пить-то.
Как тебя твои семейные-то терпят?
МУСОРОВ. (Помолчал, вздохнул,
вдруг как-то весь постарел).
Семейные… моейные… У меня, по ходу,
сейчас кроме трупака этого никого
ближе на всём шарике нету. Нет у
меня, выходит, пацан, семейных этих
самых. Вот уж лет десять, как нету…
Пью много? Пью. Много пью. Запиваюсь
даже бывает. А чё делать-то? Книжки
читать? Дак читаю. Много читаю. Бабу
завести? Дак есть бабы, много баб. (Помолчал).
Той, одной, зануды моей, зазнобы
моей, заразы моей, забавы моей,
занозы моей… (Пауза).
Чистюли моей, Мальвины моей, малины
моей, Галины моей… Галка… Ворона,
блин. У меня выходной, а она заведёт
с утра: “Выбирай, Мусоров, или
работа эта твоя безумная, или семья.
Вместе с ней, говорит, имей в виду,
мы сосуществовать — слов-то
сколько всегда таких знала, заучка!
— не сможем. Мало того, что фамилию
твою взять согласилась — как будто
как-то по-другому быть могло — но
делить тебя с этой фабрикой
моральных и умственных уродов —
понял? Это мы с тобой уроды эти! — не
намерена! Ещё ножонкой своей
махонькой, как у Золушки, притопнет:
“Не намерена”. И такая хреномуть —
каждый выходной. Потому, как
времени у неё другого не было: если
я на работе, то до упору, день-то у
нас “не нормирован”, да, опер? Я
потому тебя и пожалел, чисто
по-человечески, по-мужиковски
пожалел, а ты… У меня где-то — я
даже не знаю, куда она его упрятала
— такой же пацан, как ты, ходит.
Может, ему как никогда вот сейчас
именно поговорить с кем-то надо,
по-настоящему, как мужик с мужиком…
А меня нет рядом, понимаешь?
Стервоза моя сказала, как отрезала: “Не намерена!” Сына в
охапку — и концы в воду. Если,
говорит, желаешь сыну счастья — не
лезь, не ломай ему жизнь. Вот так,
браток… Стало быть, так-то. Так что
иди, иди давай, у тебя всё ещё может
быть. Иди и не бойся — завтра же
заяву об уходе, не поздно пока, не
втянулся, значит, пока. Иди, иди
отсюда! (Кричит). Уходи!
Бросай всё, рви всё, но уходи, понял?
МУСОРЁНКОВ.
(Встал). Ты
извини меня, капитан, да только я
всё равно скажу. Ведь не любила она
тебя, понял? Не любила, ни
секундочки не любила, раз вот так
вот…
МУСОРОВ. Да
что ты понимаешь, сосунок, в
любви-то. Что ты знаешь? Куда ты
лезешь? Не любила! Сколько ночей у
окна простояла: придет? Живой? А то и
приедешь, да посреди ночи — снова
вызов. То засада, то операция, то
чрезвычайка какая-нибудь. Сколько
праздников я сорвал ей с работой
этой грёбаной! А она ждала, терпела
и ждала, пока сыном шантажировать
не стали. Вот тогда и сорвалась. (Пауза).
Голубоглазка, берёзонька, ладушка
моя… Что ты понимаешь! Не любила! Чё
ты стоишь! Пошёл отсюда, ну!
Свободен, понял!
Мусоренков ещё
немного постоял. Оглядел место, как
бы прощаясь. Посмотрел на фонари,
перевёл взгляд на Мусорова,
посмотрел на его лицо, освещенное
светом фонаря.
МУСОРЁНКОВ. Ну
ладно, батя, я действительно пойду
тогда. (Пауза). Это, в общем,
как бы… спасибо тебе… за всё. Я эту
ночь не забуду. Честно. Никогда.
(Пошёл, вдруг повернулся). А
сына ты всё же нашёл бы… Я знаю, ты
ему нужен… Ну, всё. Пошёл.
Мусоренков
уходит. Из всех звуков, окружающих
Мусорова, слышен только
удаляющийся скрип шагов лейтенанта
по только выпавшему снегу. Смолкло
всё. Тишина. Мусоров один. Посмотрел
на фонарь. Поймал в руку несколько
снежинок. Смотрит за тем, как они
таят.
МУСОРОВ.
Умерли. И вы умерли. А не хотели,
наверное. Нет, не хотели, как парень
этот. (Подошёл к трупу). Ведь
тебя кто-то ждёт сейчас.
Обязательно кто-то ждёт и
волнуется. (Сел около, взял
голову в руки). Эх, молодой-то
какой! Мальчик ещё совсем… Как мой,
как этот Мусоренков. (Помолчал).
Вот тебя кто-то ждёт сейчас, а меня
— нет. Парадокс? Закономерность.
Знаешь, как страшно, когда никто не
ждёт. Наверно, так же, когда ждешь-
ждешь, ждешь-ждешь и вдруг
понимаешь, что некого ждать. Того,
кого ждешь, нет, понимаешь? Эх,
голова… И чё тебя занесло в эту
глушь? Ночью?
И снова тишина.
Падает снег. Очень красиво и
тихо-тихо. Он блестит, переливается
при свете фонарей, как будто…
Так, это уже проза. На фоне этого
великолепия расхристанное тело и
весь скукоженный, как воробушек,
мужчина в милицейской форме над
ним. Милиционер, наверное?
Я в замешательстве: ставить точку?
Но ведь ещё столько не сказано. Так
хочется, чтобы хотя бы вдали
забрезжил знакомый силуэт
возвращающегося Мусоренкова… Или
оборвать на полуслове? (ведь
пьеса-то как бы странная…) А может,
превратить всё это в хохот: пусть
голова поговорит с капитаном?
Всё. Ставлю точку.
ЗАНАВЕС