Сетература
О
странностях любви
любовь — это
крики
уснувшего сердца
при этом я знаю,
что нам не проснуться
Сергей Тетерин
(интернет-журнал “Река”)
В прошлом обзоре
сетературы мы говорили о
русскоязычных ресурсах в Германии.
На сей раз наш экскурс — по
региональным проектам России.
Сегодня во многих крупных городах
имеются собственные литературные
сайты. А потому наше начинание
носит долговременный характер.
Понимая, что резкие перелеты из
одного часового пояса в другой (а
еще более — из одной культурной
атмосферы в совершенно иную)
чреваты неприятными последствиями,
мы решили из Германии в Россию
перемещаться
потихоньку-полегоньку. Что ж,
автостопом достаточно быстро можно
добраться до Калининграда.
Мне только в
городе одном
так дышится легко.
Не спится мне спокойным сном,
когда он далеко.
И даже слезная печаль
его осенних дней
мне как начало всех начал,
да и судьбы моей.
Когда же вспыхивает свет
каштановых свечей,
я вновь и вновь даю обет
молиться горячей,
чтоб был во все он времена
источником добра —
моя защитная стена,
мой город
Кёниг… град!
Так выразила
любовь к малой родине Ольга
Красникова, разместившая свои
вирши на сайте “Калининградские
писатели” (http://www.enet.ru/~writers/). Мы не
случайно открыли наш обзор
любовной темой. Она послужит той
нитью, что соединит воедино тексты,
разделенные огромными
пространствами.
Калининградская
подборка довольно пестрая. О поэзии
мы упомянули. Фантастическая
беллетристика представлена
автором нескольких книг Сергеем
Снеговым и менее известной Лорой
Андерсен. Историческая проза —
неким Аше Аль Гарридо, “женская” —
Валентиной Соловьевой. Здесь же
юмористические рассказы Алексея
Кулика (“Тяжело быть ангелом…”) и
Андрея Рябцева (“Как стать
орангутангом”, “Долгий путь к
сердцу”). Плюс фрагменты
произведений Елены Танасис
(“Безнадежно счастливая”, “Как
выйти замуж за нового русского”,
“Луны больше нет”).
Произведения
Сергея Снегова требуют отдельного
разговора. Остановимся лишь на
аннотациях, видимо, написанных
самими создателями сайта — Петром
Угроватовым и Олегом Дулецким. Так,
выдержавший тринадцать изданий в
России и Германии роман “Люди как
боги” определен как первая русская
“космическая опера”. В нем
рассказывается о далеком будущем,
поразительных механизмах,
способных превращать вещество в
пространство. Это позволяет
звездолетам в тысячи раз превышать
скорость света и с ходу уничтожать
целые планеты. Удивляет выведенное
автором разнообразие разумной
жизни: от похожих на ангелов
существ до мыслящей материи. А еще
звездные войны, в которых гибнут
целые галактики, и криволинейное
время, которым управляют люди.
Бестселлер российского книжного
рынка 1996 года “Диктатор” во многом
предсказал ситуацию с развалом
СССР. Сборник
повестей и рассказов “Космические
детективы” объединен главными
персонажами. Братья Васильевы,
физики по профессии, раскрывают не
преступления людей, а тайны
природы, повинные в трагических
событиях.
Любовно-фантастический
роман “Дети Вечности” Лоры
Андерсен мы бы назвали
произведением о нелюбви. В нем
присутствует и традиционная
любовная тема, но нам бросилось в
глаза другое. Не раз и не два в
романе упоминается Бог. И делается
это с вызывающе кощунственными
комментариями. На первый взгляд
представляется, что в этом нет
злого умысла. Автор попросту
поверхностен, не вник в проблему, не
понимает духовного феномена веры. А
может быть, не сумел или поленился
подобрать нужный набор лекал, по
которым следовало бы кроить свой
экзотический словесный материал?..
Возможно, по
причине невнятного представления о
человеческой духовности текст Лоры
Андересен группируется вокруг
неких телепатов, спасающих Землю от
надвигающейся катастрофы. На
невероятные способности главных
персонажей романа накладывается
фантастическая идея о
многомерности и многомирности
Вселенной в целом и нашей голубой
планеты в частности. Благодаря
таким предпосылкам Лоре Андерсен
удается скроить занимательный
сюжет. Однако текст грешит
длиннотами и, что более неприятно,
смысловыми натяжками. Не очень
верится, скажем, в пассаж о том, что
“планета, на которой погибли все
животные и насекомые, где не
осталось ни одной птицы и с трудом
прорастали семена — даже они
получили генетические повреждения,
— где на много-много лет изменился
климат и, кроме Вардов, не осталось
здоровых людей, начала долгий путь
к своему возрождению”. Автор
пытается убедить читателя (а может
быть, и себя?) в возможности такого
чуда: “в длинной обязательной
медицинской передаче объяснялось,
какие препараты, в какой
последовательности и в каких
дозировках необходимо применять,
чтобы выжить и убрать генетические
изменения”. Свежо предание, да
верится с трудом.
Это относится и к
образу римского папы, набросанному
определенно грубыми мазками. Так,
спасители человечества обращаются
к главе Ватикана с
святотатственной, прямо скажем,
просьбой — внести некоторые
добавления в канонический текст
Апокалипсиса. В таком виде творение
Иоанна Богослова должно быть
прочитано во всех храмах планеты,
если Папа договорится об этом со
всеми религиозными конфессиями. И
Папа, как ни странно и даже дико это
выглядит, соглашается.
Но это еще
цветочки. Странные фантазии Лоры
Андерсен, кажется, не знают границ.
Вот Папа преклоняет колени перед
телепатом, то есть человеком со
сверхъестественными
способностями, не имеющими
никакого отношения к благодати
Божьей:
Папа посмотрел
на дверь и сразу поднялся
навстречу, а потом преклонил колени
перед вошедшим, удивив Строггорна.
Мужчина высокого роста, со светлыми
волосами до плеч, в самой обычной
одежде, спокойно стоял в дверях.
— Мы ждали тебя,
Господи! — сказал Папа,
прикоснувшись к его ногам.
Мужчина, весь в
белом, в сияющем белом облаке и
безграничная отеческая Любовь были
разлиты кругом. <…>
— Вы не правы,
Ваше Святейшество, я не Бог. Бога
нет. Мы все, — Лао кивнул на
Строггорна, — хорошо знаем это. Все
оказалось намного сложнее, чем было
в начале, когда нам представлялось,
что есть Добро и есть Зло. А
выяснилось — нет ни того ни
другого, и все — лишь части одного
целого.
— Но вы
воспринимаетесь как абсолютное
Добро! — возразил Папа и увидел, как
расхохотался Строггорн. — Что
здесь смешного?
Ну чем не описание
явления антихриста в роли
Спасителя!.. Так занимательное
чтиво превращается в открытую
проповедь всемогущества темных
сил, магии и колдовства. Не хочется
выносить окончательный вердикт, но,
как нам представляется, за
подобными сценами стоит нелюбовь
автора к Богу. Неприятие Всевышнего
в качестве высшей духовной силы.
Более того — противопоставление
Его светлому могуществу неких
темных сил, верховодящих, по логике романа, в
нашем грешном мире.
Тему любви и
верности на сайте
“Калининградские писатели”
продолжает автор с весьма
необычным именем — Аше Аль Гарридо.
Поскольку биографических сведений
нет, остается гадать: необычное имя
— это псевдоним или фамильное
приобретение?.. Роман “Акамие, или
Любимая игрушка судьбы”, вне
всякого сомнения, должен вызвать
интерес у читателя, увлекающегося
исторической и приключенческой
прозой. Язык романа
плавно-пространный, по-восточному
пышный и цветистый. Автор
повествует о мальчике Акамие,
рожденном от наложницы в гареме ее
владыки. После смерти матери сын
разделяет ложе своего отца:
Никто ничего
прямо не говорил Акамие, но,
выросший на ночной половине дома,
среди рабынь и рабов, служивших
утехам повелителя, мальчик
научился понимать больше, чем ему
говорили. Он знал, что мать его,
северная королевна, прожила в плену
недолго. Родив мальчика, она,
любимая царем более всех его
женщин, стала бы женой и царицей, но
умерла в ту же ночь. И отец
ненавидел Акамие за эту смерть и
желал его неутолимо, потому что
бело-золотые волосы и светлая кожа
неотразимо напоминали царю о
потерянной возлюбленной.
Подросток любит и
чтит своего господина. Он нисколько
не страшится разделить вместе с
ним, как требует традиция, даже ложе
смерти. Этого не происходит. Но
Акамие проходит через многие
жизненные испытания (подробное
знакомство с которыми может
порадовать любителей фабульной
прозы). Некоторые из этих испытаний
Акамие удается преодолеть с
помощью сводного брата Эртхиа:
— Клянусь тебе,
Акамие, и тебе, Ханис… — царевич
схватил их за руки. — Вам обоим
сейчас приношу клятву: не будет ни
один из вас убит раньше меня. Между
вами и вашей смертью — я, Эртхиа. И
прошу Судьбу, с покорностью ее воле
и надеждой на ее милость, чтобы она
позволила мне исполнить эту клятву
и не обрекла меня нарушить ее.
После этого
Эртхиа выпустил руки друзей и
прижал ладони к сердцу.
— А теперь я
скажу вам, братья: бегите завтра. Я
приготовлю коней и снаряжение. У
Акамие есть Шан, тебе, Ханис, я дам
Веселого… И сменных коней дам —
хороших коней, сможете скакать днем
и ночью, не останавливаясь. Два дня
они выдержат без еды и питья, не
щадите их, ваши жизни дороже. И ты,
Ханис, не оставляй Акамие и береги
его.
Пестрый восточный
колорит романа Аше Аль Гарридо
смотрится, конечно, выигрышно в
сравнении с исконно российским
стихотворчеством Ольги
Красниковой. Зато целой россыпью
рифм поэтесса заявляет о своем
понимании любви в разных ее
ипостасях. О любви к родному
Калининграду—Кенигсбергу (см.
выше). О любви к дочери:
Длинноногая,
резкая, разная,
нос курносый, и брови вразлет —
моя девочка зеленоглазая…
Скоро дочке пятнадцатый год.
Все ей хочется в жизни попробовать,
побывать в самых дальних краях…
Не умею с тобою быть строгою,
непослушная радость моя.
О свободной
любви-страсти, соседствующей с
трагическим одиночеством:
От сладостных его
речей
кружилась чья-то голова,
но и тогда он был ничей —
ничей, как павшая листва,
ничей, как ветер на полях,
как мутный дождевой ручей,
герой на проходных ролях —
всегда ничей, ничей, ничей.
Но и к нему пришла ночей
неистребимая тоска,
и осознал он, что ничей,
и добрая ничья рука
не осенит его крестом,
по-христиански — от беды,
что в доме тихом и пустом
никто не поднесет воды.
За имя странное — Ничей,
никто не подожжет свечей…
Наконец, о любви к
творчеству, спасающему от
жизненных бед и неурядиц:
Странную наводит
грусть
на меня огонь камина.
Этой грусти не боюсь —
она мягкая, как глина.
Из нее леплю стихи,
бережно рифмую строчки —
золотые угольки,
черненькие уголечки.
Переменчивый огонь
от тоски холодной лечит,
словно нежная ладонь
гладит зябнущие плечи.
Согревающий покой
возникает постепенно
заключительной строкой —
искренней и сокровенной.
Стихотворные
строки Ольги Красниковой предстают
в виде ярких живописных пятен,
сливающихся в целостную картину
мира. Мира противоречивого и
жестокого, но стремящегося,
благодаря человеческому участию, к
согласию и любви.
К такому же
мировосприятию тяготеет проза
Валентины Соловьевой. На
калининградском сайте выставлены
две ее повести. В отличие от
надуманных сюжетных конструкций с
вычурным языком Лоры Андерсен
прозу Валентины Соловьевой
отличают жизненная глубина фабулы,
звуковая объемность слога при
простоте стилистической мелодики.
Хотя скажем сразу: это относится
в большей степени к
повести “Ничего страшного”.
В повести
“Варежки” автор рассказывает
вполне житейскую историю непонятой
и непринятой любви. К сожалению,
этот, несколько фрагментарный, с
сюжетными перерывами, текст может
быть воспринят разве что в качестве
ступеньки на пути к более глубокой
повести “Ничего страшного”. Оба
сочинения связаны сюжетно и
образом главной героини Светы, но
во втором достигнуто почти полное
слияние писательницы и ее героини.
Это придает тексту характер
открытой исповеди, что всегда
привлекает читателя.
В повести “Ничего
страшного”, как и в “Варежках”,
фортуна не очень-то благоволит к
Свете. В ее жизни — одни тяжелые
будни и никаких праздников. Даже те,
которые она организует сама, не
приносят желанной радости. И
поначалу название повести
воспринимается как некая издевка
сочинительницы и над героиней, и
над ее окружением:
И пошла я,
довольная, в Костину общагу. <…>
Ох, и натерпелась я с ним! Ведь
сначала он чуть ли не импотентом
себя считал. Каждый раз так
волновался, точно в космос летит.
Внимание! Включены двигатели.
Заправлены в планшеты космические
карты… Три, два, один. Старт! Пш-ш-ш…
Ракета медленно валится набок.
Костя скрипит зубами и глядит в
потолок, тяжело переживая свой
позор. <…> Прижимаюсь, глажу,
утешаю. И даже вроде бы не обращаю
никакого внимания, что он
постепенно приходит в боевую
готовность. Ведь мне же ничего не
надо! Мне действительно ничего не
надо. Я всегда придерживалась
такого жизненного принципа: “Это
ничего, что импотент, был бы человек
хороший”. И вот уже снова
заработали двигатели. И штурман
уточняет в последний раз маршрут…
<…> И все получается как бы само
собой. Раз от разу все увереннее.
Все энергичнее. Наконец он так
пристрастился к этому делу, что за
уши не оттащишь. <…> Пожениться
мы собирались после Нового года. Я
говорила: “Куда спешить?” Костя
говорил: “Чего откладывать?” Я
даже платье себе заказала. Но оно не
понадобилось…
В нескольких
фразах изложить всю повесть вряд ли
получится. Перескажем основную
сюжетную линию. Подруга героини
Люся вскрывает себе вены в роддоме.
Сразу после смерти любимой жены
Люсин супруг Гриша неожиданно
предлагает Свете выйти за него
замуж. Как выясняется, ради дочери,
оставшейся без матери. Постепенно
Света, не желая того, присыхает всем
сердцем к симпатичному Грише и,
сначала инстинктивно, а потом и
сознательно, пытается влюбить его в
себя. Однако это выходит ей боком.
Тихонький Гриша продолжает
сопротивляться насилию над его
любовью. Но в нем, благодаря
ухищрениям Светы, просыпаются
плотские желания. И он начинает
бегать по бабам… А Свете остается
одно — в полном одиночестве
предаваться горьким размышлениям:
Я сама выпустила
из бутылки этого Хоттабыча. Я
пробудила грубую чувственность в
этом теле, не защищенном озоновым
слоем любви. И моя любовь оказалась
смертельной для него. Как радиация.
Она сожгла в его душе все живое. Нет,
Люся, ты можешь быть спокойна. Твой
Гриша остался верен тебе. Он умер
вместе с тобой. А тот, с которым жила
я, — это совсем другой человек.
Монстр. Чудище Франкенштейна. Я
хотела спасти его своей любовью.
Пыталась оживить бесчувственный
труп, который мне достался. Но у
меня ничего не получилось. И,
наверное, не могло получиться.
Просто я — не та женщина, которую он
способен полюбить. Вот и все.
В итоге, правда,
почти хэппи энд: Гриша понимает всю
мерзость своего поведения и
возвращается к Свете. Мы сказали
“почти хэппи энд”, потому как от
героини повести неожиданно
отворачивается дочь Гришы. Она от
кого-то узнает, что Света — не ее
мама. Света думает, что от папочки:
Значит ты,
Гришенька, решил наконец открыть
ребенку глаза? Значит, ты решил
разоблачить чужую тетю, обманом
втершуюся ребенку в доверие? <…>
Ничего. Ничего. Ничего страшного…
По-другому и быть не могло. Разве я
имею право быть счастливой после
того, что случилось с Люсей? Я
пыталась, Гриша, заменить ее — тебе
и Милочке. Стать ею — для вас. Но вы
оба заметили подмену. И все мои
старания были напрасны. Никто
никого не может заменить…<…>
Мне совершенно все равно, куда идти.
Можно к тетке. А можно совсем
никуда. Потому что все равно.
Равнодушный дождь ползает по телу,
лезет за пазуху, холодный,
скользкий, как пальцы покойника. Я
иду по ночному городу, дырявя белым
своим плащом пустынные улицы, и
ничего мне не надо. И когда на меня
из темноты вылетает Гриша, я даже не
удивляюсь. Потому что мне все равно.
Ну, Гриша…. Ну и что? Он хватает меня
в охапку. <…> Он не выпускает
меня из рук, точно боится, что я
опять исчезну. И все говорит,
говорит что-то, радуясь, что нашел
меня. Но это ему только кажется. На
самом деле меня нет. Разминулись мы
с ним. Не совпали во времени и
пространстве. Как Ромео и
Джульетта, как Гамлет и Офелия,
как… журавль и цапля. Пришли. Гриша
отворяет дверь, заботливо
пропуская меня вперед. И тут же ко
мне на шею с ревом бросается
опухшая от слез Милочка. <…>
— Понимаешь, —
шепчет Гриша, — тут мать моя
приезжала на несколько дней и
случайно проговорилась. Я и не
знал… А Милочка услышала, ну и… ты
же видишь, как она… Я сказал ей, что
это неправда.
— Что? —
повторяю я. — Что?
— Ты меня
простишь, мамочка? — поднимает
Милочка ко мне зареванную мордашку.
— Ну конечно, —
говорю я. — Ничего… Ничего
страшного.
На Гришу я
стараюсь не смотреть.
Рассказывает
Валентина Соловьева эту трагичную
по своей сути историю с изрядной
долей юмора, о чем вполне можно
судить по приведенным отрывкам.
Причем чем более трудна ситуация, в
которой оказывается героиня, тем в
более шутливом тоне описывает ее
писательница. Жизненные контрасты
обретают вполне оправданную
языковую форму.
Ну, вот, мы немного
обвыклись с российской почвой. И
никакие жизненные перипетии нас не
могут устрашить. Из Калининграда мы
в мгновение ока перемещаемся — не
воображаемым автостопом, а вполне
реальным Интернетом — на Урал.
Нанесем-ка визит нашим близким
соседям — пермякам, тем более, что
создатели журнала “Река”
(http://www.tri.raid.ru/reka/) весьма
гостеприимны. Они с ходу предлагают
познакомиться со своими
культурными проектами.
Проекты эти имеют
отношение не только к
словотворчеству, но к музыке и
живописи. В начале 90-х годов
существовала группа Гоши Политова
(“Ансамбль молодежной музыки”). На
басу играл Алексей Поломских,
соло-гитара — Александр Имайкин, на
барабанах — Анатолий Окулов,
солировали Андрей Белев (гитара) и
Сергей Стаканов. В 1993 году Антон
Колобянин и Сергей Стаканов
организовали группу “Фокс-бэнд” и
записали около десятка
экспериментальных альбомов. Летом
1997 года создается группа
художников “Факел”. Кроме
участников “Фокс-бэнда” в первой
выставке “Pictures from safe” принимает
участие нехудожник М. Сурков и
программист Е. Сысовская. На
презентации прозвучали песни
московских коллег “Факела” –
группы “Среднерусская
возвышенность”. После закрытия все
работы были вывезены за город и
сожжены. Спустя почти два года
прошла акция “Set the Fashion”,
включавшей выставку фотографии
Юрия Чернышева, звуковые
конструкции Александра Имайкина и
поэтические тексты Сергея
Стаканова.
Один из последних
проектов — сетевой журнал “Река”.
По большей части здесь
представлены стихи. Среди авторов
уже знакомые фамилии: Алексей
Поломских, Антон Колобянин,
Александр Имайкин, Сергей Стаканов.
Но мы обратимся к творчеству Сергея
Тетерина. Он, по всей видимости, не
имел отношения к прежним проектам
авторов сайта, но зато в
интернет-журнале “Река” полнее
других раскрыл любовную тему. С
одним из текстов мы вас уже познакомили
перед началом обзора. Но если есть
желание, милости просим, читайте
еще:
ты — это ты
а я — это я
твоя постель — это полночь,
а одеяло — рассвет
закутайся в мир с головой,
он спрячет тебя от себя
и ты уснешь, улыбаясь
кому? никогда не узнать
во сне мы увидим желанья
ослепнувших дней вереницы
мир тоже уснет, чтобы стать как
котенок у блюдечка с молоком
он будет мяукать
он будет так мил
он выпьет тебя через соломинку
ласки
он выманит слезы и даст им
исчезнуть
пусть утонут, упав в молоко
пусть утонут…
шептало блюдечко во сне
во сне
Помимо лирики
Сергей Тетерин представил на суд
публики социально заостренные
строки о любви продажной:
теперь ее тело —
форма расплаты
за бесконечную ночь
и за неудавшийся день
за наркотики и одиночество
за нищету и за холод в квартире,
за все долги и случайную водку
всякому
будет заплачена эта
нежная,
теплая
серебряная монета
все еще ценится, правда
стерся рисунок
и позабыто достоинство
Двигаемся дальше.
Наш конечный пункт — Новосибирск, а
точнее, страница местного
литературного объединения “Студия
Доброго Слова”
(http://www.sinor.ru/~sds98/zindex.htm). С 1995 года
студией издано несколько сборников
и периодических изданий, самым
популярным из которых стала
“Темная Лошадка”. Кроме
литературы на интернет-странице
студии можно слушать песни и
рассматривать графику. Следуя
выбранной нами теме, познакомим
читающую публику с миниатюрой
Александра Белаша “Белая дева”.
Она, по нашему мнению, повествует о
любви к сказочному миру детства:
Он проснулся
внезапно, спокойно открыл глаза — и
удивился. Всепоглощающая тишина
стояла в доме. От окна исходило
необычное для столь раннего часа
мягкое и ровное опаловое сияние,
заливавшее комнату неярким светом
без теней; мебель стала
жемчужно-серой, одноцветной,
выделилась тонкими четкими контурами.
<…> Hочью выпал снег. То был не
бурный снегопад, не вьюга, не метель
— снег лег в полном безветрии, и
каждая снежинка падала отдельно от
других, не сталкиваясь с ними, не
переплетаясь в вихре, а строго
вертикально и медленно планируя.
Деревья
расправили ветви и, не качнувшись,
принимали в свои объятия снежинку
за снежинкой. Словно
художник-миниатюрист, затаив
дыхание, тончайшей кистью прописал
белым каждую веточку, каждый сучок
на перламутровом фоне неба. <…> В
глубоком молчании спящих домов, в
призрачном, блеклом свете уличных
фонарей на переливающемся снегу
под белым кружевом ветвей
танцевала завораживающий танец
белая дева. Белые руки ее медленно
плыли в молочном сиянии, белые
волосы спадали застывшим
водопадом. Лишь тишина, изначальная
тишина была музыкой ее танца.
Сказка звала и манила. “Сейчас —
или никогда,” — подумал он и, не
одеваясь, не говоря ни слова,
беззвучно повернув ручку замка,
вышел в черное жерло подъезда.
Как мы отмечали,
тема любви в разных ее проявлениях
избрана нами не случайно, а в
качестве связующей основы
разнородных литературных сайтов. С
другой стороны, это некий
вспомогательный прием для
доказательства неограниченных
возможностей интернет-библиотеки.
Желаете подборку о любви с
произвольных сайтов — извольте!
(Заметим, что есть
целые литературные разделы,
посвященные этому нетленному
чувству.) Хотите фантастику —
получите с улыбкой! А детектив? И
этого добра хватает! А, ну… э… про
вампиров!? Нет проблем!.. Кстати, про
вампиров и прочие страсти-мордасти
мы намерены поговорить в следующем
номере журнала. За сим разрешите
откланяться.
Искренне
ваш сетевой обозреватель
Илья Зиновьев