Сергей
Трунев
Остающаяся
наука
Ю.Г. Оксман,
В.В. Пугачев. Пушкин, декабристы и
Чаадаев. Составление, вступит.
статья и примечания
Л.Е. Герасимовой, В.С. Парсамова и
В.М. Селезнева. —Саратов: Редакция
журнала “Волга”— ИКД “Пароход”,
1999. — 260 с.
Эта книга не
является первым, посвященным жизни
и творчеству Юлиана Григорьевича
Оксмана, проектом “Волги”. В
частности, в 1995 году (№ 5—6)
появилась серия публикаций, среди
которых особое место занимает
статья Владимира Владимировича
Пугачева “Опальный пушкинист в
Горьком (Ю.Г. Оксман
и “Пражская весна”). Потом были
другие, а теперь вот издательство
изыскало — другого слова не
подберешь — возможность выпустить
в свет ранее публиковавшиеся в
малотиражных изданиях статьи, а
также подготовительные материалы к
монографии Ю.Г. Оксмана “Пушкин и
декабристы”. Отрадно, что в
конечном счете благая цель —
сделать работы Ю.Г. Оксмана и
В.В. Пугачева доступными для
читателя — несмотря на финансовые
и многие иные проблемы, оказалась
достигнутой.
Впрочем, только в
конечном счете. А вообще судьба
этой книги тяжела и странна, как
судьба тех, чьи статьи, органичным
образом сочетаясь, соседствуют под
ее обложкой. Во-первых, она должна
была появиться значительно раньше
и по крайней мере тогда, когда
В.В. Пугачев еще не ушел из жизни.
Однако… “В
силу ряда причин, как объективного,
так и субъективного характера,
работа над книгой затягивалась.
Экономически издание с каждым
годом становилось все менее
возможным. Сказались и особенности
творческой манеры Владимира
Владимировича: он собирался накапливаемый
отдельными частями материал свести
воедино в самый последний момент.
Смерть Владимира Владимировича
помешала воплотить замысел в
жизнь”.
Во-вторых,
изначально задуманная в качестве
публикации подготовительных
материалов к монографии
Ю.Г. Оксмана, эта книга содержит
лишь небольшую часть
расшифрованного А.Е. Сафроновой и
Е.О. Селезневой материала, полный
объем которого составляет 13
печатных листов. “Аккуратно
написанные (как правило, чернилами,
изредка — карандашом) на вырванных
тетрадных листах, на оборотной
стороне рукописных, машинописных и
печатных текстов, на оборотах
писем, телеграмм, пригласительных
билетов, бланков-заказов, программ
научных сессий, совещаний,
конференций и т.д., с точными
цитатами и библиографическими
ссылками выписки, комментарии,
замечания, догадки и гипотезы
великого ученого читаются как
главки незавершенной, к сожалению,
книги, как этюды, имеющие
самостоятельное научное
значение”.
В целом издание
выдержано в академической манере,
предполагающей наличие
вступительной статьи, ссылок,
пояснений и примечаний. Такая
манера не случайна, поскольку сам
материал диктует здесь способы
своего адекватного представления.
А составляющие книгу исследования
Ю.Г. Оксмана и В.В. Пугачева
являются впечатляющими примерами
научной работы
историка, чутко отслеживающего
любую неточность, каждое
мельчайшее искажение в понимании
исторического события или его
временной привязки, на пути к
наивысшему идеалу исследователя —
к научной истине.
Для многих
читателей работа историка может
казаться чем-то наподобие
текстуальной реконструкции
исторической действительности. Это
справедливо, но вот вопрос: в чем
заключается работа историка, если
исследуемым событием становится
событие текста? Если при
исследовании события историку
достаточно, грубо говоря,
сопоставить
письменно-фиксированные
свидетельства современников и
очевидцев, то при исследовании
текстуального события, на
основании все тех же свидетельств
(корпус которых, как правило,
ограничен), ему необходимо
установить соотношение
текстуального события и его
исторического контекста,
включающего политические и
экономические реалии, факты
авторской биографии и т.п. Отсюда,
если историк стремится избежать
банальных и поверхностных мнений,
он должен научиться обнаруживать и
читать детали. Отсюда же, чтобы
получить удовлетворение от тонкой
работы настоящих историков,
каковыми, без сомнения, являются
Ю.Г. Оксман и В.В. Пугачев, читатель
изначально должен, по крайней мере
отчасти, освоить обширное поле, на
котором развертывалась их
интеллектуальная деятельность.
Не обладая
компетенцией, достаточной для
критической оценки представленных
в книге произведений, и не находя
особого смысла в тезисном
изложении их основных положений
(поскольку в последнем случае мы
рискуем потерять самое главное —
виртуозные ходы авторской мысли и
их стилистическое оформление),
обращаю внимание предполагаемого
читателя на одно смущающее
обстоятельство. Дело в том, что,
прочитав работы Ю.Г. Оксмана и
В.В. Пугачева, не обнаруживаешь в
них ни малейшего намека на “неблагонадежность”.
Что касается методологии, то в
статье “Политическая лирика и
сатира Пушкина” Ю.Г. Оксман
напрямую ссылается на письмо
В.И. Ленина, где в нескольких
пунктах излагается марксистское
понимание сущности исследования
любого, в том числе исторического,
феномена. “Весь дух марксизма, вся
его система требует, чтобы каждое
положение рассматривать лишь
исторически; лишь в связи с другими;
лишь в связи с конкретным опытом
истории”, — писал В.И. Ленин 30
ноября 1916 г. в письме к Инессе
Арманд. Удовлетворяет
ли этим основным законам
исторического исследования
изучение фактов политической
биографии Пушкина? К сожалению,
нет”, — констатирует историк,
указывая тем самым на оторванность
советского литературоведения от
подлинной марксистской
методологии.
Если не считать
нескольких явно политических
аллюзий, “крамола” не
присутствует и в содержании.
Собственно, ее и быть не может, как
не может быть пристрастным историк
масштаба Ю.Г. Оксмана. По мнению
авторов вступительной статьи,
именно масштабность исследований
Ю.Г. Оксмана, ровно как и величина
ученого, пугали систему. С этим
положением невозможно не
согласиться, однако система — не
кучка глупцов, опасающихся за
сохранность собственной глупости.
Исчерпывается ли противостояние
уровнем личности?
Думается, перед
нами как раз тот случай, когда
основой противостояния является не
неприятие метода, содержания или
масштаба, но неприятие самой
поставленной исследователем
задачи — прояснить историю. Любая
система готова продуцировать
историю в качестве истории
закономерного движения к… системе.
Системе необходимо осознавать
самою себя венцом истории, ее
конечным и наивысшим пунктом. В
этом смысле прояснение истории
способно лишить систему ее
виртуальных корней, показать
случайность и даже ошибочность ее
появления. Системе поэтому
требуются не историки, но идеологи
от истории, способные формовать
исторический материал в угоду
властям предержащим.
Так вовремя ли
появилось это издание, не опоздало
ли? Если отмежеваться от уровня
субъективных ожиданий, можно
сказать, что знакомство с лучшими
образцами научной мысли никогда не
бывает несвоевременным. Системы
рушатся, наука остается.