***
Б.Р.
Была такая
Зуева Ирина.
Мы с нею пели “Ой, цветет калина…”,
Едва хлебнув крепленого вина.
Всегда ходила в плащике бордовом,
Уже училась в ПТУ торговом,
Уже была “не девушка”. Она
Рассказывала, как это бывает,
Когда он торопливо раздевает,
И их уносит жаркая волна.
Я Ирке зачарованно внимала,
Хотя детали плохо понимала,
Но слушала о жизни и любви,
Как говорят, с волнением в крови!
Мы накупали сигарет болгарских…
О, импортных! И нам казалось —
царских,
И заводили — выноси святых —
Дуэт “Огней так много золотых”.
Теперь она Широкова Ирина.
Любая магазинная витрина
Напоминает о минувших днях,
Когда мы говорили “о парнях”.
Когда я нечто важное узнала
Про парное летание Шагала,
Про страсть ментов, про трепет
продавщиц
В раю ковров, скрипучих половиц,
Хрустальных ваз — в сладчайшей из
агоний —
За окнами, слепыми от бегоний,
Под сон дверей, закрытых для чужих:
Для — в щелку — соглядатаев
нахальных,
Для шуток и для анекдотов сальных,
Для недоброжелателей людских.
***
Мне свидание
как подарок —
То и жду полтора часа.
А из зоны слышны овчарок
Колокольные голоса.
Расконвойники
— серые мыши,
Тянут черные кабеля.
За забором звенят не тише
Колокольные кобеля.
***
Где сосны
дальние, березы частые,
Там нет страдания, а нет и счастия.
Есть вход в пустынную дорогу
снежную,
В деревню длинную левобережную.
***
По-над зоною,
над локалками,
Ходит ветер моей тоски,
Меж свиданками-колыханками —
Писем серенькие листки.
Из резной
шкатулочки вынула
Письма прошлые. Боже мой!
Как любила вас, не покинула,
Допустила к себе самой.
Листья
жухлые, память мятая
Целой жизненной полосы.
Передачка моя брюхатая
Влезла в форточку — на весы.
***
Сметенные
общей бедой с деревенских дворов,
Томятся кургузые тетки в
“колхозных” платках,
И важные дамы, похожие на докторов,
Беседуют важно о разных статьях и
сроках.
Когда на
крыльце для порядка поставят
ментов
И двери начальник откроет на малую
треть,
Толпа колыхнется водою у низких
бортов,
Тугим животом на передних спеша
напереть.
И катит
волна, волоча беремя передач,
И кто послабей — оказался уже в
стороне,
На крик и вопросы, на мат, уговоры и
плач
Гремит металлическим ставнем
кухарка в окне.
Я выйду
патлатая, злая, с порожним мешком
Под низкое небо, висящее над
головой,
Минуя трамвай и троллейбус,
отправлюсь пешком
До дальнего бара на улице
Пороховой.
На улице
Пороховой отпотел тротуар,
Сугробы осели, ручьи подтопили
гараж.
Ширяет любовь неотвязная, как
перегар.
И тянется жизнь безразмерная, как
трикотаж.
***
А чё у вас
скрипач на крыше, не на земле?
Таков обычай иль просто вышел
навеселе?
На ветродуе в одной рубахе над всей
братвой.
Спускайся, дурень! Сорвешься на хер
вниз головой!
Крыша — не сцена, лабух — не птица,
а жизнь — цена.
Ведь стоит в музыке позабыться —
шаг, и хана.
Что за прогулки в запретной зоне по
полосе?
Ты будь попроще, живи в резоне, ходи
как все.
***
В моей
стране, замешанный ногами,
По сердце снег да по колено грязь,
Да реки тонут между берегами.
Я здесь без всякой цели родилась.
Не для
завидной доли, не для счастья,
Кого-то потеснив в своем углу,
А так себе, в позыве сладострастья
От пота по отцовскому челу.
В моей
стране, откуда я уеду,
В моей стране, в которой я жила,
Где я покойным бабушке и деду
Остаться здесь ни слова не дала.