Последний российский император и его семья были расстреляны в подвале дома Ипатьева в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 года. Во всяком случае, так принято считать.
Одна из печальнейших дат нашей истории — и этакая приблизительность: принято считать… Парадоксальная ситуация. Мы искренне скорбим по поводу этого убийства и искренне же признаем серьезность доводов в пользу другой версии екатеринбургских событий, утверждающей, что царская семья (или часть ее) была вывезена из города и, стало быть, тогда, в июле 1918 года, хотя бы частично уцелела.
И добро бы эту версию поддерживали только слухи, так нет — она учитывалась и изучалась с самого начала расследования событий, произошедших в “Доме особого назначения”.
Генерал Дитерихс, человек, которому А.В. Колчак доверил надзор за ведением расследования по делу о расстреле царской семьи, автор книги “Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале” (Владивостоr, 1922 год), свидетельствует:
“… в следственном производстве, согласно программе, намеченной себе Сергеевым, неудача остановила его деятельность в плоскости установления факта — было ли совершено убийство в действительности или нет? Август, сентябрь, октябрь, ноябрь — следственное производство стоит перед этим вопросом, считая недостаточными все те данные, которые разбирались выше…” (Выше генерал перечислял добытые следствием факты и улики, которые опытнейший юрист И.А. Сергеев посчитал все же недостаточными, чтобы утвердиться в реальности убийства царской семьи в доме Ипатьева или другом месте. Позднее Сергеев под сильнейшим давлением все же вынужден был записать, мол, убийство состоялось, но сам до конца жизни в это не верил.)
В феврале 1919 года расследование по этому делу было поручено другому юристу — Н.А. Соколову. Он, напротив, был с самого начала убежден, что Николая Александровича Романова, его жену и детей лишили жизни в Ипатьевском доме. По материалам расследования он написал книгу “Убийство царской семьи”, вышедшую еще при жизни автора на французском языке в 1924 году и на русском языке уже после его смерти в 1925 году. Оставшиеся после Соколовы материалы следствия, в том числе и собранные вещественные доказательства, оказались на попечении председателя общины русских послов М.Н. Гирса. Интересно интервью, которое дал Гирс французскому изданию “Пти журналь” в 1929 году:
“Вопрос: Правда ли, что останки царской семьи находятся в сейфе и, хотя прошло 10 лет, все еще не преданы земле?
Ответ: Я не считаю себя вправе дать точный ответ на этот вопрос. Мне действительно поручено хранение многих документов. Я считаю, что они являются частью более обширного следственного материала по делу о гибели императорской семьи. Это следствие еще не закончено. К материалам приложены вещественные доказательства. Что касается человеческих останков, то я вполне допускаю, что это останки императорской семьи, но лично не могу этого утверждать. Никаких актов, доказательств, бесспорно устанавливающих их происхождение, нет…
Вопрос: Следователь Соколов … кажется, убедительно и очевидно доказал, что речь идет об останках семьи Романовых?
Ответ: Это мнение следователя Соколова. Оно очень авторитетно, но все-таки это только его мнение.
Вопрос: Верно ли, что Великий Князь Николай Николаевич перед смертью предписал вам скрыть документы Соколова и не предавать земле реликвии, хранить которые вам поручил?
Ответ: Великий князь Николай Николаевич был большим патриотом … и рабом своего долга. С его точки зрения, все доверенное мне имущество имеет государственную важность… Все материалы должны быть изучены заново, но только тогда, когда следствие, прерванное в 1919 году, будет возобновлено в воскресшем русском государстве”.
Из очень осторожных, взвешенных ответов посла однозначно следует — в версию Соколова не верили тогда многие безусловно монархически настроенные люди и даже родственники исчезнувшего царя.
Теперь, когда на наших глазах в муках возрождается русское государство, казалось бы, уже ничто не мешает досконально изучить и восстановить происшедшее в июле 1918 года в Екатеринбурге и поставить, наконец, точку в затянувшемся почти на восемьдесят лет расследовании.
Вскрытие захоронения останков девяти человек в Поросенковом логу под Екатеринбургом, инспирированное известным драматургом Гелием Трофимовичем Рябовым и геофизиком Александром Николаевичем Авдониным в июне 1991 года, казалось, дает ответы на все вопросы. Рябов и Авдонин совершенно убеждены, что вскрыли именно могилу, место успокоения последнего российского царя, его супруги, детей и нескольких верных слуг.
Со времени раскопа этой могилы прошло пять лет. А решающих доказательств того, что там похоронены именно эти люди, нет. Проведенные многочисленных экспертизы не дают оснований сделать однозначные выводы.
Сенсация Поросенкова лога
Выявление предполагаемой могилы экс-императора и его близких рушило под корень прочно устоявшуюся за семьдесят лет до того версию колчаковского следователя Н.А. Соколова, утверждавшего, что трупы августейших особ были сожжены до пепла и их просто не существует.
В могиле нашли останки девяти человек из одиннадцати расстрелянных в “Доме особого назначения”, и это вновь сильно подпитало версию о двоих спасшихся детях императора. (Чем, кстати, воспользовался известный драматург Э. Радзинский: он опубликовал на нескольких языках ставшее бестселлером сочинение “Николай II, жизнь и смерть”, где детально описал картину возможного спасения царевны и царевича.)
Кроме того, при вскрытии могилы выяснилось, что ее уже вскрывали до июля 1991 года. Причем из захоронения изымались три черепа, и их зачем-то возили в Москву. Это обстоятельство заставило припомнить жутковатую историю о трех отрубленных головах — царя, царицы и царевича — которые екатеринбургские чекисты якобы возили в Москву, дабы доказать своим высокопоставленным начальникам исполнение их приказа об истреблении семьи Романовых.
Взбудораженная российская и мировая общественность потребовала провести тщательное, всестороннее исследование найденных останков. Были созданы две комиссии. В России комиссию возглавил вице-премьер правительства страны Ю. Яров. Комиссию русского зарубежья возглавил Петр Колтыпин-Валловский, живущий в Стрэтфорде (США). Обе комиссии развили бурную деятельность. И сделано вроде бы немало. Проведены сложнейшие экспертизы. К примеру — выделены ДНК из костных останков и сопоставлены с ДНК герцога Эдинбургского. По заверениям экспертов из Олдермастерской лаборатории (Англия), совпадение их чуть ли не стопроцентное. Сделано совмещение черепов из вскрытой могилы и фотографий исчезнувших членов царской семьи. Совпадение, по заключению проводивших эту процедуру, — идеальное. Ученик Герасимова С. Никитин по черепам воссоздал скульптурные портреты погибших. Один к одному — Николай Александрович, Александра Федоровна, великие княжны, цесаревич… Казалось бы, все ясно.
Однако есть немалое число специалистов, знатоков с мировым именем, которых проведенные эксперименты не убеждают в правильности такого вывода. Они заявляют: генетические изыскания сегодня — не настолько апробированный метод, чтобы на его основании делать столь категоричные выводы. Идентификацию же погребенных методом фотосовмещения и особенно лепку их портретов по плохо сохранившимся черепам они полагают просто шарлатанством. И так по всем позициям…
В столь сложном и щепетильном вопросе, как идентификация останков людей, причисленных церковью к лику святых великомученников, нужна полнейшая ясность. Тут не должно оставться места для сомнений.
Разрешить оставшиеся сомнения могли бы исторические свидетельства, сохзранившиеся в различных архивах, музеях, частных коллекциях. Но почему-то их обнаружению и изучению до сего дндолжного значения не придается.
Приведу два примера.
Общеизвестно, что идентификация останков достаточно однозначно может быть произведена по сохранившимся зубам. Особенно, если удастся отыскать доказательства их лечения. Есть много свидетельств, что Николай Александрович страдал от зубных болей. Царская семья находилась под наблюдением бригады врачей из 37 специалистов. Лечением зубов августейших особ руководил доктор Кострицкий. Его записи могли бы существенно прояснить вопрос идентификации останков. Но хотя ученые давно осведомлены о их местонахождении в одном из архивов Европы, к их изучению так до сих пор никто не приступал. Более того. Дневник экс-императора сохранил свидетельства, что он не менее семи раз посещал дантиста в Тобольске. Фамилия этого врача названа в материалах дела Соколова (допрос полковника Кобылинского). Писатель Ю.Надточий, работая в архивах Тобольского музея-заповедника, установил еще в конце 80-х, кто был этим дантистом. Но понадобились поистине титанические усилия, чтобы екатеринбургский ученый, историк В.Алексеев, довел до сведения правительственной комиссии некоторые сведения, зафиксированные тобольским дантистом. Случилось это в апреле 1995 года.
Другой пример.
Весь мир знает, что 29 апреля 1891 года цесаревича Николая тяжело ранил в японском городе Оцу тамошний полицейский. Ему нанесено было несколько сильных ударов саблей по голове. Были рассечены четыре артерии и отщеплена часть лобно-теменной кости длиною в два с половиной сантиметра. Прокурор-криминалист В.Н.Соловьев полагает, что по тяжести это ранение сопоставимо с тем, от которого скончался священник Александр Мень. Цесаревича спасла только своевременная медицинская помощь.
В течение осени 1918 года, когда по Екатеринбургу ходило много слухов о месте погребения убитого Николая Александровича, было разрыто несколько недавних захоронений. Опознание трупов производил врач Деревенько, тоже лечивший царскую семью. Решающим доводом при идентификации трупов он считал отсутствие на черепах следа от того давнего ранения.
Точное описание ранения на голове государя для ученых тоже не является тайной. Частично документальные свидетельства о нем были опубликованы в журнале “Источник” за 1994 год. И лишь в мае 1995 года этот документ как сенсация был явлен правительственной комиссии диретором Государственного архива России С.В.Мироненко. Насколько известно автору этих заметок, документ до сих пор не использован при идентификации останков, найденных под Екатеринбургом.
Если такими темпами в процедуру идентификации будет привлекаться историческая аргументация, то, вполне вероятно, действительно “мир никогда не узнает”, что сделали большевики с семьей Николая Александровича Романова.
Открыватели захоронения в Поросенковом логу изначально были убеждены, что все сходится: могила, девять скелетов в ней… Все соответствует записке Юровского, который, опять же согласно этой записке, сам расстреливал семью и сам хоронил трупы.
Но сомнения не могли не возникнуть.
И в первую очередь, потому, что за семьдесят лет и советские публикаторы (Быков, Ермаков и др.), и зарубежные (Пагануцци и др.) убедили почти всех: большевики зверски расправились и с последним российским самодержцем, и со всей его семьей, и с преданными им до конца четырьмя придворными, а тела жертв были расчленены и сожжены. Это убедительно доказал в своих книгах и следователь Соколов, которому еще сам А.В.Колчак поручил расследование убийства императора и его близких.
А тут на тебе — высокий профессионал Соколов ошибся, оказывается! Трупы де вовсе не сожгли, а похоронили, да еще и в том месте, по которому он сам не раз проходил. Такое проглядеть опытнейшему следователю!
Далее. Нехватка двух трупов вновь подогрела интерес к многочисленным Анастасиям, Алексеям, Мариям, которым якобы удалось спастись от чекистской пули и чудесным образом дожить чуть ли не до наших дней. А простодушное заявление Рябова, что он ранее, за десять лет до развернувшихся событий, извлекал из этого захоронения три черепа и якобы возил их для самочинного опознания в Москву, немедленно напомнило жуткую историю о том, что расстрельщики царской семьи, то ли Юровский, то ли Голощекин, в подтверждение выполнения своего черного дела, увозили в столицу три отрезанных головы и предъявляли их комиссии под председательством самого Ленина.
Первыми в печати возмутились зарубежные специалисты. Известный романовед, профессор истории из Канады Павел Пагануцци, тщательно проанализировав публикации Рябова о его поиске могилы Николая II и его семьи, резюмирует: “… Вся история Рябова неправдоподобна!” И далее пишет, итожа свои впечатления: “…Можно предположить, что Рябов натолкнулся на одну из могил расстрелянных чекистами летом 1918 года до прихода белых, а еще вернее, летом 1919 года, после их ухода, когда Чрезвычайка до предела усилила террор и, не заботясь о сокрытии следов преступления, закапывала свои жертвы где попало”.
Позднее еще резче высказалась Ольга Николаевна Куликовская-Романова, жена Тихона Николаевича Куликовского-Романова, родного племянника Николая II: “… история нахождения этих останков напоминает собой плохой детектив… Г.Рябов, опираясь лишь на записку (подлинность котрой не установлена) убийцы царской семьи Юровского, неожиданно частным порядком обнаружил какие-то кости и решил выдать их за останки Августейшей семьи с их верными слугами… Честно говоря, “екатеринбургская находка” отставного сыщика Рябова сразу же походила на обыкновенный подлог, в котором комиссары издавна были большие мастера… Считаю своим долгом заявить, что такое глумливое экспериментирование на чувствах русского народа, на чувствах представителей Дома Романовых только плодит беззаконие и не имеет ничего общего с установлением всей правды о цареубийстве…”
Из-за столь, мягко говоря, неоднозначного приема известия о находке останков в Поросенковом логу проблема их опознания с самого начала стала носить оттенок скандальности. Хотя екатеринбургскик власти и осознавали, какой важности проблему им предстоит решить, и как-то постарались быть на должном уровне, но… Извечная российская ситуация: хотели как лучше, а получилось как всегда.
Эксгумация останков, проведенная летом 1991 года, была проведена в непристойной спешке, всего за трое суток, да вдобавок под почти не прекращающимся дождем. Но самое неприятное, к ней почти не подготовились. Свидетельствует один из виднейших российских судмедэкспертов, ученый с мировым именем, профессор В.Н.Звягин: “Работы были организованы скверно, царила полная растерянность… Сравнительных материалов не было, признаков для опознания — тоже никаких (поясним — не были отысканы в архивах данные по антропометрии предполагаемых жертв, истории их болезней и т.п. материалы, элементарно необходимые для опознания личностей — Л.С.). Тогда судебно- медицинской экспертизой был применен так называемый метод исключения: задается комплекс сходств — в данном случае семья, и рассматриваются признаки от противного. Когда ящики (с останками — Л.С.) были вскрыты в лабораторных условиях, то содержимое их представляло не целостные останки, но конгломерат механического материала с землею, глиной, т.К. эксгумация проводилась очень грубо. Экспертами была проделана поистине ювелирная работа по отделению останков от земли…”
Как признал В.Н.Звягин, “какой сравнительный материал представляется судмедэкспертизе, такой бывает и ее вывод”. Немудрено, что разные исследователи дали в ряде случаев несходные оценки останков. Так, рост скелета № 3 американским экспертом У.Мейплзом был определен в 158 сантиметров, а российские эксперты дали цифру 162-165 сантиметров. Возраст скелета № 9, по Майплзу, около пятнадцати лет, а по российским данным — свыше шестидесяти. По скелету № 8эксперты до сих пор спорят. По Звягину, о нем ничего определенного сказать нельзя, возможно, что это даже разрозненные кости двоих людей.
Но, как было отмечено Звягиным, дело значительно осложняется тем, что не было базы для идентификации. К примеру, у скелета № 4, по материалам судмедэкспертизы, имеется сросшийся перелом ребра. Скелет соотносят с останками Николая Александровича. Были бы данные его прижизненной медицинской карты, насколько бы упростилась задача медэкспертов. Но разыскать ее до сих пор никто не озаботился!
Поэтому и был выбран изначально порочный путь опознания останков: сначала приняли тезис о том, что в захоронении находится “семья”, а потом стали искать тому доказательства. Наиболее ярко позиция экспертов проявилась в заключении американского профессора Мейплза: “Косвенные свидетельства наводят на мысль, что это место захоронения царской семьи. Если это так, то можно сделать следующие выводы…” И далее он производит уже персонификацию останков. При этом настоятельно рекомендует усиленно изыскивать прижизненные свидетельства о лечении убитых. Но ведь они могут опровергнуть его выводы! Тогда зачем их делать?
Как видим, оснований для скепсиса у критиков Рябова было более чем достаточно. Чтобы поставить опознание останков на более серьезный научный уровень, были предприняты дополнительные исследования.
Вопросы, вопросы, вопросы…
Итак, останки извлечены, аккуратно рассортированы и с огромным трудом “распределены” по девяти скелетам. Многим неизвестно, но об этом следует упомянуть, что официальное извлечение останков происходило не в один, а в два приема. О первом, 11-13 июля 1991 года, мировая общественность была широко оповещена. В тот раз извлекли из захоронения девять черепов и около семисот частей костяков. Найденного катастрофически не хватало, чтобы с достоверностью “собрать” девять скелетов. Тогда в октябре 1991 года, по свидетельству доктора исторических наук Дмитрия Васильевича Гаврилова, было принято решение произвести еще одно вскрытие захоронения. На этот раз из захоронения в Поросенковом логу, как пишет Д.В.Гаврилов, был “… весь грунт промыт через сито и было найдено еще триста костей (!)…”
Повторное вскрытие очередной раз подчеркнуло не просто дилетантское, а очевидно безграмотное отношение к организации раскопок столь неординарного захоронения. А руководил всем фонд “Обретение”, до того никому неведомый. В.Гаврилов совершенно справедливо констатирует: “Возникло множество недоуменных вопросов, на которые до сих пор никто не дал вразумительных ответов. Почему у областной администрации возникла такая безоговорочная доверчивость к общественному фонду “Обретение”, заслонившая обычное благоразумие? Откуда у этого фонда, созданного за день до начала раскопок, взялись средства на их проведение? Кто прислал на раскопки солдат, армейское снаряжение, полевую кухню, прожектора, две передвижные электростанции? Зачем так торопились, куда гнались, даже не дождавшись благоприятной погоды? Почему провели раскопки в ошеломительно быстром темпе, всего за 2,5 дня…”
Вышеперечисленные вопросы — еще самые простые из возникших. Естественное недоверие к сполошным работам переросло в более глубокие недоумения. Вот как определил свою позицию Сергей Александрович Беляев, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института военной истории, ныне официальный эксперт Святейшего Патриарха Всея Руси Алексия II: “Необходимо доказать, во-первых, что именно убитые члены императорской семьи были положены в это место, во-вторых, что в июле 1991 года было вынуто из земли то, что было положено в 1918 году”.
Вот ведь как уже стали ставиться вопросы!
И так смотрит на проблему не только С.А.Беляев.
В 1989 году была создана Российская зарубежная экспертная комиссия по расследованию судьбы останков членов Российского Императорского Дома, убитых большевиками в Екатеринбурге 17 июля 1918 года, под председательством Петра Николаевича Колтыпина-Валловского. 25 декабря 1993 года она обратилась к правительству России с меморандумом, в которм, в частности, говорится: “3. На протяжении более семидесяти лет в эмиграции распространено никак убедительно не опровергнутое мнение о том, что голова последнего императора была после его убийства отделена от тела и доставлена в Москву. Если это так, то возникает вопрос, как череп, приписываемый Николаю II, мог оказаться в захоронении, найденном под Екатеринбургом. В таком случае нельзя исключить, что череп — если он действительно принадлежит покойному императору — не был там найден Рябовым, а по чьему-то указанию — положен туда. По аналогии тогда можно предположить, что и другие костные останки были положены туда в 1979—1980 годах под видом возвращения в могилу ранее вынутых костей, чтобы затем инсценировать обретение останков в июле 1991 года…”
Не правда ли, чрезвычайно жесткое и нелицеприятное заявление? И высказано от имени экспертной комиссии, в которую вошли люди весьма и весьма компетентные, знающие проблему ученые с мировыми именами, профессора виднейших университетов Запада. В их числе князь Дмитрий Михайлович Шаховской, Евгений Магеровский, Павел Пагануцци. И другие не менее заметные специалисты и общественные деятели.
Но ситуация представляется еще более сложной, прямо-таки непристойной, если обратить попристальнее внимание на дату написания меморандума — 25 декабря 1993 года. Оказывается, прошло с июля 1991-го уже два с половиной года. Два с половиной года минуло, как извлекли и начали исследовать столь неординарные останки — и даже не смогли полностью развеять сомнения, что они — подлинные!? А поначалу, напомним, инициаторам раскопок казалось, что с опознанием не будет никаких проблем. На все про все они отводили максимум несколько месяцев — и уже назначали дату торжественного обряда перезахоронения обретенного августейшего праха в подобающее таким особам место. Мало кто теперь помнит, но наша почтенная газета “Известия”, посвятив два номера (от 24 июня и 1 июля 1992 года) описанию хода экспертиз статьями “Установлены останки Николая II”, на полном серьезе убеждала в них своих читателей, что идентификация найденных в Поросенковом логу костяков завершена и никаких сомнений в их принадлежности августейшей семье нет.
Оказывается, обманывала газета. Но газетным репортерам врать не было смысла. Всего вероятнее, газету кто-то подставил, снабдив правдоподобной по виду, но фальшивой информацией. В данном случае узнать, откуда у этой утки выросли ноги, думается, довольно просто. В апреле 1992 года фонд “Обретение” собрал судмедэкспертов, изучавших останки из Поросенкова лога в Екатеринбурге, дабы обсудить итоги их работы. И там, ничтоже сумняшеся, и было определено: мол, хватит изучать, все ясно, пора хоронить. И порешили собрать в июле этого же года в Екатеринбурге научную конференцию под девизом: “Последняя страница истории царской семьи: итоги изучений екатеринбургской трагедии”. И вот, за месяц до открытия конференции, предвосхищая ее результаты, организаторы и запустили в центральную российскую печать свою “информацию”.
Но может быть, хоть какие-нибудь основания у публикаторов для столь решительных заявлений все же были? Сегодня общественность может об этом судить обоснованно. Дело в том, что недавно из печати вышел сборник докладов, произнесенных на той конференции. Весьма содержательные сообщения были представлены группами специалистов из Воронежа, Санкт-Петербурга, Саратова, Москвы, Киева, доктором-антропологом Уильямом Мэйплзом из университета штата Флорида (США).
Следует отдать должное — исследования, послужившие основой докладов, оказались проведенными на очень высоком профессиональном уровне. И что же в результате? Практически все исследователи пришли к близким выводам.
Главный — в захоронении были действительно трупы девяти человек. Только на одном не нашли следов от огнестрельного ранения. При определении пола погибших обнаружились несхожие мнения только по двум останкам. При определении возраста — тоже по двум. Небольшие нессответствия выявились при определении по разным методикам роста жертв. И все без исключения эксперты однозначно подчеркивали существование серьезных затруднений в их исследованиях, вызванных объективными обстоятельствами.
“Дело в том, что ни в одном скелете нет даже 50 процентов костей”, — констатирует профессор В.Н.Крюков (Москва).
“Определение давности захоронения представляется наиболее трудным, ибо … изменения костной ткани… в захоронении, обусловлено воздействием многих факторов, взаимовлияние которых остается до конца не исследованным” (Н.И.Неволин, Екатеринбург).
“В работе встретились сложности. Дело в том, что кости обнаруженных скелетов потеряли связь между собой, находились изолированно друг от друга” (профессор Ю.А.Неклидов, Саратов).
“Безусловно, данная экспертиза носила бы более четкий характер, если бы мы располагали любым сравнительным материалом — вещи с наличием пота, данные о группах крови, детские локоны и др.). Отсутствие такого материала не дает права на какие бы то ни было конкретные выводы: мы можем говорить о том, что пять скелетов могли принадлежать одной семье, что кости от каждого скелета совпадают по группе…”(С.В.Гуртовая, Москва).
На прямой вопрос присутствующих об останках: “Они могли принадлежать именно семье Романовых?” — С.В.Гуртовая ответила:
— Я не могу утверждать, что останки принадлежали семье Романовых, ибо не известно, какая у Романовых была группа крови. Единственно, что можно утверждать на основании проведенных исследований, так это то, что некоторые лица, которым принадлежат обнаруженные в захоронении скелеты, могли находиться между собой в родственных взаимоотношениях…
Показательны и выступления в дискуссии.
В.О.Лопухин, вице-предводитель Российского дворянского собрания, прослушав все доклады, делает парадоксальный вывод: “Два дня работы конференции показали очень высокий уровень проведенных исследований. Но, по свидетельству профессионалов, каждое новое исследование ставило еще больше вопросов, чем было получено ответов”.
И решительно резюмирует профессор В.Н.Звягин (Москва):
“Обоснованная идентификация предполагаемых останков царской семьи невозможна без достаточных сравнительных материалов и их историко-криминалистической проработки:
— прижизненные фотоснимки,
— медицинские документы,
— исследование погребений родителей последних императора и императрицы,
— антропометрические характеристики,
— функциональные особенности,
— личные предметы, одежда, платье, обувь, перчатки и др.)…”
Как видим, соотнесение найденных останков с конкретными людьми на основании проведенных к июлю 1992 года исследований было явно преждевременно.
Это понимали и сами эксперты. В послесловии Н.И.Неволин (он написал это спустя два года) признал: “Разумеется, не все исследования в книге представлены завершенными. Часть исследований на тот период была не завершена, а некоторые исследования не начаты…”
А общественность продолжала ставить все те же неудобные вопросы: чьи же останки нашли на коптяковской дороге, как они погибли, почему оказались там?
Отмахиваться от нарастающего вала недоуменных вопросов становилось все труднее и труднее. Ситуация вокруг обретенных останков постепенно перерастала от сенсационной к скандальной, буквально угрожающей престижу нового российского государства. Тогда, осенью 1993 года, было принято решение организовать правительственную “Комиссию по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков Российского императора Николая II и членов его семьи”. Во главе Комиссии, дабы подчеркнуть ее высокий статус, поставили Ю.Ф.Ярова, вице-премьера, умелого и осторожного администратора.
Ко времени создания Комиссии российскими и зарубежными экспертами было проведено еще несколько весьма серьезных исследований останков. В Санкт-Петербурге была завершена работа по реконструкции следов огнестрельных ранений на костяках, Олдермастонская лаборатория (Великобритания) провела молекулярно-биологическую экспертизу ДНК, выделенных из нескольких скелетов, проведен ряд попыток фотосовмещений найденных черепов с прижизненными фотографиями членов царской семьи.
Итак, обратимся к данным экспертиз.
Самая нашумевшая из них и самая, по заявлениям проводивших ее специалистов, однозначно решившая поставленную перед ней задачу — это молекулярно-биологическая или генетическая экспертиза останков, осуществленная в Олдермастонском генетическом центре (Великобритания).
Долгое время судить об этой экспертизе общественность могла только по газетным сообщениям. А они были самыми противоречивыми. Проследим хотя бы публикации в газете “Известия”. То она в номере за 26 января 1993 года извещает читателей, что, “как утверждает английская газета “Санди экспресс”, британские ученые, которые исследуют сейчас на предмет идентификации останки членов царской фамилии, заявили, что они “почти наверняка являются подложными”. Газета считает, что английская лаборатория в Олдермастоне стала жертвой преднамеренного обмана с российской стороны. Не исключено, что останки были “подставлены” предпринимателями, которые питают надежду заработать на потенциальных туристических возможностях места захоронения царя и его семьи”. А то в номере от шестого апреля 1994 года заметной шапкой газета оповещает: “Найденные под Екатеринбургом останки действительно являются останками царской семьи”.
Бог с ними, с газетными сообщениями! Гораздо интереснее, что же на самом деле было проделано в Олдермастоне. Английские ученые действительно произвели сенсационные исследования. Российская сторона предоставила им тонкие срезы трубчатых костей. Срезы брались со всех костяков. Англичане умудрились выделить из них молекулы ДНК и для каждой определить специфические наборы хромосом, достаточно характеризующих индивидуальность человека. Генотипы, выявленные из четырех женских останков, позволили с высокой степенью вероятности установить их кровное родство, причем три женщины были дочерьми, а одна — их мать. А сопоставив выделенный генотип с тем, что дал анализ крови мужа английской королевы, принца-консорта Филиппа, внучатого племянника императрицы Александры Федоровны, эксперты определенно заявили, что и они — родственники.
Были определены и наборы хромосом из костяка, который предположительно относили к останкам Николая Александровича Романова. Сравнительный анализ этого материала с генотипом, выделенным из крови графини Шереметовой-Сфирис, которая была прямым потомком другого ответвления рода после матери Российского самодержца, позволил говорить и о их родственной близости.
Таким образом, уникальная экспертиза, проведенная с участием российского исследователя Павла Иванова, позволила экспертам практически однозначно (вероятность ошибки по самым оптимистическим оценкам была ими определена где-то около одного шанса на миллион, а по пессимистическим как один к семистам), соотнести останки из Поросенкова лога с убитыми в Екатеринбурге несчастными августейшими пленниками.
Теперь, казалось бы, все встало на свои места. Костяки персонифицированы. Надо только продумать достойный ритуал и место их захоронения и успокоить, наконец, многострадальные останки. Все ждали, что скажет правительственная комиссия, к очередному заседанию которой 22 апреля 1994 года были подготовлены доклады о результатах всех экспертиз.
И вот что прозвучало в коммюнике для прессы “О предварительных итогах работы правительственной комиссии по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков российского императора Николая II и членов его семьи…”: “По мнению… судебно-медицинской экспертизы… результаты выполненных ими идентификационных исследований … достоверно свидетельствуют о принадлежности пяти скелетов лицам, представляющим одну конкретную семейную группу в составе Романова Николая Александровича, Романовой Александры Федоровны, Романовой Ольги Николаевны, Романовой Татьяны Николаевны, Романовой Анастасии Николаевны… Останки Романовой Марии Николаевны и Романова Алексея Николаевича среди исследованных костных объектов экспертизой не установлены…”
Значит ли это, что загадка века, наконец, решена?
Отнюдь. Через абзац читаем: “… Правительственная комиссия решила принять к сведению результаты медицинских экспертиз и не считать их окончательными…” Фраза, если припомните, звучит по смыслу пракически так же, как и сказанное послом Гирсом в 1929 году о трудах следователя Соколова. Так что же произошло на заседании комиссии, если она вынесла именно такой вердикт? Прямой информации общественность не имеет, так как стенограммы заседаний комиссии не публикуются. Но косвенные свидетельства есть. В последнее время стали известны некоторые документы, которые, несомненно, изучались на том заседании комиссии.
Вот один из них, уже цитированный ранее “Меморандум” Российской зарубежной комиссии от 25 декабря 1993 года: “5. Вызывают многие вопросы как организация, так и методика исследований костных останков и других специментов на наличие сходства в них ДНК. Методика таких исследований — в схожих исторических ситуациях — была отработана за последние годы во множестве случаев в Аргентине, Бразилии и Уругвае, но почему-то этот опыт не был учтен. Например, непонятно, почему не было сделано попыток воспользоваться для сравнения специментами от останков Императрицы Марии Федоровны, умученной Великой Княгини Елизаветы Федоровны и других близких родственников царской семьи…”
Другой, не менее обстоятельный документ, был представлен также уже названным ранее С.А.Беляевым, ныне экспертом Его Святейшества Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II. Вот выдержка из него: “4. В материалах следственного дела полностью отсутствуют медицинские данные о Царской семье, в то время как известно, что они должны быть исчерпывающими, ибо врачебная бригада, пользовавшая царскую семью, состояла из 37 врачей и медицинские осмотры проводились ежедневно.
Отсутствие медицинских освидетельствований Царской семьи не дает возможности провести сравнительный анализ антропологических измерений останков, полученных в ходе проведения экспертизы. Такой анализ мог снять вопросы, имеющиеся, например, по группе крови, ибо у всех девяти лиц, останки которых обнаружены, в ходе экспертизы установлена одна и та же вторая группа крови, что вызывает сомнения…”
По-видимому, с небольшой долей погрешности мы можем представить себе, что же говорилось на апрельском заседании Правительственной комиссии. Вполне вероятно, что внимательное взвешивание доказательств тех, кто аргументировал исчерпываемость проведенных экспертиз, их достаточность для окончательного определения с персонификацией останков, столкнулась с твердой позицией тех, кому результаты проведенных экспертиз кажутся далеко не столь однозначными. И государственный подход к столь важной проблеме победил. Ведь и в самом деле, столь важное и ответственное решение должно выносить, лишь когда оно будет всесторонне ограждено от ошибок. Существенно в принятии такого решения и прозвучавшее в сообщении правительственной комиссии суждение: “… по сведениям прокуратуры и историков… в архивах ряда европейских государств и частных собраниях сохраняются еще не изученные в рамках исследуемого дела документы и вещественные свидетельства, касающиеся екатеринбургской трагедии. Некоторые из этих материалов уже исследуются независимыми зарубежными экспертами…”
Не знаю, кто как, а я понял сказанное как некий налет недоверия к объективности предыдущих экспертиз. Очевидно, так же восприняли это и многие специалисты. Иначе чем объяснить появление в том же сообщении следующей фразы: “Было одобрено предложение российских медиков о привлечении к работе экспертной комиссии иностранных специалистов. В настоящее время проводятся мероприятия по реализации этого решения”.
А что вероятность ошибки отнюдь не исключена, мы можем убедиться на примере проведения другой экспертизы, называемой идентификацией личности методом фотоналожения изображений лица и черепа сопоставляемых лиц. Именно она дала в настоящее время почву для очень многих сомнительных гипотез.
Фотосовмещение: скользкая грань между наукой и искусством
Фотосовмещение — процедура не простая. Занимавшиеся этим делом в связи с идентификацией останков из Поросенкова лога подошли к нему ответственно и в высшей степени профессионально. Они выполнили массу подготовительной работы: участвовали в определении пола, возраста и роста погибших, отреставрировали черепа, поскольку все они без исключения были повреждены, правда, в разной степени — от практически полного отсутствия лицевых и затылочных частей у скелета № 3 до незначительных повреждений нижней челюсти у скелетов №№ 6 и 7, разработали словесные портреты семи человек (для двоих, из-за катастрофической разрушенности черепов, составить их не представлялось возможным), сравнили составленные словесные портреты с наличными фотоснимками и установили: можно попытаться с серьезными шансами на успех сопоставить черепа с лицами членов семьи Романовых на сохранившихся фотоснимках.
Фотосовмещение производили с помощью новейших технологий. Разработали специальную программу для компьютера, использовали телекамеру для вывода на экран монитора сначала черепов, а потом и изображения лиц с фотографий. Все измерения были произведены так, что позволяли создавать стерескопическое изображение черепа в любом ракурсе. Причем специальными приемами достигалась равномасшабность обоих изображений. Скрупулезная, филигранная работа, блестящий профессионализм. Исследователи даже предусмотрели некий внутренний контроль за ходом своих совмещений. Поэтому они были уверены в результате проделанных ими опознаний: найдены именно останки Николая Александровича, Александры Федоровны, великих княжон Татьяны, Ольги, Марии (Правда, потом уточнили — нет, это останки Анастасии). На прямой же вопрос кого-то из зала, мол, можно ли вписать чужой череп в заданную фотографию, руководитель этого направления идентификации, С.С.Абрамов (Москва) жестко бросил:
— Вы его просто не впишете!
Вроде бы убедительно.
Но вот известный судмедэксперт, профессор Санкт-Петербургской военно-медицинской академии Вячеслав Леонидович Попов в своей нашумевшей монографии “Идентификация останков Царской Семьи Романовых” пишет: “… Фотосовмещение при отождествлении личности является методом:
— не отличающимся достаточной идентификационной значимостью,
— не имеющим самостоятельного значения при идентификации личности,
— не имеющей корректного способа количественной оценки полученного результата,
— не позволяющим выходить за пределы предположительных суждений”.
Вот так-то! То есть предполагать на основании совмещений мы можем все, что угодно, а вот утверждать определенно можем только в случае отрицательного результата.
Профессор Попов аргументирует свою позицию напоминанием о том, “что суть истинного фотосовмещения не в достижении внешнего эффекта сходства, а в сопоставлении топографии стандартных точек, фиксирующих очертания… элементов лица и соответствующих точек на черепе”. Определение же места этих точек на черепах, по В.Л.Попову, не может быть произведено без возможной погрешности плюс-минус 2 миллиметра. “На лице же, — утверждает В.Л.Попов, — соответствующие точки имеют еще менее определенную локализацию, следовательно, значимость результатов будет связана с дополнительной потерей точности”. Заключение же профессора Попова звучит погребальным колоколом по мажорно-оптимистическому докладу С.С.Абрамова: “имеет все основания существовать никем еще не исключенное положение о возможности “вписать” один череп в изображение лица разных людей, так же как и фотоснимок двух разных черепов — в изображение одного человека”.
К доводам санкт-петербургского профессора можно добавить только одно — велась идентификация по реставрированным, поврежденным черепам, что, естественно, только усугубило объективную погрешность метода. И как часто бывает, в сугубо теоретический спор профессионалов вмешалась жизнь: юрист из Риги Анатолий Грянник в своей книге предъявил любопытные доказательства того, что царская семья в полном составе долгие годы проживала в городе Сухуми; предполагаемый Николай Александрович Романов умер в 1957 году. Нашлись люди, решившие проверить утверждения рижского юриста, притом не методом фотосовмещения, а его разновидностью — портретной идентефикацией.
В данном случае было проведено совмещение не черепов и фотографий людей, а фотографий сопоставляемых людей. Исследования проводились высокими профессионалами из Латвийской научно-исследовательской лаборатории судебной медицины. Существует пространное заключение с таблицами и показом сопоставляемых точек на фотоснимках опознаваемых людей. Так вот эксперты с вероятностью ошибки где-то в районе одной на сто миллионов признали, что А.Грянник действительно обнаружил и бывшего государя, и его супругу, и великих княжон, и даже цесаревича Алексея.
Лучшего опровержения категорических выводов С.С.Абрамова никакие критики не смогли бы и выдумать. Добавим только высказывание еще одного известного специалиста, С.А.Беляева: “В судебно-медицинской и криминалистической практике при использовании метода фотосовмещения известны случаи ложно-положительных решений даже при наличии целых черепов”.
Очень не хотелось бы, чтобы ситуация с останками из Поросенкова лога увеличила бы этот малопочтенный список.
Обзор экспертиз, произведенных над предполагаемыми царскими останками, закончу анализом результатов реконструкции обстоятельств расстрела жертв. Здесь эксперты проделали также очень большой объем работ и выявили немало уникальной информации. Тщательное изучение трвм на останках позволило однозначно установить не только местоположение огнестрельных ранений, но и определиться с видом и калибром оружия, пули из которого стали причиной нанесенных ран. Сразу скажем, заключения экспертов вполне согласуются с тем, что установил колчаковский следователь Н.Соколов и написал в своей “записке” официально признанный руководителем расстрела царской семьи Я.М.Юровский.
Так, в широко известной книге “Убийство царской семьи” следователь Соколов приводит данные проведенных им экспертиз по установлению калибра пуль, обнаруженных в подвале Ипатьевского дома.
Они были выпущены из пистолетов и револьверов систем Нагана, Браунинга, Кольта и еще одного неизвестного пистолета американского производства. Ассистент кафедры судебной медицины А.В.Ковалев из Военно-медицинской академии (г. Санкт-Петербург), который производил экспертизу огнестрельных повреждений на костных останках из Поросенкова лога совместно с профессором В.Л.Поповым, убедительно показал, что они могли быть нанесены пулями из такого оружия — калибры совпадали. Правда, Попов и Ковалев посчитали, что в список возможно примененного оружия можно включить еще и пистолет системы Маузера. И еще один момент есть в этой экспертизе. По-видимому, в одном случае эксперты не сошлись во мнениях. В докладе на упомянутой выше конференции в г.Екатеригбурге в 1992 году А.В.Ковалев сказал: “Можно исключить калибр 11,43 мм… который фигурирует по материалам Соколова, поскольку повреждения от пули такого калибра на представленных скелетах не обнаружено”. В также уже цитированной книге В.Л.Попова “Идентификация останков царской семьи” пистолет такого калибра назван уверенно в числе возможных орудий убийства. А ведь это немаловажное расхождение. 11,43 — калибр кольта. Привнос в список пистолета системы Маузера как бы подтверждает участие в расстреле П.Ермакова, который этим пистолетом весьма гордился. То же относится и к пистолету системы Кольта. Он в свое время демонстрировался в одном из московских музеев как орудие убийства царской семьи. Его сдал в музей бывший чекист М.А.Медведев, до самой своей смерти оспаривавший у Юровского “честь” первого выстрела в Николая Романова. Но этого пистолета эксперт и не приметил! Вопрос. Хотя, конечно, изучались только раны на костях. Вполне возможно, что пули от выстрелов из иных пистолетов попали лишь в мягкие ткани и в поле зрения экспертизы эти раны попасть не могли.
Эксперты установили, что пять человек были убиты выстрелами в голову. Это тоже вполне согласуется с воспоминаниями Юровского. Он пишет: “Алексей, три из его сестер, фрейлена и Боткин были еще живы. Их пришлось достреливать”. А достреливали выстрелами в голову.
Но есть в материалах реконструкции расстрела и один немаловажный штрих, который не очень-то согласуется со всем, что писали об убийстве царской семьи “очевидцы” или пересказывали с их слов другие люди. Анализируя характер, степень и направленность деформаций костных останков, эксперты однозначно установили, что у четырех скелетов пулевые каналы прочертили почти строго горизонтальные отметины на уровне несколько выше или ниже колен. Можно подыскивать этому всякие объяснения. Но наиболее простое и естественное: по расстреливаемым людям прошлись пулеметной очередью. Только поначалу немного неточно взяли прицел, и очередь протрассировала низко. Потом “исправились”. А такое вполне допустимо — ведь калибры и пуль пистолетов, и пулеметных патронов часто одинаковы.
Тайна Поросенкова лога остается тайной
В конце сентября 1995 года газеты, телевидение, радио снова распубликовали по всему свету: однозначно установлено, что останки, найденные на коптяковской дороге под Екатеринбургом, принадлежат царской семье. Поскольку последняя из серии экспертиз — проведенное в США сопоставление молекул ДНК из найденного там скелета № 4 (предположительно Николая II) и из останков рано умершего сына Александра III Георгия Александровича — дала чуть ли не стопроцентное совпадение, это сняло последние сомнения.
Председатель Государственной комиссии по этой проблеме, вице-премьер Ю.Ф.Яров заявил на пресс-конференции (процитировано по газете “Известия” от 29 сентября 1995 года): “Длившаяся четыре года скрупулезная работа архивистов, историков, экспертов, следователей, находки в российских спецхранах и национальных архивах США, Англии, Германии привели к ответу на главный вопрос, стоявший перед комиссией. Да, это останки царя, царицы, трех великих княжон, врача и слуг. Когда-нибудь будут обнаружены останки еще двух царских детей — Алексея и Марии, открыты новые исторические подробности, но научные выводы об идентификации исчерпывающи. Более того, их достоверность, как говорят специалисты, даже избыточна”.
Казалось по всему, действительно, большой праздник пришел на улицу сторонников такой точки зрения. Английские журналисты даже присвоили А.Н.Авдонину, заявившему властям о страшной находке в Поросенковом логу, титул “человек века”.
Одно только вносило небольшой диссонанс в атмосферу ликования — представители церкви в Правительственной комиссии уклонились от признания такого ее решения. И не только церкви. Заявление Комиссии вызвало мощную волну отрицания со стороны многих заинтересованных лиц. Пикеты выставили даже православные верующие у Петропавловского собора в Санкт-Петербурге, где намечалось упокоить останки. Самый “мягкий” плакат у пикетчиков гласил: “Остановите авантюру с так называемыми “царскими останками”.
Оппоненты обосновывали свою позицию весьма серьезными фактами.
Сообщает ведущий судмедэксперт России, заведующий физико-техническим отделом НИИ судебной медицины Минздрава РФ, доктор медицинских наук, профессор В.Н.Звягин: “Как известно, Рябов занимался вскрытием могильника вместе с Авдониным. Они извлекли какой-то костный материал, фотографировали его, делали слепки. Во всяком случае, Рябов в 1989 году показал Сергею Сергеевичу Абрамову ряд снимков и слепков. Абрамов, эксперт физико-технического отделения республиканского бюро судебно-медицинской экспертизы, однозначно сказал, что один из черепов принадлежит Николаю Второму, поскольку будто бы имеются характерные особенности зубно-челюстного аппарата и след от удара остро-рубящим оружием. Позднее ничего на этом черепе номер I мы не нашли. Единственное, что здесь приходит в голову: либо Сергей Сергеевич имел дело с другим черепом, либо те слепки, которые ему представлялись, имели те следы, которых не имеет указанный череп. Наверное, так…”
Резко несогласны с решением Правительственной комиссии и многочисленные независимые общественные комиссии и центры, авктивно работающие над изучением обстоятельств гибели семьи Романовых в Санкт-Петербурге, Москве, Екатеринбурге, Царском селе, за границами России. Участники конференции “Государственная легитимность”, созванной по инициативе Международного фонда славянской письменности и культуры и ряда духовных и светских организаций констатировали еще в марте 1993 года: “Первое. Идентификация останков, предположительно принадлежащих царской семье и близким к ним людям, эксгумированных в июле 1991 года под Екатеринбургом, не завершена и весьма противоречива. Второе. Сообщения о якобы достигнутых успехах в идентификации останков методом компьютерного фотосовмещения и методом геномной дактилоскопии носят рекламный характер и не соответствуют современному уровню науки…” В позиции Фонда по сей день нет изменений.
Официальный эксперт Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II по проблеме идентификации останков из Поросенкова лога С.А.Беляев в своей докладной святейшему указывает: “В настоящее время существует несколько гипотез о методе и месте сокрытия тел убитых членов Царской Семьи. Однако до настоящего времени не проделана работа по изучению и анализу документов, посвященных этому вопросу, определению их подлинности, особенно тех, которые поступили из секретных архивов. Их глубокий анализ нужен хотя бы потому, что некоторые из них вышли из-под пера людей, принимавших участие в убийстве, и неизвестно, какими мотивами эти люди руководствовались, сообщая об обстоятельствах сокрытия тел…”
Пожалуй, одной из наиболее полных сводок доводов оппонентов официальной позиции стала речь историка и законоведа из США, секретаря Российской зарубежной экспертной комиссии по расследованию судьбы останков членов Российского императорского дома, убитых большевиками в Екатеринбурге 17 июля 1918 года, профессора Евгения Львовича Магеровского. Он произнес ее на заседании Правительственной комиссии 20 сентября 1995 года:
“Мы бы хотели постараться воздержать Государственную комиссию от спешных, скоропалительных действий, котрые явно наруку только врагам Российского государства, как древнего, так и нового, не говоря уже о страшном вреде авторитету Российской православной церкви, если она будет вынуждена участвовать в захоронении (похоронах) еще не полностью идентифицированных останков. В случае, если окажется впоследствии, что это не те, или не полностью те останки, то какой это будет позор для русской нации и ее гражданских и церковных правителей…
Мы до сих пор не знаем, как же было найдено место захоронения. Теперь д-р А.Н.Авдонин начинает все чаще утверждать, что он вычислил это место из какой-то устной информации, ему переданной уже умершими людьми, а не с помощью Г.Т.Рябова, который будто шел по следам “Записки Юровского”… Получается нечто весьма странное: находка места захоронения без помощи “Записки Юровского” невозможна, с другой же стороны… “Записка Юровского” объявляется ненужной… Одна из главных слабостей показаний-объяснений Г.Т.Рябова и А.Н.Авдонина — это их нарочитое желание запутать читателя, создать как бы “защитную паутину”… Сюда же можно отнести и вопрос об отрезанных головах. Если бы Авдонин и Рябов не проявили столь большого интереса к черепам, взятым из захоронения и не возили их в Москву на несостоявшуюся экспертизу и на дачу, мы бы не обратили на них особого внимания и не стали бы изучать вопрос об отрезанных головах. Теперь, благодаря данным из книги ген. Дитерихса и эмигрантской прессы 1920-х годов, этот вопрос обрел право на исследование…
До сих пор остаются противоречия и несовпадения, которые не могут не вызвать споров. Почему, например, гипотеза “захоронения” предпочтительнее гипотезы “сжигания”? Никто до сих пор не объяснил, почему ермаковская версия столь близка к заключению следователя Соколова и почему он на ней настаивал до самой своей смерти?.. У меня образуется настойчивое впечатление, что никто не штудировал ни имеющуюся тут большую часть соколовских протоколов следствия, ни даже их публикацию в сжатом виде специалистом Н.Россом… Не хочу говорить заведомо неприятных вещей, но из-за противоречий и несоответствий между самими источниками и… фактами, равно как и наличия ранее распространяемых ложных сведений, так сказать, “первооткрывателями” этого дела (в частности — Гелием Рябовым) и, главное, из-за того, что “Записки Юровского” до сих пор не были подвержены экспертизе и ее аутентичность не доказана, все время где-то в тумане маячит вопрос о фальсификации. Он касается, например, даже такой, казалось бы, вне подозрений стоящей генетической экспертизы, как Олдермастонская…
Как явствует из пресс-конференции, проведенной недавно в пресс-клубе в Вашингтоне, результаты, полученные в одной из лабораторий касательно нуклеидного ДНК, были не проверены, а безоговорочно приняты и заимствованы другой. На пресс-конференции же результаты исследований в обеих лабораториях были объединены в одно целое, создавая этим неверное впечатление, что в данном вопросе одна лаборатория проверяла другую, дублируя все ее исследования…
С точки зрения известных американских специалистов-патологов, работающих по судебной медицине, участвовавших в работе с останками в Екатеринбурге и приглашенных Комиссией консультировать нас по вопросу о возможных царских останках, отводят ДНК довольно ограниченную роль в идентификации любых останков (нуклеотид ДНК быстро деградирует и быстро исчезает совсем, репликация же его не всегда надежна, а митохондриальный ДНК, который весьма долговечен, дает, чаще всего, “семейные картинки”, т.е. соотношения в нескольких поколениях, восходящих или нисходящих, он специфичен и подвержен мутации)… Западные судебно-медицинские специалисты предпочитают данные, полученные при помощи ДНК, подтверждать документальными источниками, такими: как дневниковые записи, истории болезней, записи пользующих врачей и стоматологов, всякие документы и записки, отражающие состояние здоровья, рентгеновские снимки. Например, доктор Баден, один из наших консультантов, до сих пор ищет рентгеновские снимки Царя и Царицы, сделанные во весь рост, хранившиеся в одном из местных британских музеев… Поэтому исследование российских архивов, местных и центральных, всяких хранилищ документации, даже музеев, имеет первостепенную важность для данного дела…
Тут было сделано очень мало…
Государственная Комиссия, по совершенно не известным и не понятным нам причинам не желает производить с нашей точки зрения ключевые эксперименты — как источников и вещественных доказательств, так и содержащейся в них информации; очень часто мы наблюдаем нежелание или небрежение в поисках определенных источников ( “не надо”, “у нас нет”), например, медицинских, а когда они появляются, то оказывается, что и “есть” и “надо”…
Категория физических данных представляется нам самой недорасследованной во всем деле. Не произведены исследования “времени и движения” касательно действий, описываемых в “Записке (Юровского. — Л.С.)”; не анализирована почва, особенно ее оседание. Сколько времени уходит на то, чтобы вырыть (двумя лопатами) яму 1,7 м глубиной и 2,5 м
в затопленной водой (шли дожди) почве? И, наконец, как долго горит человеческое тело и какой смрад оно при этом источает? Ответы на эти и другие вопросы можно получить симуляцией, используя свиные туши равного веса для изучения эффекта горения и мешков с песком — для объема…
Должен признаться, что едучи в Москву, у меня и других членов нашей Комиссии было меньше вопросов и сомнений, нежели появилось теперь. И мы будем продолжать искать правду о происшедшем, куда бы эти поиски нас ни привели… встречи и дискуссии со сведущими людьми в придворном медецинском делопроизводстве, в документальной экспертизе всех вопросов, связанных с “Запиской Юровского”, в вопросе о способах уничтожения тел, в анатомической реконструкции скелетов, со всякими специалистами в судебной медицине — патологами, короче говоря, не с комиссарами и генералами от науки или чинами прокуратуры, а обыкновенными трудниками на следовательской или научной ниве. С ними мы надеемся провести много времени в горячих, но откровенных и продуктивных дискуссиях.
Мы надеемся, что наше служение Высшему началу поможет нам найти честный и праведный путь в этом случае…”
Итак, позиции сторонников и противников вердикта Правительственной Комиссии по судьбе останков из Поросенкова лога к октябрю 1995 года определились, были предельно ясно заявлены, и все стали напряженно ожидать, как же отнесется ко всему происходящему с останками Русская Православная церковь, Священный Синод, который должен был обсудить эту проблему на своем октябрьском заседании.
И вот агентство “Европейско-Азиатские новости” распространило информацию о том, что решил Священный Синод (воспроизводится по публикации газеты “Вечерний Екатеринбург” от 12 октября 1995 года): “Необходимо продолжить работу государственной комиссии по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков Российского императора Николая Второго и членов его семьи, считают члены Священного Синода, сообщила пресс-служба Екатеринбургского епархиального управления. По единодушному мнению представителей духовенства, на сегодняшний день исследования можно считать незавершенными. Для разрешения сомнений, касающихся результатов экспертизы по идентификации останков, найденных на Коптяковской дороге, Священный Синод считает целесообразным создать международную экспертную комиссию и включить в ее состав независимых специалистов в области судебной медицины, антропологии и криминалистики. Признано полезным углубление сотрудничества между государственной комиссией, возглвляемой Юрием Яровым, и Российской зарубежной экспертной комиссией, возглавляемой Петром Колтыпиным-Валловским”.
Не буду комментировать заявление Священного Синода. В нем все сказано открыто и ясно. Будем надеяться, что оно положило конец непристойной гонке любителей скоропалительных решений и откроет пору скрупулезной работы компетентных специалистов — медиков и историков, криминалистов и архивистов над разрешением столь значимой для России проблемы.
Так на все ли вопросы есть ответы?
Вполне может статься, что Рябову и его соратникам действительно неслыханно повезло и им удалось приподнять завесу тайны над одной из самых загадочных и кошмарных страниц российской истории. Только это надо доказать неспешно, обстоятельно и исчерпывающе. Чтобы у общественности не осталось и тени сомнений. Чтобы, не приведи Господь, через год или два другой какой-нибудь дотошный исследователь не доискался неведомых до сей поры бумаги, докладной записки, мемуарных излияний, живописующих некую совсем иную судьбу и царской семьи, и их останков соответсвенно. Чтобы это не заставило потом всех нас испытать мучительное чувство неловкости, стыда. За себя. За страну. за кощунственную поспешность в столь деликатном, щепетильном деле.
А что такое вполне возможно, имеется масса примеров. Да что говорить о каких-то дальних примерах! Могу привести два весьма настораживающих факта, непосредственно касающихся останков из Поросенкова лога.
В конце 1993 года администрация президента Российской Федерации получила письмо. Автор его скрылся за псевдонимом. Впору бы и отмахнуться от такой эпистолы брезгливо. Но в администрации не отмахнулись. Чтобы понять почему, приведу выдержку из этого письма.
“В газете сообщили, что создана комиссия по перезахоронению останков царской семьи. Но сначала надо найти захоронение останков, а потом только пере… Якобы нашли черепа — 5 черепов, а где шестой череп — наследника царя? Должны быть 6 черепов. Но их нет — фальшь. Что вы затеваете?..Зачем обманываете народ, преступная ложь, неправда, врут все, кто занимается поисками останков. Это мировой обман. Никаких останков Николая II Кровавого… и его семьи никто не нашел и никогда не найдут. Почему?
Кратко сообщу некоторые причины — почему.
Мне уже много лет. Я единственный свидетель захоронения останков царской семьи остался в живых. Нас, кто занимался этими делами, было 5 человек. Двоих расстреляли за раскрытие тайны, двое погибли на фронтах гражданской войны. Я один знаю место захоронения. Это место до сих пор никем не тронуто. Я периодически посещаю это место… Откуда взялись показанные по телевизору черепа (5 показали, а где шестой?) Ни один профессор, ученый или кто другой не докажут, что это царские останки. Никаких останков не найдут, т.к. они уничтожены, смешаны с землей на некоторой глубине от поверхности. Никто и никогда не найдет место уничтожения останков бывшей царской семьи. Я верен клятве и умирая, унесу тайну с собой…”
Что заставило этого человека отослать такое письмо? Совесть? Бремя тяжкой тайны? Вроде ничего конкретного он не сообщает, и тем не менее, так просто отодвинуть его письмо в сторону не хочется. А вдруг!?
Тем более, что цитированное выше послание странным образом корреспондируется еще с одним письмом. Его приводит в своей нашумевшей книге “Николай II: жизнь и смерть” Эдвард Радзинский. Как предуведомляет маститый драматург, письмо написано племянницей Елизаветы Эрсберг, женщины из придворного штата царской семьи. И эта племянница поведала удивительную историю. Нет, не о тете. О ее подруге — Анне Демидовой, той самой, как пишет корреспондентка Радзинского, “будто бы расстрелянной в Ипатьевском доме”. Племянница Елизаветы Эрсберг утверждает: “Нет, история Анны Демидовой не кончилась в день расстрела”. И в дальнейших строках убедительно обосновывает это утверждение: “… я хорошо знала лицо Анны Стефановны, и как сейчас вижу ее перед глазами. Среднего роста, полная, с простоватым круглым лицом, с зализанными у висков волосами и кичкой на макушке…
На Рождество 1929 года, когда тетя Елизавета была уже дома, мы приехали к теткам. Я снова попросила альбом ( “альбом в красивом оливковом переплете — альбом тети Елизаветы” — это было написано в пропущенных мною строках письма — Л.С.) и начала его листать, но все фото Демидовой, даже в группах, исчезли или были замазаны. На мой вопрос, где фото “папиной невесты”, тетки зашикали…”
Дальше автор письма повествует, как судьба ее уже после Отечественной войны свела с одни молодым человеком, лицо которого поразительно походило на виденное ею когда-то в семейном альбоме Эрберг лицо Демидовой. И молодой человек спокойно ответил, что, мол, странного в этом ничего нет. “… Это старшая сестра моего отца. Он рассказал, что Анна Демидова умерла после Отечественной Войны. Как описал мне ее Демидов, она была среднего роста, полная, с зализанными волосами, выпивала, курила, из дома не выходила… По ночам бродила, кричала. Просила я Демидова написать о тетке, он: “Под монастырь подведешь”.
Расстрелянная под именем Демидовой по всем описаниям была — высокая… Так кто же она была, та высокая женщина…, которую расстреляли вместо Демидовой?”
Радзинский скупо комментирует послание племянницы Елизаветы Эрберг: “Я откладываю письмо… “Вместо Демидовой?” Еще один миф? Или еще одна загадка…”
Два столь непохожих и в то же время, как точно подметил Радзинский, будящих тяжкие раздумья письма, раздумья о том, что же тогда, если не царские останки, нашли в Поросенковом логу, и о том, все ли мы знаем о судьбе узников Дома особого назначения.
Действительно, есть о чем подумать. Ведь, если отбросить не решающие детали, в этих письмах, отосланных уже в наши дни, мы видим отражение все тех же двух неизгонимыз мнений. Двух главенствующих мнений относительно судьбы царской семьи. Что возникли сразу же по следам сообщения большевиков о расстреле Николая II. Которые с тех пор так и продолжают бытовать на страницах и специальных, и бульварных изданий. И упорно не исчезают ни та, ни другая вот уже почти восемь десятилетий.
Сторонники одного утверждают: царь и вся семья зверски убиты.
Сторонники другого неколебимо стоят на том, что вся семья или часть ее остались живы.
Первые основываются, среди прочих обстоятельств, на телеграмме, которую удалось отыскать колчаковскому следователю Н.А.Соколову на екатеринбургском почтамте: “Москва, Кремль, Секретарю Совнаркома Горбунову с обратной проверкой. Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участь, что и главу. Официально семья погибнет при эвакуации. Белобородов”.
Вторые тоже имеют серьезные аргументы. Но первым сомнение в расстреле царя высказал все же Константин Добрынин, разводящий караульной команды Дома особого назначения. Встретив в пресловутую расстрельную ночь начальника своей команды Павла Медведева, он на бегу спросил: “Застрелили Николая? Смотри, чтобы вместо него другого не застрелили, тебе отвечать придется!”
По поводу судьбы последнего российского самодержца и его семьи к сегодняшнему дню написано немало книг. Одна из наиболее серьезных, фундаментальных — и по охвату источников, и по глубине понимания проблемы — монография известного французского историка, профессора Марка Ферро “Николай II”. При написании книги автор охватил весьма широкий круг документов как тех дней, так и ставших известными в последнее время. В частности, он основательно изучил публикации Гелия Трофимовича Рябова. Тем весомее звучат написанные им в четвертой главе своего труда “Загадочная смерть” строки: “В мае 1989 года … Гелий Рябов… публикует статью, в которой приводит неопубликованные выдержки из признания ответственного за казнь Романовых Якова Юровского, коменданта Ипатьевского дома, “дома особого назначения”, где были убиты Романовы. Это признание, кажется, было написано в июле 1920 года, то есть через два года после убийства…
Конечно, потребность в правде — беспристрастна она или нет, — объясняет появление документов, доступа к которым русские люди были лишены. Однако говорят ли нам эти сенсационные публикации больше того, что уже известно, по крайней мере, на Западе? И есть ли уверенность в том, что существующая на Западе версия казни Романовых соответствует действительности? А признание Юровского, к примеру, является ли оно, — даже если находится в архиве, — более достоверным, чем другие признания, каких немало знала история России? В этом загадочном деле свидетельства и показания иногда полностью противоречат друг другу, хотя все они хранятся в архивах…”
Когда историк такого калибра, как Марк Ферро, начинает сомневаться не в подлинности, отнюдь нет, а в истинности того или иного документа, то просто так отмахнуться от его слов нельзя — за ними стоит очень и очень продуманная и взвешенная позиция.
Марк Ферро неторопливо и целенаправленно разворачивает перед читателем картину из документов, что стали известны и историкам, и широкой публике в последние двадцать лет. Они разноречивы. Но вполне разделяются на два несмешивающихся ряда. Одни подтверждают версию тотального уничтожения царской семьи, другие дают опровергающие это событие сведения. Каким из них верить?
Думается, на современном уровне изучения этой проблемы ясно только одно — мы не имеем полного права говорить об убийстве царской семьи и должны дотошно изучать обстоятельства ее исчезновения. Памятуя сказанное в “Меморандуме” Российской зарубежной экспертной комиссии, “что все, к чему имели какое-либо прикосновение органы Коммунистической партии, комитета государственной безопасности, прокуратуры и следствия, даже в самое “перестроечное” время, нуждается в чрезвычайно осторожном отношении и повышенной требовательности доказательств, как в отношении лиц, являющихся источниками или передатчиками информации, так и самих вещественных доказательств, ими переданных или благодаря им найденных, включая и экспертизу относящихся к делу документов…”
Истоки тайны
Исторически сложилось так, что современные представления о судьбе экс-императорской семьи у большинства исследователей сформировались, главным образом, книгами трех человек — генерала Дитерихса и следователя Соколова — за пределами России и известного уральского большевика Павла Быкова — в границах СССР.
Бесспорно, все они много знали. По приказу адмирала Колчака генерал Дитерихс руководил расследованием обстоятельств исчезновения семьи Романовых, а следователь Соколов непосредственно осуществлял это расследование. Быков же, известный большевик, входил в состав Уральского областного Совета в дни, когда этот Совет, следуя указаниям московских властей, решал судьбу Романовых.
Все эти книги претендуют на объективность в освещении расследования. Однако со временем становится все более очевидным, что это далеко не так. Дитерихс и Соколов непосредственно приступили к изучению документов и свидетельств по этому делу лишь зимой 1919 года, спустя не менее полугода со дня исчезновения царской семьи. И приступили будучи уже сторонниками одной версии. Как пишет генерал Дитерихс, не было “у Соколова ни малейшего сомнения в факте убийства в доме Ипатьева в ночь с 16 на 17 июля всей царской семьи”.
Книга Быкова, в сущности, конспективно излагает сведения, приведенные у Дитерихса и Соколова. Описание же сокрытия трупов в ней дано таким образом, чтобы скорее запутать ситуацию, нежели прояснить ее. Повторив, вслед за Дитерихсом и Соколовым, версию о том, что вся семья расстреляна и что перевалочным пунктом в плане сокрытия тел убитых Романовых были старые шахты в районе заброшенного рудника “Ганина яма” невдалеке от деревни Коптяки, Быков далее уведомляет: “18 июля днем с “похоронами” было закончено и настолько основательно, что впоследствии белые, в течение двух лет производя специальные раскопки в этом районе, не могли найти могилы Романовых” (П.М.Быков, “Последние дни Романовых”, Свердловск, Уральский рабочий, 1990, с. 90).
Такое расплывчатое описание позволяет опереться на него сторонникам версии Соколова — вся семья расстреляна, а трупы сожжены у шахт “Ганиной ямы”. Не в меньшей мере оно годится и для сторонников версии Юровского — вся семья уничтожена и тела захоронены у железнодорожного переезда в Поросенковом логу.
Однако общеизвестно, что Дитерихс и Соколов лишь продолжили расследование судьбы царской семьи. Начинали же его другие люди. И, как стало известно в последнее время, благодаря, в первую очередь, усилиям А.Саммерса, Т.Мэнгольда, Н.Росса, М.Хейфица, М.Ферро, они далеко не так однозначно воспринимали добытые в ходе расследования документы, установленные факты и показания свидетелей.
Поэтому будет самым правильным, если мы последовательно рассмотрим материалы, добытые всеми деятелями, принимавшими участие в официальном следствии по делу исчезновения царской семьи. Цепочка главных действующих лиц в этом расследовании хронологически выстраивается следующим образом:
1. Офицерская команда. Учреждена первым белым комендантом Екатеринбурга полковником Шериховским. Начальник команды — гвардии капитан Д.А.Малиновский. Назначен 29 июля 1918 года.
2. Следователь по важнейшим делам Екатеринбургского окружного суда А. Наметкин назначен и.о. прокурора Екатеринбургского окружного суда Кутузовым 30 июля 1918 года.
3. Екатеринбургский уголовный розыск. Начальник — надворный советник А.Кирста. Активно работает с начала августа 1918 года.
4. Член Екатеринбургского окружного суда И.А.Сергеев. Назначен 7 августа 1918 года по общему решению собрания отделений окружного суда прокурором Екатеринбургского окружного суда и председателем суда.
5. Военный контроль (контрразведка белой армии). Подчинялась нескольким инстанциям, в т.ч. генералу Гайде. Активно вела свое расследование , особенно после перехода в нее Кирсты, с января 1919 года.
6. Генерал Дитерихс. Назначен руководить расследованием “убийства бывшего императора Николая Александровича и членов его семьи” повелением адмирала Колчака 17 января 1919года.
7. Следователь по особо важным делам при Омском окружном суде Н.А.Соколов назначен вести это следствие приказом министра юстиции колчаковского правительства Старынкевича 7 февраля 1919 года.
Рассмотреть деятельность всех участников расследования тем более необходимо, поскольку многие исследователи привыкли считать, что по-настоящему расследование проводил только Н.А.Соколов. Известный американский профессор, историк Пайпс, в частности, писал, что “… первые несколько месяцев были упущены, т.к. следователи не прилагали никаких серьезных усилий в расследовании событий” (Р.Пайпс, “Убийство царской семьи”, 1987, с. 283).
Капитан Малиновский
Дмитрий Аполлонович Малиновский, экс-капитан лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады, в свои двадцать шесть лет успел испытать многое. Участник первой мировой войны. Воевал на юго-западном фронте. Был ранен два раза. После захвата власти большевиками оказался на Дону, в Новочеркасске. Здесь попал в поле зрения генерала Иванова, одного из организаторов белого движения. Генерал предложил Малиновском, коренному петербуржцу, поехать в родной город и заняться там вербовкой офицеров для Добровольческой армии. Поехал. В Петрограде вошел в подпольную офицерскую организацию генерала Шульгина, которая свои действия определяла популярным тогда лозунгом: “через военную диктатуру к земскому собору во имя великой неделимой России”.
Шульгин и определил дальнейшую судьбу Малиновского, предложив выехать в Екатеринбург, устроиться там и что-нибудь придумать, чтобы освободить из большевистского узилища государя и его семью. Для чего обещал денежную поддержку.
В первых числах мая 1918 года капитан прибыл в Екатеринбург. Он быстро сориентировался в местных условиях. Чтобы его пребывание в городе выглядело естественным, поступил на старший курс эвакуированной сюда Академии Генерального штаба. Из ее слушателей сколотил группу готовых помочь ему офицеров. И принялся собирать сведения о содержании узников в доме Ипатьева. Через доктора Деревенько заполучил план этого дома, узнал, кто где содержится. Через денщика капитана Ахвердова, члена своей организации (денщик свел дружбу с одним из охранников Дома особого назначения), группе удалось собрать кое-какие сведения о жизни Государя и его семьи. Постепенно заговорщики добыли достаточно информации, чтобы начать строить планы освобождения семьи. Малиновский предложил два варианта: либо захватить дом при подходе белых войск и удерживать его до их вступления в город, либо дерзким нападением выкрасть государя и его близких и увезти их из города. Но … для осуществления столь грандиозных планов надобно было многое, в первую очередь — деньги. Организации же Малиновского за все время никто не прислал ни копейки. Единственное, что им удалось сделать для заточенных в ДОНе, — это послать им из своих скудных пайков немного сахара, купить хорошей муки и испечь для семьи государя кулич к Пасхе. Кулич через Деревенько дошел по назначению.
Вот, собственно, и все, что сделала подпольная организация Малиновского. К городу приблизились белые. В ЧК что-то пронюхали, и офицеры сочли за лучшее скрыться. После занятия города чехами Малиновский вернулся в него и первым делом поспешил в дом Ипатьева. Дом этот он, конечно, внимательно осмотрел.
Первый белый комендант Екатеринбурга полковник Шериховский назначил Малиновского начальником команды офицеров, которой поручено было разобраться с находками в районе Ганиной ямы: местные крестьяне, разгребая недавние кострища, нашли обгорелые вещи, вроде бы из царского гардероба, в том числе крест с драгоценными камнями. 27 июля крестьянин Алферов принес эти находки поручику Шереметевскому — тот скрывался от красных вблизи Коптяков, — и тот незамедлительно доложил о них коменданту.
29 июля капитан Малиновский получил приказ обследовать район Ганиных ям. 30 июля, захватив Шереметовского, следователя Наметкина, нескольких офицеров, врача наследника Деревенько и слугу государя Чемодурова, он выехал туда.
Так началось следствие по делу об исчезновении Государя Николая II, императрицы, цесаревича и великих княжон.
Комиссия Малиновского просуществовала всего около недели. Но именно она определила район всех последующих следственных действий в Екатеринбурге и его окрестностях. Именно она нашла свидетелей оцепления коптяковской дороги вокруг Ганиной ямы красноармейцами. Нашла тех, кто видел подозрительный обоз, прошедший от Екатеринбурга внутрь оцепления и обратно. Добыла первые улики уничтожения там в кострах возле шахт вещей царской семьи. И многое другое еще успела сделать.
После того, как всем составом офицеры съездили в Копятки, Шериховский разделил команду Малиновского на две части. Одна, которую возглавил Малиновский, обследовала дом Ипатьева, другая, руководить которой был назначен поручик Шереметовский, занялась осмотром шахт Ганиной ямы.
Поручик Шереметовский приступил к обследованию шахт, как он говорил на допросе у Соколова, твердо убежденным, что здесь если кого и расстреляли, то каких-то заложников. Он показал: “Когда я был … 25 и 26 июля июля в Екатеринбурге, я слышал о “расстреле” государя. Про остальную августейшую семью говорили, что она вывезена. Признаться, я ни на минуту не поверил слухам об убийстве государя, и никто положительно этому не верил. В городе все были убеждены, что августейшая семья вывезена”.
Но находки возле шахт заставили его усомниться в этом. Кульмский крест был точь-в-точь таким, каким он видел его на одной из великих княжон. Она тогда посетила школу прапорщиков, где обучался Шереметовский. И крест на ней он помнил отчетливо. А после того, как в кострищах откопали огромный бриллиант, опознанный Чемодуровым как драгоценность императрицы, Шереметовский стал всерьез искать трупы царской семьи. Но трупов офицеры не обнаружили. Из существенных улик нашли только отрезанный палец да протез верхней челюсти.
Работа Малиновского была более продуктивной. При осмотре дома Ипатьева удалось обнаружить в одной комнате нижнего этажа следы пуль, на стенах и полу замытую кровь, окровавленную тряпку. Таким образом, офицерам группы Малиновского за неделю удалось установить почти все основные факты, на которые потом опиралось следствие: определить место вероятного убийства и место вероятного сокрытия трупов августейшей семьи, добыть улики, которые подтверждали такую возможность. Поэтому тем более важно, что думал Малиновский о происшедшем с Николаем II и его семьей. Почти через год после своего расследования, в июне 1919 года, он показал на допросе Соколову: “В результате моей работы по этому делу у меня сложилось убеждение, что Августейшая семья жива. Мне казалось, что большевики расстреляли в комнате кого-нибудь, чтобы симулировать убийство Авгусейшей семьи, вывезли ее ночью по дороге на Коптяки, также с целью симуляции убийства, здесь переодели ее в крестьянское платье и затем увезли отсюда куда-либо, а одежду ее сожгли. Так я думал в результате моих наблюдений и в результате моих рассуждений. Мне казалось, что Германский Императорский Дом никак не мог бы допустить такого злодеяния. Он не должен бы был допускать его. Я так думал. Мне и казалось, что все факты, которые я наблюдал при расследовании, — это симуляция убийства”.
Алексей Наметкин
Следователь по важнейшим делам Екатеринбургского окружного суда Алексей Павлович Наметкин был привлечен к расследованию капитаном Малиновским. Он участвовал в расследовании формально с 30 июля по 12 августа, а фактически с 30 июля по 8 августа. 7 августа состоялось общее собрание отделений Екатеринбургского окружного суда, и оно большинством голосов решило передать “дело об убийстве бывшего Государя Императора Николая II” члену суда Сергееву. 8 августа Наметкин дооформляет документы и готовит их к передаче. Уже 11 августа Сергеев приступил к осмотру дома Ипатьева. Официально постановление о своем отстранении Наметкин получил 12 августа. 13 августа он передал дела Сергееву.
Итак, всего чуть больше недели Наметкин вел расследование.
Очень малый промежуток времени.
Что он успел сделать?
Оказалось — немало. Посмотрим по дням.
30 июля он участвует в осмотре шахт и костров возле Ганиной ямы. Именно во время этого осмотра коптяковский крестьянин выкопал и передал капитану Политковскому огромный бриллиант, признанный находившимся тут же Чемодуровым драгоценностью, принадлежащей Александре Федоровне.
31 июля получает протокол допроса крестьянина Горшкова. Этот человек, со слов следователя Томашевского, рассказал о расстреле всей царской семьи в столовой Ипатьевского дома. Кстати, по деталям описание этого злодеяния Горшковым очень близко последующим свидетельствам.
1 августа Наметкин допрашивает свидетельницу Лобанову. Эта женщина ехала на дачу из Екатеринбурга в Коптяки. Она рассказала об оцеплении коптяковской дороги за железнодорожным переездом у будки 184. Женщина промучилась там всю ночь с 18 на 19 июля — ее с повозкой и возчиком и компаньоном не пропустил за переезд на Коптяки караул из нескольких красноармейцев с грузовым автомобилем. Таких, как она, на переезде в эту ночь скопилось несколько человек. При них в сторону Копятков проехала легковая машина с 6-7 седоками. Через полчаса этот автомобиль тоже вернулся к переезду, но уже с двумя седоками, которые стали пить чай со свидетельницей. Поздно ночью со стороны Коптяков в город проехали 5-6 лошадей, запряженных в длинные телеги. С ними же, по утверждению свидетельницы, прошел грузовик. Как только это произошло, в сторону города уехал и легковой автомобиль, в который вернулись все его седоки — за исключением человека, похожего на еврея, с черной, как смоль, бородой и усами. Уезжая, они сообщили, что путь свободен. Но Лобанова ехать ночью не решилась и поехала в Коптяки только утром, вместе со своим компаньоном.
2 августа Наметкин приступает к осмотру дома Ипатьева.
3 августа прерывает осмотр дома ради проведения допросов поручика Шереметевского и крестьян деревни Коптяки Алферова и Бабинова. Эти люди подтвердили факт оцепления с 17 июля коптяковской дороги, рассказали, как нашли 26-27 июля у шахт Ганиной ямы кульмский крест с изумрудом и бриллиантами, обгорелые предметы, по всей видимости, остатки от сожженной одежды, большой, очень ценный бриллиант.
5,6,7,8 августа Наметкин продолжал осмотр дома Ипатьева. Он описал состояние комнат верхнего этажа, где содержались Николай Александрович, Александра Федоровна, царевич и великие княжны. При осмотре нашел много различных мелких вещей, которые принадлежали, по словам присутствовавших при этой процедуре камердинера Т.И.Чемодурова и врача наследника В.Н.Деревенько, членам царской семьи. В числе прочего были обнаружены четыре связки разноцветных волос. Камердинер Чемодуров признал их остриженными волосами великих княжон.
Нижний этаж осмотреть полностью Наметкин не успел. Он должен был приготовить свои материалы для передачи члену суда И.А.Сергееву. Только потому он не осмотрел зловещую комнату, где сохранились пробоины на стенах и полу от пуль, замывы следов крови и самое брызги крови.
Потом это ему поставили в вину. Будто бы он не сделал осмотра той комнаты, поскольку то ли боялся красных, то ли ему просто не достало профессионализма. Вряд ли. Скорее всего, Алексей Павлович Наметкин проявил обычную для него добросовестность и методичность. Просто зловещая комната была одной из самых удаленных от входа, от которого он последовательно начал свое описание. Он просто не успел до нее дойти. Но тем не менее и того, что он сделал, хватило красным, чтобы расстрелять его при обратном взятии Екатеринбурга (по сообщению Дитерихса).
Иван Сергеев
7 августа 1918 года общее собрание отделений Екатеринбургского окружного суда постановило (большинством голосов) передать расследование убийства бывшего Государя Императора Николая II члену этого суда Ивану Александровичу Сергееву. Решение вполне логичное и объяснимое. Дело это представлялось не только сложным, но и очень значимым по своему общественному резонансу. И естественно, следствие по нему должен был производить очень квалифицированный юрист. Таким вполне заслуженно считался в Екатеринбурге Иван Александрович Сергеев.
Поскольку об этом человеке распространено много нелепостей, позвольте сначала представить его.
Иван Сергеев — типичный разночинец. Его отец долго тянул солдатскую лямку. Дослужился до фельдфебеля. Вышел в отставку. Видимо, скопил за службу немного денег или удачно женился. Но факт тот, что после отставки осел в Симбирске, где стал владельцем двух домов и записался в купеческое сословие. Там, в Симбирске, 6 августа 1872 года и появился у него сын, получивший при крещении имя Иван. По окончании гимназии Иван Сергеев поступает в Московский университет. Обучение завершает в 1894 году. Молодой юрист вернулся в родной город и был определен младшим кандидатом Симбирского окружного суда с 2400 рублей жалованья в год. Пройдя неплохую школу кандидатом, в 1897 году получает должность судебного следователя Сенгелеевского участка. А через год он переезжает на Урал, где его утверждают судебным следователем четвертого участка Верхотурского уезда Екатеринбургского окружного суда. Так он стал уральцем. И прошел здесь нелегкий путь.
Участки, где он начинал службу, отличались не только своей необъятностью, что вынуждало следователя совершать разъезды в сотни верст по уральской тайге, болотинам, практически по бездорожью. Они, как сказано в одной из характеристик Сергеева, отличались еще и количеством возникающих в них дел, серьезностью и сложностью совершавшихся преступлений.
Очень быстро Сергеев заработал у коллег репутацию очень способного и трудолюбивого следователя. К тому же все отмечали его безупречный нравственный облик. В 1902 году он уже следователь по важнейшим делам Екатеринбургского окружного суда. В 1905 году назначается товарищем прокурора округа того же суда. Революция застает Сергеева членом окружного суда (уровень полковника-генерала по военной иерархии), что для 45-летнего юриста совсем не плохо.
Сергеев, что называется, без раскачки приступил к исполнению ответственного поручения коллег. Вот хронология. 7 августа его назначили. 10 августа из суда исходит документ, предписывающий Наметкину ускорить передачу дела. А 11 августа Сергеев (кстати, 11 августа 1918 года было воскресенье) уже в доме Ипатьева продолжает начатый Наметкиным осмотр. Он решил как можно скорее выяснить, “действительно ли совершилось само событие преступления”. И полагал, что ключ к этому — в доме Ипатьева. Осмотр он производил три дня — 11,12 и 14 августа. И совершил решающие для всего расследования действия. Описал комнату со следами двадцати двух пуль в стене и полу. Описал следы замывки крови в этой комнате и коридоре. Обнаружил расписание смен и часовых на постах Дома особого назначения. Обнаружил документы, указывающие, кем были в Доме особого назначения Юровский и Медведев. И таким образом, как казалось, замкнул цепочку улик, реконструирующих преступление. Они выстраивались так: бывшего Государя и его семью свели из комнат второго этажа, где они жили, в полуподвальную комнату, расстреляли всех там, (показания Горшкова и осмотр комнаты), трупы вывезли по коптяковской дороге и уничтожили в районе Ганиной ямы (показания крестьян и Шереметовского). Позднее Сергеев написал в докладной записке адмиралу Колчаку:
“Результаты осмотра во всей их совокупности дали мне основание признать событие преступления достаточно установленным…” Следующей задачей Сергеев поставил себе “…принять все доступные меры к обнаружению тел убитых, и уже затем к выяснению обстоятельств совершения преступления , его вдохновителей и участников”.
Интерес представляют проблемы этого второочередного этапа расследования, точнее, как их представлял себе Сергеев. Воспроизведем их, немного отредактировав, по книге Дитерихса (стр. 164, том 1).
Сергеев определил себе установить:
1. Как было объявлено: “Жена и сын” бывшего царя отправлены в надежное место или “вся семья”?
2. Чем вызывалось распоряжение ЦИК о переводе Царской Семьи в Екатеринбург?
3. Почему Царская Семья перевозилась по частям, и кто именно перевозил?
4. Чем была вызвана смена комендантов в доме Ипатьева, и что это за “латыши”, которые несли внутреннюю охрану?
5. Оторван ли был найденный в шахте палец или отрезан?
6. Кем был Павел Медведев: разводящим или начальником охраны?
7. Кому и откуда было доставлено Медведевым оружие для совершения расстрела?
8. Кем именно был произведен расстрел?
И два кардинальных вопроса, вытекавших из установления факта совершенного преступления:
1. Что сделали убийцы с телами своих жертв?
2. Кто же были вдохновители, руководители и исполнители преступления?
Как видим, Сергеев сознавал всю сложность предстоящего ему расследования. Он понимал также, что главное — это обнаружить тела убитых. Ведь в криминалистике жесткая установка: “коли нет трупа — нет убийства”. Большие ожидания возлагались им на экспедицию к Ганиной яме. Там тщательно обыскивают местность, откачивают воду из шахт. Но … достали из них только отрезанный палец да протез верхней челюсти. Правда, был извлечен и труп, но это был труп любимой собачки великой княжны Анастасии Николаевны.
Сергеев опрашивает свидетелей, назначает экспертизы, находит новые улики, в том числе черновик телеграммы, посланной Уральским облсоветом ВЦИК, где вроде бы говорится прямо об убийстве Николая II. И многие свидетели подтверждали: мол, слышали об убийстве то одного царя, а то и всей семьи его вместе с придворными.
Но тут подобралась еще одна группа показаний, явно противоречащих слухам об убийстве царя. Несколько свидетелей якобы видели, как Николая II усаживали в вагон, а другой свидетель повторял слова охранника Дома особого назначения Варакушева, мол, “сука Голощекин все врет”, а на самом деле царская семья отправлена поездом в Пермь.
Это не кажется невероятным, тем более, что находятся свидетели, которые, якобы, видели бывшую императрицу и ее детей в Перми, находятся даже очевидцы поимки неудачно сбежавшей великой княжны Анастасии.
С другой стороны, врач Деревенько, лечивший наследника и, как и Боткин, сопровождавший царскую семью в Тобольске и Екатеринбурге, раз за разом свидетельствует, что доставленные ему неопознанные трупы — не царь и не наследник, так как у царя на голове (черепе) должен быть след от удара японской сабли в 1891 году.
А тут еще арестованный член Уралоблсовета Сакович утверждает, что этот Совет обсуждал планы истребления царской семьи лишь в начале апреля 1918 года, когда только готовился ее переезд из Тобольска, а позднее де, он этот вопрос не обсуждал.
Сергеев мучительно раздумывает, мечется в поисках решения. Иногда ему кажется, что он находит верный ответ, и он облегченно дает интервью журналисту Герману Бернстайну из “Нью-Йорк трибюн”: “… После моего расследования я не думаю, что здесь были казнены все — и царь, и его семья. По моему убеждению, в доме Ипатьева не были казнены императрица, царевич и великие княжны. Но я полагаю, что царь, семейный врач доктор Боткин, два лакея и горничная действительно здесь убиты…” Интервью состоялось в конце января 1919 года.
Однако в феврале мнение Сергеева резко меняется.
Это произошло после того, как сдавшийся белым Павел Медведев, бывший начальник караульной команды Дома особого назначения, дал показания агенту уголовного розыска Алексееву. Медведев был первым человеком, кто назвал себя очевидцем расстрела бывших императора, его жены, детей и четырех придворных. Он с такими подробностями живописал ход и детали этого злодеяния, столь убедительно рисовал роли участников, что 20 февраля 1919 года Сергеев составил постановление об его аресте, впервые за весь период своего расследования написал в нем: “… Надлежит признать: 1. что по собранным следствием данным событие преступления считается доказанным; 2. что б. Император Николай II, б. Императрица Александра Федоровна, Наследник-цесаревич, великие княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия одновременно, в одном помещении, многократными выстрелами из револьверов убиты; 3. что тогда же и при тех же обстоятельствах убиты состоящие при Царской Семье лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин, комнатная служанка Анна Демидова и слуги Харитонов и Трупп; 4. что убийство задумано заранее и выполнено по выработанному плану, что сопровождалось оно такими действиями, которые носили характер жестокости и особенных мучений для жертв преступлений, причем убийцы завладели имуществом убитых…”
Вследствие этого Сергеев постановил: “… Павла Спиридоновича Медведева, 31 года рождения, привлечь по настоящему делу в качестве обвиняемого в том, что по предварительному уговору с другими лицами, задумав заранее лишить жизни заключенного в г. Екатеринбурге, в доме Ипатьева, б. Императора Николая II, супругу его Александру Федоровну, наследника Алексея Николаевича и великих княжон Ольгу, Марию, Татьяну и Анастасию, а также состоящих при них лейб-медика Боткина, служанку Анну Демидову и слуг Харитонова и Труппа, он с этой целью ночью на 17-е июля 1918 года (н.с.) заманил их в уединенную комнату нижнего этажа и здесь многочисленными выстрелами из револьверов причинил им смерть, после чего он и его соучастники завладели принадлежащими убитым ценностями и вещами…”
Казалось бы, все точки над i расставлены, и остается только обстоятельно добрать и оформить доказательства и передать дело в суд. Но Сергеев недоволен. Ситуация вокруг расследования сложная. Он пишет в докладной записке адмиралу Колчаку: “Местная высшая гражданская власть в лице коалиционного Уральского областного правительства стояла совершенно в стороне от дела, проявляя к нему полное безразличие. Бывали случаи, когда действиями представителей власти причинялся серьезный ущерб интересам дела (истреблялись свидетели, от которых можно было ожидать полезных для дела сведений, захватывались вещи и документы, имевшие для дела значение доказательств, и тому подобное)”.
Справедливости ради следует отметить, что в этом была повинна не только гражданская власть. Генерал Гайда, командующий чешским корпусом, не нашел в городе лучшего места для размещения своего штаба, нежели дом Ипатьева, и, несмотря на энергичные протесты Сергеева и прокуратуры, расположился в нем. Сергееву удалось лишь добиться, чтобы опечатали комнату, где были следы пуль и крови, и не поселяли в ней никого.
Итак, только 20 февраля 1919 года Сергеев подписал документ, где явно указал, что, по данным расследования, зверски погублена вся царская семья. До этого он нигде об этом официально не говорил. Даже, напротив, как мы видели выше, считал, что бывшая императрица и великие княжны остались живы. И не только в этом вопросе следствие не продвинулось далеко. Из десяти основных вопросов, что он поставил себе в начале расследования, ему удалось ответить лишь на три самые незначительные. (В скобках заметим, что вопросы, которые хотел выяснить Сергеев, особенно первые четыре, и поныне являются основополагающими и решающими. Пожалуй, даже более решающими, нежели вопрос о том, что же сделали убийцы с телами своих жертв. Сегодня становится все более очевидным, что неудача Сергеева объяснялась очень просто. В ходе расследования ему довелось столкнуться с проблемами, созданными очень умелой и профессионально исполненной дезинформацией. Дезинформацией, созданной на государственном уровне. И Свердлов, и Яковлев, и Голощекин были великие мастера конспирации. Этого Сергеев явно недооценил.)
Колебания Сергеева вызвали недовольство у военных, особенно монархистов, которые, напротив, не сомневались в факте смерти всей царской семьи. И не просто недовольство. Стали роиться слухи, что, мол, Сергеев трус, мол, он втайне сочувствует красным. И самый убедительный для многих — что он сам еврей.
Под все возрастающим давлением тех, кто был недоволен поведением Сергеева адмирал Колчак 17 января 1919 года принял решение: передать расследование убийства бывшего императора Николая II из ведения министерства юстиции военным властям и возложил руководство им на военного человека — генерал-лейтенанта Михаила Константиновича Дитерихса.
Надворный советник Кирста
Вклад Александра Федоровича Кирсты в расследование судьбы семьи Романовых до недавнего времени был не то чтобы недооценен. Его как бы вроде и вообще не было, этого вклада. И нельзя сказать, что участие Кирсты в расследовании совсем уж замалчивалось. Отнюдь. О нем говорили, но почти всегда анонимно, именуя то, что он сделал, то работой военно-уголовного розыска, то работой военного контроля. Правда, генерал Дитерихс вынужден был все же несколько раз упомянуть фамилию Кирсты. Но для того лишь, чтобы негативно оценить его деятельность. И только один раз генерал сдержанно одобрил то, что сделал Кирста. Но сделал он это все же опять-таки анонимно, сказав буквально следующее: “первые две недели работы военно-уголовного розыска были полезны”, и сделал он это лишь для того, чтобы подчеркнуть неудачу Сергеева. который якобы и этого не смог использовать.
В действительности же то, что сделал Кирста для расследования, чрезвычайно существенно. Причем он сыграл двоякую роль, роль обоснователя и разрушителя концепции следователя Соколова. По сути, его усилиями были получены решающие свидетельства, на которых впоследствии были построены две взаимоисключающих версии о случившемся с царской семьей. И с тех пор обе версии многими специалистами признаются как равновозможные.
Александр Федорович Кирста подключился к делу об убийстве бывшего императора почти одновременно со следователем Наметкиным. Обстоятельства сложились так, что именно А.Ф.Кирста был назначен начальником уголовного розыска после того, как белые заняли город и стали строить новую структуру власти. Среди прочих дел Кирста должен был обеспечить розыскные мероприятия по поиску доказательств убийства в Ипатьевском доме. Он проявил и расторопность, и хватку. Уже в начале августа 1918 года им найдены и 7 августа опрошены важнейшие свидетели. Среди них бывший охранник Дома особого назначения Летемин и жена начальника караульной команды, стерегшей семью государя, Мария Даниловна Медведева. Оба они достаточно подробно и почти одинаково описали картину расстрела всей царской семьи в подвале дома Ипатьева. Мария Медведева узнала об этом от своего мужа, который присутствовал при казни и даже был среди расстрельщиков, а Летемин от товарища по охране Андрея Стрекотина. Стрекотин стоял на посту у пулемета возле комнаты, в которой происходил расстрел.
Кирста же проводил обыск в доме Ипатьева и других местах, где обнаружилась масса предметов из обихода царской семьи. Он провел опознание этих предметов камердинером Николая Александровича Чемодуровым. Улики, добытые Кирстой, убедительно свидетельствовали о гибели царской семьи в подвале дома Ипатьева. Кирста же выезжал и в район Ганиной ямы посмотреть на работу команды, пытавшейся отыскать там трупы расстрелянных.
Но чем дольше Кирста вникал в детали раздобытых им сведений и сопоставлял их, тем больше им овладевали сомнения. И он их не скрывал. Свидетельствует поручик Шереметовский, который на допросе у Соколова заявил: “… Кирста человек весьма для меня подозрительный. Он потому мне кажется подозрительным, что он не считался с фактами. Он приехал как-то к руднику и стал открыто осуждать нас за попытки найти трупы. Видимо, наша работа для него была неприятна…”
Кирста был опытным юристом; понятно, что некоторые обстоятельства, вскрывающиеся в ходе расследования, откровенно настораживали его. Например. В обычае большевиков было предъявлять рабочим комиссиям трупы расстрелянных “врагов трудового народа”. В случае с царем так не случилось. Более того, когда Голощекин на собрании объявил о расстреле бывшего государя, сразу же раздались возгласы: “Покажите тело!” Голощекин замялся и увел разговор в сторону.
Тщательный осмотр Ганиной ямы показал, что, скорее всего, здесь произошло только сжигание одежды узников Дома особого назначения. Следов уничтожения или захоронения тел здесь практически обнаружено не было (найден только аккуратно отрезанный палец).
Кирста сравнивал находки с крикливо, нарочито напоказ созданной атмосферой чего-то сверхважного, происходящего здесь (двухдневное оцепление, неизвестно для чего взрываемые в шахтах гранаты, демонстративные поездки в этот район первых лиц советской власти в городе). И у него стала закрадываться мысль, что это была демонстрация-симуляция, она прикрывала что-то действительно происходящее, но не здесь. Трудно представить себе, чтобы, если большевики решили действительно втайне уничтожить тела убитых бывшего государя и его семьи, то не нашли бы способа сделать это скрытно, не привлекая ничьего внимания.
Особенно если сравнить с демонстративным погублением части членов Дома Романовых, которых содержали в Алапаевске. Там их, живых, побросали в шахты, да так, что двое суток можно было слышать молитвы и стоны израненных мучеников.
Может быть, эти факты заставили задуматься Кирсту, может, совсем иные, вроде показания Самойлова, жившего вместе с охранником из караульной команды Дома особого назначения Варакушевым. Самойлов, со слов Варакушева, утверждал, что “… сука Голощекин все врет!”, а царскую семью погрузили в вагон и что Варакушев предлагал Самойлову самому сходить и посмотреть на них там.
Но развить сомнения Кирсте в тот раз не удалось. Он только разозлил Шереметевского, и тот, человек мстительный и излишне бдительный, приказал человеку из своей команды присматривать за Кирстой. В конце августа 1918 года Кирста якобы оставил в штабе начальника гарнизона записочку для одной дамы. Соглядатай Шереметовского перехватил эту записочку. Там оказался такой текст: “Дело принимает уголовный характер. Необходимо подкупить свидетелей.” Обрадованный Шереметовский лично предъявил компромат начальнику гарнизона генерал-майору Голицину. Тот тут же приказал арестовать Кирсту. Освободили Александра Федоровича только после отъезда Голицина на фронт — по приказанию генерала Гайды.
Когда войска генерала Пепеляева в декабре 1918 года заняли Пермь, было решено для становления в городе аппарата контрразведки откомандировать туда нескольких чиновников из Екатеринбурга. В их числе оказался и Кирста, который получил назначение на должность помощника начальника военного контроля 1-го Средне-Сибирского корпуса и личное указание генерала Гайды проверить слухи о том, что царскую семью вывезли в Пермь. Свои действия Кирста, согласно приказу Гайды, не должен был координировать со следователем Сергеевым, который вел следствие в Екатеринбурге.
События развивались так.
22 января Кирста нашел в Перми первого свидетеля по делу об убийстве бывшего императора и его семьи. Заключенный в пермской тюрьме некто Вишневский показал, что на прогулках он разговаривал с товарищем по несчастью красноармейцем, неким Грудиным. Грудин называл себя комиссаром Верх-Исетского района, участником расстрела царской семьи. Его рассказ, расходясь в деталях с показаниями Летемина и Медведевой, в принципе подтверждал факт расстрела всей семьи.
Но уже 10 февраля в поле зрения Кирсты попадает доктор Уткин. Этот человек убежденно заявляет, что в последних числах сентября 1918 года он … лечил младшую дочь Николая II Анастасию. Вот протокол его допроса:
Протокол
1919 года, февраля 10 дня, помощник начальника Военного контроля штаба 1-го Средне-Сибирского корпуса надворный советник Кирста производил допрос доктора Павла Ивановича Уткина, жительствующего в городе Перми на углу Покровской и Осинской, дом 25-71, по делу Императорской фамилии, в качестве свидетеля, который показал:
В последних числах сентября 1918 года, проживая в доме Крестьянского поземельного банка на углу Петропавловской и Обвинской улиц, каковой дом в это же время был занят Чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, я, врач Уткин, был срочно вызван в вечернее время, между 5-6 часами, для оказания медицинской помощи.
Войдя в помещение, занятое больной, я увидел следующее: на диване лежала в полусознании молодая особа, хорошо упитанная, темная шатенка, со стрижеными волосами. Подле нее находилось несколько мужчин, среди коих был Воробцов, Малков, Трофимов, Лобов и ряд других лиц, фамилии которых неизвестны. Среди всех мужчин была одна женщина, на вид 22-24 лет, умеренного питания, блондинка.
Вследствие моей просьбы все мужчины удалились. Женщина же, бывшая подле больной, осталась, мотивируя тем, что ее присутствие мешать мне, врачу, не может. Я, врач Уткин, ясно предугадал, что женщина являлась в роли шпика.
На вопрос, поставленный мной больной: “Кто вы такая?”, больная, дрожащим голосом и волнующаяся, тихо сказала: “Я дочь Государя Анастасия”. После сказанных слов больная потеряла сознание.
При осмотре больной пришлось обнаружить следующее: имелась больших размеров кровяная опухоль в области правого глаза и разрез в несколько сантиметров (1,5—2 сант.) в области угла правой губы. Изменений каких-либо на голове, груди обнаружить не удалось. В моем желании осмотра половой сферы мне было отказано. Затем я наложил больной хирургическую повязку и прописал ей внутреннее лекарство, после чего меня попросили удалиться из помещения.
В тот же вечер, около 10 часов, я, лично по своей инициативе, пришел к больной. Последняя была как бы в бреду, произносила отдельные слова и фразы. После этого посещения больше меня к больной не допускали. После того, как я наложил больной повязку, последняя, взглянув на меня добрым взглядом, сказала: “Доктор, я вам очень, очень благодарна”.
Доктор П.И.Уткин
Пом.нач.Воен.конт.Кирста.
Это было что-то уже принципиально новое. Кирста немедленно бросился в здание бывшей ЧК. Да, такая комната там оказалась, и в ней все было так, как описал доктор Уткин. Об этом можно судить по протоколу осмотра комнаты, составленному Кирстой.
Протокол осмотра
1918 года, февраля 11 дня, помощник начальника Военного контроля Кирста, на основании 258 ст. уст. угол. суд., при нижеподписавшихся понятых, произвел осмотр комнаты и кушетки, где была заключена великая княжна Анастасия, и по осмотру оказалось:
Комната круглая, обита обоями цвета бордо — выцветшие. Имеет три двери. Одни из них стеклянные, выходящие в сад-двор, принадлежащий этому же дому, т.е. дому Крестьянского поземельного банка в г. Перми по Обвинской улице. В комнате 2 окна, выходящие на Обвинскую улицу и во двор. На полу небольшой квадратный кусок линолеума. Против окна, выходящего на Обвинскую улицу, у стены стоит кушетка, обитая темно-коричневыми обоями с цветами. Обивка старая: концы ее, спускающиеся к земле, вырезаны. Длиной она около 3-х аршин, шириной — 1 аршин с вершками. В головной и боковой части кушетки — спинка первая высокая, вторая небольшая.
Следов кровяных или каких-либо надписей не видно. В момент осмотра комната была обставлена письменным столом, несколькими мягкими креслами и небольшой этажеркой. Комната в диаметре 6-7 аршин, следов выстрелов ни на стенах, ни на полу не заметно. Комната светлая, высокая, расположена во 2-м этаже. На обоях следы крови у головной части кушетки.
Пом. нач. Воен. конт. Кирста.
Вот эти-то следы крови, пожалуй, более всего и убедили Кирсту. В аптеке нашлись и рецепты, о которых говорил Уткин.
Но Кирста был опытный юрист. Он понимал: одно свидетельство — это еще не доказательство. Началась дотошная, кропотливая работа по обоснованию показаний доктора Уткина. И Кирста нашел-таки более десятка человек, которые подтвердили: да, был такой случай, когда за Камой поймали женщину, которая назвалась (или которую назвали) великой княжной. Анастасией — припоминали некоторые ее имя. Причем описание ран, нанесенных этой женщине: опухоль под глазом, глубоко рассеченная правая часть губы — в разных показаниях совпадали с тем, что описал Уткин.
8 марта еще одна удача. В этот день к Кирсте на допрос привели Наталью Мутных, сестру прапорщика Мутных, секретаря Уральского областного Совета. Она показала:
“8 марта Наталья Васильевна Мутных, жительствующая по 2-ой Загородной улице, дом 15, объяснила.
Мне случайно стало известным, что семья б. Государя Николая II: его супруга и 4 дочери из города Екатеринбурга были перевезены в Пермь и секретно ночью поселены в подвале дома Березина, где была мастерская.
Из этого подвала одна из дочерей бежала в сентябре месяце, была поймана где-то за Камой и увезена в чрезвычайку, а семья б. Государя перевезена в помещение, где был расположен Урал-снабжение на Покровской улице, оттуда в женский монастырь, где содержалась, но не в том месте, где были заключены буржуи.
Перед эвакуацией из Перми красных, недели за две, семья б. Государя была увезена по направлению к Вятке.
Быв. Государя семью в Перми держали очень секретно и окарауливали их только областники коммунисты и видные члены их партии. Даже есть им приносили ночью.
Я заинтересовалась содержанием семьи б. Государя в Перми и, воспользовавшись тем, что мой брат Владимир Мутных должен был идти на дежурство в место заключения семьи б. Государя, упросила его взять меня с собою и показать их мне. Брат согласился, и мы пошли. Было это в сентябре. В доме Березина мы зашли в подвал, и я видела комнату, в которой, при слабом освещении сальной свечи, различила б. Государыню Александру Федоровну и ее четырех дочерей. Были они в ужасном состоянии, но я их хорошо узнала. Со мной была тогда Аня Костина, секретарь Зиновьева: ныне она уехала в Петроград.
Семья же бывшего Государя спрятана в казармах, где-то в деревне.
Наталья Мутных
Пом. нач. Воен. контр. Кирста.”
Через месяц, на следующем допросе, Наталья Мутных дополнила свои показания:
“2 апреля
Наталья Васильевна Мутных, опрошенная дополнительно к показанию от 8 марта, объяснила:
Семья б. Государя была привезена в Пермь в сентябре месяце и помещена сначала в доме Акцизного управления под менее строгим надзором, а затем Государыню с дочерьми перевели в подвал дома, где номера Березина, и там держали под строгим караулом, который несли исключительно областники. Все это я слышала от своего братаВладимира.
Когда я с Аней Костиной, которая была секретарем Зиновьева, зашли в подвал номеров Березина, во время дежурства моего брата, часа в 4-5 дня, то в подвале было темно, на окне горел огарок свечи. На полу были помещены 4 тюфяка, на которых лежали б. Государыня и три дочери. Две из них были стриженые и в платочках. Одна из княжон сидела на своем тюфяке. Я видела, как она с презрением посмотрела на моего брата. На тюфяках вместо подушек лежали солдатские шинели, а у Государыни, сверх шинели, маленькая думка. Караул помещался в той же самой комнате, где и арестованные.
Я слышала от брата, что караул был усилен и вообще введены строгости по содержанию заключенных после того, как одна из великих княжен бежала из Акцизного управления или из подвала. Бежавшей была Татьяна или Анастасия — точно сказать не могу.
В то время, когда из Перми стали эвакуироваться большие учреждения, недели за трм до взятия Перми Сибирскими войсками, семья Государя была привезена на Пермь II, а оттуда в Глазов. Всех их поместили в деревне, вблизи красноармейских казарм, не доезжая верст 15-20 до Глазова, причем их сопровождали и охраняли Александр Сивков, Малышев Рафаил и Толмачев Георгий и боевики.
По словам брата Владимира, тела Государя и наследника сожжены.
Бывшая княжна была поймана за Камой, избита сильно красноармейцами и привезена в чрезвычайку, где лежала на кушетке за ширмой в кабинете Малкова. У постели ее охраняла Ираида Юрганова-Баранова. Потом княжну отвезли в исправительное отделение за заставой. Умрела ли она от ран или ее домучили — не знаю, но мне известно, что эту княжну похоронили в 1 час ночи недалеко от того места, где находятся бега-ипподром, причем большевики все это хранили в большой тайне. О похоронах я знаю по слухам”.
Здесь существенно то, что Наталья Мутных упомянула фамилии еще нескольких ответственных коммунистов — активистов, охранявших государыню и великих княжон. Мать и жена одного из них, Рафаила Малышева, допрошенные 30 марта, показали, да, их сын действительно охранял государыню и великих княжон, а потом, когда красные войска оставили Пермь, их тоже вывезли. Малышев же, в числе других, сопровождал пленниц. Допрошенная дня через два вновь, жена Рафаила Малышева упомянула, что когда она посещала мужа в доме Акцизного управления, то подобрала там на полу две грязные салфетки. На салфетках имелись какие-то буквы с коронками. Она их подняла, унесла домой и выстирала. Кирста и их приобщил к делу.
Между тем выявлялись все новые свидетели, утверждавшие, что видели поимку молодой женщины, о которой говорили, что она одна из дочерей государя. Кирста чувствовал: расследование принимает очень неожиданный поворот. Дабы, с одной стороны, проверить себя, а с другой, уберечься от возможных упреков в увлечении химерическими версиями, Кирста приглашает на допросы товарища прокурора Пермского окружного суда Д.Тихомирова.
Но Военный контроль 1-го Средне-Сибирского корпуса и А.Ф.Кирсту нельзя упрекнуть, что они настолько увлеклись новым следом, что напрочь забыли о возможности существования других вариантов развития событий.
В эти же дни контрразведчики находят и допрашивают машиниста Логинова, который рассказал о иной версии случившегося с императорской семьей. Этот человек показал, что был знаком с видным деятелем Екатеринбургского ЧК Сахаровым. Сахаров якобы под большим секретом ему поведал, как была расстреляна царская семья. Они, дескать, были убиты все вместе с придворными, всего 14 человек. Кому убить царя, тянули жребий. Эта ужасная честь досталась Петру Ермакову. Об этом Логинову якобы рассказали уже другие комиссары.
Вершинным достижением военной контрразведки в “царском деле” явился арест сестры председателя Уральской чрезвычайной комиссии Федора Лукоянова, Веры Николаевны Лукояновой-Карнауховой. Ее арестовали как “шпионку” красных. Из допроса не видно, вела ли она какую-нибудь разведывательную деятельность, но зато она дала очень важные сведения, которые, как ни покажется странным, подтвердили две версии судьбы несчастной августейшей семьи.
Вот первая часть ее показания: “Когда я узнала, как из газет, так и из партийных источников, о расстреле бывшего Государя в Екатеринбурге, то я очень заинтересовалась этим делом и для того, чтобы доподлинно узнать — что произошло в двадцатых числах июля в Екатеринбурге, обратилась по этому делу к своему брату Федору Николаевичу Лукоянову, бывшему председателю областного Уральского чрезвычайного комитета. К нему я обратилась потому, что он занимал высокий и ответственный пост в Уральской области Советской России и должен был все происшедшее знать. Брат мой Федор Лукоянов по этому вопросу ответил, что говорить о том, что произошло в средних числах июля в Ипатьевском доме в Екатеринбурге, тяжело, но он только может сказать и уверить меня, что в Екатеринбурге был убит только бывший Государь, остальная же семья Государя вместе с бывшей Государыней были из Екатеринбурга вывезены тем поездом, с которым шел состав вагонов с драгоценностями. Среди вагонов с драгоценностями был классный вагон, в котором и находилась царская семья. Этот поезд стоял на Перми 2-й и охранялся усиленным караулом. Лично я этот поезд не видела и говорю со слов брата. Брат никогда не говорил мне неправды — то я ему в этом поверила. Из Екатеринбурга мой брат приехал в Пермь после занятия Екатеринбурга Сибирскими войсками. Куда дальше была отправлена царская скмья, я не знаю…”
Но в конце своих показаний Вера Лукоянова-Карнаухова рассказала о судьбе царской семьи по другому источнику своих сведений: “Спустя долгое время после занятия гор. Екатеринбурга войсками Сибирского правительства, я как-то имела беседу с адъютантом комиссара Окулова, Полушиным Дмитрием Михайловичем, об убийстве Государя. Он, Полушин, мне говорил, что он был очевидцем расстрела всей царской семьи. По его словам, дело обстояло таким образом: незадолго до занятия города Сибирскими войсками вся царская семья была переведена в подвальное помещение того самого дома, где семья содержалась в заключении, там же внизу, еще раньше их, была помещена группа вооруженных людей, которая встретила спускающуюся в подвальное помещение царскую семью залпом. Никаких пыток и истязаний царской семьи перед смертью не творили. Куда были отправлены тела убитых, он мне не говорил, так как я не спрашивала, ибо мне было тяжело от всего им рассказанного”.
Правда, позднее выяснилось, что с Полушиным на эту тему Вера Николаевна разговорилась на свадьбе брата.
Вскоре приказом сверху Военному контролю было запрещено заниматься расследованием судьбы царской семьи и велено все материалы передать следователю Соколову. Кирста настаивал на том, чтобы ему было разрешено участвовать в дальнейшем расследовании, и его активно поддержал товарищ прокурора Пермского окружного суда Д.Тихомиров. Он даже направил по инстанции следующий документ:
“Наблюдая постоянно за расследованием, производимым Александром Федоровичем Кирста по делу об Императорской фамилии, будучи посвящен им своевременно во все детали розыска и дознания, я нахожу способ и пути расследования, избранные А.Ф.Кирста, единственно правильными и давшими уже, не смотря на более чем скромные средства, положительные и неоспоримые результаты (показания свидетелей, вещественные доказательства: кушетка, рецепты, салфетки).
Поэтому полагаю крайне необходимым дать возможность А.Ф.Кирста осуществить разработанный им план расследования и закончить начатые уже розыски, и, со своей стороны, изъявляю полную готовность продолжать работу с А.Ф.Кирста по этому делу, вплоть до окончания его и задержания всех виновных лиц.
2 апреля 1919 года
Товарищ прокурора Пермского окружного суда
Д.Тихомиров.”
Ничего не помогло. Адмирал Колчак сделал ставку на Дитерихса. Генерал Дитерихс, убежденный в том, что вся семья Николая II погибла в подвале Ипатьевского дома, и слушать не хотел о серьезной проверке других версий. Он вверил всю судьбу этого дела следователю Соколову, в направлении деятельности которого не сомневался.
Генерал Дитерихс
17 января 1919 года Верховный правитель России А.В.Колчак приказал главнокомандующему своего Западного фронта генерал-лейтенанту Михаилу Константиновичу Дитерихсу взять в свои руки руководство расследованием убийства бывшего государя Николая II, его семьи и других членов Дома Романовых. 26 января генерал получил материалы расследования, а 2 февраля уже докладывал Колчаку о плане своих действий.
Следует сказать сразу — выбор адмирала был, с одной стороны, серьезно обоснован. И не совсем удачен — с другой стороны. Если Колчак искал кандидатом на это место деятеля высокоодаренного, талантливого, с безупречной репутацией,то он, безусловно, нашел именно такого человека.
Военная косточка (дворянин, из офицерской семьи), воспитанник Пажеского корпуса, выпускник Академии Генерального штаба М.К.Дитерихс сделал хорошую военную карьеру. К сорока трем годам (он родился 4 апреля 1874 года) Михаил Константинович дослужился до должности начальника штаба ставки Верховного главнокомандующего. И вполне заслуженно. Стоит упомянуть о том хотя бы, что он был в числе основных разрабочиков плана знаменитого наступления Юго-Западного фронта генерала Брусилова летом 1916 года. В результате этого наступления русские войска захватили тогда значительную территорию, а противник потерял до полутора миллиона солдат и офицеров.
Генерал умел и масштабно мыслить, и работать. Скрупулезно вникал во все детали дела, которое ему поручалось. Он был невероятно трудолюбив. Конечно, участие такого деятеля серьезно усиливало следствие.
Неудачность же выбора Колчака состояла в том, что Михаил Константинович уже … знал, что должно дать расследование в результате. Заведомо знал, кто виноват. Он давно уже выработал свою, кстати, отнюдь не оригинальную точку зрения на происшедшее с семьей Романовых. Он этого и не скрывал. Напротив, он отчетливо продекларировал в своем двухтомном труде “Убийство Царской семьи и членов Дома Романовых на Урале”, кстати, весьма талантливо написанном: “Убийства Членов Царской семьи и других членов Дома Романовых представляются убийствами совершенно исключительными:
Это не были зверские убийства возмущенной толпы, разъяренной черни, ибо русский народ участия в них не принимал.
Это не “казнь” коронованных особ, которую знает история революций, ибо все свершилось без всякого суда и без участия народа.
Это даже не изуверское истребление, как в былые времена, язычником Нероном первых мучеников христианства, ибо Нерон из своих зверств устраивал зрелища для народа, а не скрывал от него и не боялся его.
Это было уничтожение советской властью намеченных жертв в определенный, по особым обстоятельствам, период времени: июнь-июль 1918 года.
Это были преступления идейные, фанатичные, изуверские, но совершавшиеся скрытно, в тайне, во лжи и обмане от христианского русского народа.Это было планомерное, заранее обдуманное и подготовленное истребление Членов Дома Романовых и исключительно близких им по духу и верованию лиц”.
Генерал включился в расследование, убежденный в том, что “…планомерное, заранее обдуманное и подготовленное истребление членов Дома Романовых” было задумано и осуществлено “…изуверами израильского племени большевистского режима…”(стр. 335). Генерал оказался антисемитом.
Но это только на первый взгляд. Пожалуй, проблема тут значительно глубже. Думается, антисемитизм генерала был своеобразной формой самозащиты, даже более — попыткой самооправдания. Причем, вполне можно допустить, что генерал это сам не до конца осознавал.
Почему такое утверждение допустимо?
Генерал был, бесспорно, серьезно мыслящим, просто умным человеком. И он не мог не понимать, что екатеринбургское истребление Николая II и его семьи стало естественным, закономерным итогом их ареста в марте 1917 года по распоряжению Временного правительства. Ведь недаром другой умный человек, В.Д.Набоков, первый управляющий делами Временного правительства, признал: актом ареста царя был завязан тот узел, который был потом развязан в Екатеринбурге.
А арестовало царя то самое правительство, от которого генерал Дитерихс без колебаний принял назначение на высокий пост, пост начальника штаба Ставки Верховного главнокомандующего вооруженными силами России. И в этом случае он по чести должен был ощущать себя ответственным, во всяком случае, хотя бы морально, сопричастным тому, что предпринимало Временное правительство. Честный человек, генерал не обошел этот вопрос в своей книге. Он не скрывает: да, в феврале 1917 года и позднее он являлся деятельным сторонником Временного правительства. Более того, на страницах его труда можно найти такие, к примеру, слова:
“Мы знаем, что активным выступлением русской интеллигенции, при пассивном отношении народной массы, Дом Романовых был свергнут с Российского престола в феврале 1917 года, но на жизнь его членов рука наша не поднялась…”
Таким образом, генерал, хотя и косвенно, полунамеком, но признал: к аресту царя он был причастен, хотя, быть может, тоже косвенно. Но, значит, и к гибели его тоже. Нести этот крест было невыносимо. И здесь, в следствии, он увидел реальный шанс свалить всю вину за смерть царя на иные силы. Силы внешние. Неким образом — даже надмирные. Перед которыми не только русская интеллигенция, но и весь христианский добрый русский народ оказались бессильными. Силы злокозненного мирового еврейства. Которые породили бесовские социалистические учения. Подпустив поначалу тезис: “евреи, говорят, есть страшная мировая сила” (стр. 303) и не менее глубокий: “…евреи, говорят, есть источник почти всех социальных катастроф, периодически посещающих мир” (стр. 303), генерал далее переходит к глобальным философским обобщениям. Он утверждает, что “… опасное мировое зло “еврейского вопроса” не в еврейском народе, а в тех, лежащих в его основании принципах социалистических учений, которые исторически выдвигались различными представителями еврейской мысли, мечтавшими с древнейших времен в гордыне своего ума и самомнения стать творцами земного бытия, вне воли и законов единственного истинного всего вселенского творения — Единого Бога (стр. 313). “Еврейский вопрос” и современные социалистические учения — одной религии, религии социализма, религии лжи” (стр. 316). И черное дело, поначалу охмурения невинного простого русского народа, а затем истребления “помазанника Божия”, совершенно стакнувшегося с врагами России, германцами, сделано сынами лжи из еврейского племени во главе с Лейбом Бронштейном (Троцким), Нахамкесом-Стекловым и Янкелем Свердловым. Они сумели это сделать, потому что оказались “… более сильными, исторически закаленными, изуверскими, идейными борцами”(стр.335). Их клевреты, в большинстве сыны лжи их же племени, были рассыпаны всюду и вкраплены во все официальные советские организации на местах и в центре. Много распоряжений, исходивших от официальной Советской власти, незаметно для ее самой видоизменялись и проводились на местах так, как это было надо и желательно восторжествовавшей в то время партии Лейбы Бронштейна” (стр. 335-336).
Эта на грани патологии убежденность — все зло от евреев — заставила Дитерихса много усилий употребить на то, чтобы установить, кто же из фигурантов дела происходил из этого злосчастного племени. А при поиске причинно-следственных связей все подавлял “еврейский вопрос”. И постепенно получилось так, что дело об убийстве бывшего императора Николая II переросло в дело роли еврейства в судьбе России.
Но это уже был принципиальный стратегический просчет в следствии, направляемом генералом Дитерихсом. Сделав упор на установление причастности к преступлению того или иного еврея, Дитерихс упустил то направление следствия, которое ему придавал Сергеев. В частности, совершенно не проработаны в материалах дела вопросы причастности армии к преступлению. А ведь события вершились в осажденном городе, где военная власть — все!
Примерно около недели ушло у Дитерихса на детальное ознакомление с материалами Наметкина и Сергеева. Его явно не удовлетворило, что Сергеев никак не может решиться сказать: что же все-таки совершилось в доме Ипатьева? Особенно генерала раздражало, что педант Сергеев “… ставил следственное производство в теснейшую связь с нахождением тел”. Генерал совершенно справедливо отмечает: “…неудача остановила его (Сергеева. — Л.С.) деятельность в плоскости установления факта — было ли совершено убийство в действительности или нет? Август, сентябрь, октябрь, ноябрь — следственное производство стоит перед этим вопросом…”
Естественно, Дитерихс не преминул донести свою точку зрения до адмирала Колчака, когда 2 февраля подал ему доклад о ходе расследования. Прочитав доклад, адмирал также посчитал, что расследование зашло в тупик, и повелел начать его сначала.
В этой ситуации вполне понятным выглядит решение боевого генерала заменить слишком долго колеблющегося исполнителя другим, более энергичным, более целеустремленным и, главное, разделяющим убеждения генерала.
Такой человек вскоре нашелся.
Выбор пал на чиновника прокуратуры Николая Алексеевича Соколова. Уже 5 февраля 1919 года Дитерихс вместе с министром юстиции приводят его к Колчаку, а 6 февраля Колчак подписывает приказ о назначении Соколова, и 7 февраля тот его уже получает.
Следователь Соколов
Николай Алексеевич Соколов родился 21 мая 1882 года в захолустном городе Мокшане в потомственной купеческой семье. И женился впоследствии на дочери купца Марии Степановне Никулиной. Курс юридических наук прошел в Харьковском университете. После окончания университета в 1904 году начал службу в Пензенском окружном суде. После трех обязательных лет кандидатства был назначен судебным следователем Краснослободского участка родного Мокшанского уезда. Вероятно, в профессии проявил себя с самой лучшей стороны, потому что уже в 1911 году получает назначение следователем по важнейшим делам Пензенского окружного суда. И в чинах шел достаточно споро. В 1914 году он уже получил звание надворного советника (подполковника по военной табели).
Пользовался Соколов уважением и среди коллег. Его избрание председателем союза судебных следователей Пензенского окружного суда служит этому прекрасным доказательством.
Революции Соколов не принял. Но если, скрепя сердце, остался служить при Временном правительстве, то с большевиками сотрудничать не захотел. 10 декабря 1917 года следователь по важнейшим делам Н.А.Соколов подает прошение по инстанции: “Имею честь просить суд освободить меня от исполнения обязанностей службы, ввиду моей болезни, совершенно лишившей меня в настоящий момент возможности производить предварительное следствие”. Но хотя Соколов действительно был человеком со слабым здоровьем, в данном случае здоровье — только повод отстраниться от сотрудничества с новой властью.
Со временем отторжение Соколовым большевистского режима приняло более активные формы. Об этом в архивах сохранилось интересное свидетельство — документ на ответственном ведомственном бланке, отправленном в свое время в министерство юстиции Сибирского правительста
“Начальник штаба
Верховного Главнокомандующего всеми
сухопутными и морскими Вооруженными
силами России
г. Уфа, сентябрь 1918 г.
Милостивый государь!
Предъявитель сего — судебный следователь по важнейшим делам в округе Пензенского суда Н.А.Соколов.
Господин Соколов с давнего времени мне известен как лично, так и по своей служебно-общественной деятельности.
По своей специальности он проводил многие сложные дела, возбудившие общественный интерес, и пользовался репутацией опытного следователя.
Будучи Председателем Союза Судебных следователей Пензенского окружного суда, г. Соколов, со времени большевистского переворота, терпел всякие притеснения от Советской власти за его решительный отказ служить в судейских большевистских коллегиях и за моральное в этом направлении воздействие на своих товарищей.
Соколов входил в состав возникших в Пензе как узловом пункте военно-общественных организаций, имевших целью возрождение родины, руководимых мною лично и деятельно помогал установлению связи, отправлению офицерских кадров и т.п. Благодаря прекрасному знанию им мест, прилегающих к фронту, он давал нужные маршруты, служа иногда лично проводником курьеров с ответственными поручениями.
В последнее время пребывание его на территории Советской власти стало положительно невозможным, и он почти одновременно со мною прорвался через фронт, пройдя расстояние от Пензы до Сызрани пешком под видом нищего.
Ввиду изложенного, я считаю себя морально обязанным просить Вас, г. Министр, оказать г.Соколову всяческое содействие с Вашей стороны к получению им надлежащего места по судебному ведомству.
Примите уверение в совершенной почтительности и преданности.
Начальник штаба Верховного главнокомандующего
генерал-лейтенант С.Розанов.”
(ЦГАОР ф4369 от 4 д, 752)
Ходатайство генерал-лейтенанта сопровождало личное прошение о зачислении на должность, которое Соколов подал в октябре 1918 года тому же министру. Столь убедительной просьбе быстро вняли, и уже 19 октября Соколов зачисляется на должность товарища прокурора Иркутского окружного суда.
Но не только за заслуги перед белым движением обратил на Соколова внимание генерал Дитерихс, когда он принялся подыскивать замену Сергееву. Может быть, в неменьшей мере его привлек столь нужный ему антисемитизм Соколова. Эта склонность пензенского следователя проявлялась даже в мелочах. К примеру, Дитерихсу не могла не импонировать неприязнь Соколова к Керенскому. И то, как Соколов выражал ее: Соколов называл Керенского Ааронкой. Наделять человека подчеркнуто еврейским именем для Соколова означало выказать тому высшую степень пренебрежения.
Поэтому сотрудничество Дитерихса с Соколовым было в какой-то степени делом предопределенным. Именно такого человека он и искал.
7 февраля 1919 года Соколов, теперь уже следователь по особо важным делам Омского окружного суда (столичного суда, поскольку масштаб дела требовал поднять уровень следствия, а Омск — это колчаковская столица!), по формальному поручению министра юстиции Старынкевича (Старынкевич только оформил указание Колчака) приступил к производству предварительного следствия по делу об убийстве бывшего императора, его семьи, великих князей, убитых в Алапаевске.
Поскольку еще в одном важном качестве Дитерихс и Соколов совпадали: оба они были невероятно трудолюбивы и скрупулезно тщательны в работе — то начали они производить предварительное следствие с продумывания плана предстоящих мероприятий. Был составлен перечень главных направлений их деятельности. По Дитерихсу (том I, стр. 171-172), этот перечень предусматривал:
1. Распределение всех собранных по делу вещей и документов на две группы: вещи и документы, которые должны остаться при следственном производстве в качестве вещественных доказательств, и вещи и документы, имеющие не столько вышеуказанное значение, сколько представляющие исторически-национальную ценность как предметы, принадлежащие Царской Семье и убитым Членам Дома Романовых.
2. Исследование и изучение вещественных доказательств.
3. Исследование и изучение мест, связанных с убийством в Екатеринбурге бывшего Государя Императора и его Семьи.
4. Организация розыска преступников и свидетелей по делу и сбор сведений о лицах, причастных к свершившемуся злодеянию.
5. Допросы в отношении выяснения дела с юридической, исторической и национальной точек зрения.
6. Розыски тел мученически погибших бывшего Государя Императора, Членов Его Семьи и состоявших при них придворных и слуг.
При ближайшем рассмотрении план работ предстает очень продуманной и дальновидной программой действий. С одной стороны, он точно исполняет предписание Колчака начать все сначала и предполагает поэтому всестороннюю ревизию проведенного ранее расследования. С другой стороны, памятуя неудачу Сергеева, задачу найти тела погибших они отнесли в самый конец программы.
Таким образом, кардинальный для Сергеева вопрос они сделали лишь звеном цепи доказательств, которые и без того должны были достаточно уличить и убийц непосредственных, и убийц-вдохновителей, совершивших это злодеяние.
Соколов буквально с головой погружается в порученное ему дело. Он въедлив и неугомонен, строго педанитичен юридически и неуемно страстен практически. Ведь он прекрасно понимает и историческую, и политическую перспективу его расследования. Понимает и его эффект в развитии пресловутого “еврейского вопроса”, если, как абсолютно убеждены Дитерихс и Соколов, им удастся подтвердить факт “…исключительного отношения евреев Советской власти к убийству Царской Семьи”.
Первый месяц он решил посвятить ознакомлению с материалами, что добыли его предшественники. Он изучает протоколы допросов, изучает вещественные доказательства. Осматривая дом Ипатьева, он находит (почти через восемь месяцев после ухода красных из города) новые улики. В частности, в комнате со следами пуль Соколов обнаружил еще несколько следов пулевых попаданий: два в левой арке и одно в правой. И это после тщательнейшего исследования комнаты Сергеевым. Нашел Соколов в этой комнате и не замеченные Сергеевым несколько брызг крови на обоях и следы штыковых ударов в арку.
Не менее тщательно обследовал Соколов и верятное направление, в котором увезли тела убитых. Он прошел всю дорогу до Коптяков пешком, подметив множество деталей, не зафиксированных до него никем. В часности, нашел недалеко от Ганиной ямы колдобину, в которой сохранились следы от застрявшего в ней автомобиля и бревно, с помощью которого автомобиль вытаскивали. Возле шахт Ганиной ямы, спустя почти год после начала их обследования, нашел еще множество обгорелых вещей бытового обихода.
Соколов старательно допросил вновь всех основных свидетелей по делу. В их число вошли разводящий караульной команды Дома особого назначения Якимов, охранник Проскуряков, капитан Малиновский, поручик Шереметевский, коптяковских крестьяне и еще немало людей.
Поскольку все это многократно уже описывалось, здесь мы остановимся только на констатации основных результатов и выводов, к которым пришел Соколов в ходе руководимого им расследования. Проведем это в том порядке, который ранее наметили себе Соколов и Дитерихс.
1. Все собранные по делу вещи и документы распределены на две группы: как вещественные доказательства, приобщенные к делу, и как национальные реликвии исторической значимости.
2. Исследование и изучение вещественных доказательств Соколовым проведено не в полном объеме.
Поскольку уже 14 июля 1919 года Екатеринбург был вновь занят войсками красных, не проведена экспертиза около тридцати костей и почвы костров, обнаруженных возле шахт Ганиной ямы. Определено экспертизой, что в куски пола и стен зловещей комнаты Ипатьевского дома впиталась человеческая кровь. Баллистики и оружейники определили оружие, из которого были выпущены пули, найденные в той комнате. Уже в Европе в 1920 году удалось расшифровать телеграммы, изъятые для Сергеева на екатеринбургском почтамте.В одной из них содержался просто сенсационный текст:
“Москва. Кремль, секретарю Совнаркома Горбунову.
Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участ, что и главу оффициально семия погибнет при евакуации”. (Содержание телеграммы, с сохранением орфографии, приведено по изданию: Н.А. Соколов, “Убийство царской семьи”,М. 1991, с. 310).
3. Исследование и изучение мест, связанных с убийством в Екатеринбурге бывшего государя императора и его семьи.
Оно произведено Соколовым тщательно, очень подробно описано и проанализировано. Работа у Ганиной ямы была прервана только 10 июля, когда красные были уже совсем рядом.
4. Организация розыска преступников и свидетелей по делу и сбор сведений о лицах, причастных к совершившемуся злодеянию.
Здесь Соколов продвинулся очень существенно. Главное его достижение — обнаружение улик, подтверждающих, что истребление царской семьи и членов дома Романовых осуществлялось по прямому указанию центрального большевистского правительства. Он доказал с очевидностью, что и Юровский, по следствию главный палач царской семьи, и Голощекин, один из руководителей Советской власти на Урале, были исполнителями воли Якова Свердлова, председателя ЦИК.
5. Допросы в отношении выяснения дела с юридичнской, исторической и национальной точек зрения.
Деятельность эту Соколов продолжал вплоть до своей кончины. По свидетельству князя Орлова, Соколов сознавал, что “правда о смерти Царя — правда о страданиях России”, и старался донести ее, как он ее понимал, до “будущих поколений”. К чести Соколова следует отметить, что антисемитизм на страницах его книги незаметен. Констатация факта, что Юровский, Голощекин, Свердлов евреи, проведена практически без всякого нажима, просто как констатация факта.
В историческом же отношении Соколов, думается, верно разобрался в истинных истоках трагедии царской семьи. Он написал в заключении своей книги: “Лишение Царя свободы было поистине вернейшим залогом смерти его и его семьи…” И далее, итожа все свои размышления, он дополняет: “…в общем ходе мировых событий смерть царя, как прямое последствие лишения его свободы, была неизбежной, и в июле месяце 1918 года уже не было силы, которая могла бы предотвратить ее…”
Последний вывод является, однако, не только исторической трактовкой событий, но и их юридической оценкой. Поскольку здесь уже декларируется как факт смерть царя. Но юридически этот вывод небезупречен. Поскольку все же постулат “нет трупа — нет убийства!” еще никем не оспорен. А непосредственных участников расстрела и уничтожения трупов Соколову допросить не удалось.
В материалах дела Наметкиным, Сергеевым, Соколовым собрано лишь огромное количество косвенных улик, указывающих на возможность смерти всей царской семьи в Доме особого назначения, признаков их убийства в подвале этого дома. И только один допрощенный — Павел Спиридонович Медведев — признал, что был непосредственным то ли свидетелем, то ли участником расстрела государя, государыни, великих княжон, цесаревича и четырех придворных. Но признания — не доказательства. Их тоже надо было еще подтверждать фактами. А Медведева Соколов лично допросить не мог. Тот умер в камере раньше.
6. Розыск тел мученически погибших бывшего государя императора, членов его семьи и состоявших при них лиц.
Соколов хотя и поставил это в конце перечня важнейших своих дел, вел до самого последнего момента своего расследования. По свидетельству князя Орлова “…Соколов продолжал вырывать у рудника при “четырех братьях” его ужасную тайну до самой последней минуты — когда красные разведчики уже буквально подходили к самому руднику”.
Соколов, как никто, понимал: без решения вопроса о том, что стало с трупами, его деятельность практически обесценивается. Ведь, если по большому счету, что он привнес в расследование? Принципиально новые факты, свежую идею, оригинальную версию? Отнюдь! Все, что сделал Соколов, вполне укладывалось в проложенную ранее Малиновским, Сергеевым колею следствия.
Место убийства было определено буквально с самого начала следствия — Ипатьевский дом.
Время убийства установлено было тоже задолго до Соколова многочисленными показаниями свидетелей — ночь с 16 на 17 июля 1918 года.
Возможное место сокрытия-уничтожения трупов — район рудника Ганина яма — обследовалось, и именно в таком качестве, уже с конца июля 1918 года.
Круг лиц, причастных к преступлению, тоже был очевиден, как тогда казалось всем, с самого начала следствия — охрана Дома особого назначения, комендант дома, руководство Советской власти на Урале и в Центре.
Соколов должен был сказать свое слово в расследовании. И он сказал его. Он обосновал версию уничтожения трупов августейшей семьи и оставшихся с ними до конца придворных. Соколов сделал этот вывод, вернее всего, уже за границей. Точнее, он обосновал вывод о способе уничтожения тел мучеников в своей книге. Но твердая убежденность, что эти трупы несомненно были и что они были уничтожены именно в районе Ганиной ямы, у Соколова была изначально. Еще в начале февраля 1919 года, практически еще не ознакомившись с документами и свидетельствами, добытыми его предшественниками, Соколов подал адмиралу Колчаку докладную записку, в которой он это декларировал.
Соколов ищет выход
Следователь должен быть объективным…
Следователь должен быть вне политики…
Личные убеждения следователя не должны влиять на его выводы…
Справедливые требования? Бесспорно.
Выполнимые? Вряд ли.
Чтобы соблюсти их, надо быть абсолютно бездушным, бесчувственным автоматом, лишенным связей, привязанностей, увлечений, в конце концов, даже свободным от своего прошлого, иногда и собственного воспитания.
Теперь попытаемся представить себе убежденного монархиста Соколова, раследующего дело об убийстве царской семьи. Очевидно, что он чувствует. Естественно и понятно — кощунство расправы над помазанником Божиим уязвило его до глубины души, потрясло самое основы его миропонимания.
Естественна и понятна его убежденность: те, кто виновны в этом, не просто мерзавцы, они — христопродавцы, антихристы, им нет места среди людей.
Это — на уровне подсознания.
А на уровне сознания Соколов имеет вот что.
Собранные следствием доказательства (вещественные улики, показания свидетелей) давали следователю возможность вполне убедительно восстановить обстоятельства погубления царской семьи. Удары пуль в стенах и полу подвальной комнаты Дома особого назначения. Следы крови там, замытые и в брызгах на обоях. Сходящиеся в главном показания многочисленных свидетелей. Среди которых один — Павел Медведев — не только очевидец, но и участник бессудной расправы.
Детали сцеплялись одна с другой, воссоздавая кошмарную картину безусловной мученической гибели августейших пленников. И не менее зверскую попытку скрыть это преступление. Потаенный выезд из города обоза, в составе которого оказался грузовой автомобиль со следами крови в кузове. Засекреченные, за двойным кордоном оцепления, манипуляции красных в районе бывшего рудника Ганиной ямы, куда, по всему видать, этот обоз и направлялся. Огромное количество предметов из обихода царской семьи, обнаруженных здесь в кострах у заброшенных шахт. А в шахтах — отрезанный палец, два кусочка человеческой кожи, челюсть искусственная, подобная той, что была у доктора Боткина. И труп любимой собачки великой княжны Анастасии Николаевны.
Предположить, что все это не имело отношения к царской семье, было просто нелогично. Да, действительно, все складывалось звено к звену. И только одного не хватало для полной убедительности выводов следствия. Одного, но весьма существенного. Не хватало определенности с участью останков погубленных мучеников. Без них цепь всех собранных доказательств не замыкалась. Для столь квалифицированного юриста это было очевидно.
Итак, та же тупиковая проблема, что встала перед Сергеевым. Которая того практически и остановила.
Нет трупа — нет убийства…
И не разрешить ее Соколов не может. Ведь для грядущего суда, что будет рассматривать “Дело об убийстве бывшего императора и его семьи”, суда, которому, как это Соколов отлично понимал, предстоит стать событием мирового значения, нужны бесспорные доказательства. Иначе найдутся правоведы, которым не составит большого труда их деавуировать.
А допустить этого Соколов не может.
И из-за своего профессионального самолюбия. И из-за того, что просто не имел на это права. Соколов не мог не оправдать доверия высоких покровителей — Верховного правителя адмирала Колчака и главнокомандующего одним из белых фронтов генерал-лейтенанта Дитерихса. Оба этих человека — убежденные монархисты. Как и он. Как и он, они страстно желали покарать злодеев, поднявших руку на Государя. Покарать и тех, задумал и вдохновил это черное дело. Оба были уверены: Соколов докопается до всех истинных виновников и докажет их преступное участие в лиходействе. Конечно, подвести таких людей Соколов не мог.
Нельзя не принять во внимание и то, что Соколов изначально был убежден в мученической гибели всей царской семьи. Естественно, он не мог допустить, чтобы у суда могли зародиться малейшие сомнения об иной участи августейшей семьи.
Таким образом, как ни рассматривай создавшуюся ситуацию, вывод единствен — Соколов был просто обречен что-то найти: либо трупы, либо убедительные утверждение об их участи.
Что Соколов и делал.
Он до последнего момента пребывания белых в Екатеринбурге пытался отыскать августейшие трупы. Он даже штаб-квартиру следствия перенес на разъезд 120, где вел допросы в будке сторожа. И лично надзирал за поисками в районе Ганиной ямы.
Для понимания логики Соколова, чтобы определить, на что, собственно, Соколов надеялся, копаясь здесь почти все лето 1919 года, вплоть до отхода белых из Екатеринбурга, остановимся на этих работах побольше.
У Соколова на руках имелся рапорт Магницкого, помощника прокурора Екатеринбургского окружного суда. Магницкий надзирал за всеми работами по обследованию местности, где, предполагалось, большевики сокрыли августейшие трупы. 20 декабря 1918 года он написал доклад о результатах своих изысканий. Приведем выдержки из него по книге Дитерихса (т. I).
Как пишет Дитерихс, деятельность Магницкого началась с определения района поиска. В этом он преуспел. “Показаниями свидетелей удалось установить, что с 17 по 19 июля 1918 года охранялась местность на протяжении двух квадратных верст. Никого туда не пропускали, ездили туда автомобили-грузовики и красноармейцы, но что они там делали, не было известно…
Границы охраняемого места удалось установить точно, а потому и было решено обследовать всю эту местность, именуемую урочище “Четыре брата”. В этом урочище когда-то, лет 10-12 тому назад, производилась добыча железной руды при помощи шахт. Когда разработку бросили, то шахты от времени частью обвалились, частью сохранились”(с. 156).
Немаловажное значение имела методика поиска. Достаточно опытный юрист, Магницкий поступил так.
“Для исследования пришлось организовать небольшой отряд, состоящий из специалистов горных работ — штейгеров и местных уроженцев Урала, по преимуществу охотников, привыкших ходить по такого рода местам и сознающих опасность такого хождения. В конце августа этот отряд обошел все шахты, обследовал их по мере сил и возможности, но существенных результатов достигнуто не было. Это объясняется тем, что обследовать полузасыпанную шахту можно только при помощи крепей, а на таковые у нас не было ни сил, ни средств. Отряд этот мог только сказать по наружному виду, что ничего указывающего на то, что в эти шахты бросали трупы, не найдено, а есть ли внутри их что-либо — сказать нельзя” (стр. 157).
Магницкий — квалифицированный юрист, и он сознает: трупы, если было убийство, должны быть. И, следовательно, он должен их найти. Поскольку много раз уже по указаниям свидетелей вскрывались анонимные могилы и ничего похожего на августейшие тела там не находилось, поскольку урочище “Четыре брата” оставалось наиболее вероятным местом, где их можно было обнаружить, Магницкий решил предпринять еще попытку, прибегнув к помощи имевшейся в Екатеринбурге организации бойскаутов и охотников-добровольцев. В его рапорте записано: “Тогда же по приказанию генерала Голицина в мое распоряжение было откомандировано 50 бойскаутов под начальством капитана Березовского. В помощь им пошел летучий отряд уголовного розыска и любители-охотники. Пройдя не один раз цепью всю местность, которая охранялась отрядом особого назначения, удалось лишь найти одну винтовку и шинель. И нигде ничего найдено не было. Правда, в старых шахтах нашли пять трупов, но все они принадлежали австрийцам”. (И к ним из города вела совсем другая дорога. — Л.С.).
Итак, несмотря на тщательные поиски, могилы августейших мучеников не обнаружены. И вот зима, и надо подводить итоги. Магницкий должен оценить результаты трудов своих. Но, очевидно, совесть его не мучила. Он коротко резюмирует, выводя оценку: “Что могли — сделали”.
Но это он о себе. Теперь ему следовало определиться с оценкой обстановки: стоило ли вообще-то мытариться в этих поисках? И есть ли перспектива дальнейших розысков именно в урочище “Четыре брата”? Или надо поискать новые места сокрытия тел убитых мучеников?
Но чтобы ответить на эти вопросы, нужны какие-то новые зацепки. А у Магницкого их нет. Есть все те же костры с обгорелыми остатками вещей царской семьи и придворных. Ярчайшая улика, по его убеждению, указывающая, что и тела мучеников должны находиться именно в этом урочище — возле заброшенных шахт рудника Ганиной ямы. И все другие места ему просто не приходят в голову. Слишком очевидны улики. И тогда в докладе Магницкого появляется поразительная фраза. Фраза, вся сотканная из парадоксов, противоречий и, на первый взгляд, несуразная.
Магницкий писал: “… Чистосердечно скажу, что обследованная нами местность не обследована, ибо если мне зададут вопрос, где царские трупы? — я прямо скажу: я их не нашел, но они в урочище “Четыре брата”(с. 157-157). Ничего себе конструкция!?
Не знаешь даже, чего в ней больше: непроходимой наивности, самодовольной ограниченности , или это просто непроизвольно вырвавшееся признание своей профессиональной непригодности.
Ведь Магницкий не мог не видеть — место, где они развернули поиски, было покрыто высокой густой травой. Следы проезда и ходьбы на ней сохранялись очень хорошо и долго. Крестьяне, первыми попавшие сюда, в мелких деталях описывали обстановку, что застали здесь, и главное, указали очень точно расположение этих следов. Даже почти год спустя они свидетельствовали Соколову:
Крестьянин Михаил Алферов: “Колея была основательная. Она была от колес… Шла она до самой открытой шахты. Здесь она кончалась, и дальше этого места никакого следа от колес не было. Тогда высокая трава стояла. Хорошо было следы разглядывать. Я и говорю, что только до этой открытой шахты шли колесные следы и никуда они больше не шли. От шахты были следы, проторенные к огнищу у старой березы…”
Крестьянин Михаил Бабинов: “Автомобиль пришел сюда, где открытая шахта и дорожка, и тут на лужайке против шахты заворачивался назад. Вот на этом завороте я и видел его след. След имел рубчики от шин автомобиля. Больше никуда от этого места следы экипажей не шли. Была проторена тропа пешая к старой березе, где и оказался один из костров. Была легкая пешая тропка к Ганиной яме. Была истолочена трава на самой лужайке против шахты. По самому разрезу от открытой шахты следов не было. Другой костер был на глиняном бугорке недалеко от шахты. Больше мы никаких костров не видали…”
Крестьянин Гавриил Алферов: “Больше никуда колесный след не шел. Здесь он у самой шахты и кончился. Кругом на полянке все было истолочено. В лес троп не было, и по руднику троп не было…”
Так ведь Магницкий не стал поначалу исследовать эти следы. Фронтальное прочесывание местности — вот его стиль. Но даже иголку из стога сена легче извлечь, используя магнит, а не разглядывая каждую соломинку отдельно. Он же стал обходить все шахты. Вел туда след, не вел — обследовать и все! Распыляя силы и внимание, он только потратил время зря. А в результате — признание: “…обследованная нами местность не обследована”.
Итак, перед Соколовым подтвержденные очевидцами бесспорные доказательства приезда на шахты Ганиной ямы обоза с автомобилем. Бесспорные свидетельства оцепления этой местности красноармейцами в течение с 17 по 19 июля — а это дни после расстрела царской семьи. Причем оцепление было двойное. И явные следы уничтожения чего-то в кострах, в том числе, почти несомненно, вещей царской семьи. И в то же время тел убитых, как ни тщательно их искали, не обнаружили.
Что должен сделать следователь в таких обстоятельствах?
Видится два главных направления.
Поверить Магницкому, что, несмотря на его неуспех, тела сокрыты где-то здесь.
Или признать, что все это демонстрация, симуляция , и попытаться обосновать и проверить другие версии случившегося с царской семьей. К их числу относятся утверждения нескольких свидетелей о том, что царская семья увезена в Пермь, показания очевидцев, утверждавших, что они видели Александру Федоровну и великих княжон в этом городе.
Соколов решается все же сначала все свои усилия сосредоточить на проверке шахт. Он, вероятней всего, буквально воспринял указание Колчака: “Начни все сначала”. А это означало для него: повторить все поиски и в шахтах заново.
При всей кажущейся обоснованности такого решения Соколова, его ущербность бросается в глаза. Ведь, если уверовать только в одну версию из нескольких возможных вариантов развития, то происходит невольная аберрация зрения. Специалисты знают, что в таких случаях, порою неосознанно, на подсознательном уровне, производится подсортировка улик. И даже их пересортица. Одни обесцениваются, другие приобретают гипертрофированно важное значение. Некоторые приобретают ореол абсолютности фетиша.
К тому же нельзя не отметить, что, сосредоточив все усилия на одном направлении расследования, следователь не просто рискует потерять время, но он безвозвратно может потерять следы, улики и свидетелей иных событий, которые тоже могли произойти.
Отсюда главный вывод, к которому подталкивает именно такое решение Соколова. Если при возможности расследовать преступление широким фронтом, вести разработку одновременно нескольких версий (а такая возможность у него была — в средствах и полномочиях его не ограничивали), следователь предпочитает сосредоточиться на одной, то он поступает непрофессионально.
Видимо, Соколов и сам немало раздумывал, как ему поступить.
Он выезжает к пресловутым шахтам.
Краткая справка из книги Соколова “Убийство царской семьи”: “Я осматривал рудник и окружающую его местность с 23 мая по 17 июня 1919 года”(с. 250).
Но принять решение, столь ответственное, сразу не решается.
Соколов выезжает с докладом к Верховному правителю. Там все и определилось. “Когда я доложил результаты следствия адмиралу Колчаку, он приказал вести раскопки. Они были начаты 6 июня и прерваны 10 июля”.
Передоверить важнейшее в следствии дело — оценку версий и определение направления хода расследования — следователь не имеет права никому. Соколов и сам заявил в предисловии к своей книге: “… дело следователя … есть свободное творчество”.
Поскольку все детали следствия, характеристику и весомость улик может определить только он сам. Иное дело — обращение за профессиональным советом к более опытному специалисту. Консультации у знатока по поводу какой-то проблемы — медицинского и т. п. характера. Но заискивающе спрашивать у высокого покровителя, куда идти и что делать, негоже следователю по особо важным делам.
Но выбор сделан…
И теперь уж Соколов вновь демонстрирует профессиональную скрупулезность и высокую следственную технику. Описание его работ на руднике приведем по книге Дитерихса, по сути, хроникера Соколова. Дитерихс добросовестно фиксирует все. Прежде всегго — объем работ.
“… В избранном Исааком Голощекиным и огороженном наружным кольцом охраны районе уже 12 лет не производилось никаких работ; из 33 следов бывших здесь шахт только в пяти случаях шахты еще сохранили свой вид правильных, более или менее открытых колодцев со срубами, а 28 имели общий вид обвалившихся воронок разной глубины, на дне коих иногда виднелись щели от продолжавшихся глубже былых колодцев. Из пяти указанных сохранившихся шахт только одна, именно открытая шахта с левой стороны глиняной площадки, получившая при расследовании название “шахта № 7”, носила вокруг себя и на бревнах срубов следы недавно бывших около нее людей: натоптанная вокруг трава, небольшое количество набросанной на траву свежей глины, обтертые местами от плесени верхние бревна срубов, свежие еловые ветки вокруг и т.п. К остальным четырем очень удаленным от глиняной площадки и вообще от Коптяковской дороги, ясно было видно, что уже давно никто не подходил, и такое действие, как сброска в шахту хотя бы одного трупа, безусловно, оставило бы вокруг хотя небольшие, но все же заметные следы, как это было в так называемых “Старых шахтах”, верстах в 8 от района “Ганиной ямы”, где были найдены пять трупов каких-то военнопленных и куда вела из города совершенно другая дорога.
Из остальных 28 шахт 27 не имели никаких признаков недавнего приближения к ним человека: земля на осыпях воронок была старая, слежавшаяся; дно, густо заросшее высокой травой, репейниками, чертополохами; кое-где выглядывавшие на дне концы бревен были покрыты густой, многолетней, зеленой плесенью, а видневшиеся старые щели представлялись слишком узкими и малыми, чтобы можно было пропихнуть в них человеческое тело. Только один след былой шахты, опять же у глиняной площадки, упомянутой при общем описании района глубокая воронка от шурфа с правой стороны площадки носила, как и открытая шахта № 7, следы недавнего пребывания около нее людей. Кроме того откос воронки, примыкавшей к площадке, имел вид осыпи как будто более свежей земли, чем в других таких же воронках, что могло произойти или от свежего обвала края воронки, или от выброски туда части земли с глиняной площадки. Эта воронка при работах по исследованию получила название шахта № 3…”
Прервемся немного. Как видим из приведенного Дитерихсом детального описания местности и характера следов на ней, вероятность тайного сокрытия тел здесь практически равна нулю. Но искать их повелел сам адмирал. И, с радостью отринув все сомнения, Соколов с головой погружается в организацию работ.
“…Было решено произвести раскопки и исследование всех 33 шахт, наиболее подозрительных котлованов и старых ям. При этом работы должны были производиться в известной последовательности, дабы при изысканиях работами в одном направлении ненанести ущерба работам в другом, более сложном направлении. Средства для этих работ были достаточные, и успешность их могла зависеть только от времени, которое будет преоставлено внешними условиями гражданской борьбы на фронтах.
Работы по исследованию, согласно требованиям, предъявленным следствием, были организованы в двух направлениях: собственно отрывка старых шахт, разработка котлованов и ям были поручены ближайшему наблюдению генерал-майора Сергея Алексеевича Домантовича, а детальное исследование небольшого района, ограниченного старой березой, шахтой № 7, глиняной площадкой и шахтой № 3, принял на себя непосредственно следователь Соколов. Для земляных работ было нанято 48 специальных горных рабочих под руководством штейгера Верх-Исетского завода Ивана Ивановича Усольцева, а для общего технического надзора был приглашен горный инженер Валериан Сергеевич Котенев, работавший над откачкой шахты № 7 еще с Магницким. топографические работы были выполнены картографом В.Ярутиным, а фотографические — В.И.Пжездецким. В ночное время, при перерывах работ, охрану нес особый отряд поручика Ермохина.
В зоне кольца внутренней охраны, установленной Исааком Голощекиным, было всего 27 следов шахт, один большой котлован, шедший на юг от шахты № 7, “Ганина яма”, подозрительные неровности на полянке у глиняной площадки, на полянке южнее ее, где был пень от дерева, получившей название “полянки врачей”, и яма, в которую сорвался автомобиль Люханова, везший тела Членов Царской Семьи. В полосе между кольцами внутренней и наружной охран имелось всего шесть шахт, из коих четыре, № 30, 31 и 33 и 32, сохранившиеся, со срубами, и две, № 19 и 29, обвалившиеся, без следов существоваших в них раньше крепей срубами.
Шахты № 30, 31, 32 и 33 не потребовали земляных работ, так как они были целы, представляли собой правильные колодцы без воды, с деревянными полами. Три из них были расположены вправо от Коптяковской дороги, если ехать из города, в полуверсте от нее и в зоне между кольцами охраны, а одна — влево, примерно в версте расстояния, близ так называмой “Красной казармы”. Никаких следов нарушения их внутри не имелось: стены и пол покрыты толстым слоем плесени, а сами отверстия закрыты горбылями, успевшими обрасти снаружи мохом и травой. На той, что у “Красной казармы”, одно из покрывавших ее бревен было сдвинуто на полфута в сторону, но сдвиг этот носил следы старого происхождения.
Земляные работы по отрывке остальных следов шахт были начаты 6 июня и прекращены, ввиду приближения противника, 10 июля.
За исключением шахты № 1, ни одна из остальных не имела в прежнее время крепей. Не зная их глубины и в предотвращение от обвалов и засыпки рабочих, каждая из шахт по мере ее раскопки закреплялась срубами. В шахте № 1 весь колодезь был засыпан землей; ее вынули. Шахты № 1,5,6 и 13 оказались принадлежащими к одной системе выработок с шахтами № 3 и 7; во всех них на определенной глубине под земляными засыпками оказалась вода, которай ушла, когда была откчена вода из шахты № 7 и из Ганиной ямы. Засыпки удалялись, и шахты раскапывались до материковой земли.
Все засыпки перечисленных в таблице шахт оказались засыпками старого происхождения. Никаких предметов, относящихся к делу, в них не оказалось, и вообще в них ничего не было найдено, кроме старого, поломанного, заржавевшего топора в шахте № 12. За исключением шахты №1, все остальные являлись в сущности не шахтами, а неглубокими шурфами, служащими для местной добычи руды, которые обыкновенно после выборки руды сейчас же засыпаются землей во избежание несчастий. Шахта №1 служила, видимо, для откачки воды из большого котлована в то время, когда из него производилась наружная добыча руды. В общем, все перечисленные раскопки дают возможность заключить с уверенностью, что в перечисленных в таблице шахтах и шурфах тел Членов Царской Семьи не было погребено и даже временно они там не бывали…”
Есть пословица “Гора родила мышь”. Здесь же вообще ничего полезного для следствия не родилось. Только пшик, не мышь даже. В конце концов, это признал даже обожавший Соколова Дитерихс. Оценивая результаты бесплодных усилий, он констатирует: “… Внимание к шахтам, в смысле использования их убийцами для сокрытия тел, было приковано и обострено главным образом чисто психологическим влиянием, а вовсе не вытекало из совокупности всех данных, добытых следствием, детальным исследованием района и, наконец, раскопками”.
Конечно же, здесь неуместно винить Соколова во всех бедах. Бесспорно, каждый имеет право на ошибку. Но столь же бесспорно, что, во-первых, есть ошибки и ошибки.
Здесь была роковая ошибка.
Во-вторых, очень важно, как относится сам человек к своей ошибке. Осознает и исправляет или упорствует в ней.
Соколов выбрал второе.
Он не признал свою ошибку.
А это уже имело роковое значение для всех его умозаключений.
Но и в этом случае не будем всех собак на него вешать.
Есть намеки, что он все же начал сомневаться в своей безусловной правоте в том, что направление расследования выбрано верно. Безрезультатные раскопки не могли его не вразумить. И он все же решает хотя бы ознакомиться с другими взглядами на судьбу августейшей семьи. Хотя, быть может, и даже скорее всего так, его принудили это сделать приказом сверху.
В апреле 1919года, как мы помним, Кирсте было запрещено далее производить самостоятельное расследование обстоятельств исчезновения Николая II и его близких и велено все материалы передать Соколову. Кирста подчинился — человек военный. Однако многие ему верили. А потому вслед за передачей дела от Кирсты “наверх” пошел и рапорт союзника Кирсты, надзиравшего за ходом его действий, помощника прокурора Пермского окружного суда Тихомирова.
Не дождавшись, видимо, положительного ответа, упорный Тихомиров обращается уже прямо к генералу Дитерихсу. И, очевидно, не раз. Это видно из его письма генералу:
“Ваше превосходительство!
Не откажите принять и выслушать доктора Уткина, у которого имеются сведения по делу особой важности и о котором я Вам говорил, когда Вы были в Перми.
Кроме того, т.к. доктор Уткин в настоящее время желает посвятить себя административной деятельности, будьте добры, Ваше Превосходительство, если найдете возможным, оказать ему и в этом Ваше содействие.
Готовый к услугам Д.Тихомиров”.
Дитерихс отсылает доктора к своему следователю.
Теперь уж Соколов просто вынужден допросить Уткина.
Что и происходит 14 и 15 июня 1919 года.
Примечательно место, где это осуществилось, — разъезд № 120 железной дороги — несколько верст от пресловутой Ганиной ямы. Соколов не желает уезжать далеко от района розыска тел.
Уткин подтверждает все, что говорил в свое время Кирсте. Как чекисты его вызвали к больной, как та выглядела, описал характер ранений и что он прописал. Как она сказала в ответ на его вопрос: “Я дочь Государя, Анастасия”. И как Кирста показывал ему фотографии для опознания. Один групповой снимок и один фотоснимок-портрет. На нем Анастасия была снята во весь рост, в фас. Уткин подтвердил: “Никакого сомнения нет, что я оказывал помощь именно Анастасии Николаевне. Между нею и портретами, которые мне показывал Александр Федорович, полнейшее сходство…” Еще Уткин подробно описал девушку, упомянув, кроме всего, что волосы у нее были острижены и не достигали плеч.
Тогда Соколов решил проверить память Уткина. Он предложил Уткину посмотреть последовательно пять фотоснимков, где в группах была и Анастасия Николаевна. И Уткин оказался не на высоте. Во всех случаях он затруднился ответить однозначно. Но в трех случаях совсем запутался. В одном напрочь ошибся, признав за Анастасию Татьяну Николаевну. И лишь в одном случае, где были сняты втроем Ольга, Мария и Анастасия, он указал на Анастасию как на женщину, которую лечил.
Допрос Уткина вызвал большой интерес у прокурора Екатеринбургского окружного суда Иорданского, и он лично на нем присутствовал.
Что подумал Соколов после допроса, неизвестно, Скорее всего, просто отмахнулся от него. Но с пермским следствием ему пришлось столкнуться еще раз. 24 июня тамошний военный контроль направляет Соколову арестованную им Веру Николаевну Карнаухову-Лукоянову, большевистскую шпионку. Она — сестра председателя Уральского ЧК Федора Лукоянова. На допросах она рассказала и о царской семье.
И 2 июля 1919года эта женщина подтвердила Соколову, что ее брат Федор действительно говорил, что убит один император, а семья его вывезена в Пермь в вагоне поезда с драгоценностями. И якобы поезд этот стоял на станции Пермь, усиленно охранялся, и она не знает ни одного человека, который бы видел жену или детей расстрелянными на станции или в городе. И вообще брату говорить на эту тему тяжело было. А почему тяжело — она не знает. Соколов ей помог наводящим вопросом: может, потому тяжело, что он родную сеструвынужден обманывать, коли расстреляли всех. Вера сказала, что затрудняется ответить, но что когда поезд ушел со станции, по Перми поползли слухи, что вся семья убита.
Затем Вера рассказала подробно, как на свадьбе брата (с дочерью какого-то церковного деятеля) она познакомилась с высоким чином из ЧК Дмитрием Михайловичем Полушиным. Тот ей поведал, что брат ее обманывает: вся семья бывшего царя расстреляна вместе с ним в подвале какого-то дома (или в подвальном помещении). И якобы он это видел сам.
В конце концов, Вера больше поверила ему.
Видимо, и Соколов тоже. Во всяком случае, в его книге о Кирсте не упоминается. Это классический пример в данном следствии аберрации профессионального зрения следователя.
В соответственной главе будут описаны еще несколько очень интересных, весьма перспективных направлений расследований, которые отмел Соколов. Просто, видимо, они ему меньше нравились. Здесь же рассмотрим два существенных эпизода в ходе расследования Соколова, которые решающим образом сказались на современном состоянии нашего знания о судьбе злосчастной царской семьи.
Рассуждая о причинах замены Наметкина, следователя, который первым принял дело об убийстве бывшего императора Николая II, Сергеевым, отметим, что в числе прочих обвинений Наметкину ставилось в вину, что 30 июля 1918 года в Коптяки и к Ганиной яме он прибыл по железной дороге. Но совершенно не упоминается, что тогда команда Малиновского добиралась до зловещих костров двумя группами. Одна, в составе которой был и Наметкин, действительно отбыла из Екатеринбурга поездом до станции Исеть и оттуда уже направилась к месту происшествия. Но другая группа офицеров доехала туда в автомобиле. Вот как вспоминает об этом поручик Шереметевский на допросе у Соколова.
“Малиновский сказал мне, что нужно ехать на шахту и посмотреть, что там такое делали большевики. В тот же день на одном легковом автомобиле мы и отправились целой компанией к шахтам. Другая группа поехала туда по железной дороге до станции Исеть, далее на лодках до Березового мыса, куда было подано несколько подвод из Коптяков, а отсюда уже на лошадях. Я сейчас не помню, кто и как ехал. Помню, что ездили тогда со мной следующие лица: капитан Малиновский, штаб-ротмистр Матвеенко, капитан Хамишкан, подполковник Румша, военный летчик капитан Политковский, капитан Соболев, капитан Сумароков, капитан Ярцев, штаб-ротмистр Баргенев, лакей Государя Чемодуров и доктор Деревенько. Может быть, и другие лица еще ездили, я забыл их. В этот раз мы ехали уже через Поросенков лог. Я прекрасно помню, что в этом логу мы проезжали через мостик, набросанный из шпал. Этот мостик и соорудили “товарищи” как раз в то время, когда они производили свои таинственные работы у рудника. Раньше этого мостика не было. Я хорошо знаю это место и утверждаю, что именно в то время он и появился. Да и кто же мог бы взять с полотна шпалы и открыто тут же в полверсте от полотна воспользоваться ими, кроме товарищей? Проехав мостик и дальше через переезд, мы поехали большой Коптяковской дорогой и свернули к руднику по первой же поворотке от Четырех братьев, т.е. как раз именно по той дорожке, по котрой к нам выезжал красноармеец…”
Да, да, именно через тот самый Поросенков лог, через те самые мостки из шпал, под которыми ныне и нашли останки девяти человек, пятеро из которых, по утверждению некоторых специалистов, и есть останки части имеператорской семьи.
А ведь Шереметевский упрямо говорил Соколову: эти шпалы набросали здесь большевики. Но Соколов, детально описывающий любую мелочь, это в буквальном смысле бревно и не заметил. Хотя тоже описал в ходе своего пешего перехода из Екатеринбурга к Ганиной яме этот лог, и эти мостки.
“Большой лог начинается от переезда в расстоянии 864 шагов. При выходе к нему уровень дороги сильно понижается. Самый лог представляет собой лесное сенокосное болото, покрытое местами небольшими кочками с водой. Дойдя до этого лога, дорога сворачивает в сторону и, обходя болото, идет опушкой леса, окаймлявшего лог в северо-восточном направлении. В расстоянии 414 шагов от переезда на полотне дороги, в наиболее низком по уровню дороги месте, набросан мосток. Он состоял из нескольких сосновых бревнышек, толщиною вершка в 3-4, и старых железнодорожных шпал. Шпалы и бревнышки положены прямо на полотне дороги.
Нижний снимок на л.д. 46 передает вид этого большого лога, а верхний снимок на л.д. 47 передает вид этого мостика.
У переезда № 184 вмомент осмотра лежали остатки шпал, совершенно такие же, как и шпалы, из которых набросан этот мостик.
Оба переезда № 184 и № 185 не охраняются и не имеют запоров на заграждениях через переезд. Но около них имеются будки, в которых живут сторожа. Около обоих переездов прибиты надписи, одинакового содержания: “Берегитесь поезда… Переезд не охраняется”. Самые же заграждения-шлагбаумы находятся у этих переездов в таком виде: у переезда № 184 шлагбаумы имееются (их два), но ни один из них не имеет цепей и вообще приспособления для запора. У переезда № 185 имеется только один шлагбаум, но и тот поломан…”
Вот так скрупулезно описано состояние шлагбаумов у переездов, явно никакого отношения к делу не имеющих. Содержание надписей у будок. С точностью до одного шага указываются расстояния. И — никакого внимания на мостки. А ковырни он их — может, и был бы сегодня триумфатором, действительно разгадавшим тайну века.
Но нет, ему не до мостков. Он с яростной дотошностью выпытывает у всех допрашиваемых, помнят ли они яму, в которую сорвался автомобиль недалеко от рудника. И валялось ли в ней бревно, которым, по всей видимости, этот автомобиль из ямы извлекали. Он приставал с этим вопросом ко всем. Но никто не помнил об этом пустяке. Однако для Соколова это не пустяк. Яму обнаружил он. И бревно нашел он, десять месяцев спустя после проезда этого самого автомобиля. Находка подчеркивала его старательность. И, как он был уверен, плохую работу предшественников.
Вот он, типичный пример аберрации зрения следователя. Значимость ничтожной улики, найденной им, превозносится до размеров грандиозных. А то, что видят другие, — нечто незначащее, так, мелкая подробность, не стоит изучения.
И другой эпизод, который тоже чрезвычайно показателен, — это обследование костра на площадке возле шахты №7. Той шахты, где нашли палец, челюсть, труп собачки.
Первыми его обследовали несколько жителей Копятков. Вот что они увидели (цитируются протоколы их допросов следователем Соколовым).
Крестьянин Павел Алферов: “Около шахты, видать, земля была в одном месте вскопана и насыпана на другое место. Стали мы это засыпанное место разрывать. Там оказался костер. Костер был в длину четвертей пять и в ширину четверти четыре. Он был разбросан и потом засыпан. Углей в нем было совсем мало. Нашли мы и другой костер у старой березы. К нему вела пешая тропа. Этот костер у березы был поменьше несколько и засыпан не был. Угольков в нем было мало… Стали мы в кострах копаться и нашли там много пуговиц, костей очень много от корсетов, несколько стекол от очков, пряжек. Все это было обожженное…”
Но намного обстоятельнее и, главное, глубоко осмысленно описал увиденное крестьянин Николай Папин: “… После взятия Екатеринбурга чехами я был по своим делам в городе… Возвращаясь из города …, пошли втроем пешком… к шахтам я, Алферов и моя сестра. Около самой шахты есть глиняная площадка… Так вот, на этой площадке в саженях двух от самой шахты был какой-то бугорок свеженасыпанной земли… Стало тут нам почему-то жутко… Мы, ничего не трогая, ушли… Решили мы в тот же день идти завтра к руднику и как следует поглядеть, что там такое есть. Собралось нас на другой день восемь человек: я, Михаил Дмитриевич Алферов, Яков Дмитриевич Алферов, Павел Филаретович Алферов, Гавриил Егорович Алферов, Николай Васильевич Лагунов, Александр Васильевич Лагунов и Михаил Игнатьевич Бабинов. Взяли мы веревки, багры и пошли к руднику…
Стали мы разрывать горку из насыпанной около шахты на глиняной площадке земли — здесь оказался костер. Костер был большой, продолговатый, аршина два, не менее. Хорошо было заметно, что костер был сначала рабросан, заметен и потом засыпан. Углей в нем было совсем мало, потому что они были также разбросаны; редкие угольки попадались в кострище. Тут же около костра валялись березовые ветки, которыми, видимо, и заметался этот костер. Стали мы в этом костре рыться. Михаил Алферов первый нашел пуговицу от нижнего белья, заметно обожженную. Потом стали находить и другие вещи. Находили их или в самом костре, или около костра: видать, их разбрасывали вместе с костром. Все эти вещи были сильно обгорелые. Копаясь в костре, я вдруг заметил какой-то блестящий предмет. Выкопал я его и вижу — хороший, дорогой, из драгоценных каменьев крест. Ну, тут я догадался, в чем дело, говорю своим: “Ребята, это дело непростое. Тут, похоже, Николая сожигали”. Ничего как есть ни от кого я не слыхал до этого про убийство Государя, а тут, как только я крест этот самый нашел, планшетки разные от корсетов, пуговицы с орлами, пряжки разные, как вспомнил, сколько здесь большевики работали и как места эти охраняли, так все и стало понятно…”
В последнем утверждении Папину можно и не поверить. Несколько других коптяковских крестьян рассказали на допросах, как пьяные красноармейцы, отступавшие под натиском белых из Екатеринбурга через Копятки, бахвалились: мы, мол, вашего Николку пожгли. Папин мог это слышать. Но это не суть важно.
Далее изучением кострищ занялась прибывшая на рудник офицерская команда, взбулгаченная находками крестьян.
Они обследовали район уже поосновательнее.
Из показаний поручика Андрея Шереметевского, данных им 9 июня 1919 года следователю Соколову: “… Дно Ганиной ямы мы осматривали (после того, как откачали из этой небольшой котловины воду — Л.С.) и ил промывали, беря его по всему дну в некоторых местах и глубиной приблизительно на поларшина. Затем мы еще брали золу и почву в двух кострах: около шахты и у березы и промывали все это. При промывке костров было обнаружено: три части жемчужины, безусловно, от серьги, парной с серьгой, найденной на дне шахты, три части какого-то золотого украшения, топаз с осколком, три тоненьких пружинки, пуля с усеченным концом, как мне кажется, от нагана, запонка для вороничка, осколки от какого-то флакона, обрывки фотографической карточки, пуговицы, металлическая расческа, вероятно, от какой-нибудь сумочки, пряжка от дамских подвязок, часть какого-тоукрашения с маленькими бриллиантиками…”
Так, в кострах и около порылось немало людей и много чего нашли. Но следователь Соколов не был бы самим собой, если бы и здесь не прошел “все сначала”.
Его тщательность и скрупулезность и на этот раз принесли свои плоды. Буквально миллиметр за миллиметром исследуя пространство возле этих костров, он нашел: “…25 мая — винтовочный и револьверные патроны, оболочки от пули без свинца, девять кусочков свинца”, “26 мая 1919 года, среди других очень мелких предметов на глиняной площадке вблизи костра… 13 обгорелых косточек млекопитающего”. Косточки были втоптаны в верхнюю часть глиняной площадки. Обследуя эту самую площадку далее, Соколов нашел втоптанные в ее поверхность “… 1 июня — два осколочка какой-то кости млекопитающего, сильно обгорелые”, в другом месте еще “…два обгорелых кусочка какой-то кости млекопитающего, в той же площадке, но в другом месте еще 13 кусочков каких-то костей млекопитающего, видимо, обгорелые…” Описав массу, немногим более сотни, находок мелких обгорелых частей одежды и обуви, осколков стекла и частиц драгоценных камней, обрывков цепочек из драгоценных металлов, Соколов удовлетворенно резюмирует: “…больше никаких предметов в описанном районе при наружном осмотре такового и розысках не усмотрено”.
Но Соколов не удовлетворяется наружным осмотром. Он действительно копает глубже. И “…из кострищ около открытой шахты и около старой березы изымается средняя проба земли для производства исследований…”
Так, несколько раз чрезвычайно внимательно и со всей возможной детальностью были обследованы кострища. И ни разу, сколько ни вчитываешься в протоколы допросов крестьян, офицеров, Наметкина, никто из них не отмечал повышенного содержания сала, сальных масс в золе, земле под кострами и в других местах. Не отмечено это и в протоколе самого Соколова. Но вот приходит время определяться, куда же делись трупы августейшей семьи. Отвечать-то на него все равно приходится. И тогда в книге Соколова “Убийство царской семьи” и Дитерихса “Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале” появляются следующие пассажи.
Дитерихс: “ …Осколки костей и остатки растопленного сала, найденные в шахте, в районе костра у шахты и на глиняной площадке, если экспертиза установит их безусловную принадлежность человеку, могут считаться единственными материальными реликвиями, оставшимися от мученически погибших за грехи людей бывшего Государя Императора Николая Александровича, бывшей Государыни Императрицы Александры Федоровны, бывшего наследника цесаревича Алексея Николаевича и Великих княжон Ольги, Татьяны, Марии и Анастасии Николаевны…”(стр. 259).
Н. А.Соколов: “…65. Осколки костей млекопитающих. Все они сильно обожжены, разрезаны и разрублены.
Крушение власти Адмирала не позволило мне произвести научное исследование этих костей, какое я бы желал. Однако врач Белоградский, которому они были предъявлены мною при допросе, показал: “Я не исключаю возможности принадлежности всех до единой из этих костей человеку. Вид этих костей свидетельствует, что они рубились и подвергались действию какого-то агента …” (Здесь Соколов не без эффектности заявляет: “Все эти кости были найдены исключительно мною”.)
66. Куски сальных масс, смешанных с землей. Все эти предметы были найдены в районе открытой шахты…”
Итак, кости, принадлежность которых человеку не доказана…
Сальные массы, не описанные в протоколах осмотра места происшествия.
А вывод делается такой, какой позволяет, не найдя трупы, на весь мир заявлять — убийство раскрыто!
И даже отсутствию среди найденных костей зубов, которые практически не сгорают при сжигании трупов, Дитерихс находит объяснение: “По мнению комиссии, головы членов царской семьи и убитых вместе с ними приближенных были заспиртованы в трех доставленных в лес железных бочках, упакованы в деревянные ящкики и отвезены Исааком Голощекиным в Москву Янкелю Свердлову в качестве безусловного подтверждения, что указание изуверов центра в точности выполнены изуверами на месте. При отделении голов для большего удобства сжигания, тела разрубались топорами на куски…(с. 259).
Соколов победно заключает: “Рудник выдал тайну Ипатьевского дома…”
Но, господа, так же нельзя.
Без какой-либо серьезной экспертизы, при отсутствии бесспорных улик и свидетельств, объявлять факт сжигания тел доказанным! А на основании этого убеждать всех в раскрытии преступления!
Думается, посол Гирс немало времени провел, изучая материалы Соколова, прежде чем сделал свое знаменитое заявление: “…Это мнение следователя Соколова. Оно очень авторитетно, но все-таки это только его мнение.” Так сказано о столь популярной и поныне книге.
И в самом деле, кто способен поверить в домысел Дитерихса. Можно допустить, что Ленин и Свердлов хотели удостовериться в смерти императора. Можно предположить, что и голову наследника им захотелось увидеть, но какой смысл был отрезать и увозить в Москву голову лакея Труппа или повара Харитонова? Ими-то что нужно было удостоверить?
Кроме того, о костях. Кости находили и раньше. 10 февраля 1919 года Соколов изучал заключение экспертов следующего содержания:
“Протокол
1919 года февраля 10 дня судебный следователь по особо важным делами при Омском окружном суде Н.А.Соколов, в порядке 316-352 ст. угол.суд., в присутствии Генерала Лейтенанта М.К.Дитерихса и нижепоименованных понятых, предъявил эксперту заведующему Санитарным отделом Акмолинского областного управления врачу Григорию Ивановичу Егорову челюсть и кости, описанные в п.п. 8 и 9 протокола сего 10 февраля.
Эксперт-врач Егоров, по осмотре сих предметов, пришел к следующему выводу:
1. Челюсть искусственная — верхняя челюсть, принадлежащая взрослому человеку.
2. Кости в количестве четырех принадлежат не человеку. Это кости птицы. Они подвергались непосредственному действию на них огня.
Судебный следователь Н.Соколов.
Генерал лейтенант Дитерихс.
Врач Григорий Иванович Егоров.
Понятые:
1. Капитан Владимир Артурович Герт.
2. Поручик Павел Яковлевич Кочеров.
С подлинным верно:
Судебный следователь по особо важным делам Н.Соколов.”
Из этого документа совершенно очевидно следует, что бывшие в районе пресловутого рудника люди двое суток без еды не обходились. И если они кушали что-то из птицы, то почему у них не могло быть борща, сваренного на говяжьих или иных костях? Или другой подобной пищи?
Понимаю, что кощунственно говорить такие слова при обсуждении столь деликатного вопроса о судьбе останков августейшей семьи. Но не больше ли кощунства в деяниях мнящих себя в то время истыми монархистами Дитерихса и Соколова?
Мы окинули взглядом работу всех основных деятелей, кто в 1918 и 1919 годах проводили расследование обстоятельств исчезновения семьи бывшего Государя Николая II и его семьи. Можно ли сделать по результатам проведенных ими следственных действий однозначные выводы? Если не лукавить, не сходить с позиции объективности, явно склоняясь к той или иной желательной точке зрения, ответить на этот вопрос следует только так: возможность нескольких вариантов развития событий в ипатьевском доме не исключена.
Об этом следует поговорить подробнее.
Оборванные нити
Все, с чем мы ознакомились в предыдущих главах, убеждает: следователь Соколов четко определился в своем видении судьбы августейшей семьи. И был в нем уверен настолько, что когда не хватило доказательств в обоснование этой версии, взял на себя смелость придумать их.
Попытаемся со всей возможной объективностью оценить созданную им ситуацию. Зададимся вопросом, насколько глубок у Соколова анализ в расследовании дела об убийстве семьи Романовых. Начнем по порядку.
Прежде всего — точно ли оценена им мотивация преступления?
Соколов пишет: “Лишение царя свободы было поистине вернейшим залогом смерти его и его семьи, ибо оно сделало невозможным отъезд их за границу…” И дальше: “…В общем ходе мировых событий смерть царя как прямое следствие лишения его свободы была неизбежной, и в июле месяце 1918 года уже не было силы, которая могла бы предотвратить ее”.
Откуда у Николая Алексеевича такая убежденность в фатальной неизбежности убийства царя и его семьи? В неотвратимости именно такого исхода их судьбы?!
Ведь для большевиков куда больше выигрышных моментов содержала идея суда над Николаем II. Тогда они его несомненными грехами прикрывали бы нелегитимность своего правления, первородный грех Октябрьского переворота. В случае же бессудной казни Николая Александровича и его семьи закланные жертвы получали мученический венец. Учиненным над ними злодейством как бы реабилитировались все неурядицы незадачливого правления последнего Романова. И расправа над венценосцами сразу же реанимировала бы деятельность сторонников возрождения монархии в России и подчеркнула бы нелегитимность прихода к власти ленинских народных комиссаров.
Зачем большевикам было создавать себе новых врагов?
Более того, по ряду признаков можно было подметить, что где-то там, в самой сердцевине партийной верхушки, обсуждался вариант: как бы подкинуть бывшего Государя в Белый стан. Вариант сулил большевикам немалые дивиденды. Не вскидывайтесь возмущенно от этого предположения. Вдумайтесь в него. Но об этом подробнее потом, в главе “Троянский конь”.
Здесь же отметим, что тогда царь становился бы яблоком раздора. Одним он напоминал бы о их предательстве. Другим припомнились бы старые претензии и неудовлетворенные амбиции. А многие истые монархисты не преминули бы напомнить обанкротившемуся самодержцу, что именно он всей своей незадачливой деятельностью, может быть, более всяких кадетов и социалистов подорвал опоры монархистской идеи в стране, которой правил.
Вот к таким выводам приводит элементарный анализ политической ситуации в России в 1918 году.
Если же в наш анализ включить статьи заключенного в марте 1918 года брестского договора, то картина станет еще сложнее. В договоре одна из статей прямо указывала на особые права немцев по крови в России, в частности, их право в течение десяти лет беспрепятственно вернуться в фатерлянд. А как известно, императрица была по крови немкой и, следовательно, автоматически защищалась этой статьей. Действие договора распространялось и на ее детей как неотчуждаемых от матери. Впрочем, этот аргумент можно было при желании рассматривать и как фактор, побудивший большевиков скрыть событие расстрела августейшей семьи, чтобы не портить отношений с кайзером.
Так вот, обсуждению многофакторности, влиявшей на принятие решения о судьбе отрекшегося Государя не нашлось места на страницах книги Соколова. Только однозначная установка на патологическую устремленность большевиков в Тобольске, Екатеринбурге и Москве расправиться с царской династией.
И вряд ли в этом сказалась только ангажированность следователя Соколова. Думается, легко предвидя подобное обвинение, он мог отвести его в самом зародыше и хотя бы для приличия рассмотреть иные версии развития событий в Екатеринбурге в июле 1918 года. Иные возможные повороты судьбы отрекшегося венценосца и его семьи. А уж потом, со свойственной ему тщательностью и методичностью, показал бы их невероятность. Этого же требовало и простое уважение труда предшественников, которые далеко не столь однозначны были в предположениях о том, что сталось с августейшей семьей.
Изначальная зашоренность в ведении расследования сыграла роковую роль в судьбе следствия и в выводах Соколова. Именно она загнала его в тупик, для выхода из которого Николаю Алексеевичу понадобились таинственные “сальные массы” в кострищах и пришлось объявлять сколки мелких костей неизвестного происхождения останками царской семьи.
И все же это только часть беды следствия, если его ведет узконацеленный юрист, который в конце концов вынужден выдумывать, а не доказывать события преступления: он становится заложником собственного узкомыслия.
Не меньше беды в том, что Соколов, практически отметая все другие версии происшедшего с царской семьей, не давал себе даже на минуту отвлечься на обдумывание улик и свидетельств, их подтверждающих. Рассмотрение всех документов, дошедших до нас, свидетельствует: Соколов практически не сделал ни одной серьезной попытки не то чтобы расследовать — просто допустить мысль о возможности другого варианта судьбы царской семьи.
Если он был вынужден, скрепя сердце, выслушать по прямому приказу генерала Дитерихса свидетелей, которых нашел Кирста, то он и пальцем не пошевелил, чтобы проверить их показания. Лишь только предъявил врачу Уткину другие фотографии Анастасии и успокоил себя тем, что тот, спустя почти год после встречи с избитой женщиной в кабинете председателя пермской ЧК, не смог уверенно опознать ее на ретушированных снимках.
Но, может статься, мы слишком далеко зашли в критике действий Соколова? Может, и не было достаточно веских оснований исследовать другие варианты?
Отнюдь.
Материалы дела не просто давали возможность предположить иную участь августейших узников, но и прямо заставляли любого непредвзятого следователя исследовать такую возможность. Следствие установило не один, а несколько настораживающих фактов, фактов просто кричащих, вопиющих о такой необходимости. Их рассмотрение — предмет следующих глав.