Евгений Монах
Улыбнись перед смертью
Повесть
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Два года назад, в 12-ом номере “Урала” за 1994 год, дебютировал автор, назвавшийся Евгением Монахом. Уже первая его повесть вызвала некоторый фурор у читателей: находясь в общем русле пользующихся широким читательским спросом произведений на криминальную тему, она заметно выделялась из общего потока, ибо преступный мир избражался здесь изнутри, глазами одного из его авторитетов. Жесткая натуральность живописуемых сцен при остутствии намерений оправдать или романтизировать поступки персонажей придавала рассказанной Монахом истории привкус особой достоверности, а живая, энергичная, выразительная манера повествования подстегивала читательский интерес. Автор в одночасье “проснулся знаменитым”.
Странным, непривычным для русской литературной традиции и, конечно, неоднозначным по эстетическому и этическому смыслу было появление в литературном обиходе такого писателя. Непривычным — но явно не случайным. И потому не только любители “полицейских” романов обратили на него внимание. Сначала на автора вышел корреспондент “Известий” Александр Пашков — взятое им у Монаха интервью было перепечатано затем и свердловской областной газетой “Уральский рабочий”. Потом о необычной повести и ее авторе упомянул журналист Серж Дюмон в большой статье о русской мафии, опубликованной в бельгийском журнале “ВИФ/Экспресс” и опять-таки перепечатанной “Уральским рабочим”. Правда, бельгийский журналист ухитрился похоронить автора повести за полгода до первого появления Евгения Монаха в редакции журнала “Урал”, явно перепутав его с совершенно другим лицом. Но реальный Монах продолжал жить и писать. За минувшие два года мы опубликовали две его новых повести и сейчас предлагаем следующую. Уже и московские издательства выпустили три его книги — они могут вам встретиться и на екатеринбургских лотках. Появились и первые переводы за границей. Так что вполне объясним интерес к творчеству необычного писателя и крупнейшей испанской газеты “El pais” — в минувшем сентябре она опубликовала о нашем авторе статью (написанную на основе интервью с Монахом), из которой читатели впервые смогли почерпнуть достоверные сведения о человеческой и литературной судьбе Евгения Монаха. Думаем, статья эта небезынтересна и для екатеринбургских читателей. С разрешения автора — испанской журналистки Пилар Бонет — перепечатываем ее здесь с небольшими сокращениями. Не возражает против такого предварения новой своей публикации и сам Евгений Монах.
Редакция
Пилар Бонет
РУССКИЙ, ПИСАТЕЛЬ И УБИЙЦА
Евгений Монах превратил свой криминальный опыт
в писательскую золотую жилу
Евгений Монах, осужденный за убийство и пишущий романы о преступном мире в России, — продукт своей страны и своей эпохи. В свои почти сорок лет он прошел через детство ребенка из хорошей семьи — сына партийного преподавателя философии, через тяжелое приобщение к миру взрослых, стоившее ему в конечном счете десяти лет заключения за различные преступления, одним из которых было умышленное убийство, — и сейчас погрузился в литературное творчество, помогающее ему, как он утверждает, дистанцироваться от своего криминального прошлого.
Как писатель, он обладает сегодня определенным положением в русской остросюжетной литературе. Как осужденный за убийство, он все еще находится под воздействием прошлого. Помилованный президентом Борисом Ельциным в 1994 году, Монах наслаждается условным освобождением и обязан периодически являться в милицию до 1997 года, когда его долг государству будет погашен.
Монах — свидетель преступного мира в зоне Урала, там, где Азия соединяется с Европой, формируя русскую душу. Для нашей встречи он выбрал редакцию литературного журнала “Урал”, где в 1994 г. увидела свет его первая публикация — “Смотрю на мир глазами волка”, а позже появились его повести “Победитель наследует все” и “Китайская забава”. В Германии только что перевели его первые произведения, и издательства, специализирующиеся на данном жанре, просят у него следующие.
Писатель изображает в “антиполицейском” ключе мир мафиозных организаций, группирующихся вокруг зарождающегося частного сектора в экономике. Герои его произведений — преступники, конфликт — борьба соперничающих группировок за контроль над бизнесом. Он вдохновляется реальной жизнью, описывает все перипетии от первого лица и себя самого изображает как человека, который отечески относится к членам своей банды, но не имеет жалости, когда речь идет о правилах игры в среде профессиональных преступников.
Он не хочет возвращаться в тот мир, ему нравится воссоздавать его на бумаге, и он надеется таким способом освободиться от него. “Я не бегу от жизни и не погружаюсь в рефлексию. Я просто отдыхаю, когда пишу. У меня на теле 26 ран. Меня много раз хотели убить, и я жив по чистой случайности. Так что я предпочитаю переживать мои приключения в книгах”.
Он не стремится к психологическим глубинам. Его интерес — в действии: банды, которые делят налоги от киосков и ночных заведений, борются за зоны влияния в городе, содержат проституток и делают первые шаги в сферах стриптиза, казино, опиума.
Монах автобиографичен — но не в том, что касается уголовных дел. “Я не совершил столько преступлений, сколько приписываю главному герою моих романов”, — осторожно говорит он, когда его спрашивают, сколько человек он убил за свою криминальную карьеру. Труп, который стоил ему осуждения за предумышленное убийство, принадлежал одному гангстеру. “Ему приказали убрать меня, и я просто его опередил. Был 1984 год, перестройка еще не началась. Она началась для меня в предварительном заключении, где я провел два года, потому что не могли доказать, что убил я, а я признал себя виновным”. Монах абсолютно не жалеет о случившемся: “Если бы я не убил его, он убил бы меня”. Он не хочет говорить о причинах: “Наша група немного помешала его группе, и вопрос разрешился сведением счетов и шестью трупами”.
У Монаха своя мораль. “Меня раздражает убийство из хулиганства. Но если убийство имеет цель, тогда оно оправданно. Это нормально”. Самое большое преступление, которое можно совершить в мире профессиональной преступности, — это предательство. “Если кто-то доносит в милицию, совершенно нормально, что его ликвидируют. В этом нет ничего плохого”.
Его псевдоним “Монах” — такое же имя носит его центральный персонаж — идет из тюрьмы. В повести “Игра” рассказывается, что его придумал надзиратель, после того как герой вышел из карцера нетронутым, убив наглеца, который пытался его унизить.
Этот человек — исключительный свидетель изменений, произошедших в криминальном мире Урала, — всей эпохи, лежащей между стрельбой и налетами, которые первый раз привели его, подростка, в тюрьму, — и продажей наркотиков, что, по его словам, является сегодня основным мафиозным бизнесом в России.
В настоящее время невозможно завести никакое дело, даже жалкую забегаловку, не имея протекции со стороны мафии — “крыши”, утверждает Монах. Он считает, что сегодняшние преступные группы не выполняют законов криминального сообщества. “Это оттого, — говорит он, — что сюда проникло множество молодых людей, которые даже никогда не были в тюрьме и которые принесли с собой много хулиганства. И еще повлиял Афганистан, потому что те, кто воевал в Афганистане, пришли уже превращенные в зверей. И сейчас будет сказываться влияние Чечни, потому что для солдат, принимавших участие во всем этом ужасе, криминальных “законов” даже не существует. Единственный путь покончить с сегодняшней анархией — уничтожение, но это очень трудно, так как придется убрать слишком многих”.
Как в советские времена, русский преступный мир проводит регулярные конгрессы — “сходняки”, где определяются приоритеты криминального бизнеса. Последний “сходняк”, говорит Монах, состоялся прошлой зимой в Сочи.
“Сегодня приоритет и главный источник доходов — продажа наркотиков. Это наиболее развитый на Урале бизнес, особенно продажа опиума по 20000 рублей за грамм (меньше 4 долларов), который вытеснил марихуану. Наркотики приходят из Центральной Азии, прежде всего из Таджикистана. Потребителей этого товара много, и среди них преобладают подростки, что говорит о хороших перспективах этого бизнеса в будущем”.
Другие виды бизнеса, например игра, не приносят денег, считает Монах, из-за больших расходов на безопасность (50 охранников на заведение с жалованьем по крайней мере в тысячу долларов). Контрабанда металлов, с другой стороны, — это сфера, которая имеет свои корпоративные легальные цепочки и прибегает к преступным кругам как к вспомогательной службе. Заказные убийства также не приносят много. Раньше платили по 1000 долларов за голову (если будущий мертвец не имел охраны и не был выдающейся персоной), сегодня тарифы поднялись до 2000. Когда Монах в интервью “Известиям” назвал эти расценки, его ребята рассердились и обвинили его в том, что он вредит рынку.
Писатель считает, что обладает преимуществом перед другими авторами этого жанра — своим глубоким и техничным знанием преступного мира.
Со временем Монах хочет порвать также с тематикой, которая занимает его сегодня, чтобы писать книги романтических и лирических расказов.
1
Пистолетная пуля шаркнула по коже виска, начисто сбрив на нем волосы и превратив меня в какого-то дурацкого панка. Ответным выстрелом я утихомирил этого парикмахера, навсегда отбив у него охоту заниматься наглой корректировкой чьей-либо прически.
Но если честно, я палил на огненный выхлоп и в “чайник” стрелявшего угодил чисто случайно. В узком желтом луче Цыпиного фонарика я увидел, что моя пуля нашла свое “мясо”, не улетев в “молоко”, как обычно случается в кромешной тьме.
Обширный подвал политехнической академии, куда мы с Цыпой вломились, чуть было не стал моей могилой. Но береженого Бог бережет: спускаясь по выщербленным каменным ступенькам, я бдительно держал верного “братишку”, сняв с предохранителя, на боевом взводе, так как вооруженный отпор нашему визиту без пригласительных билетов был вполне вероятен.
Могилой подвал все же стал, но для другого. Я склонился над трупом. Мой малокалиберный “Марголин” проделал ювелирно аккуратную дырку чуть выше переносицы, и лицо множно было опознать без особого труда. Гримаса смерти не слишком его обезобразила. Она лишь сделала его бессмысленным и пустым. Это был он, Дмитрий Карасюк, чью фотографию мне нынче вечером показал Серж Гриненко по кличке “Грин”. Ну, что ж, можно констатировать, что просьбу последнего я выполнил в лучшем виде.
В карманах потерпевшего я обнаружил связку ключей, кожаную записную книжку и восемь тупорылых патронов россыпью к его “Макарову”. Не мудрствуя, забрал все, не забыв и валяющийся рядом пистолет.
— Рвем когти! Сторож мог услышать, как выбили дверь, и звякнуть ментам.
— Навряд ли. Подвал глубокий, — флегматично заметил Цыпа, водя лучом фонарика по сторонам. — Да и дрыхнет сторож без задних ног, гарантия! Три часа ночи уже.
Должно быть, на сей раз Цыпа смотрел “в цвет”: мы спокойно покинули территорию академии и укатили на нашем “мерсе”, поджидавшем нас с погашенными фарами под разлапистой липой во дворе. По дороге в стриптиз-клуб Цыпа загнал машину в какой-то темный, безлюдный переулок и сноровисто заменил левые номера на родные.
Ночная жизнь в заведении была в самом разгаре. Своего апогея она достигнет в четыре утра — время последнего выступления бесподобной Мари, стриптизерки моего клуба. Столики почти все были заняты активно жующей и пьющей публикой. Меня порадовало, что нынче зал не выглядел коммунистической демонстрацией. Идиотские красные пиджаки у бизнесменов и золотой молодежи начали явно выходить из моды, и они в одежде стали отдавать предпочтение вполне благородному воровскому цвету — черному.
Грин сидел в одиночестве за крайним столиком у окна, отгороженный от зала пальмой в кадке. Допотопная штука, ясно. Но пальма досталась мне в наследство от прежнего владельца заведения, и у меня просто рука не поднялась выбросить эту рухлядь на свалку, где ей, понятно, и место. Слишком уж я трепетно отношусь к любым представителям флоры. Пришлось смириться с этой допотопной ресторанной архаикой. Лирично-романтическая душа истинного интеллигента, ничего не поделаешь.
— Пасьянс сложился, — сообщил я Грину, усаживаясь напротив. — Клиент отбыл в Сочи по расписанию, как ты и просил. Вот ключи. Только не пойму: зачем они тебе?
— Да так… — тонкие губы лагерного приятеля растянулись в неопределенной улыбке. — Просто кое-что убрать из хаты требуется. Для полной страховки и надежности.
—Ладно, темни, коль в кайф, — я поднял палец, подзывая официанта. — Я тебе тот старый должок отдал, а дальше уже твои проблемы, мне без разницы.
Заказав обильный ужин с вином, приступил к восполнению истраченной физической энергии. Ночные прогулки всегда почему-то вызывают у меня зверский аппетит. О Цыпленке и говорить нечего — он может лопать шесть раз в день и шесть раз в ночь. Организм такой. Иногда меня, признаться, даже зависть берет. Белая, конечно.
— Выпьем, Монах, за крепкую и верную лагерную дружбу! — высокопарно выразился Грин, подняв свой фужер. — Там, в зоне, я тебе помог, а здесь, на воле, ты мне. Взаимовыручка — главное, что отличает братву и делает ее непобедимой.
—Ладушки. Можно и за это выпить, — согласился я, берясь за фужер с шампанским, да и пить страшн хотелось после переперченного по-кавказски мяса.
Мне вспомнился тот день, о котором намекнул Грин. Было это пять-шесть лет назад. В исправительно-трудовой колонии. Тогда мы тоже сидели за поздним ужином и пили. Правда, не французскую шампань, а банальную русскую водку. Нас было четверо. Я, кладовщик вещкаптерки, Том, инженер по технике безопасности, Грин, бригадир столяров, и завхоз первого отряда Двойнин по кличке “Двойка”. У него в каптерке мы и приземлились кайф словить, плотно затарившись водярой еще днем у своего прапора-контролера. Мужик он был очень неплохой — брал за спиртное всего лишь тройной номинал. А сейчас, слыхал, суки конвойные десять номиналов с ребят требуют. Оборзели вконец, одним словом.
Ночная проверка уже благополучно прошла, и мы “разлагались” без опаски. Двойка врубил отрядный магнитофон, и оттуда неслись нехитрые песенки Машки Распутиной и Маринки Журавлевой. Последняя в зоне была тогда в сильном фаворе — кассету с ее нежно- агрессивным голосом крутили во всех отрядах.
Закусывали мы прямо из литровой банки с китайской говяжьей тушенкой. Фуфло, кстати сказать: половина банки не мясо, а какая-то подозрительная соленая водица. Ели мы, правда, чисто для проформы: к чему по-глупому глушить алкоголь в организме? Нерентабельно.
После ужина перешли к обычному доступному развлечению — карточной игре. Я вынул из кармана новенькую колоду, и мы приступили. Хотя сражались не в сложный деберц, а в простую буру, в которй я две собаки съел, карта фатально не шла, и менее чем за час я спустил не только всю свою наличность, но и отоварку в лагерном лабазе на три месяца вперед. Масть катила завхозу, подтверждая пословицу, что на своем поле игроку везет. Том ухитрялся балансировать на границе между плюсом и минусом, а Грин влетел почище меня. Так как ставить ему было уже нечего, он гордо удалился из-за стола на диван, обитый веселеньким бордовым материалом. Хмуро косясь на нас оттуда, Грин запивал свои мрачные мысли сорокаградусной прямо из горлышка. Это его ежеминутное клацанье золотыми зубами о бутылочное стекло отвлекало меня от игры и почему-то децал нервировало. Один раз я даже пошел “молодкой” вне очереди.
Но в уныние я не впадал. Так уже было и не однажды. Нужно просто запастись терпением и философски подождать, когда фортуне наскучит строить мне рожи и она наконец улыбнется, щедро вознаграждая за проявленные настойчивость и упорство. Так и случилось. В буру обычно выигрывает не тот, кому прет масть, а тот, у кого холодная голова. Ворох дензнаков медленно, но неуклонно стал перемещаться по столу от Двойки на мою сторону. Если б не нервирующее клацанье с дивана, то вообще все было бы в елочку.
— Грин, завязывай разлагаться в одиночестве, — великодушно предложил я. — Канай к нам. Могу отстегнуть пару штук в долг.
— Какой понт? “Стиры”-то, по ходу, крапленые! — злобно ощерился Грин, снова прикладываясь к бутылке.
— Отвечаешь за базар, козел? — Двойка развернулся на стуле и тяжело уставился на нарушителя спокойствия, словно это были его карты, а не мои.
— Да ладно вам, братва! — попытался вернуть мир Том. — Он же пьян в стельку!
— Выходит, ты меня обвиняешь? — с трудом сдерживаясь, поинтересовался я. — Карты-то я принес!
— А мне без разницы, кто принес! — нагло заявил Грин и на удивление твердым шагом подошел к столу. — Но факт остается фактом: кто-то из нас мразота мутнорылая! Сейчас узнаем…
Грин сгреб со стола все карты и начал придирчиво разглядывать и ощупывать их “рубашки”.
— Ну вот! Что я говорил! — Грин злорадно потряс в воздухе кулаком с зажатыми в нем картами. — Коцаные! Все трефы мечены иглой!
Признаться, в этот мемент мне стало не по себе. Я поспешил сунуть руку в задний карман брюк, где всегда держал пружинный нож. Почувствовав в ладони теплую костяную рукоятку, немного успокоился. Том — приятель и вряд ли вмешается, а с Двойкой и Грином я уж как-нибудь справлюсь. Но не хотелось идти на крайние меры и получить довесок за двойную мокруху. Поэтому, вкладывая в голос всю силу убеждения, на какую только был способен, я произнес:
— К картам я не притрагивался. При вас распечатал. Гадом буду!
— Не хипишуй, Монах! Тебя никто пока не обвиняет! — заметил Грин, покосившись на мою правую руку в кармане. — Кто-то мог и во время игры незаметно изловчиться и пометить. Или колоду заменить. Я, как проигравший, вне подозрений. Логично? Вот я и ошмонаю вас всех. Глядишь, и высветится что-то. Начну уважительно с тебя, Двойка, как хозяина “катрана”.
— Ищи, козел! — согласился завхоз, вставая перед Грином с готовно поднятыми руками. — Шерлок Холмс недоделанный! А потом я тебя обыщу. Уважительно! И досконально!
Но от насмешливого высокомерия Двойки не осталось и следа, когда Грин торжествующе извлек у него из кармана шип — металлический колпачок навроде наперстка, с тонким острием на верхушке. Его незаметно надевают во время игры на мизинец и метят нужные карты. Таким образом при раздаче опытный шулер легко вычисляет масти карт соперников. В буре подобный крап весьма результативен.
— Мутишь, падла! — завопил Двойка и тут же захрипел, упав на колени после быстро-точного удара Грина в его шейную артерию костяшками пальцев.
Грин подхватил подмышки завхоза, явно потерявшего способность защищаться, и швырнул его на диван. Двойка распластался на нем, как большая препарированная лягушка. Ни слова не говоря, бригадир сноровисто продолжал начатое дело, двигаясь по комнате, как запрограммированный зомби. Прихватив с умывальника опасную бритву, склонился над диваном. Перевернув завхоза на спину, заглянул ему в глаза:
— Очухиваешься помаленьку? Молодец! Ну и мерзкая рожа у тебя! — фиолетовые губы Грина и весь его злобный оскал смотрелись как печать под смертным приговором. — Улыбнись перд смертью, братишка! На тот свет надо идти радостно!
Коротко взмахнув бритвой, Грин отскочил от дивана. И вовремя — из вскрытого горла Двойки ударила вверх мощная бурая струя, сразу поменявшая цвет обоев. Но уже через пару секунд безобразная косая рана закончила фонтанировать, дымящаяся кровь стала волновыми приливами заливать грудь завхоза, пропитывая тельняшку и обильно стекая на диван. Правда, тот и так был красный, так что не слишком заметно попортился. Просто освежил свой цвет.
Аккуратно стерев с пластмассовой рукояти бритвы свои отпечатки, Грин вложил ее в безвольно откинутую руку Двойки и удовлетворенно хмыкнул:
— В елочку! Натуральное самоубийство на почве пьянки. Как считаешь, Монах?
— Похоже на то… — Я придирчиво оглядел каптерку, оценивая обстановку. — Пустые бутылки с собою заберем, но одну лучше оставить для убедительности. И чтоб только “пальчики” Двойки на ней имелись.
— Солидарен с тобой, — немного подумав, кивнул Грин. — Махом сварганю, будь спок!
Протерев вафельным полотенцем водочную бутылку, он обошел диван с другой стороны и старательно наследил на стеклянной таре левой, пока еще теплой ладонью завхоза. Оставив бутылку на полу у дивана, вернулся к столу.
— Цепляем свои стаканы и пузыри, — сказал я. — Рассасываемся по одному. Сначала ты, Том.
Мой приятель, инженер по технике безопасности, немного ошалело наблюдавший за происходящим, наконец-то очнулся.
— До завтра, ребята! — буркнул он, с готовностью исчезая за дверью каптерки.
— У Двойки наследство должно нехилое остаться, — обронил Грин, скосив на меня хитрый серый глаз. — Чего добру пропадать?
— Подоконник глянь. Там “курок” есть.
Выдвинув подоконник, Грин извлек из образовавшейся ниши-тайника свернутый пластиковый пакет. Кроме денежной пачки в нем лежала игральная колода цветных порнографических карт.
— А покойничек-то, оказывается, развратником был! — усмехнулся Грин. — Все делим пополам?
— Лады. Банкуй.
Ворох купюр на столе подвергся разделу на две равные части. Порнокарты я щедро уступил Грину. За полштуки всего.
— Вторым ухожу я, чтоб дать тебе милую возможность наедине полюбоваться на творение рук своих, — кивнул я на диван. — Кстати, зачем было его мочить? И другие способы наказания есть.
— Солидарен — есть. Но Двойка никогда бы не простил позора и не смирился. Я его знаю.
— Надо говорить “знал”, — поправил я, верный своей привычке к точности в формулировках.
— Имей в виду, что крайним светило именно тебе остаться, — заметил Грин. — Если б я не нашел у Двойки шип, потерпевшим был бы ты. Помни об этом, Монах! Большую услугу я тебе оказал!
— Со мной не так просто справиться. Так что еще бабушка навдое сказала… Но все одно благодарю. Будет нужда — смело обращайся! Долг платежом красен…
Вот это мое тогдашнее необдуманно-поспешное обещание, данное в общем-то чисто для проформы, и вынудило меня нынче разменять совершенно бесплатно мужика, имевшего вредную склонность к довольно неприличным парикмахерским художествам девятимиллиметровой машинкой. Грин попросил освободить его от личного врага, мешавшего ему заниматься бизнесом.
— Монах, позволь в знак искренней дружбы преподнести тебе скромный сувенир, — сказал Грин под конец ужина, сунув руку во внутренний карман пиджака.
Бдительный Цыпа сразу же привычно-тренированно напрягся, готовый тут же сломать руку сотрапезнику, если в ней вдруг окажется опасный для моей жизни предмет.
— Не посчитай за банальную плату! В натуре — это просто подарок. Ты ведь любишь изумруды… — И Грин извлек на свет божий золотую цепь с болтающимся на ней крестом, густо усыпанным гранено-искристыми зелеными камушками. — Монах без креста — что поп без кадила!
— Да уж! Весьма скромный и простенький! — сказал я, с удовольствием разглядывая драгоценный презент. — Здесь как минимум три карата изумрудов! И почему крест? Я, к твоему сведенью, из баптистской семьи. А баптисты-евангелисты распятий не носят. Мы признаем крест лишь символом, но не святыней. Как и иконы, кстати.
— Вот и носи как символ нашей дружбы! — нашелся Грин. — Не оскорбляй отказом, Монах!
— Лады! — усмехнулся я, расстегивая рубашку и надевая массивный “символ” на шею. — Чего не сделаешь для старинного лагерного приятеля! Но на подарки принято отвечать. Вот, прими скромный сувенирчик, — и я опустил в карман Грина “Макаров”, подобранный у трупа.
Вскоре мы расстались, очень довольные друг другом. Грин тормознулся в клубе, так как хотел полюбоваться на женские прелести Мари, а я поехал домой. У подъезда отпустил Цыпу вместе с машиной и поднялся на свой этаж. И тут только вспомнил об опасном вещдоке в виде кожаной записной книжки потерпевшего. Около люка мусоропровода задержал шаги, но решил пока не спешить выбрасывать книжицу. Любопытно все же, не было ли у нас с Карасюком каких-либо общих знакомых. Полистаю его писанину на досуге, а уж потом отправлю в мусорное небытие. Риск в общем-то очень невелик.
2
Чего только не понапишут в этих новомодных журналах! Я отложил “Чудеса и приключения”, решая, не проверить ли высказанную в научной статье идею на самом себе. В статейке утверждалось, и даже на основании десятков экспериментов, что по лицу человека можно безошибочно определить, долго ли он еще будет глядеть на белый свет. Мол, левая и правая части физиономии асимметричны, но чем ближе человек к своей смерти, тем одинаковей становятся обе стороны лица. Печать смерти, так сказать. И это легко заметить, если приставить к половинке личной фотографии перпендикулярно квадратное зеркальце. Коли образовавшееся отражение будет мало узнаваемо, почти незнакомо, то, значит, впереди предстоит еще долгая жизнь, а если получится, как на фото, — кранты, спеши заготавливать впрок венки себе на могилу.
Я таки решил произвести сей архилюбопытный эксперимент. С детства неравнодушен к всевозможным научным опытам. Наверно, гены какого-то ученого предка покоя не дают. А судьба по ошибке увела мою жизнь совсем по другой стезе. Малонаучной, мягко говоря.
После длительных поисков маленькое квадратное зеркальце я обнаружил в совсем неожиданном месте — ящике для обуви. Прижав половину паспортной фоторафии ребром к зеркалу, долго вглядывался в полученный портрет. Результат был неутешителен: по всем параметрам выходило, что жить мне осталось самый децал.
Настроение, таким образом, было испорчено с самого начала дня. Хотя я и не считаю себя суеверным человеком, но воспринял это научно-мистическое дело как прямое и недвусмысленное предупреждение свыше. Мол, не высовывайся лишку, Монах: Дамоклов меч где-то поблизости, старательно-страстно ищет контакта с твоей шеей. Даже переходя улицу, будь осторожен.
Ясный, солнечный день, озорно улыбавшийся мне в высокие окна, несколько развеял тень на душе. В конце концов, я фаталист: если уж суждено быть повешенным, все одно не утонуть.
А после небольшого набега на запасы домашнего бара насторение мое окончательно выкарабкалось из минусового сектора психики в плюсовый. С чем я себя и поздравил, закуривая папиросу из серебряного портсигара.
Но пасмурные мысли, оказывается, полностью меня не покинули, что и выяснилось , как только появился Цыпа. Неожиданно для самого себя я сказал:
— Давай-ка, брат, на Широкореченское кладбище заглянем. Киса, наверно, обижается. Сколько уже месяцев не навещаем. Неинтеллигентно это.
За какие-то полчаса шипованные колеса “мерса” перенесли нас из суетливо-безалаберного мира живых в спокойно-задумчивое царство мертвых. Бесконечные строгие ряды памятников и крестов на старательно укутанных травой холмиках настраивали на лирически- минорный лад. Поддавшись настроению, я даже купил у какой-то бабки-хапуги венок из живых цветов. Обыкновенные лютики и васильки, а содрала с меня, как за аристократичные черные розы. Нет предела человеческой жадности, в натуре, на всем готовы свой подлый бизнес делать! Небось, и венок-то не ее, а с чьей-нибудь свежей могилы. Впрочем, ладно, каждый зарабатывает, как умеет. Не с кистенем же на дороге бабульке стоять! Годы и силы далеко не те. Обратно пойдем, надо, пожалуй, не забыть бедной старушенции милостыню подать. Глядишь, где-то там, наверху, мне за это зачтется. Не может ведь быть, чтобы небесная канцелярия только грехам счет вела, а добрые дела пускала побоку. Не зря же существует понятие о некой Высшей Справедливости.
Приобретенный нами участок кладбища смотрелся подобающе ухоженным. Могилы Кисы и Карата содержались в полном порядке — ни мусора, ни пустых бутылок рядом не видать. Тут явно сторож постарался, не зря каждый месяц отстегиваем ему продуктово-алкогольную поддержку со склада “Кента”.
Я обратил внимание на то, что пустовавшие ранее отрезки нашей земли украшали сейчас деревянные колышки с какими-то фанерными табличками.
— Кто посмел хозяйничать на чужой земле? — спросил я Цыпу, подходя к ближайшей табличке.
Прочитав надпись, я так удивился, что на какое-то время даже потерял дар речи. На фанерке черной нитрокраской чьей-то рукой старательно-любовно была выведена моя собственная фамилия. Год смерти, правда, отсутствовал. Это обнадеживало немного.
— Твоя инициатива? — догадался я, глядя на довольную рожу соратника.
— Моя! — гордо признался тот. — Я разбил наш участок на пятнадцать могилок. Тебе, понятно, в два раза больше земли, чем остальным. Поместил всех строго по ранжиру. Лучшие наши ребята! Пусть знают, как их высоко ценят, раз даже место заранее припасли.
— Сомневаюсь, что это их сильно вдохновит! — нервозно усмехнулся я. — А кого рядом со мной поместил?
— Себя, — Цыпа скромно отвел глаза и смущенно добавил: — Если не возражаешь, Евген, я бы хотел справа от тебя находиться. Как в жизни…
Горло мне сдавил какой-то дурацкий спазм.
— Не возражаю! Выпить бы надо. Да и на Кисин холмик капнуть, — прочистив горло, сказал я. — Не в курсе, до лабаза здесь далеко?
— А я припас на всякий случай! — радостно сообщил телохранитель, извлекая из заднего кармана брюк мою серебряную фляжку с коньяком. — Прихватил из бара, пока ты одевался.
— Соображаешь! — похвалил я Цыпу.— Правда, воровские у тебя какие-то замашки. Почему просто бутылку было не взять? Серебро больше в кайф?
— Не-е. Фляжка удобней в карман влазит.
— Ладно! Проехали. Давай помянем по христианскому обычаю Кису, да и Карата заодно. Пусть спокойно братва спит.
Через четверть часа мы направили свои стопы в обратный путь к автостоянке у главного входа на городское кладбище.
— Пользуйся моей добротой! — сказал я, засовывая в крючковатые, костлявые пальцы давней старушенции десятитысячную купюру. — А если венок наш с могилы сопрешь, то Бог тебя строго покарает. Или я, накрайняк… Учти, бабулька!
Свершив сие богоугодное дело посильной помощи сирым и убогим, я в приподнятом настроении сел в машину. Впрочем, возможно, приступом оптимизма я был обязан всего лишь обычному действию благородного коньяка многолетней выдержки.
Вечером, по устоявшейся привычке, я ужинал в клубе “У Мари” в обществе неразлучного Цыпы. Несмотря на субботу, в зале было не так уж оживленно и многолюдно. Оно и понятно. Главная достопримечательность заведения, стриптиз-звезда Мари, укатила к своим родичам в Нижний Тагил. Я всегда щедро дарю малышке три дня отпуска во время ее “месячных”. Довольно неприлично было бы Мари вертеть перед публикой голой задницей, сверкая прокладкой. Весьма даже неинтеллигентно. Так что пусть отдыхает девочка в полное свое удовольствие. Ну и за свой счет, разумеется.
Конечно, давно пора заиметь в клубе стриптизерку-дублершу. Но врожденная тактичность не позволяет мне огорчить милую малышку Мари появлением конкурентки. Ладно, убытки не так уж велики, чтобы о них говорить. Перетопчемся. Главный доход приносят девочки. Вон их сколько за столиками! Суперсексапильных и на любой, даже самый причудливый, вкус. Я окинул зал взглядом. Наши девчата напоминали мне нежные махровые цветы-хищники. Стоит только глупому комарику-мужику на них беззаботно приземлиться, как очаровательный и невинный с виду зев цветка тут же намертво захлопывается. И пока всю кровь — доллары имею в виду — не высосет, жертву не отпустит. Такие вот дела. Все мужики поголовно, кроме педиков, беззащитны перед женскими прелестями. У нас ведь половой инстинкт всегда довлеет над разумом. Вот опасно-ласковые девчонки и делают на этом свой прибыльный бизнес. Под чутким руководством нашей многопрофильной фирмы, понятно.
Я обратил внимание на незнакомую мне особу в серебряном платье- миди. Спутника рядом не видно. Интересно, случайный она посетитель или нагло клиента клеит, не получив у нас на то лицензию? Фигурка довольно аппетитная! Наверняка очень близко к мировому стандарту — 90:60:90. Большие круглые очки лицо незнакомки совсем не портили, а даже придавали ему милое выражение детской наивности. Какого цвета у нее глаза, я, сколько ни вглядывался, отсюда разобрать не смог. Одно точно — светлые. Они вступали в пикантный диссонанс с темными роскошными волосами, уложенными в явно модельную прическу.
К столику “серебряной” особы подрулил какой-то подвыпивший фраер. По восторженной телячьей улыбке на красной потной морде было ясно, что он пытается с ней познакомиться. Что она ему сказала, я не услышал, но результат был неожиданный — “бычок” отшатнулся от предмета своего вожделения и мигом ретировался на прежнее место за крайним столиком. И долго еще таращился оттуда на симпатичную девушку, как на чудо какое-то. Может, она вовсе и не проститутка?
— Цыпа, пригласи-ка сюда вон ту серебряную милашку. А то с тобой замерзнуть от скуки можно. Она явно в силах изменить атмосферу за нашим столом! Банкуй!
Ко всему привычный Цыпа, отодвинув кресло, отправился выполнять деликатное поручение, а я приготовился позабавиться от души сценой отказа. С упрямым моим соратником недавний номер у незнакомки вряд ли будет столь же успешным. Но на сей раз я просчитался. Девушка на удивление благосклонно выслушала медведем нависшего над нею Цыпу, с улыбкой погядывая в мою сторону, затем кивнула и без лишних слов последовала за моим гонцом к нашему столику.
Играя роль галантного кавалера, Цыпа помог ей устроиться в свободном кресле, но, будто бы случайно, придвинул его так плотно к столу, что незнакомке без посторонней помощи сложно было бы выбраться на волю. Внутренне я просто хохотал, наблюдая тактические уловки хитро-предусмотрительного соратника.
— Прошу прощения, что оторвал от ужина, — бархатным баритоном сказал я, любуясь свежим лицом и привлекательно-высоким бюстом девушки. — Цыпа, распорядись, чтобы прибор гостьи перенесли сюда. Вы не возражаете, сударыня? Только не сочтите, пожалуйста, за наглость! Просто я не в силах вынести такого ужасного разочарования, когда столь привлекательная особа сидит не за моим столиком. Не удивлюсь, если ваше имя Любовь.
— Нет,— улыбнулась прелестница, — меня зовут Виктория. Можно просто Вика.
— Замечательно и знаменательно! — восхитился я. — Имя моей любимой ягоды и Победы в одном лице! А я всего лишь Женя. Простенько, но со вкусом, как говорится.
— Не скромничайте, Евгений Михайлович! — “ягодка” озорно глянула на меня своими чудненькими голубыми глазками. — Кстати, Евгений в переводе с греческого означает благороднорожденный. Совсем не банально и даже аристократично.
— Давай демократично сразу по имени. Ладушки? — предложил я. — А откуда меня знаешь?
— Кто же вас, Женя, не знает? — лукаво улыбнулась Вика. — Лично мне такие несведущие люди пока еще не встречались. Тем более что я тоже имею некоторое отношение к индустрии развлечений в родном Екатеринбурге.
— Любопытно! — я с трудом не выдал явное свое разочарование. — И в каком качестве? Сколько берешь за … развлечения?
Судя по незаурядной внешности Вики, я был уверен, что услышу пошло-обычное: “сто баксов за час”. Но второй уже раз промахнулся на ее счет.
— Я менеджер туристической фирмы, — не стала обижаться на мою нетактичную колкость девушка. — Так что мы коллеги в некотором роде.
— Ах, вот как! — радостного удовлетворения от того, что не на проститутку нарвался, я скрывать не счел нужным. — Ну, что ж, милая коллега, выпьем в таком случае за возможное обоюдоприятное тесное партнерство!
Вика, не ломаясь, подняла свой хрустальный фужер с шампанским. Либо она не обратила внимания на двусмысленность тоста, либо поощряла меня к более решительной атаке на крепость, которая, кажется, и не думала сопротивляться. Видно, мое мужское обаяние сегодня, как всегда, на должной, непревзойденной высоте. С чем я себя и поздравил. Мысленно, конечно.
Ужин прошел в непринужденно-веселой обстановке под частый звон фужеров и заразительный смех Вики, большой любительницы, как оказалось, во всем находить что-то смешное и забавное.
— А как тебе удалось отшить того вон бугая? Ты его явно чем-то сильно огорошила, — полюбопытствовал я.
— С каждым человеком необходимо говорить на хорошо понятном ему языке, — мило улыбнулась проказница. — Я просто посоветовала ему отправиться, не мешкая, в тот самый орган, ради ублажения которого он меня и кадрил.
Столь откровенный цинизм меня ничуть не покоробил. Чего не простишь красивой молодой женщине! Вот, правда, маленькое родимое пятнышко на левой щечке Вики, наверно, чуток портит идеальное во всем остальном личико. Впрочем, нет. Пожалуй, родинка даже возбуждающе пикантна, как “мушка” у мопассановских дам полусвета. Выяснить бы еще, крашеные ли волосы у Вики или от природы имеют этот чудный черный цвет, так необыкновенно играющий в редком сочетании с нежной светлой кожей и небесно-лучистыми глазами. Такое соединение — верный знак отличной породы, насколько я понимаю. А в красотках я дока.
После окончания ужина Вика задала вопрос, который я и надеялся услышать:
— Ты не хочешь проводить меня, Женя? Тут совсем недалеко.
— Хоть на край света! — честно и не колеблясь ни секунды заверил я ее и помог прелестнице выбраться из-за стола, предупредительно отодвинув массивно тяжелое кресло из мореного дуба.
— Пройдемся пешком, — предложила Вика, когда мы вышли из клуба на волю. — Хочется свежим воздухом подышать.
— Свежим? — усомнился я, вдыхая плотные бензиновые пары улицы. — Ладно. Будь по-твоему! Желание женщины…
— Закон для кавалера! — смеясь, закончила Вика, беря меня под руку.
Центральный проспект был полон праздно шатающейся публикой, ищущей вечерних развлечений. Но предусмотрительный Цыпа, расправив свои борцовские плечи, шел на несколько шагов впереди нас, этаким ледоколом рассекая людской поток и создавая нам с Викой комфортный вакуум. Так что ни малейшего неудобства от многолюдства мы не испытывали.
Молодой менеджер проживала на Вайнера в небольшом, еще дореволюционной постройки, полутораэтажном особнячке. Как сейчас модно говрить — коттедже.
— Может быть, на чашечку кофе? — неождиданно смутившись, спросила Вика, неуверенно глядя на меня снизу вверх.
— Ты просто читаешь мои мысли! — поддержал я идею. — Кофе — моя вторая слабость!
— А какая первая? — полюбопытствовала Вика, снова обретая свой прежний весело-бойкий вид.
— Первая и главная — девушки-брюнетки с голубыми глазами! — с чувством сказал я, в порыве чуть сам себе не поверив. — Живущие на улице Вайнера вот в таких уютных теремках!
Цыпа монументом стоял невдалеке, чему-то усмехаясь. Я подошел к нему вплотную и вполголоса распорядился:
— Подгони сюда “мерс” и поскучай часик. Если я не нарисуюсь, уезжай до утра. В девять посигналь три раза. Ну, бывай!
Как выяснилось, Вике принадлежала лишь половина дома, состоящая из комнаты, ванны и миниатюрной кухни. Другую половину занимали какие-то армяне. Вход в их владения был со двора, и они, к счастью, не могли нарушить наш с Викой славный дуэт.
— Симпатичное гнездышко! — заметил я, одобрительным взглядом окидывая просторную комнату, игравшую роль и гостиной, и спальни одновременно. Здесь свободно умещались два полированных шифоньера, круглый стол, три объемных низких кресла и двуспальная деревянная кровать аля Людовик. На нее-то я и обратил особой внимание. Удобное поле для определенного рода деятельности. Только бы не скрипела. Впрочем, кажется, она снабжена не пружинами, а поролоном. Чтобы сразу рассеять свои опасения, я сел на краешек спальной мебели и незаметно убедился в полном отсутствии идиотского скрипа, который всегда почему-то действует мне на нервы. Иногда в самый ответсвенный момент приходилось даже переселяться вместе с партнершей на ковер, чтобы не отвлекаться на совершенно неуместное звуковое сопровождение наших постельных баталий.
— Ты нетерпелив, как мальчишка! — усмехнулась Вика, наблюдая за моими манипуляциями из-под кокетливо полуопущенных ресниц.
Надеюсь, они не прикленные и на самом деле такие замечательно длинные и пушистые.
— Выходит, от кофе отказываешься? И сразу предлагаешь взять быка за рога? Я верно тебя поняла? Признавайся!
— Твоя необычайная проницательность ввергает меня в панику! — польстил я. — Все правильно. Кофепитием предпочитаю заниматься в перерывах… Так значительно приятней и рациональней, поверь слову опытного человека!
— Рациональность для менеджера превыше всего, — улыбнулась Вика. — Звучит очень убедительно. Вынуждена покориться твоему богатейшему, безусловно, опыту…
Но и Викиному опыту, как я вскоре убедился, тоже можно было позавидовать.
— Ты мне всю грудь своим антиквариатом безбожно исколол, — посетовала она, с любопытством разглядывая мой изумрудный нательный крест. — Чудная работа! Наследство от предков?
— Вроде того! — усмехнулся . — Камешками интересушься? Ювелирным искусством ? Или каратами?
— Все хорошо именно в сплаве. Красота плюс караты — это бесподобно! — улыбнулась юная вымогательница. — Как твоя нежность в соединении с неутомимым натиском.
— Ничего не выйдет, милая! — сразу поставил я точку над “и”. — Дареное не дарят. Мне эта вещица дорога как память. Но не куксись — я подберу что-нибудь похожее и не менее каратистое.
Поспать почти не удалось. Но я не расстраивался. Теряя в одном — получаем в другом. Закон сообщающихся сосудов. Голубоглазые брюнетки потрясающе любвеобильны — сказывается огненная порода, образовавшаяся от крутого смешения антиподных рас.
В девять утра я дисциплинированно проснулся, заслышав всегда бодрствующим уголком сознания три коротких автомобильных гудка с улицы.
— Когда увидимся? — надула губки Вика, увидя, что я торопливо одеваюсь.
— В ближайшем обозримом будущем, — неопределенно отозвался я. — Как подберу подходящие камешки, так и нарисуюсь.
— Глупый! — вскочив с измятой постели, Вика прижалась ко мне своим соблазнительным голым телом, чуть не заставив начисто позабыть поджидавшего меня Цыпу. — Неужели ты решил, что я из-за каких-то изумрудов желаю встречи? Тогда ты, Женя, неисправимый зануда!
— Ладно, малышка! — оттаивая, чмокнул я новую подружку в готовно подставленные влажные губы. — Не бери в голову! Появлюсь при первой же возможности…Вот моя визитка с телефонами. Созвонимся!
— И мой номер запиши. Диктую…
— Не стоит. Я уже запомнил. Он у тебя беспечно прямо на аппарате проставлен. Пока! Труба зовет на служение Маммоне. Бизнесу то бишь.
Тут я, конечно, из гордости несколько покривил душой. Не хотелось признаваться в опустошающей усталости. Плюхнувшись на заднее сиденье ожидавшего “мерса”, я поехал не по коммерческим делам, а прямиком домой — отсыпаться. Необходимо бережно относиться к личному здоровью, если желаешь и в дальнейшем всегда одерживать триумфальные постельные победы.
3
Проспал без задних ног до трех часов дня. Даже не снилось ничего — до такой степени вымотала меня голубоокая брюнетка своими жаркими ласками. Буквально выдоила жизненную энергию до капли. Впрочем, при первом свидании я сам жаден просто до неприличия. Следующие ночи я уже бываю несколько воздержанней.
По старой глупой привычке первым делом подошел к высоким окнам — глянуть, не кружат ли вокруг черными воронами милицейские машины, блокируя микрорайон и высаживая десант группы захвата. Но все было спокойно. На улице шла обычная скучная суета. Сновали с озабоченно-деловым видом разные людишки туда-сюда, автомобили, натужно отфыркиваясь отработанной энергией, спешили доставить своих хозяев к месту назначения.
Звука выстрела я не слышал. Увидел лишь, как в окне выше моей головы вдруг появилась сквозная дырка с двухкопеечныю монетку, от которой расползлась в разные стороны паутинка трещин.
Рефлекс сработал безотказно — еще не стих звон разбитого стекла, а я уже лежал, распластавшись на ковре, спасая тем свое бренное тело от следующих возможных свинцовых подарков, весьма пагубных для моего далеко не железного здоровья.
Видно, какой-то неизвестный враг по глупости пожмотился на профессионального снайпера. Это ж ни в какие ворота не лезет — взять прицел на две ладони выше цели! Такой почерк явно выдает губошлепа-любителя. Впрочем, мне ли в такой ситуации осуждать скупость и дилетантизм? Просто величайшая удача, что эти качества еще так часто встречаются.
На журнальном столике ожил телефонный аппарат, своми заливистыми трелями заполонив всю квартиру. Я глянул в окно. Новых “сквозняков” в нем не прибавилось. Но, решив зря не рисковать, до телефона добрался по-звериному, на четвереньках. Со стороны, наверно, посмотреть — чисто респектабельный орангутанг в пижаме!
Но сразу я совсем непроизвольно выпрямился, услышав в телефонной трубке следующее:
— Привет, Монах! Сейчас было лишь легкое предупреждение. В следующий раз шутить не станем и возьмем прицел на дюжину сантиметров ниже. Усвоил? Отдай чужое, и мы забудем про инцидент. Даем три дня на исправление. Живи пока что!
— Эй, в чем дело? — закричал я в трубку, но уже пошли гудки отбоя, показавшиеся мне сейчас натуральным похоронным маршем.
С детства не терплю разные кроссворды и ребусы. Но в этом случае крайне необходимо напрячь извилины и понять, чего от меня требовал недавнийй абонент.
Голос был явно незнакомый, с легким кавказским акцентом. Хотя он вполне мог быть просто хорошо видоизменен. В наше время даже специальные компактные аппаратики для этой цели продаются. Мудрилы японцы чего только не напридумывали! Все дело, видимо, в их рационе питания. Они же одну рыбу едят, а в ней сплошной фосфор, очень пользительный для мозгов.
В словах о щедро выделенных мне трех сутках жизни не сомневался ни капли, но все одно опустил шторы на окнах от греха. Обжегшись на молоке, дуем на воду, как говорится. Зажег люстру под потолком и устроился в глубоком кресле у камина-бара.
Все же тяжела ты, шапака Мономаха! Монаха то бишь. Надо семь пядей во лбу иметь с прицепом, чтобы вкурить, о каком таком чужом базарил тот тип, опираясь в качестве главного аргумента на снайперскую винтовку. Весьма, впрочем, убедительно, надо признать.
Хотел было по привычке пришпорить умственную деятельность доброй порцией алкоголя, но в последний момент передумал. Трезвая голова имеет больше шансов благополучно удержаться на плечах. Набрал номер Цыпы.
— Привет, это я. Давай мухой ко мне! И прими меры по плану “семь”. Жду.
После этого краткого разговора немного взбодрился. Сейчас верный телохранитель, получив закодированный сигнал тревоги, сделает все возможное, чтобы обеспечить мою безопасность. Еще “будем посмотреть”, кто кого первым пришьет! У нас тоже оптические аргументы имеются. Узнать бы только цель!
На противоположной от окна стене пулевая дырка заметных бед не сотворила. Там висит толстый ковер, и его длинный и густой ворс бесследно поглотил смертоносного птенчика, как океан поглощает метеоритных пришельцев. Будто и не было.
Стекольщика, правда, придется вызвать — никуда не денешься. Но надо прежде окончательно добить окошко. Не стану же я объясняться с работягой на счет специфического отверстия. Тот сдуру может проболтаться, что будет для меня совсем некстати. Незачем привлекать к своей скромной особе лишнее внимание органов, и так загруженных работой выше крыши. Личные проблемы я давно привык решать лично. И дешевле, и надежнее.
Вскоре появился встревоженный Цыпа.
— Вижу, дело серьезное! — обронил он, озабоченно глянув на плотно зашторенные окна. — Что случилось, Михалыч?
— Ничего особенного! — попытался я сострить, чтобы снять тягостное напряжение, повисшеев комнате. — Кто-то очень любит устраивать сквозняки. Посмотри окно. Осторожненько.
Телохранитель почему-то на цыпочках подкрался к окну и быстро глянул за штору.
— Дело дрянь! — присвистнул он. — Одно обнадеживает: шмаляли не из пулемета.
— И делает прямо счастливым, что не из гранатомета! — съязвил я, возвратившись в свое кресло и щедро плеснув себе коньяку в пузатую рюмку.
Вычислив траекторию полета пули, Цыпа отогнул ковер и стал немилосердно терзать мою несчастную стену карманным ножиком, выковыривая из нее свинцовый сувенир.
— Оставь в покое штукатурку. Не будь идиотом, — усмехнулся я, закусывая сочным мандарином. — Что ценного нам может дать пуля?
— Уже достал! — с довольной мордой обернулся Цыпа, демонстрируя сплющенный кусочек металла. — Пуля семь шестьдесят два, в медной оболочке. По ходу, от винтовки Драгунова.
— Можешь смело в баллисты-криминалисты подаваться! Ладушки! Лучше расскажи, какие по “семерке” меры принял.
— Все тип-топ, Евген! Одна машина у твоего подъезда дежурит, другая патрулирует подходы. В каждой по четыре мальчика. У всех “тотоши” в наличии с запасными обоймами. Можно усилить огневую мощь лимонками. Как считаешь?
— В войну играть собрался? Еше какую-нибудь гаубицу на балкон установить предложи! Или парочку минометов! Впрочем, по одному “Калашникову” на автомобиль не помешает. И пусть проверят чердак противоположного дома. По-моему, стреляли оттуда.
Я рассказал соратнику о странном телефонном звонке. Цыпа задымил “Кэмелом”, сосредоточенно морща свой гладкий детский лоб.
— Не догадываешься, Евген, кто это может быть? И что этим козлам, в натуре, надо?
— Без малейшего понятия! — вздохнув, признался я. — Кабы знал, не охрану бы вызвал, а всего лишь группу ликвидаторов.
— А вдруг это бывший мент вендетту сдуру начал? — высказал предположение Цыпа.
— Про кого говоришь?
— Про младшего летеху Кожевникова. С твоей ведь подачи его из органов выперли, и он мог, по ходу…
— Никакого акцента я у него не замечал, — усомнился я. — Хоть он и чернявый… А что с ним сейчас? Случайно не в курсе?
— Отчего же случайно? — оскорбился телохранитель. — Это входит в мои прямые обязанности — врагов твоих в поле зрения держать! Для страховки!
— Ладушки! — я поощрительно кивнул. — Давай рассказывай короче и не лезь в бутылку по порожнякам.
— Про бутылку — это в тему! — ухмыльнулся Цыпа. — Спился твой опер. Правда, ума не приложу, где он деньги на водку берет. Ведь на пособии по безработице кантуется. Жена с ребенком слиняла от него в деревню к родичам. Даже двухкомнатную квартиру не пожалела кинуть — до того муженек обрыдл. Сам знаешь, Евген: противнее пьяного мента, пусть и бывшего, скотины в природе нет!
— А пьяный рецидивист? — заинтересовался я, удивленный неожиданной сентенцией.
— Рецидивист под градусом угрюмым становится, молчит больше. Вот, к примеру,как наш Фунт. А менту сразу повыкобениваться надо, показать, какой он крутой пуп земли. Покуражиться-поизмываться над кем-нибудь. Да хоть над собственной женой…
— Да ты прямо завзятый психолог у нас! — почти искренне восхитился я. — Не только шмалять по черепам профессор!
— А я всегда говорил: сильно недооцениваешь ты меня, Евген, — скромно заметил сияющий “профессор”.
— Ладушки! — переменил я тему, без лишних церемоний сдергивая самодовольного соратника с поднебесья на грешную землю. — Лучше скажи, что же, на твой прикид, нам делать. Кредит у нас лишь на трое суток, не забывай!
— Помню я, — в глазах Цыпы несколько поугасли огоньки.
Погрузившись в размышления, он курил, глубоко загоняя в легкие сигаретный дым. Забыл, видимо, что это просто Кэмел”, а не анаша.
— Разреши, Михалыч, я опера грохну на всякий пожарный! — разродился наконец идеей мой соратник.
— Вряд ли будет в цвет. Чую — не Кожевников это мутит. Но все же приглядись к нему получше. Чем черт не шутит! Какие еще умные предложения?
— Стекла в квартире надо заменить на бронированные. А тебе пока что вообще отсюда не выходить. Неплохо бы пару мальчиков подселить на время. Спать они могут на матрацах в прихожей. Надежнее будет. И я чтоб с тобою постоянно находился. Тогда любой налет отобьем. Гарантия!
— Нет, роль загнанной крысы мне совсем не в кайф! — отверг я его предложения. — А насчет окон согласен. Действуй.
Цыпа сел за телефон, и уже через час покой квартиры нарушила бригада специалистов из охранной фирмы “Щит”. Рамы пришлось тоже заменить. бронированные стекла оказались тяжеленными и в два пальца толщиной — в обычных рамах ни черта не держались. По настоянию телохранителя балкон также застеклили, превратив его в некое подобие этакого прозрачного бункера.
К вечеру, когда работяги, прекратив брякать и стучать, наконец убрались восвояси, у меня вылупилась одна занятная мыслишка, которую я тут же претворил в жизнь. Главную роль в этом сыграли несколько рюмок конька, что я употребил от нечего делать. Золотая высокоградусная жидкость легко смыла в моих мозгах предохранители трезвого рассудка и притупила всегдашнее чувство осторожности.
— Собирай свое хозяйство, Цыпленок! Поедем проветримся. Надоело в четырех стенах отсиживаться. Да и стыдно нам прятаться непонятно от кого, в конце-то концов! А от судьбы все одно не уйти!
Верный телохранитель, любовно чистивший на журнальном столике разобранный “Стечкин”, попробовал было протестовать, но я сразу пресек его глупые возражения:
— О моей безопасности беспокоишься? Умница. Но и я не дурак. Уже все продумал — до донышка! Можешь убедиться.
Извлек из платяного шкафа два парика, один из них бросил Цыпе.
— Надевай и кончай хмуриться. Отлично внешность изменяет. Не веришь?
— Верю, — поглядев на мои новые каштановые волосы, согласился Цыпа. — Но усики твои известны каждой собаке!
— Это не проблема, братишка. Неужто позабыл старый испытанный прием?
Отделив листик кожуры от палки копченой колбасы, я аккуратно приклеил его на свою верхнюю губу резиновым клеем. Губа, правда, стала некрасивой, “заячьей”, но усы пропали, будто их и не было.
Уморительный вид Цыпы чуть не вызвал у меня взрыв гомерического хохота, но я благоразумно сдержался, памятуя о сверхобидчивости соратника. Ему достался курчавый черный парик, сделавший Цыпу женоподобным и сильно смахивающим на яркого представителя сексменьшинства. Гомика то бишь.
— Как? Нормально смотрится? — спросил он, подозрительно заглядывая мне в глаза и порываясь навестить большое зеркало в прихожей.
— Вполне! — заверил я, поравив его явно женскую челку, спадавшую на левую бровь. — На себя ты уж точно совсем не похож. В натуре!
На сей раз я решил изменить любимому братишке “Марголину” и достал такую же крупнокалиберную фигуру, как у телохранителя.
— Михалыч, броник одень, пожалуйста! — попросил Цыпа, укладывая свой уже собранный “Стечкин” в кобуру.
Я хотел отмахнуться от его предложения, но, глядя в строгие и одновременно умоляющие глаза приятеля, неожиданно согласился. Упоминать тот нюанс, что винтовка Драгунова легко пробивает такой бронежилет навылет, я счел в подобный момент неэтичным и даже вредным. Ни к чему еще больше нервировать заботливого телохранителя.
— Позови-ка пару наших мальчиков снизу, — сказал я Цыпе, решив, что некоторая перестраховка все же не повредит.
— Слушай сюда, мужики! — одобрительно окинул я взглядом крупные, чисто борцовские фигуры двух охранников из стриптиз-клуба. — Вы останетесь в квартире. Разгуливайте, как у себя дома, можете баром попользоваться, но чтобы в меру. Если за фатерой кто-то пасет, то он должен быть уверен, что мы с Цыпой на месте. Усекли расклад? К телефону и близко к окнам не подходить! Удачи!
—Она вам срочно понадобится: вдруг да сюда осколочный снаряд залетит! — съязвил на прощание Цыпа. — Рекомендую сразу прятаться под кровать. Вон она у Михалыча какая широкая — как блиндаж! Хо-хо!
Телохранитель, похоже, просто давал себе нервную разрядку, и я не стал ему пенять на неуместные шутки. Да и охранники — парни тертые, много чего уже повидавшие и обижаться, конечно, не станут. Держались они отлично — не выказали даже и тени удивления по поводу нашего с Цыпой странного видоизменения.
Серую “Волгу”, патрулировавшую улицу, мы обнаружили, отойдя всего два квартала от дома. По моему распоряжению Цыпа высадил ребятишек и отдал им ключи от “мерса”.
— Покатайтесь сегодня, как белые люди! — напутствовал он мальчиков. — А нам с Михалычем нынче ваша “волжанка” больше в кайф. И для здоровья пользительней!
Машина эта частенько использовалась для акций и поэтому была отлажена от и до — завелась с полоборота.
Вечерело. На многих домах уже запестрели неоновые вывески и рекламы. Скоро и уличные фонари разольют свой скупой холодный свет на каменные джунгли Екатеринбурга. В полном соответствии с директивой мэрии, пытающейся экономить на электричестве.
В преддверии ночи у меня возникает обычно одно и то же желание. Условный рефлекс, наверно. Так как изумрудами я пока еще не обзавелся, то решил ехать не к Вике, а к Мари. Благо, она сегодня должна была уже вернуться из Нижнего Тагила и готовиться к стриптиз-шоу в клубе. Ну, часик для шефа малышка всегда отыщет в своем плотном вечернем распорядке. С понятием девочка. Тоже драгоценности сильно обожает, правда. Бескорыстие и красота, видно, несовместимые качества у женщин. Ничего не попишешь. Так, наверно, кем-то запланировано.
— Если б я готовил на тебя засаду, то как раз у клуба! — крутя баранку, хмуро обронил Цыпа, ознакомившись с моими ближайшими планами.
— Пустяки. Мы же не через парадный вход пойдем, а через черный. Как весьма осторожные, предусмотрительные люди.
— Очень осторожные! — скептически скривил губы телохранитель. — Одно лишь успокаивает децал: может, телефонный тип отвечает за “базар” и насчет трех суток не врет.
В клубе меня ждало разочарование. Глубокое и искреннее. А на что, спрашивается, я мог рассчитывать? Плохое начало ведет к плохому концу, как говорили древние мудрецы. Вот и наглядное тому подтверждение — начало дня у меня было хуже некуда, и оконцовка его в том же негативном ракурсе. Малышка Мари, стриптиз-звезда клуба, все еще почему-то не прибыла из краткосрочного отпука к месту своей основной деятельности. И даже не сочла нужным сообщить причину отсутствия. Хотя бы по телефону.
— А вдруг это как-то связано с пальбой по окнам? — встревожился Цыпа. — Может, ее украли?
— Сомневаюсь, — не очень уверенно сказал я. — Давай-ка, брат, сгоняем в Тагил, чтоб зазря нервы себе не жечь. К тому же совсем мне нынче почему-то возвращаться домой неохота. А инстинкты и неосознанные желания — первейшие друзья для людей нашей профессии. Поехали!
Тагильский тракт вился асфальтовой змеей по гористой пересеченной местности, ощетинившейся высокими корабельными соснами и тонкими елями до самого горизонта. Рессоры у “волжанки” были в полном ажуре, и тряски почти не ощущалось, несмотря на довольно приличную скорость. Стрелка спидометра застыла на цифрах восемь и пять.
Скоро совсем стемнело, и я перестал глазеть по сторонам, наслаждаясь непосредственной близостью к любимой уральской флоре.
Небо сейчас напоминало черное траурное покрывало, простреленное миллионами трассирующих пуль-звезд. Натуральный космический дуршлаг. Через который неведомые силы сеют на грешную землю нечто доброе и вечное. Впрочем, возможно, также нечто злое и ужасное.
Поездка отняла у нас больше часа. Даже ночная прохлада не смогла справиться с всегдашним тагильским смогом. Я поднял в машине окно, чтобы хоть немного защитить свои органы обоняния от дыма и смрада этого старого заводского города. Внешне он уже не походил на огромный рабочий поселок — со всех сторон нам призывно моргали разноцветные вывески и рекламы, эти яркие представители новых рыночных отношений. Но и памятник Ленину сохранился на своем прежнем месте. Чугунная рука вождя торжествующе и многозначительно указывала в сторону чадящих фабричных труб, словно намекая на то, что все эти веселенькие неоновые огоньки кратковременны и преходящи и скоро жизнь вернется на круги своя — к вонюче-вечной трубе социализма, то бишь.
У родителей Мари мне бывать еще не приходилось, но их координаты я имел, так как предусмотрителен до отвращения. Указанный в моей записной книжке дом находился в районе Вагонки. Типовая пятиэтажка уже потихоньку укладывалась спать — светилось меньше половины ее окон.
— А ты не допускаешь, что как раз здесь нас и подцепят? — спросил бдительный Цыпа, когда мы остановились у нужной двери на четвертом этаже.
Выдернув из наплечной кобуры автомат-пистолет Стечкина, телохранитель передернул затвор и, поставив на предохранитель, сунул его обратно. Прежде чем вдавить кнопку звонка, я проделал ту же операцию, подумав, что устами младенцев часто глаголет истина.
Дверь открыл плюгавый, низкорослый мужичонка в бело-желтой майке и тренировочных брюках с отвисшими коленками. Поглядеть на него — и в голову не придет, что он отец такой изящной красотки, как Мари. Вот, пожалуй, глаза у него такие же лучисто-лазурные и споволокой, как у нее.
— Вам кого, граждане? — робко спросил мужичонка, подозрительно нас оглядывая.
— Добрый вечер! Мы коллеги Мари. Марины то бишь. Она дома?
— Значит, из балетной труппы? — заметно успокаиваясь, уточнил хозяин, приоткрывая дверь пошире. — Проходите. Она в своей комнате.
— Вы угадали. Мы — ведущие солисты труппы. Балероны, — осклабился Цыпа, следуя за мной в прихожую.
Последние его слова неприятно резанули мой слух, так как “труппы” малоинтеллигентный соратник произнес с одним “п”.
Из прихожей вели три комнаты. Следуя указанию хозяина, я постучал в крайнюю слева.
— Входи! Это ты, Валерик? — услышали мы приятный, хорошо знакомый голосок.
Мари была одна и в своей излюбленной позе — лежа на тахте животом вниз — листала иллюстрированный журнал. С удовольствием скользнув взглядом по ее основной округлости, туго обтянутой розовыми пижамными брюками, я сразу взял быка за рога.
— В чем дело, маленькая? Тебе вдруг прискучило радовать публику на нашей сцене? Или заболела, не дай Бог?
— Женя? Какой ты смешной в гриме! — стриптизерка села на тахту по-восточному, свернув ножки калачиком.
Казалось, она совсем не удивилась нашему неожиданному визиту.
— И господин Цепелев с чужими волосами! Замечательно! А я как раз о вас только что вспоминала, мальчики!
— На ловца и зверь бежит! — улыбнулся я, не уточняя, правда, что в этом случае для точности надо бы переставить местами существительные в пословице.
— А еще говорят: легок черт на помине! — насмешливо сверкнула на меня своими чудными глазками Мари.
— Это не про нас, — отпарировал я, не сочтя нужным сердиться на нагловатую девчонку. — Я, к примеру, натуральный ангел. По крайней мере, по отношению к красивым девушкам. Неужели станешь оспаривать сию истину?
— Не стану, — почему-то вздохнув, покорно согласилась Мари и, взяв с ночного столика сигарету, закурила, щелкнув продолговатой золотой зажигалкой — мой скромный подарок на ее день рождения, кстати.
— Знаешь, Женик, я больше не буду выступать. Можешь менять название клуба. А замену мне в наше время легче легкого найти. Контракт мы никакой не подписывали, так что расстанемся, надеюсь, добрыми друзьями.
— Если ты желаешь оформить договор, так прямо и скажи, — мягко попенял я, усаживаясь с ней рядом и тоже закуривая. — Сколько долларов в неделю тебя устроит?
— Дело совсем даже не в деньгах! — удивила нас Мари, чуть ли не умоляюще глядя на меня. — Пойми, Женя, я ведь женщина, в конце-то концов!
— За что и ценю, — усмехнулся я, ободряюще понянчив ее детскую ладошку в своей. — Что случилось, милая? Рассказывай!
— Замуж я выхожу! Отпустите меня, мальчики, век благодарить буду!
Цыпа, каменным гостем застывший на стреме у закрытой двери, хмыкнул и подал голос:
— И кто же счастливец? Из наших?
— Нет, он совсем не бандит! — Мари, спохватившись, досадливо прикусила нижнюю губу. — Простите, я хотела сказать…
— Ладно. Проехали! — благородно пришел я ей на помощь. — Так кто жених?
— Ну, он пока не жених, — смешно засмущалась стриптизерка. — Но на днях сделает предложение, будьте уверены! Мы с Валериком еще в балетной школе дружили, всюду всегда вместе были. Я спать не ложилась, пока не увижу, как он мигает фонариком из своего окна. Он напротив живет, только этажом ниже. Я ему в ответ тоже сигнализировала. Валера мне специально для этого фонарик подарил. Я его все еще храню как реликвию. Показать?
— Не стоит. Верю на слово. Идиллия юношеской любви, да и только! Дальше давай!
— Ну, а после окончания школы уехала продолжать учебу, а Валерик здесь остался. У его папаши магазинчик обувной, помощь требовалась. Продавца со стороны брать — страшно накладно. Рентабельность сильно падает.
— Ясно. Ну и?
— Я думала, что эта детская влюбленность давно прошла, но два дня назад встретила случайно Валерика и поняла, что ошибалась. Он возмужал, стал настоящим деловым мужчиной. Пополнел, правда, немного. Даже и не подумаешь, что каких-то три года назад бегал по сцене на пуантах!
— И он, естественно, мигом воспылал к тебе ответной романтичной страстью? — усмехнулся я.
— Насчет страсти пока не уверена, но влечение ко мне у него огромное. Точно!
— Вот в этом ни капли не сомневаюсь! — я пробежал взглядом по аппетитной фигурке Мари и поспешил закурить новую родопину, чтобы отогнать нахлынувшие совсем некстати интимные воспоминания.
Если уж честно — хотелось заголить попку глупенькой девчонки и, хорошенько отшлепав, показать в натуре, что такое есть настоящая мужская страсть. Возможно, я так бы и сделал, если б не присутствие Цыпы.
— А хочешь, я половину твоих подарков верну? — вдруг предложила Мари, предельно меня изумив. — В качестве возмещения твоих возможных убытков?..
Я чуть было не поинтересовался: а что ж только половину? Но врожденная дипломатическая тактичность подавила во мне сарказм, и сказал я другое:
— Валера тебе дороже драгоценностей? Тогда, безусловно, дело серьезное… Чем он тебя обаял, не пойму?
— Валера ко мне по-настоящему относится, а не как к игрушке постельной. Мне уже давно замуж пора, да и ребеночка хочется. Если не возражаешь, Женей назову. И девочке, и мальчику одинаково подходит.
Нет, не суждено мне понять женскую логику. Да и никому это не под силу!
— Ладушки! — я старательно раздавил окурок в хрустальной пепельнице-ладье. — Оставайся, коли в кайф. Не возражаю. А отступной брать мне западло. Неинтеллигентно то бишь. Все же очень надеюсь, что скоро тебе прискучит пресный Валера, и ты вернешься в клуб. Счастливо!
С плюгавым мужичонкой прощаться я счел излишним.
— Домой? — спросил Цыпа, когда вырулил “волжанку” со двора на улицу.
— Ты меня удивляешь, брат! Неужели думаешь, что я так запросто от Мари откажусь?
— Но ты же сам ей сказал… — начал непонятливый Цыпа, наглядно демонстрируя свое обычное плоское мышление.
— Пустяки. Я ведь хозяин слову: хочу — даю, хочу — беру обратно! Заворачивай за угол. Надо обувного коммерсанта Валерика навестить.
Чисто визуально проведя траекторию от окон Мари, я легко вычислил, что нужный нам тип проживает в одиннадцатой квартире на третьем этаже. Окна молодого обувщика еще бодро светились.
Дверь открыл, судя по возрасту, сам жених. Либо бизнесмен проживал в гордом одиночестве, либо его папаша уже погасил свет в спальне. По крайней мере, в гостиной никого не наблюдалось.
— Так, значит, вы дальние родственники Марины? — с плохо скрываемым сомнением переспросил Валера, любезно указывая нам с Цыпой на широкую кушетку у окна. — И о чем вам приспичило поговорить, на ночь глядя?
— О многом. О смысле жизни и смерти, к примеру, — я сел на предложенное место, а телохранитель по своей привычке тормознулся у двери, прислонившись к косяку, как к старинному верному другу.
— Не совсем понял. О чем вы? — молодой фраер широко распахнул свои серые глаза, словно стараясь взглядом охватить смысл моих слов, раз ушей ему оказалось недостаточно.
— Да все о том же, — невинно улыбнулся я. — Кажется, Валера, вы решились покончить с холостяцкой жизнью?
— Ну, так прямо ставить вопрос еще преждевременно, — сказал обувщик, порадовав меня явным здравомыслием. — Мы пока присматриваемся друг к другу. Марина — девушка замечательная, но прежде чем делать такой серьезный в жизни шаг, необходимо все хорошенько взвесить. А, собственно, вы-то здесь при чем?
— Как ты любишь задавать всякий вопросы! — посетовал я. — Прям как господин Якубович из “Поля чудес”! Может, ты его родственник?
— Нет, я не родственник! — поджал губы Валера. — Да и вы, уверен, никакие не родственники… Марина о вас ничего не говорила!
— Разве легкомысленная женская память заслуживает доверия? — удивился я. — Она, небось, и про срыв своих выступлений в шоу не обмолвилась? Верно?
— В каком шоу! Марина же в театре оперы и балета работает!
— Вот я про театр как раз и говорю, — неуклюже поправился я. — Зачем ломаешь девочке карьеру? И заодно приносишь убытки нашей фирме? Театру то бишь. Оперы и балета.
— Во-первых, окончательно ничего еще не решено, — трезво заметил кандидат в молодожены. — А, во-вторых, поженившись, мы можем переехать в Екатеринбург. Отец давно собирается там филиал магазина открыть.
Его идея мне совсем не пришлась по вкусу.
— Нет, земляк! Дело ведь не только в карьере. Марина — подруга директора театра. Давненько уже. И ему эта женитьба сильно против шерстки будет!
— А это уж его личные проблемы! — показал характер Валерик.
Впрочем, возможно, его просто задело за живое неожиданное известие о любовнике-конкуренте.
— Боюсь, если женишься, серьезные личные проблемы возникнут у тебя. Директор — мужик крутой и весьма несдержанный в поступках, когда покушаются на его собственность, — сочувственно сказал я. — Ты, как мне кажется, далеко не глуп и в меру сообразителен… Жарко что-то. Не возражаешь, если я куртку сниму?
Цыпа мигом просек мою нехитрую мысль и тоже скинул куртку, повесив ее себе на руку. Валера, смешно моргая, воззрился на нашу мощную подмышечную артиллерию, как кролик, увидавший семейство удавов.
— Кажется, ты полностью уяснил фатальность ситуации? — с удовлетворением отметил я, снова надевая куртку. — Так что решай сам и добровольно. Стоит ли милую малышку делать вдовой сразу после свадьбы? Неинтеллигентно как-то…
Подойдя к двери, я обернулся:
— И еще! Не советую, земляк, про нас Мариночке говорить. Она может подумать, что ты просто-напросто испугался… Спокойно, по-доброму расстаньтесь. Удачи в обувных махинациях!
Весь обратный путь до Екатеринбурга я мирно подремывал на заднем сиденье “волжанки”. От сегодняшней сплошной говорильни устал больше, чем после вчерашней оргии у Вики.
4
Проснулся с чувством какого-то дискомфорта. И сразу понял, в чем дело. Из прихожей доносился богатырский храп телохранителей. Вот любопытный момент: чем ближе человек к животному, тем естественней в своих проявлениях. Нахальные звуки из прихожей — наглядное тому подтверждение. И одновременно опровержение народной пословицы, гласящей: “Нечистая совесть спать не дает”. Цыпины костоломы все поголовно мечены кровью, но бессонницей почему-то не страдают.
По пути в ванную заглянул на балкон. Надувной матрац был пуст. Неугомонный Цыпа уже успел куда-то слинять.
После контрастного душа тело мое окончательно скинуло с себя сонную вялость и было готово снова верой и правдой служить своему хозяину. Решив поощрить любимый организм, я разбил в сковородку на пару яиц больше, чем обычно. А на бутерброд с маслом положил не сыр, а щедрый, толстый слой красной зернистой икры. Я в общем-то не любитель деликатесов, отношусь к ним равнодушно. Икру же держу в холодильнике — и изрядный запасец — исключительно только для проглота Цыпы. Он ее прямо обожает — голодное детство, наверно, сказывается.
Так как храп вдруг прекратился, я понял, что вернулся Цыпленок и сразу навел благопристойный порядок в рядах своих подопечных. Надеюсь, он не переборщил в усердии и не нанес заметного ущерба здоровью беспечных охранников.
— Евген, я твоими ключами воспользовался, чтоб не шуметь, — сказал соратник, жизнерадостно ухмыляясь. — Возвращаю в целости и сохранности.
— Ты где шлялся в такую рань?
— Михалыч, уже час дня! А отлучался чисто по своей служебной надобности. Не нравится мне твоя новая пассия — организовал за нею наблюдение… Да и в ее подноготной не худо бы покопаться…
— У тебя какая-то болезненная страсть — видеть вокруг сплошную измену и интриги, — посетовал я. — Чем тебе малышка не угодила? Не тем ли, что предпочла меня? Это лишь указывает на ее тонкий аристократический вкус.
— Думай как хочешь, — нахохлился обидчивый телохранитель. — Но я отвечаю за твою безопасность, и уж позволь делать мне то, что я считаю необходимым.
— Да ради Бога! — не стал я зря нервировать верного соратника и переменил тему. — А что это у тебя за подозрительный пакет? На бомбу чем-то смахивает. Из кинофильма “Крестный отец”.
Самодовольная улыбка Цыпы была такой, словно он старался представить на всеобщее обозрение все свои тридцать два зуба.
— Ты что, рекламным агентом зубной пасты заделался? — невинно поинтересовался я. — Или роль аллигатора репетируешь?
Но не так-то легко сбить Цыпленка с панталыку. Он и ухом не повел, давно привыкнув к моим всегдашним “приколам” по любому поводу.
— Это я для тебя купил! — сообщил соратник, вытаскивая из пластикового пакета высокую картонную коробку, похожую на коробку для торта. — Ты же большой любитель растительности всяческой. Глянь, чудо какое! Японское изобретение. Бонсаи эта штуковина зовется.
В коробке оказалось не банальное произведение кулинарного искусства, а миниатюрное деревце в овальном керамическом горшке коричневого цвета.
— Ну и ну! Моя квартира пока еще не кладбище, чтобы сюда всякую искусственную дребедень таскать!
— А вот и промахнулся! — радостно рассмеялся, как мальчишка, Цыпа. — Глянь внимательно: живая вишня! Сакура по-ихнему. Вскоре настоящие красные ягодки проклюнутся! Размером с рисовое зернышко. Гадом буду — не заливаю!
Недоверчиво проведя визуальную ревизию, я убедился, что он меня на разыгрывает. Любопытно, ягоды у этой сакуры сладкие? Или это лишь понты японские, а вкуса никакого?
— Вот и подробная инструкция по уходу, — Цыпа выложил на столик страничку с отпечатанным текстом. — Поливать надо кипяченой водой три раза в неделю. Но не из лейки. Следует опускать бонсаи прямо с горшком в воду на две-три минуты. Тут все подробно прописано.
— Ладушки! — Я аккуратно сложил листочек и спрятал в бумажник, как некий важный документ или вексель. — Сколько я тебе должен?
— Обижаешь, Монах! Когда мне запонки “рыжие” подогнал, разве я за них платил?
— Хорошо! Благодарю. Я же только для проформы поинтересовался. Какие у нас на сегодня мероприятия намечаются? Нигде не горит?
— Да нет. Ничего срочного. Ежели, понятно, не считать, что необходимо выцепить вчерашнего снайпера и тех, кто его подослал. Ты еще не просек, какое такое “чужое” они нагло требуют?
— Пока ни одной дельной мысли, — со вздохом признался я. — Если по большому счету, все, что вокруг, принадлежит мне лишь фактически. А теретически…
— Это слишком сложно! — отмахнулся соратник от моих глубокомысленных изысканий. — Тут все наверняка проще пареной репы. Нужно лишь повнимательней приглядеться и пораскинуть мозгами.
— Большое видится на расстоянии, — выдал я последний философский заряд и попытался пораскинуть мозгами в нужном направлении. По ходу, без пол-литры не разобраться.
Цыпа осуждающе покачал белобрысой головой, но без базара принес из холодильника вазочку с мандаринами и налил мне полную рюмку коньяка.
— Чуток можно, — сказал он, как заботливый врач больному. — Ты уж постарайся напрячься, Михалыч! Дело-то нешуточное!
Вот за что люблю Цыпу, так за эту непроходимую наивность. Он, похоже, всерьез убежден, что стоит мне только хорошенько подумать, как я тут же назову имя неизвестного врага. Как Шерлок Холмс, посижу в кресле, подымлю в потолок — и выдам решение проблемы. Легендарный криминалист, правда, еще и кокаином баловался для концентрации мыслительного процесса. Пожалуй, и мне надо будет испробовать этот допинг как-нибудь при случае. Чисто для научного эксперимента.
Под терпеливо выжидающим взглядом Цыпы я выпил без малейшего удовольствия. Преклонение перед моими интеллектуальными способностями я, конечно, очень ценю. Но соратник явно переборщил: считает меня за экстрасенса и оракула в одном лице! Я ведь не Кассандра! Да и невозможно этак махом вычислить врага. За свою бурную жизнь приобрел я их в крутом избытке — сотни, если не тысячи! Тут уж ничего не поделаешь — работа такая.
— Знаешь что, братишка? — сказал я, нарочито бодро поднимаясь из кресла. — Волка ноги кормят! Поехали навестим бывшего оперуполномоченного. У него ведь и правда есть веские причины на меня ядом дышать.
На этот раз гримироваться я не стал. Во-первых, при свете дня эта маскировка никого не обманет, а во-вторых, от судьбы все одно не спрячешься, как утверждают мои единомышленники-фаталисты.
Кожевников обретался недалече — за пять минут доехали до места его прописки. Оставив Цыпу в “мерсе” просвещаться свежими газетами и подав мальчикам в машине сопровождения знак, чтоб спокойно ждали, я поднялся на нужный этаж.
Прежде чем надавить кнопку электрозвонка, на всякий случай толкнул дверь. И не напрасно. Она оказалась незапертой. Давно уж замечал: многие работники органов беспечны до нахальства. Считают, наверно, что все воры и злодеи должны обходить их дальней стороной. Самомнение выше крыши. Горбатого только могила исправит.
Младший лейтенант, одетый в несвежую футболку и спортивное трико с лампасами, сидел в гордом одиночестве на кухне. На столе перед ним стояла початая бутылка вермута и миска с желто-серой квашеной капустой.
Он был, очевидно, с большого бодуна: опухшее бордовое лицо с заплывшими глазами и многодневная щетина на щеках недвусмысленно свидетельствовали о продолжительном беспробудном запое. Между прочим, история, обычная до банальности. Такие вот упертые мужики, самодовольно уверенные и с виду волевые, чаще и скорее ломаются при неожиданных ударах судьбы, чем какой-нибудь рядовой, серый трудяга, не считающий себя этаким пупом земли.
Должно быть, туго-бессмысленно уставившийся сейчас на меня индивид принадлежал именно к той категории людишек, которые, лишившись привычной должности и связанных с нею благ-привилегий, сразу суют голову в спасительный алкоголь, как та глупая птица в песок.
— Монах!? Ты!? — наконец-то узнал меня бывший опер, непроизвольно стискивая кулаки. Аж пальцы побелели. Мент попытался оторвать себя от табурета, но пьяных силенок не хватило, и он тяжело шлепнулся обратно, чуть не сбив локтем граненый стакан со стола.
— Как видишь, — я сочувственно кивнул. — Вот шел мимо, дай, думаю, проведаю хорошего человека. Совершаешь массированную бомбежку собственной печени? И как? Не отвалилась она еще от этого ядовитого пойла? Гляди — цирроз заработаешь!
— Ты, похоже, пожалеть меня заявился? — уже заметно отрезвев, язвительно засмеялся-закашлялся младший лейтенант. — Или покуражиться да полюбоваться на дело рук своих?
— А в чем претензии? — невинно спросил я. — До суда-то дело не дошло. Замяли.
— Это до уголовного. А суд офицерской чести? Выперли из органов, как якобы порочащего милицейский мундир. А ведь никакого вымогательства и в помине не было… Сам это отлично знаешь, гад!..
— Ну-ну, пониже тон. Ты не у себя в конторе! Что за вульгарные выражения! Мы же интеллигентные люди с тобой, в конце концов!
— Особенно ты! — ехидно-злобно осклабился Кожевников. — Со своими тремя судимостями! Причем все по тяжким!
— Почему мои ходки вспоминаешь? — вполне искренне удивился я. — Они совсем не в тему! Возьмем Оскара Уайльда — аристократ, интеллигент, писатель, а множество лет провел в тюрьме. И что из того? Или О~Генри — тот вообще американский классик, а первый свой рассказ в тюряге накропал. Кстати, оба не за политику сидели! А может, ты даже писателей интеллигентами не считаешь?
— Они не были убийцами! — привел мент последний, очень убедительный, как ему казалось, аргумент.
— Ладно, — согласился я. — Вот тогда другой, пожалуйста, пример: классик мировой поэзии Франсуа Вийон. Nот за многочисленные грабежи и убийства вообще жизнь на виселице закончил. Так-то!
— И дьявол с ними со всеми! — видно, не зная, чем ему крыть, заявил младший лейтенант. — С тобой, кстати, тоже!
Кожевников взял непослушной рукой стакан с вином, но не стал плескать в меня, в чем я поначалу его заподозрил, а просто выпил и, не закусывая, уставился в мою переносицу тяжелым плотоядным взглядом. Но если он думает, что мною можно закусить, то сильно ошибается: ментам, тем более бывшим, я не по зубам! О чем наглядно свидетельствуют уже несколько благополучных лет на свободе.
— А вот ты совсем не интеллигент! — пришел я к очевидному выводу. — Я помочь хочу, а ты жуешь меня глазами! В великодушно протянутую руку неблагодарно кладешь камень!
— Только давай без этих идиотских библейских аналогий, Монах! — после выпитого, казалось, бывший опер не только ожил, но и окончательно протрезвел. — Говори, зачем пришел, и убирайся!
— Да просто проведать. Вдруг нуждаешься в чем-то? Денег-то на винишко хватает?
— Отступной предложить захотел? — криво ухмыльнулся мент. — Те же самые восемь тысяч долларов? Которыми под меня подмутил? Давай!
— Могу и отстегнуть для хорошего человека. Но, ясно, не баксы, а наши полновесные российские рубли. Скоро, в газетах пишут, они конвертируемыми станут.
— Вот когда станут, тогда и приходи! — отрезал Кожевников, наполняя стакан пахучим розовым вермутом. — Я магнитофон вчера загнал. Рублей у самого навалом.
— Ладушки! Разлагайся дальше, — почти искренне вздохнул я. — Если понадобится работа, забегай в гостиницу или клуб. Помогу встать на ноги. Съездишь на курорт какой-нибудь, подлечишься. За счет фирмы, ясно. Могу вышибалой взять, коли пить бросишь. Тысяча долларов в месяц — в пять раз больше твоей прежней ментовской зарплаты. Ну, бывай!
На улице все было спокойно. “Мерс” и “Волга” мирно стояли у подъезда, дожидась меня. Двое из наших мальчиков, дымя сигаретами, фланировали по тротуару неподалеку, страхуя подходы. На одном из них был плащ, несмотря на теплую безвтеренную погоду.
“Автоматишко под плащ загасил, — сразу просек я. — Хотя, надо признать, все это дохлый номер. Против одной-единственной снайперской винтовки и дюжина “Калашниковых” не поможет. Не стоит обольщаться”.
— Как прошла встреча? — встретил меня Цыпа, распахивая дверцу автомобиля. — Это он?
— Нет, — разочаровал я соратника, привычно заняв заднее сиденье. — Кожевников не при делах. Опустился вконец мент, вещи из дома уже начал пропивать. Слизняк бесхребетный… Но в будущем может оказаться опасен или полезен. Шансов и на то и на другое одинаково. Поглядим, куда кривая вывезет. Мыслю, на курорт его надо отправить, пока окончательно не озверел от алкоголя. Почти не закусывает, кретин!
— Кстати, о еде! — встрепенулся телохранитель. — Пора заехать в клуб пообедать.
— Аппетита даже на ломаный грош нет, — отмахнулся я. — Рули домой. Там что-нибудь сообразим чревоугодное — холодильник твоими стараньями набит битком.
— Тогда разреши, я ребят на полчасика отпущу. На одних бутербродах они долго не протянут.
— Не возражаю.
Цыпа отправил “Волгу” с мальчиками насыщаться необходимыми калориями в ближайшей ресторации и вернулся на свое рабочее место — за руль “мерса”. На улицах Екатеринбурга царило относительное затишье. В учреждениях и на предприятиях города трудовой день еще не закончился, а для праздношатающейся, легкомысленной публики время еще не настало.
Когда мы, оставив “колеса” на автостоянке, уже почти дошли до подъезда, Цыпа вдруг заорал истошным голосом:
— Ложись, Евген! — и по-обезьяньи прыгнул на меня, загораживая от дороги.
Прежде чем грохнуться на асфальт под тяжестью телохранителя, я все же успел мельком увидеть проезжавшие мимо на малой скорости “Жигули”. Из бокового окошка водителя торчала рука с пистолетом. Вместо лица у стрелка было какое-то неясное, размытое пятно. Так обычно бывает, когда на голову надет капроновый чулок. Уже падая, услышал злые, хлесткие выстрелы. Четыре или пять — точно не скажу. Да и не до счета, признаться, мне было — упав набок, я здорово расшиб локоть и плечо. Да еще Цыпа, переусердствовав, так придавил меня своими восьмьюдесятью пятью килограммами, что даже дышать стало невмоготу. К счастью, прессовал он меня совсем недолго.
Как только прекратился пистолетный лай, телохранитель поднялся на колени и, держа “Стечкина” двумя руками, стал ловить “жигуль” в прорезь прицела. Но машина, мигом набрав скорость, уже благополучно скрылась за углом, не дожидаясь справедливого возмездия.
— Козлы! — выругался Цыпа, пряча шпалер обратно в кобуру. — Не отвечают за базар! Ведь трое суток обещали, волки позорные!
— Ты уж сперва определись — козлы или волки! — нервно усмехнулся я, отряхиваясь. — И потом, в машине был только один козел. Или волк…
— Без разницы! — продолжал хипишевать бледный соратник. —Дешевки задрипанные! Даже без глушака и без дублеров работают! Одно слово — пидорасы!
— Ладно! — прервал я этот бурно-мутный водопад словоизвержений. — Быстро поднимаемся ко мне. Ментов ждать резона нет!
Цыпа послушно сделал шаг к двери подъезда и вдруг плаксиво сморщился, еще сильнее побледнев.
— Евген, глянь мне на спину. Кажись, зацепили, гады!
Так оно и было. Сзади джинсовая куртка имела уже нетоварный вид — три рваные дырки меня просто ошеломили. Я не понимал, как Цыпа все еще умудряется держаться на ногах. Подхватив друга под руки, я увлек его в подъезд и помог добраться до квартиры.
Цыпа охал, но ногами передвигал активно — тащить его на себе не пришлось. Пока поднимались, я понял, в чем суть фантастической живучести верного соратника: сквозь джинсовую ткань прощупывался легкий канадский бронежилет “невидимка”.
Усадив Цыпу на диван в кабинете, заботливо помог ему освободиться от верхней одежды, броника и рубашки. На спине чуть ниже правой лопатки багровел кровоподтек величиной с чайное блюдце. Это меня несколько удивило — я ведь насчитал на куртке целых три пробоины. Проведя ревизию бронежилета, разобрался, что к чему. Попаданий всего было два. Одна пуля застряла в многослойном пластике жилета, а другая, отрикошетив, образовала лишнюю дырку в куртке. Ларчик просто открывался, как говорится.
— Наше счастье, что работали слабеньким “Макаровым”, — сообщил я, бросив медно-свинцовый сувенир на колени телохранителю. — Если бы оказался “Стечкин” или кольт, фатальный конец был бы неизбежен.
— Я же говорю: фраера это, а не профи! — презрительно и высокомерно скривил губы Цыпа.
Узнав, что отделался лишь синяком, он заметно воспрял духом и даже перестал постанывать.
— И очень хорошо! Подумай: нам ли их критиковать? — усмехнулся я. — Ладно. Отдыхай пока. Тебе бы лучше прилечь хоть на полчасика. Сейчас подкрепиться что-нибудь соображу.
На кухне соорудил на подносе несколько знатных бутербродов — на хлеб с маслом нанес слой красной икры. Немного подумав, и саму литровую банку с икрой поставил на поднос, воткнув в нее этаким флагом большую столовую ложку. Увенчал все это хозяйство бутылкой шотландского виски и, как заправский ресторанный официант, отнес в кабинет.
Капризный Цыпа не послушался моего дельного совета и не лежал. Уже натянув на торс рубашку, гордо восседал в кресле, всем своим видом демонстрируя несгибаемую силу духа и тела.
— Надо хотя бы кремом синяк смазать, — заметил я, устанавливая поднос на журнальный столик.
— Пустяки, Евген! Не будем больше об этом, — отмахнулся беспечный соратник. — Делами пора заниматься. Эти козлы наверняка уже по новой покушение мозгуют! — взгляд Цыпы, словно споткнувшись, тормознулся на банке с зернистой икрой. — Но перекусить, конечно, нужно. На желудке время экономить , в натуре, грех.
— Ты хоть одну рюмашку хапни для профилактики, — обронил я, любуясь тем, как телохранитель ловко орудует ложкой. — В честь своего второго рождения, так сказать.
— Не. Я за рулем, — ответствовал с набитым ртом этот ярый сторонник законности и правопорядка. — К тому же шестидесятиградусные напитки вообще не употребляю. И тебе не советую. Они сильно опасны для здоровья.
— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет! — съязвил я, наливая себе рюмку до краев. — Ладушки! Сегодня один шевелись, а мне расслабиться крайне необходимо после всех этих треволнений. Не в кайф, брат, глупой мишенью себя ощущать вторые сутки. Нервишки начинают плавиться, требуется в срочном порядке хорошенько облить их спиртиком для медицинской профилактики.
Цыпа осуждающе покачал головой, но благоразумно промолчал, понимая, что спорить в этом случае совершенно бесперспективно. Закончив насыщаться лишь тогда, когда ложка заскребла по дну банки, соратник бодро поднялся из-за стола и подошел к окну.
— Ребята уже на месте, — сообщил он. — А доблестных ментов что-то не видать.
— Значит, если кто-то и слыхал пальбу, то в отделение звякнуть поленился, — удовлетворенно констатировал я. — Да и кому охота в наше время свидетелем оказаться!
— Это точно! — согласился Цыпа. — Ладно, Евген, рву когти, а ты никуда из фатеры не выходи. Договорились? Может, тебе телку прислать, чтоб не скучно было?
— Нет, — сразу отверг я его предложение. — Желаю разлагаться в полном одиночестве. Мне с самим собой скучно не бывает. И не беспокойся зря — никуда я не пойду. Просто очень скоро буду уже не в состоянии… Это могу твердо гарантировать!
Когда Цыпленок, взяв напрокат одну из моих курток взамен своей, покоцанной пулями, слинял, я налил себе снова. Любопытно, неужели шотландцы спирт из сосновых иголок гонят? А коли нет, то как умудряются достигать в напитке такого терпкого хвойного запаха? Впрочем, очень скоро, как я и обещал соратнику, никакие праздные вопросы меня уже не волновали. Мозг теплой ватой обволокли алкогольные пары, и я даже почему-то представил собственную голову этакой тарной коробкой, на которой беспечно забыли нарисовать рюмку и проставить охранную надпись “не кантовать!”.
Проснулся уже поздно вечером. На моих толстенных бронированных окнах играли неоновые холодные блики уличных фонарей. Я выбрался из глубокого уютного кресла и плотно задернул шторы, чтоб не отвлекаться мыслями о манящих прелестях ночного Екатеринбурга. Потом зажег торшер у камина-бара, намереваясь продолжить свой крестовый поход против скучной трезвости.
Хорошо, что Цыпа все еще шляется где-то: слушать его сокрушенные вздохи всякий раз, когда я оприходовал рюмку, я был нынче не в состоянии. Открывая бар, вспомнил вдруг про милую бессловесную сакуру. Небось, она тоже пить хочет. Потыкав пальцем землю в горшке, убедился, что та совсем сухая. Отыскав в шкафу на кухне десятилитровый бидон, наполнил его водой из-под крана и поставил на газовую плиту кипятить. Японскую вишню можно только кипяченой водой поливать, как сказал Цыпа. Надо бы внимательно магазинную инструкцию почитать, чтоб не напутать чего спьяну. Вот только куда я ее сунул?
Вернувшись в гостиную, стал методично обыскивать карманы курток в стенном шкафу. Наткнувшись на чужую кожаную записную книжку, не сразу вспомнил ее происхождение. Это ж ни в какие ворота не лезет! Даже с вазелином! Оказывается, я все еще не удосужился отделаться от явной против себя улики! В натуре, в этих беспонтовых хлопотах с таинственным врагом башка моя совсем набекрень повернулась.
Устроившись под торшером в кресле, осмотрел находку. Карасюк был совсем не дурак и очень скрытен. Книжка содержала лишь телефонные номера — никаких тебе имен, фамилий или интимных записей. Уже намереваясь захлопнуть сей законспирированный телефонный справочник, я обратил внимание на один из номеров под буквой “Ш”. Он был мне знаком. Пришлось напрячь последние остатки еще трезвых извилин, чтобы припомнить абонента.
Как все-таки тесен этот мир! Я чуть не рассмеялся. Телефон принадлежал Вике. Конечно, я заподозрил, что она обыкновенная проститутка, как только обнаружил в ней меркантильность, закамуфлированную под любовь к изумрудам, но никак не ожидал такого быстрого тому подтверждения.
Выходит, и я, и мой потерпевший спали с одной и той же девкой. Родственники, значит… Очень дальние, к счастью. Но почему Вика не под буквой “В”? Ага, вкурил! Карасюк кроме скрытности имел еще и склонность к юмору. Буковка “ш” наверняка “шалава” означает. Остряк был, ничего не скажешь!
Спровадив книжку на ее законное место в мусоропровод, вернулся в квартиру. И как раз вовремя! Крышка бидона уже начала припадочно побрякивать под мощным напором бурлящей воды. Вылив ее в глубокий пластмассовый таз, отволок его на балкон, чтобы дать воде быстрее остыть. Вареная сакура мне совсем ни к чему.
Инструкцию по уходу за экзотическим деревцем обнаружил в бумажнике. Цыпа говорил верно: “опустить бонсаи вместе с горшком в холодную кипяченую воду на три-пять минут”. Что я и проделал через парочку часов со всеми необходимыми предосторожностями. Когда вынимал горшочек из пластмассовой купели, крохотные листики импортного растения прошелестели-прошептали почему-то на чистейшем русском языке: “Спасибо тебе, Монах!” Впрочем, это могло мне и показаться, так как в семисотграммовой бутылке “Матра” к тому времени плескалось уже на самом донышке. Как бы там ни было, спать я улегся с радостным чувством вовремя сделанного благого дела.
5
Без всякого аппетита, равнодушно поедая приготовленную Цыпой яичницу с ветчиной, я, скучая, слушал его ежедневный доклад.
— В заведении все тип-топ. Особых происшествий не наблюдается, как и наездов со стороны конкурентов. Девочки вчера неплохо отработались…
— Ладушки! — прервал я его нудное бормотание. — Что еще? Новости какие-нибудь имеются?
— Само собой! — ухмыльнулся Цыпа. — Один наш враг приказал долго жить…
— Кто это такой сознательный? — отхлебнул я обжигающего кофе и поморщился. — Достань-ка, брат, из холодильника баночку чешского.
— Бывший опер Кожевников повесился с перепою, — Цыпа вскрыл трехсотграммовую банку пива и наполнил мне бокал весело шипящей ледяной жидкостью.
— Хилый, выходит, мент оказался! — констатировал я, с удовольствием дегустируя любимый горьковатый напиток.
— Нет. Он был здоров как бык! Я аж упарился, пока к люстре его подвешивал. В натуре!
Чуть не поперхнувшись, я отставил бокал на стол и тяжело уставился на телохранителя.
— Самодеятельностью занимаешься?!
— Ты забыл, что ли? — удивился Цыпа, хлопая своими длинными пушистыми ресницами. — Ты же сам вчера сказал, что его надо “в Сочи” отправить! Так как способ отправки не назвал, то я сам придумал… Самое простое и надежное!
Вглядевшись в невинные детские глаза соратника, я со всей очевидностью понял, что он совсем даже не играет и искренне уверен в своей безусловной правоте.
— Ладушки! — вздохнув, я переменил тему. — Принеси-ка портсигар с камина. Пыхнем чуток с устатку.
Пока он ходил выполнять поручение, я сделал себе мысленную зарубку на память: в разговорах с соратником быть в будущем предельно точным и предусмотрительным, учитывая его непроходимо-наивное, плоско-плебейское мышление и тот факт, что “курорт” и “Сочи” для него одно и то же. Простые синонимы то бишь.
Мне вдруг вспомнились зубодробильные методы дознания, которыми пользовался Кожевников при доросах подозреваемых. А что? Может, рукою Цыпы Его Превосходительство Случай просто привел опера к логическому знаменателю? Исходя из соображений Высшей Справедливости…
“Травка” насторила меня на лирический лад. Ощущение близкой опасности если и не исчезло совсем, то сильно притупилось. Как нож гильотины после добросовестно старательной трудовой недели на благо французской революции.
— Нынче пятница, — напомнил Цыпа. — В Пышму поедем? Хотя, я считаю, можно и пропустить разок. В связи с нашим непростым положением…
— Нет, — ответил я, немного поразмыслив. — Манкировать святыми сыновьими обязанностями неприлично. К тому же я и так в прошлую пятницу позабыл мамулю навестить. Обижается, небось. Надо сгонять на пару часиков.
— Мальчиков берем?
— Не стоит. На выезде из города менты частенько машины шмонают. Куда наши ребята со своими “Калашниковыми”? Пусть здесь остаются — за моей квартирой пасти.
Изрядно облегчив холодильник от различных импортных консервированных деликатесов, сложил их в объемистый кожаный баул и поручил его заботам Цыпы:
— Отволоки в багажник. А я пока переоденусь.
Когда телохранитель испарился, я открыл платяной шкаф. И задумался. Дело в том, что мне необходимо было сменить имидж. Обычный мой традиционно черный прикид производил на маму почему-то тягостное впечатление. “Ты как на похоронах! — однажды заметила она. — Для своих шестидесяти четырех я чувствую себя пока вполне сносно…” После этого случая я строго-настрого наказал себе навещать ее исключительно в светлой веселенькой одежде.
В конце концов остановил свой выбор на серой “тройке”, розовой рубашке и желтом галстуке. Любопытный факт: галстуки я практически не ношу, но собрал, непонятно зачем, целую их коллекцию, больше полусотни, наверно.
Городок Верхняя Пышма, где жила моя мама, учительница литературы на пенсии, находится всего в четырех километрах от Екатеринбурга. Так что вся дорога заняла у нас меньше получаса.
— Отдыхай, читай прессу, — как обычно, сказал я Цыпе, покидая “мерс” у первого подъезда трехэтажного кирпичного дома. Цыпу я никогда в таких случаях с собой не брал, резонно полагая, что моей милой мамуле совершенно ни к чему иметь сомнительную честь знакомства с каким-то бандитом. Соратнику, ясно, осветил сей факт в другом ракурсе: мол, мама очень стеснительна и не любит новых знакомств. У преклонного возраста свои причуды, так сказать.
Дверь в родную седьмую квартиру на третьем этаже отворилась сразу же после моего легкого физического воздействия на кнопку электрозвонка.
— Разве можно так неосторожно? — почти стихами попенял я радостно улыбающейся мамуле, входя в комнату. — И в глазок не посмотрела, и цепочкой не воспользовалась! Ведь сплошной вокруг бандитизм! Ты разве теленовости не смотришь?
Впрочем, вопрос был явно риторическим — я отлично знал, что мама смотрит по телевизору исключительно только душещипательные телесериалы и христианские духовные беседы. Такой вот странноватый агломерат интересов.
— А я почувствовала, что это ты, — неубедительно оправдала свою беспечность мама. — Ведь так давно не приезжал! Я с самого утра жду. Успела даже твой любимый кекс испечь. На сгущенном молоке.
— Ну, зачем же так суетиться? — я даже децал смутился. — На прошлой неделе просто никак вырваться не смог. Ты ведь знаешь — в гостинице дел невпроворот.
— Да я не жалуюсь! — заверила мамуля. — И сама знаю, что летом бывает большой наплыв постояльцев. Ты что будешь — чай или кофе?
— Кофе. Да вот тут у меня все есть. — Я унес свою тяжеленную сумку на кухню и определил продуктам их новое место жительства. Чай и кофе на полочку, а все остальное в холодильник. Из коробки с шоколадом, по давно заведенной традиции, выудил самую большую конфету в форме зайца и подал Милашке, комнатной белой собачонке, терпеливо следящей за мной умными карими глазенками с порога кухни.
Аккуратно-благодарно взяв зубами из моей ладони шоколадный презент, Милашка развернулась и радостно помчалась на свой коврик под вешалкой в прихожей. Она любит сперва поиграть с подачкой, а уж потом только съесть. Я обратил внимание, что Милашка как-то неуверенно-неуклюже помахивает весело задранным хвостом. Тут лишь заметил, что задняя часть туловища у собачки запеленута каким-то белым материалом.
— Что это с нашей Миланьей? — удивился я. — С позвоночником, кажется, нелады?
— Слава Богу, нет, — улыбнулась мама, ставя кофейник на газовую плиту. — Почки у нее немножко барахлят. По “большому” терипит до улицы, а по “маленькому” уже не может. Старенькая ведь, четырнадцатый годок пошел. Замучилась я прямо подтирать везде ее лужицы. Она к тому же аристократка: ходить предпочитает на ковер. А в “Санта Барбаре” я рекламу “Памперс-юни” увидела. Чем наша Милашка не ребенок? Такая же глупенькая. Вот и начала я эти импортные подгузники ей приспосабливать. Она уже привыкла, перестала рычать, когда их меняю. Умница!
— Да, — усмехнулся я, — а еще говорят, что нет пользы от рекламы. Мы любым западным изделиям найдем свое, российское применение. Ведь ни один их мудрила ни в жизнь до такой простой вещи не додумался бы! Гарантия!
Мы сидели за обеденным столом и чинно пили — я кофе, а мама слабенький чай. У нее сердце последний год немного побаливает, и любимый кофе она себе позволяет только по утрам на завтрак.
— Ты похудел и бледненький что-то, — заботливо заметила мама, подкладывая мне на тарелочку третий уже кусок кекса. — Не болеешь?
— Просто устал чуток. Работа такая — сплошные хлопоты, — я взял кекс и с наигранным энтузиазмом вонзил в него зубы.
Если честно, то мамины кулинарные художества нравились мне лишь в далеком детстве. Уже больше четверти века, как я совершенно охладел к кексам, но мамулю не ставил о том в известность, не желая огрочать. Мне давно больше в кайф цыпленок-табака с хорошим вином.
Вот и приходилось сейчас, как и каждую пятницу, отдуваться за свою интеллигентную тактичность и, чуть не давясь, поглощать уже третий приторно сладкий кусище, изображая полное довольство на физиономии.
— Много работы? — сочувственно спросила мама. — Ты уж не перегружай себя, Женик, излишне-то. Все равно всех денег не заработаешь. Главное богатство — здоровье и чистая совесть.
Интересно, про совесть она так просто сказала или подозревает что-то? Впрочем, вряд ли подозревает: мамуля свосем не в курсе моего истинного ремесла и убеждена, что я на самом деле занят в гостиничном бизнесе. Поводов усомниться в этом я ей никогда не давал. Конечно, вот если бы мама даже хоть десять минут пообщалась с Цыпой, то я не был бы в этом так уверен. И я мысленно похвалил себя за предусмотрительность и осторожность. Мне куда спокойнее, когда Цыпа в машине кантуется, а не здесь. Он вполне приличен и даже простоват снаружи, но в повадках его и особенно в разговоре так и проступает звериная шерсть.
— Все нормально. Здровье берегу пуще глаза! — улыбнулся я, сыто откинувшись в кресле. — Благодарю за знатное угощенье. Ума не приложу, как тебе удается такую вкуснятину готовить?
— Просто я к любому делу отношусь ответственно и с любовью, — счастливо зарделась мама, порываясь отрезать для меня следующий ломоть кекса.
— Уволь, я не желаю растолстеть! — поспешно сказал я, поднимаясь. — В моем возрасте это было бы неприлично. Какая девушка тогда на меня взглянет?
Последний аргумент оказал ожидаемое воздействие — мама не стала меня уговаривать. Я-то отлично знал ее давнее заветное желание, чтоб я, женившись, наконец подарил ей внука или внучку. Признаться, мне тоже этого временами хотелось. Угнетала мысль, что наследника все еще не сотворил. Но женщины попадаются все какие-то… Как посмотришь на них, пусть и молодых, и красивых, мысль о женитьбе мигом испаряется, как масло романтичности на раскаленной сковороде жестокой и грязновато-пошлой реальности.
— Прости, мам, я сегодня ненадолго. Диккенса в следующий раз тебе почитаю. Ладушки?
— Конечно, сынок. Дело превыше всего.
Чмокнув мамулю в морщинистую щечку и потрепав Милашку по ее гладкой теплой головенке, стал прощаться. Мама заботливо всучила мне остатки кекса.
— Вечерком перед сном съешь или утром на завтрак. Чтоб не засох, в холодильник его положи.
— Обязательно. Ну, не вздумай хандрить! До Пятницы!
Цыпа сидел в “мерсе”, обложившись газетами, как бродяга на скамейке осеннего парка.
— Слушай, Михалыч, а твой терпила, видать, сильным самцом был, — ухмыльнулся телохранитель, включая зажигание.
— Ты о ком?
— О Карасюке, завхозе политехнической академии. В “Вечерке” заметку прочитал. Жена его, Тамара Георгиевна, наутро после смерти мужа покончила с собой. Во бабы! За любовь готовы даже жизнь разменять на фантики! Самки, одним словом.
Я отобрал у Цыпы газетенку и пробежал глазами короткую соболезнующую заметку-некролог. В ней говорилось, что Тамара Георгиевна, видимо, не перенеся потрясения от известия о трагической гибели мужа, перерезала себе сонную артерию бритвой любимого супруга. Так бы и лежала в квартире до сих пор ненайденной, если бы ее сослуживцы из фирмы “Вояж” не заявили в милицию, обеспокоенные неявкой коллеги на работу.Участковый инспектор на пару с плотником ЖКО выбили дверь квартиры и обнаружили уже холодное тело самоубийцы.
— Бритвой по горлу… — задумчиво сказал я, любуясь бегущими по сторонам дороги золотыми пшеничными полями.
— Неприятная, наверно, смерть, — высказал свое мнение Цыпа, крутя баранку и одновременно настраивая радиоприемник на музыкальную волну.
— Я не о том. Почерк уж больно знаком… Теперь мне ясно, зачем Грину ключи Карасюка понадобились. И что именно он хотел убрать в квартире для надежности. Точнее — кого!
— Ты думаешь, что Грин…— удивившись, Цыпа даже ручку настройки перестал крутить.
— Он. Без базара! Ладушки. Это его личные проблемы. Поверни-ка, браток, ручку еще децал вправо — там “Радио-Си” обычно веселенькие хиты гоняет.
6
За окнами сгущались сумерки, даже сквозь задернутые плотные шторы это заметно было. Мы с Цыпой сидели за дубовым обеденным столом на кухне и приканчивали мамин кекс, запивая вином “Старая крепость” и лениво перебрасываясь скучными словами. Да и о чем, собственно, говорить? Главная тема старательно нами замалчивалась из-за полной нерешенности и фатального отсутствия фактического материала, а беседовать о женщинах особого желания ни у него, ни у меня не наблюдалось. Даже на горизонте.
— Дождь пошел, — равнодушно сообщил Цыпа.
— Грибной, быстро кончится, — определил я по вялому, шелестящему звуку, отправляя еще один бокал по прямому назначению.
Чтоб не дать Цыпе окончательно погрязнуть в апатии и меланхолии, я вставил в видеодвойку, стоявшую на кухонном шкафчике, кассету с первым попавшимся боевиком. Телохранитель, как обычно, завороженно уставился на экран, всеми фибрами впитывая стремительно разворачивающееся действие. Сюжета, по-моему, там вообще не было. Вместо приветствия персонажи обходились ударом кастетом по зубам, а диалоги привычно-легко заменялись автоматными очередями и откровенными постельными сценами.
Я ушел в гостиную и набрал номер Вики. Пусть она и проститутка, но и я не принц датский. Трубку долго не брали, наконец послышался мелодичный мужской баритон:
— Вас слушают? Говорите.
— А где Вика? — глупо спросил я, и богатое творческое воображение тут же предупредительно нарисовало мне пикантную картинку: в какой именно позе стоит сейчас Вика перед этим мужиком.
— Вы ошиблись номером. Наберите снова, — помолчав, сказал невидимый собеседник и повесил трубку, не пожелав выслушать мои извинения. Но голос был вполне интеллигентный и даже, кажется, где-то уже мной слышанный.
Начав по новой крутить телефонный диск, я вдруг остановился и, вернув трубку на законное место, быстро прошел на кухню.
— Цыпа, ты, насколько помню, Викой занимался. Что-нибудь интересное узнал?
— Да ничего собенного. Так, ерунда… — соратник даже морду не повернул, увлеченно переживая очередную перестрелку гангстеров на экране телевизора.
Рассердившись, я выдернул штепсель из розетки и рявкнул:
— Рассказывай! Обожаю ерунду слушать!
— Да я просто не хотел тебя расстраивать! — обиженно буркнул Цыпа, с сожалением взглянув на погасший экран. — На самом ведь интересном месте, Евген!
— Короче!
— Ну, в общем, ты опять на гулящую девку нарвался. Подстилка она армянина одного старого, а не культурная девушка, как ты думал…
— Подробнее, кретин!
Цыпа закурил, с трудом усваивая оскорбление и расстроенно моргая. Пересиливая себя, продолжил:
— Вика в натуре работает, а может, просто числится в туристической фирме, которую возглавляет армяшка Армен Баграмян. Он ее каждый день на своей “Тойоте” до хаты подвозит. Между прочим, проживают они в том самом коттедже, где ты с ней ночевал. Вика, по ходу, часть дома у него снимает. Оплачивает понятно чем… Армяшка совсем не ревнив и не опасен — я пробивал.
— Фирма не “Вояж” называется? — нетерпеливо перебил я, чувствуя, что выбираюсь потихоьку на верную дорогу.
— Сейчас скажу, — телохранитель извлек из кармана маленький блокнотик и полистал, слюнявя палец. — Да. Точно ведь. “Вояж”! А что?
— Ничего. Принеси-ка рюмашку коньяка из бара. Сейчас мой супермозг выдаст, чувствую, решение проблемы!
— В натуре?! — свосем по-детски обрадовался Цыпленок и мигом ускакал в гостиную.
Конечно, рюмку я потребовал чисто для ритуальности и психологического воздействия на соратника: пусть наглядно убедится, как благотворно действует коньяк на мои умственные возможности. И не лезет постоянно со своими ограничениями в виде осуждающе-сокрушенных вздохов и смешных попыток читать мне нотации. Благосклонно приняв из рук Цыпы хрустальную емкость, я сначала вдохнул сказочный аромат золотой жидкости, а уж потом торжественно, не торопясь выпил.
— Ты не обижайся, брат, за дурака. У меня это не в тему вырвалось, сгоряча! — покаялся я, закусывая сочным мандарином. — А фильм потом досмотришь.
— Ерунда, Михалыч! — неторопливо отмахнулся от моей деликатности соратник. — Ты что-то по делу хотел сказать!
— Лады. Но сначала назови-ка мне слово из трех букв на “ш”.
— Зачем? — изумился телохранитель, начиная подозревать, что я просто сбрендил от переутомления и алкоголя.
— Без лишних вопросов, братишка! Отгадывай1
— Шиз!
— Нет.
— Шар! Шаг!
— Еще!
— Шик! Шок!
— Ну, ты еще так меня зовешь иногда, — благородно пришел я на помощь соратнику.
— Шеф!
— Молодец! Именно телефон шефа, а не шалавы записал Карасюк себе в книжицу. Не Вики, как я думал, а Баграмяна! У них один телефон на двоих… или спаренный…
— И что это нам дает? — заинтересовался Цыпа, широко открыв глаза.
— Вагон с тележкой! Слишком много непонятных и подозрительных совпадений! И главное — сейчас я Вике звонил, а трубку, знаешь, кто поднял? Тот тип, что окошко и коврик мне попортил, а тебе — куртку!
— В натуре?!
Я недовольно поморщился: какой все же у соратника плебейски — небогатый запас слов. Надо бы книжки заставить его читать в свободное время. Хотя бы сказки.
— Так что врага с винтовкой мы уже знаем. Осталось лишь выяснить, в чем у нас с ним разногласия.
— Налет? — заулыбался мой заплечных дел мастер, радостно предвкушая, как он будет претворять в реальную жизнь один из эпизодов недавнего зубодробильного фильма.
— Вроде того, — немного подумав, согласился я. — Кликни-ка наших мальчуганов снизу!
— Всех?
— Нет. Достаточно тех, что в “Волге”.
Через минуту четверо Цыпиных головорезов уже стояли единым живым монолитом посредине гостиной и внимательно слушали-запоминали мои ценные указания.
— Сейчас едем на одну хоту. Недружественную. Там вполне могут случиться всякие неожиданные осложнения, но стволы применять разрешаю только после моего сигнала. Усекли? Без команды не стрелять!
Мальчики молча кивнули. Хороших все же ребятишек Цыпа в подручные подбирает — лишнего никогда не базарят. Сразу ясно: им удобней и привычнее работать кастетом и “волыной”, а не языком. Быки, одним словом. Но без таких в нашем деле никак не обойтись. Мой интеллект без их мускулов был бы малоэффективен. Даже шахматный король без своих пешек — фигура совершенно не значительная и слабая. А наши игры не на безобидной шахматной доске происходят. Практически ежедневно, причем.
Маленький автомобильный кортеж, состоящий из “мерса” и “волжанки”, скоро прибыл к месту назначения — особняку, где обитала Вика. Мы покинули машины и всем скопом поднялись на крыльцо. На звонок дверь открылась сразу же, должно быть, наш приезд не остался незамеченным. То-то мне показалось, что в окне дрогнула занавеска.
— Женик, ты с компанией? — деланно удивилась наглая девчонка. — Что происходит?
— Ничего собенного, — обронил я, оттесняя хозяйку в коридор и проходя в комнату. — Просто хочу разрубить один гордиев узел и поставить все точки над “и” одновременно!
Я по-хозяйски расположился в кресле, стараясь не глядеть на незастланную двуспальную кровать, которая будила во мне целую гамму приятных воспоминаний, сейчас совершенно неуместных. Вика, в своей желтой фланелевой пижаме смотревшаяся весьма соблазнительно, села на краешек кровати, всем своим видом демонстрируя покорность и послушание. Но лукаво улыбаться она все же не перестала.
— А я и не знала, что ты ревнив, как негр Отелло! — она кокетливо надула губки. — Как понимаю, соперника ищешь? Под кроватью поглядеть не забудь! Любовники обычно ведь именно там скрываются!
— Насколько знаю, Отелло был мавр, — уточнил я, усмехнувшись.
Ребята тем временм уже проверили кухню с ванной и столпились в комнате, по-видимому, не зная, что делать дальше.
— Здесь никого нет, — доложил Цыпа.
Сейчас он здорово смахивал на умную служебную собаку, потерявшую след. Был бы у него хвост, обязательно бы завилял им виновато.
— Я так и думал, — успокоил я соратника. — Присаживайся. Мы никуда нынче не спешим. А вы, ребята, возьмите под контроль окна и дверь. Гости, думаю, не заставят себя долго ждать! Не так ли, милая Вика?
— Не понимаю, о чем ты говоришь. Ты еще кого-то ко мне пригласил? — хозяйка недовольно передернула плечиками. — Ну, знаешь, здесь тебе не проходной двор!
— Не злись, детка! Это твоему личику совсем не идет! — Я запалил родопину и с удовольствием затянулся душистым болгарским дымом. — Разве ты не просигнализировала своему шефу Баграмяну о нашем неожиданном визите? В таком случае можешь сейчас его позвать. Как у вас заведено? Побрякать по рычагам телефона? Или банально в стенку постучать?
Вика уставилась на меня расширившимися, какими-то застывшими глазами и вдруг выдохнула:
— Убийца!
— Фу, как неинтеллигентно! — помощился я. — И ошибочно к тому же! Я хочу лишь побеседовать с господином Баграмяном, чтоб разрешить одну маленькую непонятенку. Кстати, это он почему-то пришить меня собрался, а не я его. Гадом буду, если вру!
Не знаю, сколько времени мне бы понадобилось убеждать Вику в своей неагрессивности и чистоте помыслов, но в этот момент один из шифоньеров бесшумно отъехал в сторону — здесь была потайная дверь во вторую половину дома.
На пороге стояли двое. Одетый в темный костюм-тройку смуглый мужик, лет шестидесяти, и тридцатилетний парень, с короткими черными усиками. Мое заинтересованное внимание сразу привлекли его руки — в каждой он держал по тяжелому “ПСМ”. Те же “Стечкины”, что и у нас, но новейшей, модернизированной конструкции. Мои ребята нервозно залапали под куртками рукоятки своих пистолетов, но я подал им знак не рыпаться раньше времени.
— Искренне рад знакомству! — спокойно поделился я своими чувствами с гостями-южанами, так как ожидал нечто подобное. — Проходите, располагайтесь, как дома!
— А это и так мой дом! — сухо полуулыбнулся Баграмян, оценивающе разглядывая меня своими умными ореховыми глазами. — Если верно понял, уважаемый Монах, ты все же решил вернуть мои камушки? Похвально! Весьма. Если отдашь все, то я, пожалуй, попробую простить твои хулиганские художества.
— Какие именно? — не удержавшись, полюбопытствовал я.
— Убийство одного из наших людей имею в виду, — холодно пояснил хозяин дома, усаживаясь в кресло напротив.
Присутствие моих ребятишек он как бы просто игнорировал, словно их и вовсе не было. Усатый телохранитель тут же встал за его креслом, благоразумно оберегая тыл. Цыпа не спускал с телохранителя нетерпеливого жадно-плотоядного взгляда и лишь ждал моей команды. Рука со “Стечкиным” нарочито вяло покоилась на колене, но я-то отлично знал, как мгновенно Цыпленок умеет пускать его в ход из любого положения.
— Очень интересно! И кого, любопытно, я замочил?
— Дмитрия Карасюка! — начал терять терпение вспыльчивый Баграмян. — Ты что, паясничать сюда пришел?
— Ну, зачем же сразу в бутылку лезть? — мягко попенял я. — Давай спокойно, без хипиша разберемся. С чего ты взял, что это я? Мы с Карасюком твоим даже шапочно не были знакомы! Гадом буду!
— Желаешь доказательств, как понимаю? — вкрадчиво спросил хозяин дома, блеснув глазами. — Пожалуйста! Сколько угодно! Их даже тупому суду присяжных хватило бы. С большим избытком!
— Кончай вокруг да около ходить! А точнее — ползать! — разозлился я. — Выкладывай! Конкретно!
— Кто же из нас в бутылку лезет? — спросил Баграмян и совсем неожиданно предложил: — Расстегни-ка, уважаемый, свою рубашку.
— Зачем? — сказал я, хотя уже начинал понимать, где собака зарыта.
— Желаю взглянуть на распятие!
— Ради Бога! Любуйся! — я расстегнул верхнюю пуговку рубашки и вытянул за цепочку крест наружу. — Антиквариатом интересуешься? Должен тебя жестоко разочаровать — не продается!
— Несолидно и глупо было бы, — сказал хозяин дома, впиваясь глазами в изумрудное распятие, — собственные вещи покупать. Крест этот вместе с партией камешков был у Карасюка. Которого ты убил и ограбил!
— Лажа! — почти искренне возмутился я. — Никого я не грабил! Сувенир мне старый приятель недавно подарил!
— Придется назвать имя столь щедрого приятеля! — жестко сказал Баграмян, недоверчиво кривя свои пухлые губы. — Если, конечно, не желаешь вместо него крайним остаться.
— Сергей Гриненко!
— Ну, конечно! — насмешливый хохот армянина сильно смахивал на уханье совы. Как я сам не догадался! А ты далеко не дурак, Монах! Знаешь, как передергивать!
— Не понял! — прервал я неестественное веселье собеседника. — Я точно говорю! Без туфты — он!
— Это называется — с больной головы на здоровую! — со смуглого лица хозяина слетела приклеенная улыбка. — Он главный свидетель против тебя. Вполне даже логично, что ты его утопить пытаешься. Но Грин — мой человек, проверенный, и твой наглый наговор не прокатит! Ни единого шанса! Так что завязывай упираться и давай перейдем к нашему делу. Добровольно камешки отдашь?
— Ладно. Давай начистоту! — Я обернулся к своим ребятам и рапорядился. — Ступайте на кухню перекурить и Вику с собой цепляйте!
Когда Вика в сопровождении моей четверки удалилась, я некоторое время курил, задумчиво глядя в спокойно-внимательные глаза Баграмяна, и вдруг сказал:
— Карасюка и верно убрал я, но по личной просьбе Грина. Должок за мной лагерный был, вот я эдак и погасил его. Как интеллигент в третьем поколении, я всегда аккуратно плачу по счетам. В благодарность за ликвидацию врага Грин и подогнал мне распятие. Никакую партию изумрудов я не видел. Даже и разговора о них не было. А сволочь Грин что говорит?
Хозяин дома сидел, опустив глаза и по-собчьи наклонив голову набок, видно, больше вслушиваясь в мои интонации, чем в слова. Наконец он поднял настроженно-пристальный взгляд и спросил:
— Кто подвердить это может?
— Господин Цепелев, — я кивнул на Цыпу.
— Несерьезно. Он твой человек. Кто еще?
— Никто, — я развел руками, начиная склоняться к мысли, что как ни крути, а придется мне все же применить последний, неоспоримый аргумент, спрятанный до времени в кобуре подмышкой.
— Подобьем итог! — как-то странно усмехнулся Баграмян. — Что мы имеем? Твое слово против слова Грина. Негусто! Весьма!
— А он-то что говорит? — снова задал я вопрос, не дававший мне покоя.
— Он утверждает, что случайно заметил на тебе крест, очень похожий на тот, что он передал Карасюку вместе с изумрудами и билетом. Вот я Вике и поручил проверить…
— Каким билетом? — уточнил я из любви к полной ясности во всех деталях.
— Авиабилетом до Гамбурга. Если б не ты, летел бы сегодня Карасюк в западную цивилизацию, а не в ад! — усмехнулся армянин, выказывая некоторое пристрастие к черному юмору.
— Должен был нелегально вывезти камешки в Германию? — вопросил я так громко, что Баграмян вздрогнул, а его телохранитель сразу наставил на меня обе свои крупнокалиберные “фигуры”.
— Естественно! — старый армянин подался вперед в кресле, вскинув на меня напряженно колючий взгляд. Его ореховые глаза потемнели до агатовых. — Ты предполагаешь…
— Да! — мной овладело такое возбуждение, что я еле усидел в кресле. — Конечно! Самолет уже улетел?
Баграмян глянул на золотой наручный “Ролекс” и сжал губы:
— Нет. Рейс через два с половиной часа. Очень боюсь, что твое предположение похоже на правду… Весьма! Грин сказал, что передал товар и билет в присутствии жены Карасюка, но подтвердить это ни Дмитрий, ни его жена уже не смогли.
— Базарить некогда! И так можем опоздать! — Я встал и начал стаскивать с себя злосчастную цепь с распятием.
— Оставь цацку на месте! Если ты окажешься прав — как знак уважения и будущей дружбы, а коли врешь — как подарок на твои похороны! — добродушно улыбнулся Баграмян.
Вглядевшись в серьезные черные глаза, я понял, что он и не думает шутить.
— Тенгиза с собой возьмешь! — распорядился хозяин дома, кивнув на усатого телохранителя. — И поуважительней с ним, Монах, он мой племянник.
— Очень уж ты недоверчив! — усмехнулся я. — Но темнить не собираюсь и на контроль согласен. Поехали, племянничек!
На прощанье я решил из дипломатических соображений немного польстить новому знакомому:
— Все-таки ты отчаянный мужик, дорой Армен! Ведь мы запросто могли и тебя, и твоего племянника нынче хлопнуть — и все дела! Сразу никаких проблем!
— Ты так уверен? — обнажил в улыбке острые ухоженные зубы Баграмян, показывая свою полураскрытую ладонь.
В ней, как птенчик в гнезде, лежала рубчатая “лимонка”. Кольцо было выдернуто, и взрыва не происходило только потому, что усики детонатора гранаты крепко зажимались большим и указательным пальцами армянина. Стоило осколочному птенчику выпасть из гнезда и… Дальше и думать не хотелось…
— Могло и не зацепить, — не слишком уверенно сказал я, делая хорошую мину при плохой игре.
— Согласен, — кивнул старый контрабандист, надевая стальное кольцо обратно. — Но тебе все равно бы уйти не удалось!
Прощаться с Викой я счел совершенно излишним пижонством и, кликнув ребят из кухни, шагнул за порог дома. Тут только я понял, на что загадочно намекал Баграмян последними своими словами. Впритирку к двум нашим авто стояли еще три: два “БМВ” и “Форд-Мерседес”. А рядом с ними застыла, выжидающе уставясь на особняк, добрая дюжина молодых смуглых парней. Их вредная манера держать правые рукив карманах о многом мне сказала. Приходилось признать, что армянин не блефовал. Повинуясь знаку Тенгиза, строй черноволосых боевиков молча расступился, давая нам проход к машинам.
По дороге к квартире Грина мне подумалось: как все-таки замечательно, что не все люди мыслят жесткими “монашескими” категориями. На месте Баграмяна я не стал бы рассусоливать и махом подвесил бы предполагаемого врага на дыбу уже в ту памятную ночь у Вики… Есть же господин Фарт! И пока что он на моей стороне!
Подъехав к девятиэтажному дому, мы втроем — я, Цыпа и Тенгиз — поднялись на нужный седьмой этаж, где находилась квартира Грина. Ребят из “волжанки” я решил не брать, так как дело предстояло простенькое, а лишние свидетели всегда действуют мне на нервы.
В строго торжественную, обитую черной кожей дверь позвонил Тенгиз, а мы с Цыпой плотно прижались к стене, чтоб остаться вне поля зрения дверного глазка. Защелкали многочисленные замки, брякнула снимаемая цепочка, и на полутемную лестничную площадку упала широкая дорожка света из открытой двери.
— Здравствуй, дорогой Тенгиз! — раздался бодрый голос Грина. — Проходи, будь гостем!
— Привет, Серж! — буркнул племянник Баграмяна и шагнул в прихожую.
Мы с Цыпой скользнули следом, сразу захватив крепкими зажимами рукопожатий обе руки явно ошарашенного лагерного моего приятеля.
— Обожаю приятные сюрпризы делать! — сообщил я Грину. — Но ты, кажется, мне не слишком рад? Почему-то не наблюдаю восторга на лице! Даже побледнел что-то? Случаем не захворал от переизбытка искренней радости?
— Пустой. Оружия нет, — доложил Цыпа, успевший уже досконально ощупать костюм Грина вдоль и поперек.
— В чем дело, Монах? — стараясь говорить спокойно, спросил Грин, когда мы все вместе прошли в гостиную, и повернулся к Тенгизу. — Что происходит, уважаемый?
— Пока ничего страшного, — успокаивающе поднял руки Тенгиз. — Просто у людей разговор к тебе есть. Думаю, недоразумение все это. Скоро все выяснится.
— Хорошо живешь! — похвалил я, оценивающим взглядом пробежавшись по хрустальной люстре и австрийскому мебельному гарнитуру. — Ага! А это что?
Под овальным обеденным столом стояли рядышком чемодан, культурно перетянутый кожаными ремнями, и портфель-атташе.
— А тебе какое дело? — окрысился Грин, пытаясь вывернуться из Цыпиных объятий. — Я требую объяснений!
— Какой ты нервный! — осуждающе заметил Цыпа, силой усадив заартачившегося клиента в кресло, пристегнул наручниками его правую руку к ножке массивного стола и удовлетворенно выпрямился. — Вот так-то будет значительно надежней. Гарантия! Если хочешь, я тебе дам прикурить. Хотя и так, и эдак — все одно дам! Можешь не сомневаться! Хо-хо!..
Наверно, в преддверии хорошо знакомой, привычной работы у Цыпленка произошел мощный выброс адреналина в кровь — вот он и развеселился. Грин перестал дергаться в кресле и тоскующим взглядом уставился на электронные настенные часы. Я понял его и посочувствовал:
— Да, дорогой Серж! Меньше чем через два часа из аэропорта Кольцово поднимется красивый, как птица, белый пассажирский лайнер “Люфтганзы”. Но уже без тебя!
Грин вздрогнул и поспешно отвел глаза от часовой стрелки. Но это его подавленное молчание сказало мне больше, чем любые слова.
— Цыпа, принимайся за доскональный шмон! С багажа начни! Присядем, Тенгиз, в ногах правды нет. Да и спешить нам особо некуда — целая ночь в запасе.
В распакованном чемодане ничего достойного интереса не обнаружилось: так, обычный набор шмоток человека, собравшегося в дальнюю дорогу. Вещи, кстати, все импортные и дорогие, как на подбор. Ну, ясно — что в цивилизованную Германию отечественное барахло тащить? Несолидно, как сказал бы Баграмян. А вот в кармашке портфеля оказалось неоспоримое доказательство моих подозрений. Паспорт. С фамилией Карасюка, но с фотографией Грина.
— Ну, что, браток? Дальше темнить бесполезно, — улыбнулся я, разглядывая замечательно профессионально приклеенное фото. — Рассказывай! Где камешки?
— Вот собака! — не сдержал праведного гнева Тенгиз, до последней минуты, видимо, не веривший в виновность Грина.
— Не обижай так братьев наших меньших! — наставительно заметил я. — Он просто грязный шакал. Даже не мог сам шлепнуть Карасюка! Ко мне обратился, дешевка. Ему по плечу только баб резать, на мужика руку поднять силы духа не хватает! Одно слово — мразота!
Я с удовольствием полюбовался на пунцово окрасившееся лицо Грина. Давление ни к черту, видать. А вот его невзрачные серые глаза то ли от волнения, то ли от злости поменяли цвет на ярко-синий. Любопытный медицинский факт. Надо бы как-нибудь на досуге почитать научно-популярную литературу на этот счет.
— Лажу гонишь, Монах! — по-глупому не сдержался Грин, дико сверкая своими хамелеоновскими глазками. — Двойку я лично кончил, да и ты бы, падла, уже не базарил, если б я не промахнулся!
— Так это ты, козлина, мне финскую куртку попортил? — прервав шмон, Цыпа хотел припечатать Грина своим кулаком-кувалдой, но я удержал его взглядом.
— Ладушки! Но любопытно: я-то где тебе солнце заслонил? Не вижу логики, браток!
— Куда уж тебе! — скривил губы Грин. — Ты лишь по мокрому ходить известный спец! И “чайник” у тебя только в этом направлении варит.
— Это мы еще поглядим! — я даже чуток оскорбился. — Можешь и не отвечать. Я уже просек суть. Ты запаниковал, что мы с Баграмяном можем встретиться и без пальбы найти общий язык! И план твой втихую слинять с камешками за рубеж махом крякнет. Верняк? То-то!
Цыпа закончил обыск квартиры, но изумруды или валюту не нашел. Тоненькую пачку долларов в бумажнике, ясно, в расчет не беру.
— Вот. “Волына” в куртке на вешалке была, — соратник положил передо мной на стол “Макаров”.
Выщелкнув обойму, я обнаружил то, что и ожидал, — в ней оставалось лишь три патрона. Невезучий какой-то пистолетишка — два человека стреляли из него в мою скромную ооособу — и все в “молоко”. Импортную куртку Цыпы и свой подбритый висок не считаю. Мелочевка! Ладно. Не пропадать же добру! Глядишь, когда-то и пригодится. Может, “Макар” и невезучий, а просто хорошо ко мне относится. Взглянув на тупорылый вороненый пистолет уже новыми глазами, я сунул его в задний карман брюк, признавая тем за своего.
— Колись, Грин, куда “слезы гор” загасил! — вернулся я к главной теме. — Там, где вскоре окажешься, они тебе уже не понадобятся. В тех заоблачных местах совсем иные ценности… Не будь упрямцем! Все одно ведь в оконцовке скажешь!
— А какой объем? — спросил любознательный Цыпа у Тенгиза. — Если маленький, он мог в “очко” спрятать.
— Нет, — поморщился Тенгиз, — даже опытная шлюха не смогла бы. Целый замшевый мешочек. Сто восемьдесят девять ограненных изумрудов…
— Что надумал, Грин? — я сунул ему в рот сигарету и дал прикурить от зажигалки. — Стань напоследок честным — верни чужое. Тебе это зачтется. Мною, по крайней мере. Уйдешь легко и без боли.
— Не покатит! — отрицательно мотнул головой лагерный приятель. — Согласен отдать только лично господину Баграмяну. Взамен на гарантии моей жизни.
— Не будь наивным! — попытался я немного его отрезвить. — Кто же тебе Карасюка простит, глупый? Про покушение на меня даже не упоминаю. Я-то лично совсем не злопамятный! Как и все истинные интеллигенты. Тем более в третьем поколении!
— Да кто он такой, чтоб за него предъявлять?! — затараторил, распалясь, Грин. — Карасюк не из наших был! Не блатной! Ни разу даже не сидел! Завхозишко с литературным бзиком — в “Вечерке” всем журналистам жопу лизал, чтоб хоть иногда печатали его глупую муть! Шизофреник по жизни!
— Ты еще про его жену из скромности запамятовал, — усмехнулся я.
Странно все же — до чего некоторые люди за жизнь держатся! А ведь на том свете наверняка интересней и лучше. По крайней мере, хочется так думать.
— А о Тамарке и говорить нечего! — заявил Грин. — Сучка по жизни! Со всеми подряд спала. Потому и детей не было! Димка больше у себя в академии находился, чем дома. Подвал для него милее стал, чем трехкомнатная квартира! Гадом буду!
— Не обольщайся — уже давно им стал! — заметил я, поднимаясь из кресла. — Надоел ты мне, браток. Тенгиз, пойдем на кухню кофейку попьем. А с клиентом Цыпа пусть беседует. Ему в кайф базар по душам.
— Нет, я останусь, — буркнул племянник шефа контрабандистов: похоже, он опасался, что Цыпа может и утаить полученную информацию.
Я давно уж зафиксировал сей знаменательный факт: южане делятся на две диаметрально противополоджные категории. Одни доверчивы и беспечны до натуральной дурости, а другие подозрительны и осторожны до полного неприличия.
— Ладушки! Желаю хорошо повеселиться! — я ушел на кухню и прикрыл за собою дверь.
Кухня была довольно просторной и ухоженной. Даже ковром аккуратно застелена. Успокаивающих зеленых тонов. Старательно берег, оказывается, Грин свои нервы. Ну, сейчас они ему весьма понадобятся. Все до последней клетки. И то навряд ли он долго сможет выдержать Цыпино собеседование.
Я отыскал в настенном шкафчике банку растворимого боливийского кофе и поставил турку с водой на зажженную газовую плиту. Чтоб не возиться с перчатками, намотал на руку кухонное полотенце. А если совсем уж честно — просто перчатки в бардачке “мерса” забыл. Ну, и ничего особеного. Не окажись вдруг полотенца, воспользовался бы носовым платком. Он-то всегда при мне. Так что, по-любому, свои отпечатки я бы ментам в подарок не оставил.
— Евген! — призывно донесся из гостиной ликующий голос Цыпы.
В комнате царило оживление. По довольной морде соратника я понял, что его старания дали позитивный результат.
— Глянь, Евген! — Цыпа торжествующе указал на лужицу перед креслом Грина.
— Ну и что? — поморщился я. — Саданул в печень — его и стошнило. И чему тут радоваться?
— Ты внимательно глянь! Изумрудами блюет, козел!
И верно. Около дюжины зеленых камешков, каждый величиной с добрую горошину, бесхозяйственно валялись на запачканном ковре. Он тоже был густо-травяного цвета, поэтому я не сразу и заметил их. Тенгиз, брезгливо морща свой благородный греческий нос, собрал изумруды и удалился в ванную комнату. Отмывать добычу, наверное.
— Цыпа, найди какой-нибудь тазик, а я сейчас другу нашему ситному знатное питье сварганю. Махом вывернет наизнанку!
На кухне вылил кипяток из турки в двухлитровую эмалированную кастрюлю, добавил молока из холодильника и вбухал туда всю банку кофе. Подумав, плеснул в кастрюлю еще добрую порцию огуречного рассола. Пробовать образовавшуюся гремучую смесь на вкус не стал. И так ясно — голимый яд получился.
Уговаривать Грина пить это пойло не пришлось. После Цыпиных процедур он потерял желание и способность сопротивляться. Слабак оказался. Я на его месте еще бы пяток минут покочевряжился для приличия, чтоб перед смертью не потерять уважения к самому себе.
Как я и предполагал, после моей кастрюли Грина буквально вывернуло наизнанку. В предупредительно подставленный Цыпой тазик хлынул настоящий изумрудный дождь. Счастливые глаза Тенгиза сверкали не хуже ограненных камешков. Он уволок драгоценный тазик в ванну, удовлетворенно бормоча что-то гортанное на своем армянском наречии.
Лишившись богатства, из-за которого убил двоих и личную жизнь поставил на карту, Грин потерянно уставился в пространство. Взгляд его стал пустым и бессмысленным. Такой обычно появляется у человека одновременно с пулевой дыркой в голове. А вот у Грина почему-то появился раньше.
Тенгиз вернулся в гостиную, бережно пряча увесистый сверток из туалетной бумаги во внутренний карман пиджака. Осознав, видно, что наступает последний логический акт, Грин вдруг резко встрепенулся:
— Монах! Мы же в зоне почти кентами были! Я тебя всегда уважал, потому и Двойку замочил!
— Не понял! — признался я, подняв брови.
— Ведь с таким же успехом мог кончить и тебя! — заявил солагерник. — Если бы подложил шип не Двойке в карман, а тебе!
— Так это ты метил карты? — врубился я наконец. — А почему проигрался в таком разе?
— Только трефы успел наколоть — и ставки кончились! — сознался Грин, скорбно поджав губы.
Похоже, он все еще остро переживал из-за того неудавшегося шулерства. Нет, какая все-таки у бандюг странная логика! Нагло предъявляет мне свою подлость, как чек к оплате! Просто уму непостижимо!
— Ну, что тебе сказать?.. — я посмотрел в серо-синие глаза бывшего приятеля долгим прощальным взглядом. — Улыбнись перед смертью, браток! В иной мир надо весело идти! Цыпа, мы с племянником в машине подождем. Заканчивай тут аккуратненько!
На ночной улице все было спокойно. Решив, что в ребятах надобности больше нет, я отправил их “волжанку” с рейдом по нашим заведениям. Пора мальчикам возвращаться к своим прямым обязанностям — вышибал и охранников.
Мы с Тенгизом устроились на заднем сиденье “мерса”. Цыпы все не было.
— А я узнал твой голос, — сообщил я, закуривая. — Это ведь ты мне по телефону угрожал?
— Не только. Стрелял тоже я, — белозубо улыбнулся Тенгиз, словно ожидая похвалы.
— Из винтовки Драгунова? — уточнил я, вспомнив баллистические потуги Цыпы и втайне желая, чтоб он ошибся.
— Точно. С оптическим прицелом, — кивнул Тенгиз, развеяв мои слабые надежды, и добавил неожиданно: — Завтра, точней, уже сегодня, я должен был по приказу дяди взять прицел уже пониже. Слава Аллаху, мы не успели принять грех на душу! Дело закончилось без крови.
Я с любопытством глянул на типа, еще вчера нагло планировавшего сделать из моего милого “чайника” простой дуршлаг:
— Интересно! Ты думаешь, Цыпа сейчас чем там занимается? В картишки играет?
— А это уж ваши проблемы! — жестко отрезал Тенгиз. — Мы к смерти Грина никакого касательства не имеем. Так что давай не будем больше об этом!
— Ладушки! — усмехнулся я.
Это ж надо — какие армяне, оказывается,мутнорылые. Разговор с их смуглым представителем наглядно показал мне кавказский сплав коварства с чистоплюйством. Наконец появился улыбающийся до ушей Цыпа. Уселся за руль, ну, прямо пыжась от самодовольства. Обернулся к нам.
— Вот ты, Евген, вечно говоришь, что я совсем не предусмотрителен, — загадочно начал он, поблескивая глазенками. — А нынче я оказался продуманней тебя! В натуре!
— Ты это о чем? — я приготовился с серьезным видом услышать какую-нибудь его очередную лажу.
— Ни ты, ни Тенгиз не просекли, что у Грина ведь могли еще изумрудики остаться. А вот я просек!
— И что дальше? — спросил я чисто для проформы и ощутил легкий приступ тошноты, так как все уже понял.
— А вот! — радостно и гордо сообщил соратник, протягивая мне раскрытую ладонь. — Еще целых шестнадцать камешков! Я их сразу культурно помыл.За кого ты меня держишь, Михалыч? Разве ж я не понимаю! Даже под горячей водой! Глянь сам: ни капли крови!
— Молодец! — откашлявшись, похвалил я. — Отдай Тенгизу — он любит, когда без крови…
7
На следующий день я проснулся от трели телефонного звонка. Дотянулся до аппарата на ночном столике и рявкнул в трубку:
— Опять, Цыпа, выспаться не даешь?! Где горит?
— Ой, простите, Евгений Михалович! Я позже перезвоню, — услышал я хорошо знакомый, милый голосок.
— Пустяки! Мари, ты где? Из Тагила звонишь? И почему так официально?
— Я здесь, Женя, в клубе. Вернулась и готова, если ты не против, приступить к своим прежним обязанностям — прямым и косвенным.
— Замечательно! А что со свадьбой? Можно поздравить? — невинно поинтересовался я.
Ответом мне был тяжелый вздох и наигранно-беззаботный голос:
— Ерундистика все это, Женя! Не стоит даже и вспоминать… Он такой же, как все, оказался. Поматросил — и бросил!
— Но ведь это крайне неинтеллигентно! — возмутился я, мысленно усмехаясь. Может, разобраться с ним? Надавить морально и физически! Цыпа у меня как раз от безделья мается…
— Нет-нет! Что ты! — искренне испугалась Мари, выдав тем полностью свои настоящие чувства. — Не трогайте его, пожалуйста! Он мне совершенно безразличен!
Я чуть было не расхохотался, но вовремя удержал свой порыв. Да и что тут смешного? Обыкновенная женская алогичность.
— Ладушки, как скажешь! Желание дамы — закон для кавалера. Отдыхай, маленькая, набирайся сил. Вечером увидимся. Кстати, у меня есть для тебя знатный презент — изумрудное распятие. Все, целую! Потом поблагодаришь! Как только ты одна умеешь…
Повесив трубку, поздравил себя и свой клуб с быстрым возвращением блудной овцы. Немного поразмышлял над этим любопытным научно-философским фактом — прилагательное к овце в этом случае соответствовало истине одновременно и в прямом смысле , и в переносном. Могучая многогранность русского языка! Не зря, по ходу, Иван Тургенев величал его великим.
Мои научные умственные изыскания вытащили ненароком из памяти ту дурацкую статейку в “Чудесах и приключениях”. Проклятое ассоциативное мышление! Опять на весь день настроение мне прибило!
Я придирчиво-внимательно поизучал свое отражение в большом овальном зеркале на стене. Ну, и где тут “печать смерти”? Лицо как лицо. Бледноватое, правда, и под глазами устоявшиеся круги от постоянного недосыпания. А сами глаза как-то странновато поблескивают, словно кто-то маячит свечкой изнутри. Но все это для меня норма. Уже несколько лет имею такую вот физиономию — и ничего, живу. Даже простужаюсь редко.
Чтобы окончательно убедиться в правильности смертельного диагноза, решил повторить эксперимент. Благо, и личная фотография, и квадратное зеркальце под рукой — в ящичке ночного столика. Приставив ребром одно к другому, глазам своим не поверил! Мистика какая-то! На сей раз выходило, что мне еще жить да жить!.. Печать смерти исчезла с зеркального отражения, будто ее и не было всего два дня назад.
Я спрятал паспортную фотографию подальше в стол, а зеркальце унес в прихожую и забросил в ящик для обуви, где оно и валялось прежде. Твердо решил, что повторять опасный эксперимент больше никогда не стану. Мало ли что следующий дубль может показать. Лучше уж не рисковать собственным спокойствием. Да и Библия, кстати, строго запрещает человеку заглядывать в свое будущее. Грех это.
Невидимая стрелка моего морально-психического самочувствия бодро показывала на “солнечно”. И к тому было немало весомых причин. Довольно оперативно и без потерь в личном составе группы удалось разрешить недоразумение с Баграмяном, приобрести полезное, возможно, знакомство с контрабандной фирмой “Вояж”. Мистическая история с неприятным зеркальным предсказанием благополучно разрешилась тоже, а звезда нашего стриптиз-клуба снова будет радовать своим бесподобным зажигательныи искусством мои глаза, да и другие, весьма немаловажные, органы чувств.
Перебирая в уме недавние события, испытывал полное удовлетворение собой и окружающим миром. Дела пока что катят в елочку, как им и положено. Но все это так — маленькие, буднично банальные радости. Настоящую, ни с чем не сравнимую радость, если не восторг, провидение милостиво преподнесло мне через какую-то минуту. Подойдя к камину-бару за привычной утренней порцией коньяка, я буквально замер от избытка счастливого умиления: в керамическом горшочке на камине моя милая сакура разродилась махонькими плодами. Тоненькие веточки карликового дерева были щедро усыпаны молодыми зелеными вишенками.
Любуясь чудом природы, вдруг почувствовал на душе некий неприятный осадок. Скоро разобрался, в чем тут суть: слишком уж эти ягодки смахивают на изумруды.
Мной владело странное ощущение, будто некто не желает позволить мне благополучно похоронить в глубинах памяти изумрудную историю. Впрочем, мое чувствительное воображение тут же успокоило новое соображение: в скором времени вишенки потеряют этот нежно-зеленый цвет и, покраснев, станут напоминать всего лишь обыкновенные капельки крови.
|