Рассказ
Опубликовано в журнале Студия, номер 17, 2013
Поставив ведро на мерзлую землю,
Николай привычно закурил и оперся локтями на ограду загончика.
— Приходит пора, Вася. По первому снежку прямая тебе дорога в сальце, мясце и
прочий витамин «с».
Центнеровый боров Вася оторвался от колоды, удовлетворенно похрюкал, не
различив в ласковой речи хозяина грозного приговора, и вновь зачавкал, зашарил
рылом, отыскивая в теплой затирухе особо вкусные места.
Разговоры о желании завести кабанчика Николай начинал каждую весну, и
всегда они заканчивались скандалом.
— Дерьмо грести да вонь все лето нюхать, — ярилась супруга Нинка. – Мне и с
детьми забот хватает.
Скандалили супруги по поводу и без оного, и чем дальше, тем больше.
Вскоре Николай стал догадываться: бурные сцены, всего лишь, развлечение для
неработающей супруги и перестал отвечать на злобную брань. Нинка в ответ
отлучила от постели, стала спать отдельно.
Внешне крепкая семья из четырех человек жила в полном раздрае. Если Николай
пытался одернуть расшалившихся детей, Нинка яростно бросалась на их защиту;
если пытался не обращать внимания, получал жесткий упрек: «До семьи дела нет».
Сигарета обожгла пальцы, и Николай заботливо притоптал окурок кирзачем. В
холодной октябрьской стылости пожар и нарочно не разведешь, но лучше не
рисковать. Васька боровок, заинтересовавшись движением, подошел, потыкался
пятачком в обрешетку загона, похрюкивая, снизу вверх скосил на хозяина
заплывшие глазки.
Николай, дотянувшись, почесал всей пятерней лоб животины и не смог
сдержать улыбки. В детстве на рабочей окраине хрюшек держали почти в каждом
дворе. Мяса на большую семью «не укупишь», вот и выживали работяги на
«подножном» корме – огород да свинюшка, а то и две, в наспех сколоченной сарайке.
Родители с утра до вечера на работе, и пригляд, и ежедневный мешок травы
ложились на детей. Самое простое, оборвать траву в огороде, но неинтересное, и
детвора с серыми дерюжными мешками отправлялась в поход на речку, то на
территорию предприятия, то в заводской сад. Опасное приключение: сад охранял
сторож и, по слухам, мог стрельнуть солью в зад. Потом замучишься сидеть в
речке, пока вся соль растворится.
Николай вздохнул и потянулся за новой сигаретой. Ни компьютеров, ни машин
не было. Даже телевизор появился потом, а праздник был. К убою порося
готовились. За неделю точились ножи, заправлялись бензином две паяльные лампы,
вытаскивались большие кастрюли из кладовки.
— Ну-ка, сын, помогай, — снимали с отцом дверь сараюшки и укладывали на
дровяные козлы, получался стол.
Утром приходил сосед дядя Валя. С отцом шли к закутку, наказав детям не
выходить во двор, пока не позовут. Колька в старой фуфайке и валенках метался
от окна к дверям и обратно.
— Мам, можно? Уже можно?
Доносился приглушенный звук разогреваемых паяльных ламп, и мать,
усмехаясь, разрешала.
— Беги. Варежки надень.
Свинья уже лежала на столе. Отец протягивал кастрюльку с кровью.
— Неси матери.
Быстро очистив тушку от щетины, обжигали до черного, накрывали
полотенцами и поливали кипятком, открывая нежную золотисто-светлую корочку.
— Колька, зови мужиков завтракать.
Девять часов. Самое время. Кровь на шипящей сковородке развалилась на
куски, перемешалась с белым луком, — еще за стол не сел, а уже слюнки
глотаешь. Мужики выпили по стопке, чуть закусили и обратно во двор. Детвора,
свои и соседские сковородку доканчивали.
Кольке везде надо успеть. Отец достал ливер: легкие, печень, сердце, — на
ветку яблони повесил, аккуратно желчь вырезал. Дядь Валя развернул в руках
длинную селезенку.
— Знающие люди по ней могут погоду на будущий год предсказать.
— Ну? – заинтересовался батя.
— Целая наука, — авторитетно пояснил дядь Валя.
— Не хухру-мухры, — поддержал батя.
Пока жарился ливер, тушу промыли, разрубили на куски, занесли в тамбур дома
и разложили на чистых мешках. Опаленные, вычищенные голову и ножки – будущий
холодец – занесли сразу в кладовку.
Мужики за столом выпивали и обедали основательно, поминали хрюшку и
рассказывали смешные байки о веселых случаях во время забоя.
— Помнишь, Петровичева кабана, с ножом в боку, всей улицей ловили.
— А Сашка с Юркой? Допалили почти, а она на ноги встала и пошла.
Дядь Валя взял под мышку сверток с мясом и ушел, но праздник не кончился.
На плите-голландке в большой алюминиевой кастрюле топился нутряной жир. Под
сорокалитровой эмалированной кастрюлей горели сразу две газовые конфорки –
варилась тушенка. Мать, нанизывая на спицу, выворачивала и очищала кишки, а
отец через мясорубку с насадкой набивал их фаршем.
Чеснок и лук требовались в неимоверном количестве. Колька и сестра Надька
чистили приправу маленькими ножичками, соревнуясь, кто дольше продержится и не
побежит промывать под рукомойником слезящиеся глаза. Отец нарезал полосками и
солил в деревянном ящике сало, мать жарила мясо на ужин. Уложив детей спать,
еще долго продолжали радостную работу.
Николай сглотнул слюну. Кабанчика купил и умостил в загончике волевым
решением.
— Сам купил, сам возись. Близко не подойду, — отрезала супруга.
Дети рвать траву и хоть как-то ухаживать отказались при поддержке мамани,
и остался Николай с кабанчиком Васькой один на один. Обихаживал, кормил,
кастрировал, клыки выламывал, уколы витаминные делал, лелея в душе слабую
мысль, мол, наладится мир в семье, когда попробуют домочадцы своего мяска, не
магазинного. Осталось дождаться первого снега и выходного.
Недельные предвкушения и ожидание с улыбкой на губах праздника начали
рушиться еще в субботу, а потом просто падали и били камнепадом по душе.
— Даже не думай помощников звать и потом мясо им давать. Сам управишься.
— Кровь жарить? Ты что вампир? Не неси в дом эту гадость.
Николай вывалил кровь из кастрюльки в снег и вернулся к работе. Попотеть
пришлось изрядно, поворачивая стокилограммовую тушу; бегать в дом,
кипятить-носить воду. Попытка привлечь пятнадцатилетнего сына встретила жесткий
материнский отпор.
— У Димы во вторник контрольная, надо готовиться.
Подросток, радостно посвистывая, отправился на улицу. Семнадцатилетняя
Анжелла(маменька имя выбрала) скривила нос.
— Пап, ты своей щетиной весь двор провонял.
Одному не вдвоем. Провозился часов пять. Напоследок, нарезал ливер,
поставил жарить в сковородке. Пошел в гараж и, присев на люльку «Ижака», выпил
полстакана водки. Занюхал рукавом, закурил.
— Светлая память, Вася. Лучше б в лес отпустил.
Нинке года поджимали «взамуж пора», а Колька ответственный парень, однажды
сказавши «да», на попятную не шел, хотя разговоры о беременности и не
подтвердились. С тех пор и не пил. Зарплату домой, после работы по двору
хлопотал.
Прошел к крыльцу. За работой не успел сам снег почистить, а больше никому
не надо. Обмахнул рукавицей край, присел. За спиной Нинка дверью хлобыстнула.
— Иди. Жри свое месиво. Подгорело небось.
— Нин, — окликнул Николай. – Нин, а ведь мы почти двадцать лет вместе.
— И что?
— Двадцать лет. – повторил Николай, встал и прошел в дом, забрал паспорт из
серванта. – Двадцать лет… свинье под хвост.
АНАТОЛИЙ ШИНКИН (Россия)