Опубликовано в журнале Студия, номер 17, 2013
ЗАРИСОВКА НА
КРАЮ САЛФЕТКИ 2
таблетка чтоб за тобой не следили
с похмелья плющит как монету под поездом
хорошо бы сходить в сауну или
в парк хотя в парк боязно
там негры наркоманы и собаки без намордников
алкоголики с тупыми забавами
шприцы на траве и девчонки модные
покупают у негров кокаин разбавленный
привет демократия я твой пасынок
ты носишь улыбку первой леди
а я коверкаю себя словами напрасными
в начале третьего тысячелетия
что кончается первым — боль или слёзы
что цепляет сильнее — гашиш или бах
и по образу и по подобию создан
я спускаюсь в кабак
здесь навряд ли что поменялось со времени блока
те же здесь разговоры ну в общем во что кто горазд
так же ищут в бутылке на дне посетители бога
только вот незнакомка знакома уже много раз
закажу себе чешского пива а может быть водки
краем уха услышу: реал — барселона — ничья
и по радио диктор расскажет военные сводки —
что ты тоже всё помнишь и даже сильнее чем я
ну а больше и нет новостей в этой плоскости бренной
на окне стоит кактус и он здесь конкретно зачах…
и как будто судьбе, я китайцу бармену
заплачу по счетам и оставлю два евро на чай
ПРЕИМУЩЕСТВО
АВТОМАТИЧЕСКОЙ ВЫДЕРЖКИ
ПРИ ЗАПЕЧАТЛЕНИИ СРЕДНИХ
ДВИЖУЩИХСЯ ОБЪЕКТОВ
Берлинского вокзала возле
Ты выходила из пивной,
Проткнув шипами розы воздух,
Как детский шарик надувной.
Глазами провожал поддавший
На тротуаре нищий сидя,
Твой силуэт, напоминавший
Разоблачённую Изиду.
Застыл рабочий с длинной рейкой
Весь в бороде, а ля Рогожин…
И на часах споткнулась стрелка,
Что о бордюр хмельной прохожий.
Потом… но стёрлись все детали…
Быть может лучше будет в прозе…
А я стоял монументально,
Как памятник себе из бронзы.
Пускай ты платье замарала,
Пускай разрушена вся Троя,
Но всё в округе замирало,
Заснятое на поляроид.
СЕМНАДЦАТЬ МГНОВЕНИЙ ВЕСНЫ
идёт июль день вроде как среда
ползёт к логическому завершенью
и окружающая нас среда
несовершенна
пройтись за пивом позвонить в москву
зависнуть над холстом вздыхая тяжко
не поддаётся всё никак мазку
пейзаж в окне моей пятиэтажки
нужна собака мне собака-поводырь
и больше ничего собаки кроме
чтобы найти тебя в одной из чёрных дыр
навеки спального микрорайона
идёт июль день вроде как среда
я прохожу но без собаки мимо церкви
за мной из окон бабушки следят
свои шифровки отправляют в центр
КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
Холод прозрачный, как водка в графине,Дай мне промолвить, чтоб слово моё не замёрзло,Дай мне его из гортани глиняной вынуть,И отослать через крыши домов азбукой морзеИли емайлом... что ж на мели ты Емеля Вот и мели мелом крошево по тротуаром,Вроде мы это не плохо с тобою когда-то умели,Сколько с тех пор пролилось по стаканам из тары.Стары мы стали, ломит в костях с непривычки, Сколько ни пей, а внутри не горит, не теплеет,Так, промелькнёт что-то, что сам торопишься вычерк-Нуть из биографии памяти... снега белееПростынь в которую падаешь пасмурным утромИ холоднее чем снег эта самая простынь;Что тебе снится? Египет? Москва? Кама-сутра? -Просто синица на тёплой ладони. Так простоPall Mall с утра натощак и смириться с судьбою, -
Мне всё равно, я не местный, я выпал давно из обоймы...Что же там было до этой зимы на обоях?Я ничего не забыл, но не помню. Не помню. Не помню.
* * *
Ломайте пальцы, господа, октябрь на сцену вышел.
В холодный месяц на дрова пойдёт имперский трон…
Нас не спасут ни юнкера, ни вера во всевышнего…
Мой револьвер системы "Рэк" хранит один патрон.
Бегите к морю, господа, пока ещё есть море.
Снимите туфельки, мадам, то был последний бал.
Наш гимн (вы слышите, мадам?) звучит теперь в миноре…
Нам не помогут здесь сейчас ни Гай, ни Ганнибал.
Вот в гавань подан пароход с комфортными местами.
Вас ждёт Париж, Берлин и Рим… харбинские снега…
Я не спасу вас, господа, ведь я сентиментален —
Я не стреляю по своим, хотя и присягал.
Бросайте всё: любовниц, жён и лошадей в именьях…
Кто верит в разум и добро — последний идиот.
А я останусь здесь, мсье, я бегать не умею…
Мой револьвер системы "Рэк" осечек не даёт.
СЛУЧАЙ В 7 ОТСЕКЕ
теперь и дни умыты ожиданьем
трамвая для которого нет рельс
но есть кондуктор и его желанье
двойную цену взять за этот рейс
театр пуст не удалась голгофа
и втайне ты наверно даже рад
и так пить по утрам горячий кофе
как будто не придётся умирать
и собирать в ладонь свечей огарки
когда февраль параличом разбит
и у вселенной важная вдруг гайка
сорвётся с перекрученной резьбы
тогда поймёшь что всё свой смысл имело
хотя ты здесь как пассажир-транзит
но девочка на тротуаре чертит мелом
стрелу что тебя в сердце поразит
и день кончается невысказанным словом
не прозвучав из флейты-тростника
так быстро что не успеваешь снова
дотронутся губами до стекла
ШАНХАЙ
над кварталом дыры озона
так, словно прокурено платье
там с детства готовятся к зоне
как Езус когда-то к распятью
там выпив никак не прознаешь
где утром найдут твоё тело
там верят в себя и в себя лишь
там если пришьют то за дело
там пёс во дворе похоронен
которого сбила машина
там рано под липовой кроной
ты станешь серьёзным мужчиной
там всех развели обманули
там гамлет застрял в монологе
там спьяну в далёком кабуле
сосед потерял свою ногу
там выступят трупные пятна
у школьниц вчерашних на лицах
и что там горит непонятно
стихи или листья
Условия
обязательного страхования
дежурные по смыслу смс
а где-то чья-то мама моет раму
день тянется – тоски и эйфории смесь
и мне тебя невыносимо мало
мне мало когда трубку ты берёшь
и мы молчим с тобой про всё на свете
как будто на молчание есть спрос
рекламой узаконенный в газете
нам чуть мешает дальний звук сирен
увидеть сердце бога на подносе
из трубки у меня растёт сирень
когда в неё ты что-то произносишь
тоска тоску тоской не утолишь
где мне тебя невыносимо мало
покажет на асфальте контур лишь
что мама здесь когда-то мыла раму
Утомлённые сексом
меня кошмарит анна селяви
и воском пот по моему виску стекает
грехи мои пред нею замоли
но только умоляю не стихами
марина бред распятая ладонь
похожими на гвозди запятыми
уходит белый эскадрон за дон
и боль в затылке тихо тупо стынет
как иссыкуль в октябрь мокрый снег
летит обратно в пасмурное небо
и входит чтобы было всё ясней
назад святым ребром в адама ева
а утром же как повелось с тех пор
для жанны не жалеют дров и дыма…
и вновь троллейбус выйдет из депо
и это небо на рога поднимет
***
Войдёт зима на цыпочках в твой дом,Наобещает, но не напророчит.И в прошлое поверится с трудом,Как верится по воскресеньям в почту. Войдёт зима, присядет у окна,Попросит чай в сиреневом стакане,И спросит сколько лошадей загнал,Пока искал свой философский камень. Не снег на землю пал – господень дух,Зима грехи отпустит иль замолит.А ты покажешь, глубоко вздохнув,И льды в зрачках, и на душе – мозоли. Чтоб отогреться – водки в горло влей,Видать, твой путь был вправду слишком длинным.Пока ты шёл за чашею своей,Ты весь промёрз до дна, до сердцевины. Молчит суфлёр, и птица не кричит,Косится божий сын в углу с иконы.Твой философский камень – кирпичи,А чаша – это кружка с самогоном. Что не сказал, а только говоришь -Найдёшь, быть может, в памяти пороясь...И некуда – ворота отворишь -Кругом зима... Кругом зима по пояс.
АНАТОЛИЙ ГРИНВАЛЬД (Германия)