Опубликовано в журнале Студия, номер 16, 2012
ЕВГЕНИЙ ДЕНИСОВ
ВЕРМЕЕРОВСКАЯ
ЖЕМЧУЖИНА
Когда у
него родился сын, он был вне себя от счастья. Хотел, чтобы появился именно сын,
и родился ведь сын! Несколько дней находился в совершенно невменяемом
состоянии. Когда они с женой пришли, наконец, из роддома, кинулся стирать
первые загаженные пеленки. И был на седьмом небе, что опередил в этом деле жену
и свою мать.
В те
годы стало модным учить детей языкам уже с самого что ни на
есть раннего возраста. Они жили в Таджикистане, в Душанбе. Так почему бы
не начать говорить с сыном по-таджикски — разговорный таджикский у него был,
говорят, неплох. Купил десяток детских книжек на таджикском.
Вскоре сын уже хорошо понимал его, а спустя еще несколько месяцев уже радовал
коренное население в общественном транспорте, неожиданно начиная декламировать
во весь голос таджикские стишки. Например, про озябшего воробышка или вот еще
народный стишок: «Дарди бе давота — мурчаяк газид кунота» — «Муравьишка укусил тебя за попу — это боль, которая длится
недолго». Некоторые пассажиры троллейбуса долго крутили головой, не поняв
сразу, кто именно прочел этот стишок, ибо сын был совершенно белобрысым и,
соответственно, малопохожим на таджика… Для пущего
погружения в язык и культуру, он стал называть мальчика Джахонгиром. Парень был
здорово похож на отца в детстве. А отца иногда спрашивали, не сестра ли ему —
его жена. Все это напоминало библейскую историю Авраама и Сары, бывших сводными братом и сестрой. А жена, в свою очередь,
здорово смахивала на знаменитую девушку с жемчугом Йоаханнеса
Вермеера. Такая вот «библейско-вермееровская» была у
них семья – молодая и красивая. Жемчуга, правда, никогда не водилось.
Развод
дался тяжело, да и потом легче не стало. Бывшая жена уехала с сыном к себе
домой, в Комарово под Ленинградом. Так что видеть сына удавалось редко. Однажды
он попытался даже его похитить — увезти в
Душанбе, после чего ему на несколько лет и вовсе запретили всякие свидания.
Таджикский язык Вадим вскоре забыл, и остался в его памяти, почему-то
единственно этот стишок про муравьишку. Он старался
не прерывать связи с сыном, посылал в Комарово подарки на Новый год, на день
рождения, к началу учебного года. Позднее сын стал прилетать летом на
месяц-полтора в Душанбе. Алименты были невелики —
зарабатывал он немного, как и всякий младший научный сотрудник в гуманитарном НИИ.
Когда сыну было четырнадцать и отец как-то спросил,
не хочет ли он пожить и поучиться годик в
Душанбе, тот ответил: «Вот если б ты жил в Западной Европе или в Штатах,
то я бы к тебе и насовсем переехал…»
Мальчик не виноват, подумал тогда отец. Время теперь перестроечное и песни типа
«Ленин — это весны цветенье, Ленин — это победы клич…» по радио звучали все
реже и реже. Дети растут совсем другие, все нормально, все путем… Возможно,
именно эта фраза насчет Запада и была среди решающих аргументов, когда он
обдумывал идею – не остаться ли навсегда в Германии. В Берлин приехал на
месяц, по приглашению – первый раз в жизни удалось выбраться за границу. Тогда
все бежали из Таджикистана из-за гражданской войны. Права на работу еще
не было, и поддерживать сына он ухитрялся, отрывая деньги от небольшого
пособия.
После
школы Вадим хотел было учиться на
модельера. Но насмешка отца «Всю жизнь возиться с гульфиками и рюшечками — по-мужски ли это?», – сыграла свою роль, хотя
отношения напряглись и переписка грозила оборваться. В
результате Вадим поступил в питерское Мухинское
училище, на факультет дизайна. Спустя несколько лет он уже сам охотно
иронизировал по поводу «гульфиков и рюшечек».
Дважды
удалось организовать приезд сына в Германию и поездить по стране, посмотреть
разные города – и большие, и поменьше. Даже на юг Голландии разок выбрались. Если бы он имел возможность съездить, пусть
ненадолго, за границу в свои двадцать два года! Это было бы для него событием
поистине космического масштаба. Сыну же все происходящее казалось само собой
разумеющимся. Было несколько неприятных
денежных историй с взрослеющим отпрыском. Были отказы в помощи отцу по
компьютерным делам. Отец старался не копить раздражения и поскорее все
забывать. Но трещины в отношениях оставались. Однажды отец написал сыну о каких-то своих болячках. Из ответа
выяснилось, что отец – шантажист. В другом письме он поделился с сыном
свалившимися неожиданно неприятностями – в квартире случился пожар. И на этот
раз ответ не был сочувственным, сын лишь поинтересовался, есть ли у отца вообще
«моск»? (Орфография оригинала сохраняется).
У
Вадима сейчас есть «Тойота» и молодая красивая жена. В холодное время года он кочует по
экзотическим латиноамериканским странам, где увлекается кайтсерфингом,
серфингом с воздушным змеем. Компьютерным дизайном ведь можно теперь заниматься
повсюду! А сделанные картинки посылать по интернету. От работ сына отец не в
восторге. Они кажутся пресными, похожие можно было делать и двадцать, и
тридцать лет назад. Думать об этом больно, но главное – что сын все-таки
поставлен на ноги. Латинская Америка, которая раньше была отцу совсем чужим и
далеким миром, стала ближе, ведь мальчику там хорошо!
Жаль
только, что почти совсем не пишет. Вот уже четыре года, как отец просит
прислать какую-нибудь латиноамериканскую открытку, но открытки все нет.
Все мы
стареем. Последний раз он видел фотографию своей бывшей жены лет восемь назад.
Она была теперь совсем не похожа на ту вермееровскую
девчушку. Выглядела неплохо для своего возраста, только глаза стали очень
жесткими. (Вот откуда они у сына!) У нее давно новая семья. Сын называет свою
мать только «мамочкой». Отец честно пытался вспомнить, называл ли
кто-нибудь из его друзей свою мать «мамочкой», да так и не вспомнил.
С
возрастом люди удивляются все реже. Вот и он давно перестал удивляться, что на
вопрос, не собирается ли сын обзавестись детьми, Вадим всегда отвечает:
«Не дождешься!».
Теперь
и не верится, что сын когда-то родился в Таджикистане и говорил по-таджикски. И
почему-то не хочется, даже про себя, называть его Джахонгиром.
Давно уже нет никакого Джахонгира, да и Таджикистана
того тоже нет.
Он
силится понять, когда и где был тот поворотный пункт, после которого все пошло
вкривь и вкось. А может быть, в свое время, когда они еще жили с женой в
Душанбе, надо было просто купить ей серьги с жемчужинами, такие, как на этой
картине Вермеера, и разрешить ярко накрасить губы. Может быть
и не развелись бы.
И как
знать, может быть все сложилось бы в этом случае
совсем и неплохо. А то и вовсе хорошо! Глядишь, и с сыном было бы в этом случае
все нормально! И все еще очень хочется верить, что на самом деле ничего
страшного не произошло, что все снова нормализуется с сыном. Что когда-нибудь
он сможет сказать себе: Все это — мелочи из цикла: ну да, были в жизни
неприятности, ну так что ж, бывает. У кого их нет! Без этого не проживешь: «Муравьишка укусил тебя за попу — это боль, которая длится
недолго»! И не более того…