Рассказ
Опубликовано в журнале Студия, номер 16, 2012
МАКСИМ НЕКО
О похоронах
и танцах
Я родился за день до Нового года. Мой отец, в осенней шинели, замерзал под роддомом. Ночь, оранжевая патока фонарей, лютая стужа, метель, безысходность. Отчаявшись, папа замер под взглядом матери с той стороны тепла и крикнул:
— Рожай уже что-нибудь!
Через несколько часов появился я. В качестве подарка от Дедушки Мороза мне нетрезвой рукой загнали вторую БЦЖ. Вместе весело шагать по просторам, скрытая форма туберкулёза. С тех пор я немного охладел к духу рождества и подгулявшим медсёстрам.
Меченый праздником с рождения – деваться было некуда. Остаток лет я фестивалил на полную. Кому бандитский беспредел – а кому и казачья вольница. Любил пение птиц в метро, хорошую драку, бессонницу – и терпеть не мог, когда сосиски варили в целлофане. Это будто пытаться зачать ребёнка в презервативе, честное слово.
Жизнь была немилосердна, я начал работать в двенадцать лет. Пришлось решать очень много проблем, философские вопросы, знаете ли. Как превратить уголь в медь, например, или молчание в золото. Чуть позже расскажу вам про второй рецепт, дайте докурю только… иногда, знаете ли, приходилось бросать камни в чужой огород. Обезьянник с трудом делал из меня человека.
Я подрос, окреп, возмужал и завёл себя в тупик. В нём обнаружилась женщина и годовалый сын, которого надо было кормить. С моим резюме тяжело было устроиться в приличную контору – оно было наколото до самых плеч. Приходилось носить длинный рукав и нож за голень, чтобы не лазить в карман за словом. Но денег это не прибавляло, только сроки мотало на ус. В конце концов, жена выпилила из меня Буратино. Я сплюнул и сказав:
— Любви достойна только мать, — пошёл работать гробокопателем, с одним своим дружком, таким же юродивым. Если налегать – в день можно было поднимать сотенную. Но задел был в другом – в полезных ископаемых. Если напасть на жилу – можно было удачно обобрать покойника. Уважаемые, молчание – это золото. У нас каждую ночь был свой праздник мёртвых. Я нарисовал равнобедренный треугольник между кладбищем, ломбардом и своим домом. Сынишка ел и пил вдоволь, женщина исправно ложилась в койку – чужая смерть продолжала мою жизнь, круговорот веществ в природе. Остальное меня не трогало.
Но однажды мы позарились на свежую могилу. Обычно, не позволяли себе такого – но тут уже леность, азарт и наглость костью в горле. Едва только убедились, что сегодня не будет скорби без сахара, всяких там родственников – принялись копать. Достали и вскрыли гроб, грязные и потные, зоб спирает от жадности, недостатка воздуха.
Я посветил фонариком и увидел лицо мертвеца. Сам – обмер, перестал дышать.
Это был мой отец, который бросил нас с матерью, когда мне было двенадцать лет. Просто исчез, вышел за солью. Мой фестиваль жизни превратился в чумной пир, ровно после этого дня.
Я почувствовал холод и слабость в ногах, опёрся на лопату, выплюнул горечь. Схаркнул прошлые годы.
А после выпрямился, снял часы с его руки («Командирские» чёрт бы их) и сказал хрипло:
— Здравствуй, папа. Вот я и нашёл тебя.