Рассказ
Опубликовано в журнале Студия, номер 16, 2012
СЕРГЕЙ
КРИВОРОТОВ
МЁРТВЫЕ НИЧЕГО
НЕ СКАЖУТ
– Эй, абитура, кости нужны? – два парня по-хозяйски расселись на низкой чугунной ограде, закольцевавшей зелёный сквер у входа в мединститут. Спросивший немигающе пялился слегка вытаращенными нахальными глазами. То ли успел с утра зенки залить бормотухой, то ли анашой баловался, результат был налицо, точнее, на лице. В этом полухиппи простецки стриженные под горшок соломенные волосы и заострённые слегка изящные черты, выдавали балтийские корни. Но выглядел он при этом довольно нагловато и нисколько не тормозил. Меж ног у основания ограды стояла объёмная спортивная сумка. Подельник на его фоне казался гораздо скромнее и незаметнее, явно местных кровей, и хотя полностью уступил инициативу приятелю, видно было, что и он не совсем адекватен.
– Зачем? – вполне миролюбиво и наивно поинтересовался Вадим.
– Ну, без черепушки, хотя бы, вам на анатомии никак не обойтись, иначе до экзамена самих на зачётах закопают! – авторитетно пояснил обрусевший прибалт. – Смотри какая прелесть! – Из приоткрытой сумки на них невидяще уставились пустые глазницы тщательно отполированного черепа.
– А чего это он такой… беленький и гладенький?
– Перекисью обработали. А ты, никак думал, побрили электробритвой? Ха-ха, юморные ребята! Литр водки, и всех делов – забирайте красаву.
Предложенная стоимость составляла где-то между четвертью и пятой частью полученной ими впервые стипендии.
– Да пока подождём, спасибо, – Валерка увлёк товарища в сторону корпуса вуза, денег было жаль, да и неизвестно, насколько действительно им может понадобится череп при изучении анатомии. Ведь, наверняка, что-то им выдадут на самой кафедре, когда надо будет.
– В конце концов, Вад, что мы – лысые? Сами нароем, – тихо выданный довод убедил Вадика, хотя, он и не вполне поверил: это же не червей копать для рыбалки!
– Смотрите, не пожалейте! Если что, найдёте нас тут, потом может уже не быть, – сделал вдогонку последнюю попытку сбыть товар несостоявшийся на этот раз подпольный продавец.
Кости, и правда, понадобились уже на первом курсе. Конечно, можно было ходить в анатомичку, ждать очередь, затем получить на короткое время под зачётку нужную деталь скелета без права выноса за пределы обители знаний. Атласы и учебники им достались каждому, минули времена, когда одну книгу выдавали на несколько человек. Но, если бы дома имелся собственный инвентарь подобного рода, отпала бы необходимость таскаться через весь город по холоду и допоздна сидеть в провонявшей формалином анатомичке. Стоял уже конец ноября, до зимней сессии всего ничего. И хотя экзамен по анатомии сдавался только на следующем курсе, получение зачёта выглядело проблематичным. Тогда-то Валера и напомнил своё давнее предложение, с ними увязался ещё один одногруппник, который знал место, где можно наверняка откопать требуемое. Прихватили два мешка из рогожи, пешню и сапёрские лопатки. Отправились после занятий, переодевшись в старые брюки и фуфайки.
Городское кладбище встретило их довольно неприветливо, никакого намёка на умиротворённость, испытанную прежде Вадимом на могиле бабушки и маленького брата. Стаи ворон тревожно кружили над облезлым куполом покосившейся давно не крашенной колокольни, низкое свинцовое небо грозило обрушиться в любой момент то ли ледяным дождём, то ли мокрым снегопадом. Старая церквушка венчала холм, самое высокое место на кладбище, чуть поодаль к реке возвышенность резко обрывалась низменностью, тянущейся до самой воды, и здесь уже не было ни крестов, ни памятников. Туда они и направились вполне уверенно, руководствуясь рассказами предшественников.
– Точно нам сюда? – всё же усомнился Вадим.
– Да точно, точно, не боись!
– А это разве, законно? – продолжал вопрошать, поздно спохватившийся неугомонный комсомолец.
– Если хочешь знать, во все времена с самого Средневековья студенты медикусы только этим и занимались. Почитай историю медицины, в конце концов! – убедительно разъяснил их третий попутчик Андрей и заключил с ободрением: – Не ссы ты, Вадик, мы тут не первые.
И вправду, они достигли участка с явными следами недавних раскопок.
Пешня, а за ней и лопатки пошли в ход. Несмотря на ранние заморозки, земля в низине оказалась не затверделой, податливой, ещё не схваченной поверху зимним холодом. Меньше, чем в полуметре от поверхности лопатка чиркнула о что-то твёрдое, затем и вторая наткнулась на схожую преграду. «Никак, кирпичи? Откуда же им здесь взяться?» — недоумённо подумал Вадим
– Так. Теперь парни поаккуратнее, а то попортите материальчик! – предупредил Андрей, снижая темп. И не зря; препятствие оказалось черепом без нижней челюсти, совсем рядом нашёлся ещё один. Они осторожно, но, разумеется, далеко не как профессиональные археологи, прошлись вдоль предполагаемого и действительно тут же обнаруженного тела. Точнее уже не тела вовсе, а скелета, оставшегося от неизвестного захороненного здесь человека, чья плоть и одежда, если даже была на нём в момент смерти, давно истлели. А рядом обнажился ещё один, затем ещё, причём, лежали останки в разных направлениях, как попало, при попытке углубиться всякий раз лопатки натыкались на новый скелет. Куда ни ткни, повсюду совсем неглубоко сплошная братская могила. Такое впечатление, что хоронили их беспорядочно, вповалку. И ни одной указательной метки сверху, ни единого крестика, ни единого колышка с табличкой.
Копатели отделяли черепа, отряхивали от налипшей земли с примесью глины, вытирали припасённым тряпьём и складывали в мешки. Следом отправились части костяка – тазовые, берцовые, рёбра, всего понемногу.
– Слушайте, а ведь это капец! Одна огромная безымянная могила, кто они? Почему их так навалили? Выходит, что же, всё это поле заполнено бесхозными покойниками? Откуда всё-таки они взялись? – Снова заспрашивал товарищей любознательный Вадим. Но и у Валеры тоже крутились подобные вопросы. Только у Андрея нашлось припасённое похожее на правду объяснение
– Говорят, здесь хоронили пленных немцев и румын. Старые бабки даже толкуют, будто эта впадина образовалась когда тела посгнили. После Сталинграда их много у нас окочурилось в лагерях и госпиталях.
– А тогда это что такое? – Валера показал дырку в затылочной кости похожую на пулевое отверстие. Всезнайка на этот раз только пожал плечами.
Когда на каждого набралось уже по два-три отложенных черепа, и полмешка прочих деталей, от церкви в сопровождении крупной мохнатой собаки неопределимой породы спустился дедок с дробовиком наперевес.
– Когда же вы прекратите заниматься своим поганым делом, охальники? – спросил он издалека, довольно противным тоном.
– Ладно, дед, иди себе, мы тоже сейчас уходим.
Дед с мрачным видом закурил папиросу, закрываясь от ветра, это выглядело уже жестом миролюбия. Видимо, трезво оценил свои шансы против трёх крепких молодых ребят одетых по-зековски. Постоял немного, пока папироса не дотлела до конца, горестно покачал головой и действительно пошёл туда, откуда явился.. За это время собака мерзко тявкнула вначале несколько раз, но не получив поддержки хозяина, утихла и даже не сделала попытки приблизиться к опасным незнакомцам.
Назад ехали на задней площадке громыхающего полупустого трамвая. Из мешков торчали грязные берцовые кости с прилипшими комьями глинозёма. Средних лет пассажир, сидевший лицом к ним, остановки три брезгливо рассматривал их необычный багаж, пока не вытерпел:
– Кто вам разрешил возить этакую гадость в общественном транспорте? Что за наглость! Я вот сейчас немедленно в санэпидстанцию сообщу, вы, голубчики, без штрафа не отделаетесь, а то и статья наберётся!
– Что ты кипишишься, дядя? Через две остановки уже сходим, — миролюбиво заметил Вадим.
Но, судя по всему, дотошный самоуполномоченный общественник не думал успокаиваться и завёлся всерьёз.
– Или мы тебе, папаша, спокойно ехать не даём? – вкрадчивый вопрос Андрюхи сопровождался выразительным постукиванием острия пешни в пол. Общественно активный пассажир ничего не ответил, демонстративно отвернулся к окну, но на первой же остановке поспешно покинул вагон.
Свою долю костей Вадик обработал кипятком с содой, высушил, а после отбелил, как учили, гидроперитом. Один череп преподнёс нравившейся ему симпатичной девчонке-сокурснице, которая, несмотря на такой великодушный дар, так и не ответила ему взаимностью. Во втором по наущению знакомой врачицы, подруги матери, сварил горох.
Та разъяснила: чтобы разъединить кости черепа на составляющие, надо засыпать до упора сырые горошины, закрыть щепочками нижнее отверстие для позвоночника – «форамен магнум», чтобы расширяющимся бобам некуда было деваться и варить, пока содержимое не разбухнет и не разорвёт стенки диковинного сосуда. Так он и приготовил кладбищенскую находку. Мать категорически воспротивилась, увидев, что собирается учинить сынок. Пришлось ему вытащить таз с кипятком на общую с соседями веранду их старого дома и заняться никому не понятным действом. Ничего у него не получилось, если не считать насмерть испуганной пожилой соседки, разобравшей сквозь густые клубы пара, каким шаманством занимается соседушка-студент. Сколько он ни подливал крутой кипяток, но никакого результата достичь не удавалось. Уже гораздо позже Вадим смекнул, что коварная врачица из вредности «приколола» его, в действительности череп нафаршированный горохом с заблокированным «фораменом» надо было на несколько дней поместить в холодную воду. И вот тогда-то уже проросшие семена непременно разъединили бы швы.
Так и пришлось с прилипшей гороховой кашей внутри спрятать голову неизвестного во дворе в захламлённом сарайчике. Там завёрнутый в газету «Правда» череп провалялся долгие годы и затем безвестно сгинул вместе с прочим старьём во время долгого отсутствия Вадима. Может быть, мать не выдержала и «руку приложила», земле придала, но расспрашивать её об исчезновении злополучного предмета он уже не стал.
Больше на новые раскопки, как ни уговаривали его подельники, он с ними не ездил. Андрей хвалился, что без него нашли две золотые коронки и «загнали» их знакомым зубным техникам, причём, остался уверен во «фрицевском» происхождении трофея. Валера же приспособился делать из черепов ночные светильники, лампочка от фонарика устанавливалась внутрь, подсоединялась к батарейке «крона», которой хватало, правда, совсем ненадолго. Вадим видел предлагаемый товар. Чёрный пластик подставки контрастно выделял белизну обработанного перекисью черепа. Этого доставало, чтобы произвести в темноте достаточно жуткое впечатление. От потустороннего света, таинственно загоравшегося в пустых глазницах любому, даже не слишком впечатлительному зрителю становилось не по себе. А зловещий оскал, наводил на мысль, что его давно умершему обладателю известно нечто довольно нелицеприятное о живущих ныне. Нет, как-то не верилось, что подобное изделие нормальному человеку захочется постоянно разглядывать дома на прикроватной тумбочке, особенно в ночное время. Но, как уверял Андрюха, от желающих приобрести кошмарный сувенир отбоя не было. Несколько раз он безуспешно уговаривал Вадика стать его деловым партнёром, не поспевал, мол, с заказами в одиночку. Но для Вадима это было уже слишком, он не задумывался тогда особо о моральной стороне такого дикого занятия. Просто оно однозначно выглядело отталкивающе, отдавало явным сатанизмом, который привлекал его ещё меньше, чем показное религиозное мракобесие. Хотя оба эти понятия были в корне чужды ему, атеисту с молока матери, готовящегося с детства к строительству светлого будущего для всего человечества. Он уже начал жалеть о своём участии в раскопках и дележе костей и поторопился от них окончательно избавиться, всё-таки останки принадлежали жившим когда-то реальным людям. К тому же экзамен по анатомии наконец-то остался позади.
А в общем, нарытый на кладбище «методический материал» особо не помог никому из трёх приятелей: Валера не преодолел даже зачёта, пришлось потом брать академический отпуск и оставаться снова на втором курсе, Андрей сдал экзамен с повторного захода, Вадиму же удалось получить «тройку» сразу, но оба лишились стипендии на следующий семестр.
Дядя Миша на самом деле являлся мужем двоюродной бабушки Вадима, на два года старше своей племянницы, то есть Вадиковой мамы. Они были не местные и приехали после выхода военкома захолустного райвоенкомата Михаила Николаевича Рубилина на гражданку. Нашлись в городе сослуживцы, которые помогли устроиться в райисполком и быстренько получить квартиру. Говор у него заметно отличался, иногда проскакивали непривычные местному уху словечки: резить, бегить, порскнуть и тому подобное. Поскольку родом он приходился из курских краёв, Вадим решил, что подобное изъяснение типично для всех курян, но никогда не допытывался у дяди на этот счёт. Как-то случайно зашёл меж ними разговор про найденное безымянное захоронение, точнее, Вадик сам затронул тему, не с кем из старших было поделиться подобным. Отец жил к этому времени далеко с другой семьёй, а тут бывший строевой офицер, совсем не чужой человек.
– Наверняка, там и наших штатских врагов расстрелянных зарывали, – рассудительно и авторитетно заключил дядя Миша после описаний обнаруженного на кладбище. – Почитай, в каждом городе такие места имеются, с революции и гражданки повелось, сотни, может, тысячи. При Сталине сколько «шпионов и вредителей» разных перестреляли, особенно в тридцатые, один тридцать седьмой чего стоил! Но и до того хватало, всё списывалось на классовую борьбу. Хотели извести чуждый элемент. Но и своим немало досталось: как всегда с перегибами. Этакое оправдывали, как неизбежность, лес, мол, рубят – щепки летят. Один ваш местный старик мне недавно сказывал, как в двадцать седьмом году, примерно, баржу с высланными московскими проститутками ниже Царицына затопили. В трюме заперли, и капец, решили проблему, так сказать, разом и навсегда. Потом таким методом с зеками и политическими разделывались не раз на северных реках и в Сибири. Баржи-то наверняка давно списаны были, пули не приходилось даже тратить. К тому же сколько жрачки экономилось! Нда… Страшное было времечко. И в тюрьмах расстреливали, и в местных управлениях НКВД, такие специальные окошечки имелись в пристрелянный коридор, идёт человек, ничего не ждёт, а его бабах в затылок, и вся недолга. Эх, жизнь – портянка! Это я тебе точно говорю. На поток ставилось. Если думаешь, одни пленные фрицы там лежат или венгры какие, то сам подумай, откуда их столько наберётся? Пленных из-под Сталинграда по многим местам рассовали, да и выжило потом немало. Ты же говоришь, там целое поле…
Звучало вполне убедительно, у ребят и у самих при раскопках появилось подобное подозрение. Но сейчас Вадима поразила приоткрывшаяся за словами дяди Миши панорама беззакония, точнее многолетнего царства звериного античеловеческого закона, установленного во имя «светлого будущего всех народов».
– Не хотелось бы жить в те времена… – поёжился Вадим от дядиных заключений.
– А ты погоди, как знать, могить всё снова вернётся, страна у нас особенная!
От этих слов и вовсе стало не по себе. Вадим уже и не рад был, что завёл такой разговор.
– Неужели, никто за это никогда не ответит?
– Ну, частенько тех, кто приговоры выносил, да исполнителей, самих потом в расход пускали. Но, конечно, много уцелело, думаешь, кто сейчас у власти-то сидит? Только не болтай об этом, с кем попало, стукач на стукаче. Расстрелять теперь не расстреляют, а как жизнь навсегда попортить запросто сумеют.
Вновь на старом кладбище Вадим оказался много лет спустя в поисках могилы умершего в его отсутствие дяди Миши.
Почти вся низина за церковью незнакомо серебрилась крестами и памятниками новых могил, как бы наспех покрывших сплошное безымянное захоронение. Даты смерти под фамилиями бесстрастно свидетельствовали: здешнее заселение состоялось всего за несколько лет после их самодеятельных раскопок. Полоса вдоль берега отгородилась высоким штакетником и поперечными проволочными заборами, тут и там за сочной зеленью молодых деревьев и кустарников проглядывались дачные домики. Необычно насыщенный цвет и буйство насаждений объяснялись то ли близостью воды, то ли самой почвой, обильно удобренной здешними захоронениями. Где-то звучала музыка, слышались привычные позывные радиостанции «Маяк».
Брр! Ну, и странные люди, здешние дачники! Даже если они не знают о тутошних безымянных могилах, как можно обживаться рядом с кладбищем, постоянно пялясь на кресты и скорбную колокольню на холме? –покачал головой Вадим. – Неужели, желание стать собственником шести соток где угодно перевешивает всё остальное? Вот оно живое воплощение мещанства, о котором столько говорили партийные идеологи.
Хотя, если подумать, – философски заключил он тут же. – Вид жизни, несмотря ни на что символически побеждающей смерть, должен, наверное, ободрять? Может, так и было задумано местными устроителями? Впрочем, сам Вадим никакого оптимизма от этой картины не ощущал. Если бы кто предложил ему сейчас бесплатно шесть соток именно тут, не согласился бы ни за какие коврижки. И как-то обидно становилось за покойников, не за тех, под сравнительно новыми крестами и памятниками, а за других, безымянных, неведомо как здесь очутившихся, и о судьбе которых, возможно, безутешные родственники ничего не знают до сих пор.
На здешних памятниках и крестах обнаружилось несколько знакомых фамилий. Скошенный прямоугольник серого мрамора венчал могилу школьной учительницы физкультуры Бурланис Анны Адамовны. Знакомый слегка насмешливый взгляд, устремлённый прямо на Вадима, не отпускал, сколько бы он ни двигался в ту или иную сторону. Портрет, выгравированный на камне, обладал разительным сходством с живым оригиналом, хотя, наверняка использовалась лишь одна из старых фотографий. Надпись поведала, что умерла похороненная здесь на пятьдесят седьмом году жизни. Разве ж, это возраст для женщины, отойти в мир иной? Он задержался у её надгробия.
Преподавала в их классе Анна Адамовна неотрывно с пятого по выпускной, всегда подтянутая, бодрая, алертная как кошка, хотя и несколько тучноватая для своих лет, да и животик проглядывался под неизменным спортивным костюмом. На шее шнурок со свистком, исправный секундомер наготове в кармане. С самого начала она считала Вадика хлюпиком и сачком, он с регулярным упорством отлынивал от физкультуры, мать ежегодно доставала по его слёзным просьбам справки на освобождение или ограничение от физических нагрузок.
И всё-таки однажды он её очень удивил и даже испугал. С конца восьмого класса Вадим ежедневно подтягивался дома на поперечной балке в коридоре, отжимался, качал пресс, занимался гантелями по комплексам Богдасарова, не для нагона мышечной массы, а больше для осанки и увеличения объёма лёгких, и на втором году упорных занятий достиг определённых успехов. Сюрприз он устроил покойнице уже в десятом классе при лазании по канату на зачёт. Мало кто из ребят медленно и с натугой смогли добраться дальше середины. Едва очередь дошла до Вадика, Анна Адамовна милостиво предложила освободить его от испытания, а когда он категорически отказался. даже отвернулась в сторону, заранее уверенная в его неизбежном конфузе. Вадим совершенно без помощи ног, быстро перехватывая канат кистями рук, легко и стремительно взлетел наверх под самый потолок, перескочил на поперечную штангу, к которой крепился этот спортивный снаряд, и так же быстро на одних руках переместился на такой приличной высоте к самому её краю. Сверху он видел, как внизу маленькая Анна Адамовна в испуге вскочила, засуетилась, смешно замахала руками, невразумительно требуя, чтобы он немедленно спустился вниз. Остальные с открытыми ртами смотрели вверх, задрав головы. Он немного повисел на одной руке, насладился триумфом, а затем не спеша, как бы с достоинством, вернулся тем же путём, опять же ни разу не использовав ноги. Вероятно, и даже вполне возможно, учительница испугалась за Вадика, она же понятия не имела о его новых физических возможностях, да и ей бы несдобровать, случись что с этим чокнутым бывшим доходягой. Как бы то ни было, она долго ещё не смогла ничего произнести, только изредка качала головой, наподобие китайского болванчика с комода. Вадик ясно видел, с каким удовольствием она влепила бы ему двойку. Но результат говорил сам за себя, зачёт он получил, однако, верный себе, следующий урок физкультуры прогулял. Впрочем, теперь Анна Адамовна относилась к нему с подозрением и беспокойством, каждую минуту ожидая нового подвоха, и предпочла не связываться. Новые прогулы сошли ему с рук.
Вадим вздохнул, вот тебе и здоровый образ жизни, и спортивный вид, выходит, гимнастика нисколько не гарантировала долголетия. Пятьдесят семь и фьють… Как там пел Высоцкий? «Вдох глубокий, руки шире, не спешите — три-четыре!» Но безвременно ушедшую учительницу физкультуры, не злую по натуре женщину, ему действительно было жаль. Наверняка причиной её несвоевременной смерти оказались какие-то жизненные неурядицы, болезнь, или всё вместе взятое.
Спустя годы, вспоминая всякий раз их совместный рейд за черепами на старое кладбище, Вадим не то, чтобы очень раскаивался в своём давнем поступке, но знал, что теперь он ни за что не подписался бы на этакое. Не то, чтобы он был суеверен, просто решил со временем, что они не имели никого права так обращаться с покойниками. Иногда он подумывал, как бы бредово это не казалось, а может, такое признание неправильности собственных поступков, ошибок юности, даже запоздалое раскаяние, и хранило его в дальнейшем? Ведь, оба бывших приятеля уже присоединились к объектам их раскопок: Андрей на десятом году врачебной карьеры скоропостижно скончался от некроза поджелудочной железы, а Валера, сменив множество мест работы, вконец спился и оказался в положении бомжа, каковым и скончался при невыясненных обстоятельствах времени и места. Вадим даже не смог разузнать, где находятся их могилы.
Чуть больше пятнадцати лет прошло с окончания косметического захоронения поверху зловещей низины, ещё дышал на ладан смертельно нокаутированный горбачёвской перестройкой Советский Союз. Старое кладбище официально закрыли, для вновь усопших граждан отвели не заселённые пока площади у чертей на куличках. И местным властям вдруг срочно втемяшилось ликвидировать столь необходимое в прошлом и достопримечательное теперь ритуальное место. Дело в том, что прямо в центральные ворота упиралась стрелой идущая от центра улица с проложенными по ней трамвайными рельсами. Метров за пятьдесят от главного входа трасса уклонялась в сторону, делая громадный зигзаг, огибающий кладбищенскую территорию, и уже с противоположной стороны распрямлялась, переходя в загородное шоссе с редкими всплесками пятиэтажных хрущёвок. Кроме всего прочего, шоссе это вело прямиком к обкомовским дачам, давно занявшим место бесхозных садов¸ принадлежавших некогда раскулаченным хозяевам. Там вот, внезапно приспичило здешней советской власти выпрямить дорогу, закатав захоронения почивших в бозе сограждан в асфальт. Как всегда гениальный автор бредовой идеи остался неизвестен, последовали неизбежные протесты пенсионеров и ветеранов, рассчитывавших на похороны в одной могиле с уже разместившимися там родственниками. Не стали молчать и рядовые, не имевшие заслуг и льгот тысячи жителей, зато имевших родню и близких по ту сторону ограды. Слуги народа вынуждены были ответить, что заботятся в первую очередь о всеобщем благе, санитарно-гигиенических нормах и прочее, и прочее, и даже наобещали, что скоро земляки будут осчастливлены постройкой крематория.
Вряд ли вцепившиеся в руль власти вняли голосам простых людей, к тому же, кто-то из них ещё сильно хотел окончательно скрыть следы прошлых преступлений, своих или старших товарищей по партии, за которые до сих пор боялись расплаты. Судьба старого кладбища, казалось, бесповоротно решена, ну, сохранили бы какой-то островок с мемориалом павшим в Великую Отечественную, да декоративной могилой родного дяди основателя социалистического государства. Но страна уже менялась, не считаться с настойчивыми пожеланиями зарубежных фондов номенклатурщики уже не могли. Прежде не было тем доступа на советские территории, хотя везде, где смогли, уже в первые послевоенные годы воздали должное останкам своих погибших соплеменников, независимо от того по какую сторону от линии фронта те воевали. А может, буржуи деньжат подкинули доживавшим последние дни во власти советским чиновникам, сомнительно, чтобы происшедшее объяснилось одной политикой и доброй волей перестроечной партократии.
Немцы, венгры, итальянцы… сородичи поспешили найти своих мертвецов повсюду и запечатлеть уважение и память. А наши, которые остались вот здесь с ними, от рук своих погибшие в неизмеримо большем количестве, засекреченные до полного исчезновения, остались вовсе посмертно забытыми. Вот они лежат безымянные и безвестные вперемешку со сгнившими останками пришедших растоптать их страну. Да так и остались тут никому не нужными, в отличие от захватчиков, при жизни превращённые в бесправные и безгласные жертвы, Землёй закидали, свежими могилами и дачными участками прикрыли. Годы прошли, поставили где-то символические памятники и по ним, вроде бы справедливости ради, да не на могилах, могил то и нет, а где их зарывали и сколько, до сих пор государственная тайна, закрытая информация. Сомнительно, сохранились ли свидетельства и отметки в каких-то секретных архивах. Зачем кому-то ворошить никому не нужные бесхозные кости, которые уже невозможно определить, чьи они, пачкать свои непредназначенные для этакого руки? Лучше забыть, и не будить лиха.
Перед Вадимом, возносились к небу, чёрные трёхпалые кресты из железа в два-три человеческих роста, то ли католические, то ли протестантские. У каждого четвёртый, самый длинный и основной конец глубоко уходил в землю, прикрытую изумрудной шелковистой муравой. Совсем рядом в ней агатово темнели провалы мраморных плит с позолоченными надписями на немецком, венгерском, итальянском, с кратким сопровождением по-русски:
«Здесь покоятся военнопленные – жертвы второй мировой войны».
Если подойти ближе – сверху нависли общепринятые символы смерти, к тому же не нашенские, не православные. А внизу среди травы то тут, то там проглядывали небольшие распустившиеся маки на тонких стеблях, завершающими мазками алого по зелени. Только здесь, больше нигде на этом давно закрытом кладбище, не плантация, но достаточно, чтобы не только порадовать глаз наркомана, но и внушить успокоение любому случайно забредшему в низину. И откуда они взялись? Будто нарочно кто-то раскидал. Смотрятся не дополнением, а контрапунктом, отрицанием бездушных крестов и лишённых жизни чёрных камней, то ли символами вечного забвения, то ли рдеющими следами некогда пролитой крови.
И нигде, даже в сторонке ни одного упоминания, ни единого слова о захороненных здесь же на протяжении многих лет безымянных наших, безжалостно вычеркнутых из жизни и памяти потомков, не имеющих уже об этом ни малейшего понятия..
Вадим вовсе не был мистиком, многому научился за свою жизнь, но подобное никак не укладывалось в голове. Только одна чёткая мысль пришла внезапно на ум, вытеснив всё остальное, второстепенное, словно была подсказана извне, из ниоткуда, из бесконечной невесомой бездны, кажущейся пустой. но, возможно, таящей в себе нечто неуловимое глазом: «Государство, ценящее своих граждан ниже навоза, обречено на упадок и отвращение остального мира». Наверное, это мог бы высказать любой из покоящихся здесь на небольшой глубине, но мёртвые уже ничего никому не скажут.