Опубликовано в журнале Студия, номер 14, 2010
НАТАЛЬЯ РЕЗНИК
Рыбалка
Случайно познакомились в торговом центре с супружеской парой средних лет. Они недавно переехали в Колорадо из Калифорнии. Работают в этом же торговом центре, она — в магазине, он — охранником. Ей в Колорадо не нравится — скучно. Он спрашивает:
— Ребята, а что вообще здесь можно поделать? Пойти куда-нибудь?
— А вы в горы ездили?
— В горы? А что там?
— Красиво.
— За красотой в горы ехать?!
— Ну, вы можете съездить в Колорадо-Спрингс, там тоже много красивых мест. Сад Богов, например.
— Да что я, один поеду?
— Почему один? С женой.
— С женой? Да с ней скучно. А еще что есть?
— А вы в университете были?
— Да, был, конечно! Мимо проезжал раз.
— Ну… здесь театр есть.
— Не, ребята, в театры я не ходок.
— Музеи…
— Да что я, музеев не видал!
— А что вы любите?
— Что люблю? Ну, рыбалку.
— Но мы про рыбалку ничего не знаем, ничем вам помочь не можем.
— Да на что мне ваша помощь с рыбалкой! Я про рыбалку и сам тут уже все знаю. А вот делать в вашем Колорадо нечего.
Так и разошлись.
Господа и госпожи
Почему-то продавец в русском магазине обращается к покупателям именно так: “господин” или “госпожа”. Например:
— Вам что, господин?
Или:
— Берите, госпожа, сало! Свежайшее. Сам я сала не ем, но другие господа говорили…
Сначала я от такого обращения вздрагивала, а потом привыкла. Главное – понять, что продавец всего лишь пытается казаться культурным. А что же в этом плохого? Наоборот, приятно видеть, как люди тянутся к культуре. Каждый по-своему. Тяга к культуре наблюдается и в манере составления ценников. Например, на ценнике пишут не “киевская колбаса”, а “колбаса из города-героя Киева”. Знают, что Киев город-герой, а знания прятать ни к чему. Над фисташками написано “писташки”. Тоже культурно, на английский манер, то есть почти pistachios. Мой муж, прочитав “писташки”, обратился к продавцу:
— У вас ошибка в ценнике. Это слово пишется через букву “д”.
Думаю, исправят.
Мороженщик
В Монреале мы поехали на автобусную экскурсию. Автобус остановился на холме, с которого было видно весь город. Посреди безлюдного холма стоял мороженщик в бандане и на чистом русском языке выкрикивал:
— Кому мороженого?
Мы подошли. Я спросила:
— Почему вы кричите по-русски?
Мороженщик сплюнул в сторону и сказал:
— Захотят – поймут.
— Давно вы здесь?
— Двадцать лет.
— По-французски, наверно, хорошо говорите?
Мороженщик сплюнул еще раз и сказал:
— Вы вообще что? Соображаете? Зачем мне французский? Во французской части Монреаля живет один сброд? Я живу в английской части.
— Так вы по-английски говорите?
— Тоже не говорю. Англоязычные, что ли, лучше? Одни бандиты. Вы вообще знаете, как Канада заселялась? Каторжниками!
— То есть вам здесь плохо?
— А что здесь хорошего?
— А как вы сюда попали?
— Как? Да как все попадают. Мучаюсь тут, блин, с ними двадцать лет. Сброд сбродом!
И он сплюнул еще раз.
А потом крикнул мне вдогонку:
— Да идите вы сразу обратно в автобус. Нечего тут смотреть. Разве это для нас страна? Это для них, козлов! Вот пусть они и смотрят. Купите мороженое и поезжайте назад.
Нет нам с мороженщиком места в этом мире.
Национальность Карла Маркса
Галина Васильевна сложила руки на животе, прямо под кружевным воротником, и продиктовала:
— Карл Маркс родился 5-го мая 1818 года в немецком городе Трире…
— А какую национальность писать? — быстро спросил Сенюшкин.
— Что? — не поняла Галина Васильевна
— Ну, имя, дату, место рождения записали, а как же национальность?
Галина Васильевна покраснела, но сделала вид, что не заметила вопроса, и продолжила:
— … в семье адвоката…
— Так какую национальность писать? — не унимался Сенюшкин.
Галина Васильевна покраснела еще больше и могла бы уже посоревноваться в яркости со свеклой. Все ждали. Галина Васильевна продолжала молчать, и видно было, что она мучительно размышляет над ответом. Назвать Маркса немцем Галина Васильевна не могла, поскольку и сама таковым его не признавала. Ответить «еврей» было нельзя по двум причинам. Во-первых, слишком сильно затянулась пауза. Если так долго пришлось молчать, значит, было, что скрывать, значит в том, что Маркс был евреем, крылось что-то постыдное, а ничего постыдного в этом вроде бы не было. Конечно, быть евреем хуже, чем быть немцем, но и не стыдиться же этого! В конце концов, хорошо, что Маркс не был чукчей. Во-вторых, произнести слово «еврей» во всеуслышание — это было просто неприлично, все равно что сказать при всем классе слово «жопа». И сказать такое о ком! О самом Марксе! Щеки у Галины Васильевны надулись, и на лице явно прочитывалась обида на Маркса: «Надо же, великий человек, и такая национальность!» В классе начали хихикать.
— Так какую национальность писать? — спросил Сенюшкин в третий раз.
Галина Васильевна выдохнула и произнесла скороговоркой:
— Где родился, ту национальность и пиши.
— Пишу. Карл Маркс, национальность — Трир, — немедленно откликнулся Сенюшкин под общий хохот.
А я подумала, как чудесно звучала бы эта национальность в марксовской биографии. «Карл Маркс, трир по национальности, родился в Германии…» или «Карл Маркс родился в семье немецких триров…» Простенько, элегантно и до того непонятно, что не вызывает никаких вопросов. И не торчит из текста красным указующим перстом: вот, мол, он кто на самом деле, хоть и родился в Германии. Говорят, Галина Васильевна после того, как мы закончили школу, перешла на преподавание истории средних веков и никакой другой. А я до сих пор в компании слово «еврей» произношу с усилием. Даже слово «жопа» дается мне легче. По крайней мере, на «жопу» почти никто не обижается.
Трудности перевода
По помещению одесского аэропорта нервно бегал молодой человек. Остановившись около меня, сказал:
— Представляете, нет рейса на Вену! На все города есть. На Вену нет. Везде смотрел. Вены не нашел. А я в Вену же лечу. А в Вену рейсов нет!
Я тоже летела в Вену и за пятнадцать минут до разговора с молодым человеком, пройдя через похожие трудности, рейс свой все-таки нашла по времени вылета. Поэтому сказала:
— Вена по-украински Вiдень.
Молодой человек сначала обрадовался и даже слегка успокоился, но, едва успокоившись, опять вдруг забегал вокруг скамейки, выкрикивая массу ругательств, в основном матерных. Иногда среди мата можно было разобрать:
— Не могут по русски написать!
— Напридумывали, бля, названий!
— Вiдень у них!
Вдоволь накричавшись, он пристроился около меня и не отходил уже до самой регистрации, понося украинцев и украинский язык на чем свет стоит. На прощание сообщил, что в Вене у него только пересадка, а летит он вообще-то в Пекин.
— Как думаете, — спросил, — в Пекине-то я разберусь?