Опубликовано в журнале Студия, номер 14, 2010
Хольгер Швенке
Мультикультурный, интеркультурный,
транскультурный, — культурный?
Во многих городах Германии существуют т.н. транскультурные службы по уходу за престарелыми и больными. Они выполняют свои обязанности – социальное и медицинское обслуживание – с учётом традиций, нравов, обычаев и моральных норм людей разных культур. Думается, что это отнюдь не плохая идея, если соблюдаются некоторые мусульманские предписания относительно приёма пищи или с уважением относятся к принятым в Азии представлениям о стыдливости.
И при обсуждении общественно-политических вопросов также постоянно всплывают термины культурологического характера. При этом наблюдается постепенное продвижение от “мульти” через “интер” к “транс”, что имеет прямое отношение к степени сознательного обращения с содержащимися в них нюансами.
“Мультикультурный” соответствует пассивной толерантности, которая, в конечном итоге, может привести к возникновению параллельных обществ. “Интеркультурный” может означать весьма конструктивный диалог между культурами. И, наконец, “транскультурный” — это то, что даже к реальному культурному взаимообмену привести может.
В политике и в повседневном быту, однако, эти термины – мульти-, интер- и транскультурный – используются зачастую неточно (не всегда они соответствуют своему истинному значению. – Пер.).
“Зелёные” и либеральные интеллектуалы давно были известны как поборники мультикультурного многообразия, которое самое позднее с 70-х годов ХХ века во многих крупных городах Германии становится вполне реальным явлением.
Их политические противники из лагеря консерваторов, которые с некоторых пор говорят о некоей мультикультуре как слишком наивной, а потому и лопнувшей мультикультимечте, сами, однако, длительное время факты мультикультуры просто-напросто не хотели принимать во внимание. То, что Германия является страной иммигрантов, до недавних пор начисто отрицалось той самой партией, чей министр внутренних дел сегодня достойным благодарности образом начинает с Исламской конференцией многообещающий диалог относительно двух культур.
Повсюду в стране при активной поддержке коммун, объединений и частного сектора развернулись практические действия и дискуссии о масштабах государственного и хозяйственного содействия в сфере интеркультурных отношений. Наконец-то нашёл признание тот факт, что не только в отдаленном глобализированном рыночном хозяйстве дремлют большие ресурсы, но и, возможно, также у незнакомого соседа с миграционными корнями.
Не считая неисправимых крайне правых маргиналов, среди здравомыслящих людей утвердилось, по всей видимости, убеждение в необходимости позитивного диалога между культурами в качестве всеобъемлющего условия достижения полного согласия в демократическом обществе.
Имеются, однако, достойные внимания возражения, которые, хотя и не отвергают консенсуса, тем не менее требуют придать дискуссии совершенно новое направление.
Во всех различных, более или менее доброжелательных концепциях мульти-, интер- и транскультуры в большей или в меньшей степени предпосылкой выступает именно однозначное понятие “культура”, которая, смотря по обстоятельствам, является или быть должна мульти-, интер- или транс-.
А что, если именно эта предпосылка не что иное, как иллюзия? Что, если взятое за основу понятие “культура” не только расплывчато, но и исторически преждевременно или даже ложно?
В трёх новейших публикациях, о которых хотелось бы здесь подискутировать, поднимаются именно эти вопросы. Само понятие культуры в них по-своему анализируется и становится предметом критического разбора.
Часть первая
Навид Кермани, “Кто это — Мы?” (C. H. Beck Verlag)
“Даже если, казалось бы, тебя это лично не касается, принадлежа к какой-нибудь группе, чувствуешь себя куда сильнее, чем когда она к тебе враждебна”. Так рассуждает сын иранских иммигрантов, член Исламской конференции, писатель и исследователь ислама, родившийся в 1967 г. в Германии Навид Кермани, метко описывая то, что испытывают многие этнические или религиозные меньшинства. “С некоторых пор, — продолжает он, — меня постоянно спрашивают, кем я себя чувствую: немцем или иранцем, европейцем или мусульманином? Когда-нибудь и сам действительно начинаешь об этом задумываться”. Кермани приходит к неожиданному заключению, уклоняясь, однако, от окончательного решения: “При этом я бы не хотел быть втиснутым в какую бы то ни было идентичность, даже будь это моя собственная”.
Понятие идентичности остаётся, конечно, центральным, когда речь идёт о культуре. Следует, однако, отметить: достоинством этой заслуживающей внимания книги является то, что тезис, будто идентичность и культура являются двумя сторонами одной и той же медали, не предстаёт как раз и навсегда решённое дело.
При некоторых обстоятельствах определять идентичность в одной “увязке” с культурой или стремиться к этому даже нежелательно. Она, идентичность, может стать ловушкой, когда единичное теряет свою идивидуальность, она может стать репрессивным аргументом, препятствующим прогрессу, может привести к политически безумной идее этнической чистоты, к расизму и ксенофобии.
Кермани, опираясь на примеры из собственной жизни, наглядно показывает, что не только группы, сформировавшиеся на фундаменталистской основе, могут инструментализировать для своих целей весьма удобное понятие “культурная идентичность”, но и доброжелательные представители т.н. “мультикультуризма” оказываются впутанными в терминологический спор и признают нуждающейся в помощи только ту группу, которая в культурологическом плане идентифицирована и организована.
И прогрессивные, и реакционные силы явно или неявно едины в том случае, когда исходные посылки при рассмотрении понятия культуры у них одинаковы: “диалог культур” точно так же, как и его антипод “борьба культур”, имеет своей основой представление, что разные культуры как субъекты противоположны.
Культура, как система т.н. собственных ценностей, есть тем не менее многократно повторяемая конструкция. Кермани демонстрирует это на многих исторических примерах, в часности на дебатах об исламе и о Западе после 11 сентября. Он ссылается на повседневные противоречия, присущие мышлению, основанному на культурной идентификации, наводя примеры строительства мечетей в Германии и дискуссии по поводу ношения женских платков, а также наглядно демонстрирует это на фактах собственной биографии.
На примере избрания президентом США сына афроамериканского иммигранта с мусульманскими корнями Кермани показывает, что идентичность необязательно должна быть отправной точкой, и даёт понять, что решением может быть нечто иное, предлагая вместо термина “идентичность” термин “идентификация”: “Идентификация удаётся там, где она не сводится к идентичности”.
Иммигрантам в Германии он предлагает стать европейцами, ибо Европа является “свободным обществом, а не названием религии или этноса”. Свою собственную идентификацию Кермани описывает так: “Моей родиной стал Кёльн. Моя родина – это устная персидская речь и письменный немецкий язык… Да, Хёльдерлин – родина, и футбольная команда 1.FC Köln тоже родина”.
А почему бы и нет?..
Перевёл с немецкого Иосиф Моков