Очерки
Опубликовано в журнале Студия, номер 11, 2007
ВЗГЛЯД НА БЕРЛИН С КРЕСТОВОЙ ГОРЫ
;/КРОЙЦБЕРГ/
Большая сиреневая луна примостилась у края каминной трубы. Куда ни кинешь взгляд, всюду крыши, крыши, крыши… И только остроконечные купола кирх вылазят, словно шила из мешка… Я усадил свое воображение на крышу, густо поросшую экзотическими фланцами, и слушаю музыку ночного города. Труженик-Берлин засыпает, но просыпается вечность и зависает на шпилях кирх, лепнине карнизов, кованых решетках…
Ночь падает на землю звездной картой, летаргия сковывает город, оцепенение повисает среди бетонных скал. Натыкаясь на сонные липы, бродят россыпи женского смеха…. Здесь воздух имеет вкус, а звук – густоту. Тихо сочится время над крышами, незаметно проворачиваются часы ночи, звезды стекают влагой…. Понемногу фантазии переходят в реальность, и все это становится Кройцбергом.
Кто-то сказал, что вид города не в городе, а в глазах зрителя.
Про Кройцберг говорят, что это каменный мешок в центре Берлина, что здесь центр немецкого культурного и политического андеграунда, что Кройцберг – это столица турок в Германии, пристанище пэнэров и обдахлосов*, что это гнездо феминизма…
И все будут правы.
Кройцберг – действительно уникальное место.
Вообще и в частности.
Район поражает географией встречающихся лиц.
Кто только не живет в “черном” Кройцберге! Турки, греки, югославы, поляки, пуэрториканцы и перуанцы, монголы и китайцы, арабы, мавры и прочие африканцы; вобщем большинство из 440 тысяч ауслендеров** населяющих Берлин. Но не русские. Русские предпочитают селиться в Шонеберге, Штеглице, Марцане, на худой конец в “белом” Кройцберге. Но не в “черном”. Вероятно я единственный русский, живущий на улице с красивым славянским названием “Горлица”. Месяцами не слышу здесь родной речи. Только однажды в Горлица-парке натолкнулся на группу подростков говорящих по-русски, но с таким количеством мата…
Я люблю гулять по кварталам, окружающим Kотбусер Тор, Коти, как ласково называют его здесь. У этой части Кройцберга есть какие-то гипнотические свойства. Прихожу туда, когда день, ошалев от суеты, уносится прочь, а на смену ему падает сиреневый полог вечера, ожидающий лиловую ведьму-ночь…
Люблю слушать тяжкое дыхание полуночных каналов с фосфорно-белыми шванами***, смотреть на горящие в антрацитовой темноте, словно рыбацкие костры, иллюминаторы кораблей-ресторанов, пришвартованных в заливе у Адмирал Брюке…. Входить в оазисы столетних деревьев, плотно окруженных бетонными коробками. Бродить, чтобы поймать случайность, встречу, с которой начнётся новый поворот в судьбе — тонюсенькую струйку радости в грохочущем потоке жизни… Ощутить что-то иное, а не суетную тщету материального мира…
Улицы с мертвыми каналами, тянутся бесконечно и никуда не ведут. Фонари протирают глаза в заспанных подворотнях, где сохранились старинные водоколонки в витых чугунных балясинах. Здесь время спрессовано в тяжелую глыбу множеством событий, здесь вступает в действие то, что составляет для человека магию любой старины, любых руин или памятников: таинственная притягательность ушедшего разрушающего времени, но придающего драгоценность всему тому, что устояло. Здесь можно затеряться и встретить самого себя… или того, кто стоит по ту сторону зеркала…
Столетия проплывают в глубоком сне сияющей Шпрее…
Кройцберг — один из самых старых районов Берлина. Он был уже тогда, когда еще не было Нойкёльна, Teмпельхофа, Шёнеберга. Аналоги ему Ист-Энд в Лондоне, Гарлем и Брайтон-Бич в Нью-Йорке.
Его строили надежно и основательно из камня и бетона крепкие усатые немецкие парни, которые глядят на нас со старинных фотографий.
А, построив, ушли воевать за интересы кайзера… и не вернулись. Не вернулись также их дети и внуки уже со следующей войны, сложив головы за интересы фюрера. И теперь в их домах живут ауслендеры. В Кройцберге есть улицы со 100% не немецким населением. Узнай об этом Гитлер, он перевернулся бы в гробу.
В Кройцберге налицо эклектика в архитектуре, и застенчивая старина часто соседствует с наглым модерном. Когда идешь по старинным улочкам, так и хочется растолкать стены домов, посмотреть, что у них там внутри, во дворах. Жаль только, что Потсдамер Плац, эта лаборатория современной архитектуры, сегодня не входит уже, как и Tиргартен, в Кройцберг.
Район сильно пострадал во время последней войны. Только 3 февраля 1945 года 958 американских бомбардировщиков сбросили на районы Mитте и Kройцберг 2270 тонн бомб. Некоторые улицы стоят с множеством прогалов на месте бывших зданий и похожи на челюсти с вырванными зубами. Смотришь — тесный ряд домов и вдруг игровая площадка или зеленый оазис между ними…
Досталось и кирхам. Некоторые так и стоят полуразрушенные, иные без шпилей…
Но кирхи умирают не только от бомб. Жизнь уходит оттуда, когда нет ответа на актуальные вопросы современности. И колокола тогда звучат понапрасну…
Самобытна и необычна богема Кройцберга. Сегодня это по-прежнему состоявшиеся и несостоявшиеся художники и литераторы, музыканты и актёры, иногородние и студенты, политики и нелегалы. Этих его обитателей увидеть не так просто. Их политические, анархические, фемино-лесбийские, религиозные и прочие организации глубоко ушли в андеграунд, спрятавшись за вывесками “Babilonia”, “Wagendorf” или просто и скромно — “Culture club”. Чтобы познакомиться с ними, вам придется теплым летним вечером занять место за столиком в типичном кафе Кройцберга с осыпающейся штукатуркой, грязным полом и мерцающими в темноте свечами где-нибудь на Ораниен штрассе или Виен штрассе.
Ближе к полуночи кафе начинают заполняться посетителями, вид которых не может не вызвать недоумение. Жизнь и вымысел здесь перемешались, как в фантастическом боевике категории “С”. Лысые женщины и мужчины с косами и хвостами, бородачи, выражение лиц которых иногда трудно прочитать, особенно если лицо густо покрыто кольцами и татуировками. На этих мужчинах и женщинах одежда, имеющая музейную ценность, и та, которой явно месяцами мыли полы. Такое ощущение, что кто-то только что оставил келью, кто-то явился из крестового похода, кто-то был другом Тиля Уленшпигеля, а кто-то куртизанкой времен Мопассана. Скальды, пилигримы, конкистадоры и прочие флибустьеры…. На лицах многих из них написано: “ На самом деле я еще лучше, я шедевр! Но вряд ли вы легко проникните в мою бездну…”
Кого только не встретишь в этих пристанищах для тех, кто ускользает от унылого провинциального и семейного быта, где жизнь утратила сюжет. Есть и другая категория обитателей богемного Кройцберга. По утрам, в выходные, возле скульптурного комплекса на Вранглер штрассе часто тусуется еще одна причудливая кодла.
Дамы, которым за 60,но с глубокими декольте, в мини-юбках, приталенных расклешенных брюках. Дедушки с седыми бородами на “Харлеях” — кто в белой тройке и белых сапогах на высоком каблуке, кто в кожаном прикиде с клепками, стоптанные копыта в пыли…
Ветераны хиппи и “Вудстока”, первые немецкие рокеры, а может и бывшие члены RAF**** Первый и последний рудимент свободы, как они себя называют…
Нет ничего более забавного, чем наблюдать всякого рода политические демонстрации в Кройцберге.
Вот типичный Первомай.
На Oраниен плац c утра уже все запружено полицейскими машинами. Окна магазинов задраены листами фанеры и жести. Стоят полицаи — молодые ребята с серьгами в ушах. Некоторые с бородками и в очках, кокетничают с будущими демонстрантками. Те лысые, с бугристыми головами, словно из фильма “Марс атакует”, татуированные так, что нашим паханам и не снилось. Худенькие и маленькие девчонки-полицайки с косичками, большими пистолетами и наручниками на поясе, в свою очередь кокетничают с вальяжными панками в солдатских советских сапогах. Где-то к обеду появляется масса плакатов типа: “Долой капитализм!”, “Лесбиянки против глобализации и патриархата” и т.д., с серпами и молотами, элементами советской агитационной графики 20-30-х годов и троицей в виде Маркса, Мао и Ленина. Далее суровые феминистки с байронической бледностью на лицах, живой символ отваги пойти за идею хоть на край света, начинают лекцию. Мощные динамики передают собравшимся их гневный пафос в речах о загнивающем капитализме, беспощадно угнетающем трудящихся, которые припудрены и присахарены с их подачи. А в это время сами трудящиеся, а точнее нетрудящиеся–социальщики накачиваются пивом и танцуют “рэп”. К вечеру страсти накаляются и… и пошла плясать губерния! Коммунисты, панки и анархисты с разноцветными ирокезами на головах скандируют лозунги, в том числе и любимый: “Die Arbeit ist scheise!”,***** носятся с красными флагами, писают прохожим под ноги и провоцируют полицию на столкновения. Как и полагается, столкновение происходит, в воздух поднимается куча камней, горят автомашины, мелькают дубинки, самых буйных грузят в “воронки” … и обе стороны расходятся с чувством выполненного долга. Назавтра всех задержанных выпускают.
Им, как и нашим “дофинистам”, неважно против кого и как бунтовать, лишь бы бунтовать. Сегодня он с красным флагом, а завтра черно-красным, лишь бы пиво не кончалось.
И еще об одной достопримечательности Кройцберга стоит рассказать. Принцен бад – это своего рода Ривьера, здешний Лазурный берег — место, где город перестает быть злым и колючим, где ласковая вода дарит кусочек маленького счастья. Летом сюда сходится бомонд Кройцберга себя показать и людей посмотреть. Здесь устраивают смотрины своих трофеев, возвратившиеся из набегов в южные страны те немки, которые презирают немецких мужчин. Весьма занимательно видеть, как мамаши, густо покрытые детьми и татуировками, в сопровождении разноцветных отцов семейств, дефилируют от бассейна к бассейну, встречаются, щебечут, делятся впечатлениями…
Кройцберг… Все не охватишь.
Альбер Камю утверждал, что самый лучший способ познакомиться с городом – это попытаться узнать, как здесь работают, как любят, как отдыхают и как …умирают.
Кройцберг… Я оставляю здесь пустые бокалы, свое прошлое и свои надежды.
———————————————————————
*Пэнэр, абдохлос (немецк.) – бездомный, бомж.
**Ауслендер (немецк.) – чужеземец.
***Шванн (немецк.) – лебедь.
****RAF – “Ячейки Красной армии”, террористическая организация,
действовавшая на территории ФРГ в 70-е годы.
*****└Die Arbeit ist scheise!“(немецк.) — “Работа – дерьмо!”
АТЛАНТЫ С ОТБИТЫМИ ГОЛОВАМИ
/ ТАХЕЛЕС /
Августовский полдень.
Лето цепляется за последние солнечные дни.
Припекает.
Ветер гонит жестяную листву.
Мы сидим с Фолькером в тени летней мастерской, в окружении его угрюмых скульптур из металла.
Пьем пиво с воблой.
Я наловил ее в Шпрее. Никогда не видел столько рыбы, как в Шпрее.
Фолькер единственный из моих знакомых немцев, кто ест воблу.
Остальные от неё в шоке.
Даже от одного ее вида. Не решаются и попробовать…
Кругом ревут бульдозеры, крушат оставшиеся еще с войны руины во дворе Тахелеса.
Группы пацанов с баллончиками в руках старательно выводят свои граффити на старых стенах…
У кафе “Sapata” за столиками собралась толпа разношерстных туристов. Словно пингвины они робко прячут лоснящиеся тела в тень стойки бара и другие “утёсы”…
Все как обычно.
Голос у Фолькера с хрипотцой, он медлительный, все делает по-крестьянски основательно, наверняка.
Он ветеран Тахелеса, живет здесь уже 10 лет.
Этот год, возможно, будет последним в истории Тахелеса.
Стройка уже подступила к его стенам вплотную…
Тогда Фолькер уедет в свою любимую Баварию.
Где много лесов, гор и ручьев полных форели. Я сам видел.
Мальчишкой он ловил ее руками под камнями, так же как и я когда-то на Логойщине в криничных реках…
Здесь главное – научиться осторожно прикасаться к рыбе, гладить ее, чтобы не спугнуть…
Наш великий скульптор уже изрядно накачался пивом и незаметно для себя перешел на баварский диалект, который понимают в Австрии и Швейцарии, но плохо понимаю я.
Недавно его бросила подруга.
— Когда меня бросают, предают подруги, я не отчаиваюсь. Когда появляются новые – не обольщаюсь… Храню спокойствие.
- Что такое “Тахелес”, Фолькер?
Этот вопрос я готовил давно.
- Это колодец, из которого не видно звезд…
Любострастный прыщ на теле общественной мысли.
Вал даров.
Гетто избранных.
Это берлинский аналог парижского “Улия” времен Модильяни и “Пушкинской 10” в Питере.
Помойное ведро, отстойник столицы.
Tacheles – это легенда Берлина.
Это то, чего в “правильной” и прагматичной Германии не может быть, но существует в реальности. Здание, возведенное в начале XX века в югендстиле, больше чем наполовину разрушенное во времена последней войны…
Крупный культурный центр Берлина, на шести этажах которого размещены кинозалы, театры, выставочные залы.
И десятки ателье, в которых живут и работают художники из разных стран…
Тахелес рождён Стеной, точнее, падением Берлинской стены.
Тогда в Берлин на волне ажиотажа съехались тысячи художников, писателей, музыкантов со всего мира.
Жили везде, где придется, в том числе и в заброшенных еще с войны зданиях-руинах, каким и был Тахелес.
Когда ажиотаж спал и начала устанавливаться “нормальная” жизнь, Тахелес отстоял свое право на существование упорной борьбой с городскими властями.
Дело доходило и до стычек с полицией…
И власти пошли на компромисс.
Коммуна Тахелеса выдвинула из своих рядов лидеров, которые стали представлять этот центр искусства в Берлинском сенате. Лидер богемы, австриец Мартин Ройтер, сумел найти общий язык со всеми: левыми и правыми, чиновниками и неформалами, гениями и посредственностями…
Сегодня Тахелес стал опорным пунктом всего немецкого андеграунда.
Безусловно, у него много как сторонников, так и противников. Но все они сходятся на том, что существование подобного центра – реальное проявление демократии.
Это форточка, через которую общество может выпускать революционный пар несостоявшихся ван-гогов, пикассо и дали, а также…потенциальных гитлеров.
Кто знает, как сложилась бы судьба Европы, если бы в свое время Адольфу Шикльгруберу была бы дана возможность заняться творчеством…
Население Тахелеса делится на творцов и тех, благодаря кому он функционирует.
Who is Who определить трудно.
И те, и другие носят рваные джинсы и день и ночь курят травку.
В ателье-кельях спят вместе и те, и другие.
Делают секс (sex machen).
Быстро и наспех.
Затем опять травка.
Ругают правительство, которое им деньги дает…
Гении, почти гении, неудавшиеся гении.
Ненастоящие жены настоящих гениев, настоящие жены ненастоящих гениев…
Во все времена существовали сумасшедшие, считавшие себя гениальными художниками
Иногда так оно и было.
А кто знает, где проходит граница?…
Собаки Тахелеса затеяли грандиозную разборку между собой. На шум сбежались их владельцы, орут на разных языках.
Одно только слово объединяет их всех:
- Scheise*!
Четыре гранитных атланта с аккуратно отбитыми головами присутствуют при этой разборке.
Немцы, французы, итальянцы, японцы, голландцы, русские расходятся по кельям своего монастыря…
Вот прихрамывает перс Реза, бледнолицый, с глазами, повернутыми вовнутрь.
Он здесь с первых дней.
Рисует загадочных женщин с мужскими гениталиями. Или грустных мужчин с гениталиями женскими.
Крадет картины у других художников, чтобы заработать на порцию травки.
За это его ругают, но не бьют…
А вот Ребекка с лицом молодой Кете Кольвиц.
Она немка.
Стремительно проносится в развевающейся арабской джелале.
На своих огромных холстах она с талантом, не уступающим старым мастерам, изображает каких-то клыкастых и зубастых киборгов.
Все ожидают, что она выбросится из окна своей мастерской.
Как Мелани.
Замкнутая и меланхоличная девушка из бывшей ГДР старательно создавала причудливые скульптуры.
Но разрушала свой мозг и тело.
Однажды она приняла дозу, трахнула приятеля, выпила кофе…
И выбросилась с шестого этажа.
На каменные плиты, которые помнят еще советских солдат.
Туристы ходили вокруг, щелкали фотоаппаратами.
Думали — перформенс…
Король метала флегматичный турок Арда, бывший студент-медик.
Год за годом, с утра до вечера ревет его автоген, сопит газовая горелка, грохочет кувалда. Созданные им металлические люди и животные поражают воображение…
Усталые тени ложатся на руины Тахелеса.
Колодец, из которого не видно звезд…
Худой, с внешностью Дракулы, итальянец Андреа уроженец Рима.
Знает пять языков.
Он был успешным бизнесменом в Америке, имел семью. Теперь вот живет здесь. Виртуоз-гитарист, виртуоз-живописец. Море немок пасется у его ног. Значит и виртуоз секса.
Совсем как Гоген.
Ненавидит религию, папу римского, канцлера. А заодно и весь мир.
Накурившись травки или нанюхавшись кокаина любит всех и вся. А назавтра гоняется за Резой с ножом, режет свои солнечные холсты…
Как-то избил и прогнал молодого Фрица, когда тот пришел ему поплакаться, что его оставила любимая…
Неприметно скользит тень Биянки-баварки.
В ней живут ангел и шлюха одновременно. Эта парочка души друг в друге не чает.
Синяки под глазами запечатлели душевные изгибы.
Как и все – она друг сухой травы.
И России.
Любит вводить абсурдные русские тексты в свои мертвые картины. Думает их этим спасти.
Голландец Винсент.
Рыжий, конечно. Одержимый сплином, он пытается себя развлечь эпатажем. Говорит, что любит всех людей, но боль за человека у него переходит в вопль отчаяния и крик ужаса…
Пусть яппи испытывают ненависть и отвращение к нашим картинам. Буду знать, что хоть какие-то чувства в них пробудил…
Вечно одержимый какими-то идеями музыкант и поэт Леша из Питера.
Каждую неделю он сколачивает интернациональную рок-группу.
Репетирует по ночам. Выдает полные 7 герц. Вначале все возмущались. Но потом привыкли.
Высокий, смуглый Патрик из Прованса. Может испортить настроение у самой веселой компании.
В его искусстве полно некрофилии и копрофилии.
Пока еще не так много, как у профессора Хагенса, которого в Германии зовут доктор Смерть…
Его творчество напоминает пробуждение алкоголика в фантастическом вытрезвителе после целой жизни запоя.
Есть художники, чей удел – передавать миру свое разочарование. Патрик – один из них.
По какой-то странной иронии судьбы сюда заносит моих земляков–минчан. Акулофф. Ни дома, ни друзей, ни врагов. Никогда не знал женщин. Автор как минимум 5000 картин. В Тахелесе общается со всеми по-русски, самое интересное, что его как-то понимают.
Представьте, три десятка таких личностей собираются вместе, и вы поймете, что такое Тахелес. Художественная мысль сегодня в Германии сложна и многообразна. Она способна расстроить умственную ориентацию любого искусствоведа. Конфликт в современном искусстве происходит не между истиной и ложью, красотой и безобразием, гармонией и хаосом, а между культурой и её профанацией. Главным в творчестве становиться внутренняя поза художника, его рефлексия, избыток внимания к себе. Самые реакционные идеи выступают теперь под видом радикального обновления духовного горизонта современности. “Всё, что я нахаркаю — искусство, ибо я художник!” — сказал Курт Швиттерс несколько десятилетий назад. Сегодняшнему поколению творцов предстоит плавать в море нахарканного.
И делают они это, как умеют.
Описывать же их деятельность как столкновение стилей и направлений — самое глубокое заблуждение. Рассматривать некоторые задачи современного искусства на уровне идеи значит унизить её…
Наши герои — представители субкультуры, явления пока еще малоизвестного у нас. Субкультура сходна с андеграундом, но есть и существенные различия. Культура и субкультура по сути своей антагонисты.
Это только у музыкантов группы “Сплин” “из двух культур можно сделать одну”.
Субкультура направлена на построение новых, отгороженных от базовых, вечных, ценностей.
Диапазон ее существования – от музыки и употребления наркотиков (тоже возведено в ранг культуры), до видео и компьютерной графики. Уникальность нашей отечественной ситуации не только в том, что поздно столкнулись с этим явлением, но и в том, что наш андеграунд, который существовал до перестройки, не был субкультурой. Он отличался мастерством и талантом, тогда как субкультура пропагандирует открытую апологетику дешевых суррогатов. Её задача — поставить искусство в некий параллельный мир, живущий по своим законам, вне общепринятых логики и смысла. Колодец, из которого не видно звезд…
Искусство страдает от несвободы, но и от свободы страдает также, если оно свободно от здравого смысла. На то и искусство, чтобы всегда выживать вопреки всему, в муках.
Субкультура выдвинула свои нормы.
Хочешь – будь гением
Хочешь – геем.
Когда каждый сам себе судья, быть гением проще пареной репы.
Адепты субкультуры считают себя убийцами общественных стереотипов, скуки и чопорного прошлого культуры. Их цель – показать стерильным бюргерам правду и изнанку жизни.
Шокирует? – значит работает.
Это не совсем то, что показ миру голой задницы.
Но провести параллель можно.
В начале XX века это называлось “пощечиной общественному вкусу”.
Из рядов адептов субкультуры вышло много антиглобалистов.
Но это уже субполитика…
Чего не понимают современные нигилисты, так это того, что существуют они не только в угоду, но и по заказу тех же бюргеров. И их появление вызвано функционерами от искусства, нанятыми и оплаченными сверху. Выступая в амплуа циников и идеалистов одновременно, народ Тахелеса не шибко опасается оскорбить щепетильную нравственность сената. Деньги им так или иначе гарантированы.
И весь их шокирующий эпатаж является не более чем театральным, укрощенным и прирученным.
Лучше иметь таких вот “революционеров”, прогнозируемых и купленных, чем ушедших в настоящее подполье.