Опубликовано в журнале Студия, номер 11, 2007
Настоящая публикация посвящена памяти поэта,
которому 9 января 2008 года исполнилось бы 85 лет.
которому 9 января 2008 года исполнилось бы 85 лет.
Однажды, собирая книгу о Борисе Чичибабине, один из его друзей заметил, что ощутим хронологический разрыв в стихах: всего несколько стихотворений 40-х-50-х годов прошлого века включены поэтом в итоговую книгу “В стихах и прозе”(1995 г.), переиздана в 1998 и 2002 годах.
На самом деле оказалось, что этот период не был таким уж бесплодным. После кончины поэта его рукописные сборники, подаренные друзьям, стали стекаться в Харьковскую государственную научную библиотеку им. В. Г. Короленко. Знакомство с этими сборниками даёт более полное представление о творческом пути поэта в 40ые — 50ые годы.
Л.С.Карась-Чичибабина
Я тебе не чужой человек.
Мы не просто большие друзья.
Мы сошлись и связались навек.
Нас нельзя разлучить и разъять.
И, быть может, в стотысячный раз
О тебе и грустим и поем,
Соколиное горло — Кавказ,
Неуютное счастье мое!
Ты мне звонко чихаешь в лицо
Неожиданным взрывом ветров.
Я тебе отвечаю, кацо:
Будь здоров — и я буду здоров.
Я целую вершины твои,
Как седую отцовскую прядь.
Если гибель почую в крови,
То к тебе возвращусь умирать.
Если трудной мне будет тропа,
Дай плечом прикоснуться к тебе.
Ты — могучий, ты жизнью пропах,
Помоги мне, отец мой, в борьбе.
Прямо в горы — из душных трущоб
Мой веселый, мой яростный путь.
О, еще бы хоть раз, о еще б
Этим ветром до боли вздохнуть.
***
И вот дарован нам привал:
Сидим и почиваем.
Здесь в прошлом Лермонтов бывал,
И мы теперь бываем.
Возможно, этот вот гранит
И этот вот песчаник
О нем предание хранит
В таинственном молчанье…
Однако ж, лютая жара.
Смотрю и вижу еле:
Стоит высокая гора,
Над ней века шумели…
…Трава, желтея и шурша,
Сгорит от зноя скоро…
На той горе лежит Шуша —
Великолепный город.
Как солнцем выжженный скелет,
В колеблющемся зное,
Она белеет на скале
Могильной белизною.
В ее глазницы заглянуть
Лишь звездочкам падучим.
Ах, до нее невесел путь:
Карабкаться по тучам.
Скажи, скажи мне, камень гор,
Единственному в свете,
Не здесь ли Лермонтова взор
По-доброму стал светел…
А на заре иных времён
Кровавым страшным летом
Здесь турки резали армян
По вражеским наветам.
Враги, сердечные, секлись
Калеными клинками,
И кровь с горы бежала вниз
И капала на камень.
***
Вечер в белых звездах был по праву
Обалдело горд самим собой.
Ветер стих, и онемели травы,
Пала пыль на плиты мостовой.
Докурил, и потушил, и сплюнул,
Подошел к окну — и обомлел.
Надвигалась ночь. И лунно-лунно
В этот вечер было на земле.
И таким он был тогда хорошим,
Что мгновеньем стал я дорожить,
Что казалось: как я много прожил, —
Так хотелось мучиться и жить…
Над росою стен Степанакерта
Ночь текла как музыка и бред.
Горы были вырезаны кем-то
На холодном лунном серебре.
Запахи тропических растений
Растворялись в белой полумгле.
Вперемежку отсветы и тени,
Воплотясь, бродили по земле.
И воспоминанием о детстве —
Бабушкины сказки про зверей —
Плакали шакалы по соседству,
Будто дети плачут у дверей.
Остывали от дневного жара
Плиты улиц. Просыхала грязь.
Под окошком целовалась пара,
Никого на свете не стыдясь.
Он пальто накинул ей на плечи,
Обнимал, на грудь свою клоня…
Я стоял, и я смотрел на вечер,
И они не видели меня.
Отошел, ругнувшись по привычке —
Шепотом, замечу между строк, —
Завернул цигарку, портил спички
О сырой и стертый коробок.
Мне не жаль, я в зависти не чахну,
Не горюю, старчески бубня.
Пусть для них сегодня травы пахнут,
Как когда-то пахли для меня.
Только жаль, что время слишком грузно,
Что ничем не в силах я помочь,
Что когда-нибудь им будет грустно
Вспоминать сегодняшнюю ночь.
***
То отливая золотом, то ртутью,
А то желта, как старая слюда,
За гранью гор и за метельной мутью
Скользит, журча, куринская вода.
Изборожденной трещинами грудью
К ней берег слег, не причинив вреда,
И, вся сверкая ересью и жутью,
Скользит, журча, куринская вода.
Давным-давно, в минувшие года
Веселый Пушкин брел по сухопутью,
Играя жизнью, заглянул сюда.
Он вкус ее похваливал тогда.
И, памятью горда, под дымной мутью
Скользит, журча, куринская вода.
ПЕСЕНКА ДЛЯ ЛЕШИ ПУГАЧЕВА (1960 г.)
(Советской “интеллигенции” посвящается)
Были книги и азарт, поцелуи, чаянья,
А достался нам базар, преферансы с чаями.
Кто из нас не рвал, не жег, что писали в юности?
А на улице снежок, молодой и лунистый.
Падай, падай, пороши, на окошки сыпься нам!..
Подсчитаем барыши, почитаем Ибсена.
Мы еще не поддались, в коммунизм не наняты.
Вот чудак-идеалист, все витает на небе.
Хорошо нам и тепло, папа смотрит шишкою.
Разгорайся, наша плоть, на супругу пышную!….
Нам ли, мямли, не до ласк? Вот что значит опытность.
Очень жизнь нам удалась: в землю ж не торопят нас.
Оттого и потому роем груди рылами,
В одеялах потонув, всех перемудрили мы.
Мы себя побережем для страны, для общества.
Лезь, кто хочет, на рожон, — ну, а нам не хочется.
Вы красивы как никто, только это лишнее…
А последний анекдот про евреев слышали?
Жизнь заели нам жиды. В рифмах видишь прок ли ты?
Будьте прокляты, шуты! Будьте вечно прокляты.