Опубликовано в журнале Студия, номер 10, 2006
Сущностной чертой демократических политических систем является, как известно, принцип обратной связи. Правящие элиты отслеживают настроения в обществе и учитывают их при выработке (корректировке) политических решений. Индикаторами общественных настроений служат результаты выборов, опросов общественного мнения и т. д. А возможность открытого проявления настроений обеспечивается свободой слова, печати, союзов, собраний и демонстраций, реальной многопартийностью, проведением альтернативных выборов и пр.
В тоталитарных системах, где свободы доступа к информации и свободы выражения мнений не существует, не может сформироваться и плюралистичное общественное мнение. Однако правители и там хотят знать, что думают управляемые о них и об их политике.
Потребность в такого рода информации ощущали и руководители нацистской Германии. Несмотря на массированную пропаганду, изощренную систему контроля, репрессий и пр., им не удалось добиться полной унификации общества, автоматического одобрения любой осуществляемой меры. Проявления недовольства, отклоняющиеся мнения и поведение продолжали иметь место. Поэтому задача выявления общественных настроений, реакций населения на проводимую политику оставалась весьма актуальной.
Кто и как отслеживал
С этой целью была задействована разветвленная, охватывающая всю страну сеть государственных, партийных и полицейских органов, поставлявших руководству рейха “отчеты о настроениях”.
Сразу же после прихода нацистов к власти в феврале 1933 г. прусское министерство внутренних дел обязало местные учреждения политической полиции (вскоре переименованной в гестапо) ежемесячно представлять “все наблюдения и констатации политического характера, выходящие за чисто местные рамки”. Первый шеф новообразованной гестапо Рудольф Дильс указывал, что сообщаемая информация должна быть объективной, “непричесанной”. После того как руководство гестапо в апреле 1934 г. перенял Гиммлер, заместитель последнего Гейдрих потребовал от местных отделений, наряду с “ежедневными сообщениями” и “сообщениями о происшествиях”, к 1-му числу каждого месяца представлять обзоры настроений населения, политической ситуации и ситуации в сфере безопасности.I Однако через два года, в апреле 1936 г., составление таких обзоров по указанию Геринга было прекращено (о причинах этого см. далее).
Руководители местных администраций в Пруссии с мая 1933 г. посылали в земельное министерство внутренних дел собственные отчеты. С июля 1934 г. имперский министр внутренних дел Вильгельм Фрик потребовал, чтобы их, наряду с аналогичными донесениями министров внутренних дел прочих земель, направляли и ему. Фрик тоже призывал подчиненных давать “исчерпывающую и достоверную картину”, “исключать в интересах неприкрашенной истины всякие личные и иные соображения”, “откровенно сообщать обо всех существенных в политическом смысле и важных для настроений в стране событиях”.II Однако представление таких отчетов, как и отчетов гестапо, в 1936 г. на основании упомянутого распоряжения было прекращено (исключением стала лишь Бавария — там традиционно существовали свои порядки).
В 1937 г. служба безопасности СС (СД) начала систематически составлять собственные отчеты о внутриполитическом положении, в 1939 г. получившие название “сообщений из рейха”. С этой целью помимо 3 тысяч штатных сотрудников было задействовано около 30 тысяч информаторов, ранжированных по категориям (поставщики сведений, агенты, доверенные лица, помощники, ненадежные). Как указывалось в одной из инструкций, информаторы должны были “повсюду — в своей семье, в кругу друзей и знакомых и прежде всего на рабочем месте — в незаметной форме выяснять действительное, определяющее характер настроений влияние всех важных внутри- и внешнеполитических событий и мероприятий”. Кроме того, следовало фиксировать “разговоры членов народной общности в поездах, трамваях, магазинах, парикмахерских, у газетных стендов, в официальных учреждениях.., на рынках, в столовых и закусочных, на производстве”, ибо они “в большом количестве содержат поучительные отправные пункты” для последующих выводов.
Чтобы “охватить все сферы немецкой жизни”, сеть информаторов, по мысли Гейдриха, должна была соответствовать реальным условиям на местах: социальной структуре населения, хозяйственной структуре, структуре занятости и доходов, половозрастной структуре, — иными словами, представлять собой “репрезентативную для данной территории выборку из совокупного населения”.III
Информация с мест, стекавшаяся в Управление внутренней безопасности, классифицировалась, обрабатывалась и анализировалась сотрудниками (в числе таковых были юристы, врачи, педагоги, экономисты, журналисты и пр.). Их общими усилиями и создавался затем сводный отчет.
Была, однако, сфера, остававшаяся для СД табу — сама партия. Дважды — в 1935 и 1937 гг. — Гейдрих указывал работникам службы на недопустимость сбора сведений о “партийных руководителях, высокопоставленных должностных лицах” и включения их в отчеты. Лишь в том случае, если политические противники используют поведение этих лиц для негативного воздействия на настроения, позволялось “в осторожной форме” отмечать это. Когда в 1943–1944 гг. в отчетах СД косвенно (сообщениями о распространенности политических анекдотов) констатировалось падение авторитета партии, это вызвало неудовольствие в партийных кругах. Борман передал их критику Гиммлеру, который поспешил заверить, что СД имеет “строгий приказ не заниматься делами партии”.IV
В ряду начальников указанного Управления наиболее заметной фигурой был штандартенфюрер (полковник) Отто Олендорф. Он занял этот пост в 1939 г. в возрасте 32 лет. Олендорф учился в трех европейских университетах (Лейпцига, Гёттингена и Павии), защитил диссертацию по юриспруденции; затем возглавил Институт мирового хозяйства в Киле, а с 1938 г. управлял также делами Имперского объединения немецкой торговли. 18-летним Олендорф вступил в НСДАП, 19-летним — в СС, а с 1936 г. стал сотрудником СД.
Свои взгляды на задачи внутреннего наблюдения Олендорф изложил в доверительной беседе с личным врачом Гиммлера Керстеном. “Сообщения из рейха”, по его мнению, должны показывать, как население реагирует на правительственную политику, какие мероприятия, в частности и особенности, вызывают оппозицию. Подобно тому, как генеральный штаб армии нуждается в постоянном притоке информации, которая позволяет правильно оценивать положение на фронте, руководство партии должно знать о реакциях народа на его решения — даже если эти реакции ему не по вкусу. Информирование руководства рейха должно, по мнению Олендорфа, осуществляться без оглядки на национал-социалистическое мировоззрение — именно так оно будет лучше всего служить целям национал-социализма.V
Некоторые из этих идей (с примечательными опущениями и дополнениями) Олендорф повторил в мае 1945 г., буквально за пару дней до конца Третьего рейха, в меморандуме на имя одного из руководителей
т. н. “фленсбургского правительства” Лутца фон Шверин-Крозига. О том, что “объективная внутренняя разведка” важна для целей национал-социализма, там уже не упоминалось, лишь указывалось, что она имеет особое значение для государства с “вождистской системой, не предусматривающей возможности коррективов через парламент или прессу”. Кончалось письмо… изъявлением готовности предоставить свои услуги оккупационным властям держав-победительниц.
Как справедливо указывает Петер Лонгерих,VI подчеркивание “объективности” СД имело целью изобразить ее “чисто информационной” службой, а не частью репрессивного аппарата режима. Такая попытка была, в свою очередь, элементом защитной стратегии Олендорфа. Дело в том, что в июне 1941 г. ему, как и нескольким другим руководителям подразделений РХСА (Имперского главного управления безопасности), поручено было командовать мобильными соединениями СД и полиции безопасности (т. н. айнзацгруппами), созданными для “очистки” оккупированных советских территорий от “враждебных элементов”. В этом качестве Олендорф руководил уничтожением более чем 92 тысяч советских военнопленных и гражданских лиц (большинство жертв айнзацгрупп составляли евреи). Привлеченный американцами к ответственности, он утверждал, что эта “командировка” не была связана с его служебными обязанностями, в оправдание же своих действий ссылался на “Bеfehlsnotstand” — “чрезвычайную ситуацию, в которой невыполнение приказа влечет за собой расстрел” (этой выдумкой пытались прикрыться многие палачи). Впрочем, целесообразность приказа он сомнению не подвергал (так, отвечая на вопрос, зачем уничтожались дети, пояснил: чтобы из них впоследствии не выросли мстители). По приговору американского суда Олендорф в 1951 г. был повешен (он стал последним нацистским военным преступником, казненным в Западной Германии).
С 1934 г. по указанию заместителя фюрера Рудольфа Гесса местные партийные органы представляли ему ежемесячные “отчеты о деятельности и настроениях” (с 1938 г. — “отчеты о ситуации”), составляемые в соответствии со спущенной сверху подробной схемой. Процесс этот начинался с “первичек”, информация их стекалась к крайсляйтерам, а от тех — к гауляйтерам (партийным вожакам районов и округов). В отчеты включались и донесения местных подразделений различных ведомств, а также ассоциированных с партией союзов (женских, молодежных и пр. ). Гесс требовал, чтобы отчеты давали точные сведения о “жалобах и недовольствах населения; всех происшествиях, имеющих политическое значение; отношении населения к внешнеполитическим событиям; слухах; месте партии в жизни нации; доверии к ней” и т. д. “Описание общего настроения населения” должно было быть “подробным и неприкрашенным”.VII
В деятельности информационных аппаратов подчас проявлялось ведомственное соперничество. Свидетельство тому — распоряжение Гесса от декабря 1934 г.: направлять отчеты с мест только ему, никоим образом не передавая другим учреждениям. Кто конкретно имелся в виду, видно из циркулярного письма гауляйтера Гессена-Нассау, которое запрещало функционерам партии информационные контакты со службой безопасности (СД).VIII
Министерство пропаганды, руководимое Геббельсом, имело собственную систему информации — она поступала от четырех с лишним десятков окружных управлений пропаганды.
Свою систему имел и “Немецкий трудовой фронт” (эрзац распущенных нацистами профсоюзов), но, в отличие от партийной, она действовала в тесном контакте с гестапо и СД и в конечном счете была поглощена последней. Основное внимание ею уделялось настроениям рабочих.
Наконец, партийная канцелярия на основе всех перечисленных материалов составляла “Выдержки из сообщений окружных руководств и прочих ведомств”. Основной функцией их было утверждение властных притязаний партии по отношению ко всем иным аппаратам управления.
Как следует оценивать отчеты о настроениях
Вопрос в историографии дискуссионен. Ряд авторов (например, Хайнц Боберах,IX упомянутый уже Дэвид Банкир, Отто Дов Кулка и Эберхард Екель,X склоняются к тому, что целью их на самом деле было представить объективную картину общественного мнения, которую руководство рейха могло бы учитывать при принятии политических решений. По их мнению, которое в общем соответствует приведенным высказываниям Гесса, Фрика, Гейдриха, Олендорфа, эти отчеты представляли собой своего рода раннюю, зачаточную форму демоскопии. Разумеется, они видели методическое несовершенство этой формы, равно как и тот факт, что она служила и иным целям, не имеющим ничего общего с задачей объективного отражения действительности. Однако, несмотря на все это, считали содержащуюся в отчетах фактическую информацию “более или менее
надежной”.
Иэн КершоуXI более скептичен. Он указывает, во-первых, на фрагментарность содержащейся в отчетах картины, обусловленную привязкой информации к тем или иным событиям и ситуациям. Главное же — на то, что она, вопреки словесным наставлениям сверху, почти неизбежно прикрашивала действительность. Происходило это в силу того, что многие источники информации из страха воздерживались от критических высказываний, а также вследствие почти непреодолимого стремления подчиненных поставлять начальству “позитивную” информацию.
Франк БайорXII тоже сомневается в объективности отчетов — ведь они используют специфичный для режима понятийный аппарат и словарь, привносят в них собственное видение вещей, собственные политические интенции и — чем выше, тем больше — тяготеют к табуизации “негатива” и приукрашиванию картины.
Наиболее критичен, однако, Петер ЛонгерихXIII. Как и автор этих строк, он исходит из того, что в условиях тоталитарной диктатуры формирование общественного мнения — в том смысле, который вкладывается нами в это понятие, — невозможно. Далее, в силу несоблюдения основополагающих требований к исследованиям общественного мнения (прежде всего — требования репрезентативности), отчеты на деле представляли собой, вопреки всем попыткам преодолеть последствия “врожденных пороков”, лишь субъективные впечатления информантов о реакциях отдельных людей или групп на те или иные явления. Они, как правило, больше говорят об их составителях, нежели о предмете.
Уже отмечалось, что отчеты о настроениях были насквозь идеологизированы. Их авторы исходили из представления о “немецкой народной общности”, тесно сплоченной вокруг вождя, проникнутой единой волей и сознанием, заложенными в ее “расовой душе”. Отклоняющиеся взгляды рассматривались как явления изолированные, периферийные, как выражение преходящих заблуждений или эгоистических интересов малых “чужеродных” групп. Чаще же всего — как следствие недостаточной мировоззренческой зрелости и пережитки влияния прежних, преодоленных национал-социализмом условий и ситуаций. Отчеты и были составной частью усилий режима по созданию гомогенной “народной общности”, имеющей единое “общенародное” мнение, согласное с политикой режима.
Однако наряду с этим, в условиях отсутствия свободы выражения мнений, они становились своеобразным форумом, который авторы и читатели, принадлежавшие к кругам партийно-государственной бюрократии, использовали для комментирования действий режима, изложения своих взглядов на желательные шаги. Делалось это под видом информирования о настроениях населения и, конечно, лишь в очерченных выше политико-идеологических рамках. Подчас этот форум использовался и для взаимного подсиживания, сведения счетов между различными ведомствами (путем фиксации отрицательных реакций населения на те или иные действия конкурирующей структуры).
Как реагировали в верхах на информацию о настроениях
Уже говорилось, что в 1936 г. “наци №2” Геринг распорядился прекратить составление и рассылку отчетов гестапо и местных администраций о настроениях населения. Почему? В этих отчетах, по его мнению, “во многих случаях отдельные нездоровые проявления и местные трудности без нужды выставлялись на первый план или (и) явления, наблюдающиеся лишь в некоторых местах, неправомерно обобщались”. Поскольку отчеты становились доступны более широкому кругу лиц, “возникала опасность, что они сами содействуют ухудшению настроений”. Между тем, продолжал автор, “грандиозный успех” партии на выборах в рейхстаг в марте 1933 г. доказал, что “немецкий народ вполне усвоил основные идеи политики фюрера и рейхсканцлера, безоговорочно одобряет их и никоим образом не склонен из-за неизбежных большей частью недостатков повседневной жизни колебаться в своем доверии фюреру”. “Партия, — заключал Геринг, — гораздо лучше знает настроение народа, чем может его знать бюрократия”.XIV
C 1937 г. важнейшим каналом информации о настроениях населения стали для верхов отчеты СД. Однако и их источники — донесения местных отделений — подвергались со стороны руководства службы критике, совпадающей по направленности с замечаниями Геринга. А именно: “отдельные случаи трактуются как симптоматичные для ситуации в целом”, “сообщаются главным образом негативные сведения”, и поскольку “настроение оценивается лишь с этой точки зрения, действительное положение вещей предстает в ложном или, по меньшей мере, искаженном свете”. Такой подход, говорилось далее, позволяет представить “лишь влияние вражеской деятельности или негативное воздействие мероприятий государства или партии, но не действительное положение вещей, ибо к нему, безусловно, относится и позитив”.XV
В том же духе наставлял свой информационный аппарат Геббельс. Так, в циркуляре, направленном министерством окружным управлениям пропаганды в феврале 1943 г., их критиковали за то, что в своих отчетах “по ничтожным поводам, из не имеющих значения происшествий делаются выводы о плохом настроении в определенных кругах. Эти абсолютно нетипичные проявления следовало бы лучше самим устранить на местах методами военного времени, нежели сообщать о них нам…”XVI В качестве гауляйтера Берлина Геббельс так и поступал: направлял в пивные и другие общественные места активистов партии, которые кулаками и кастетами затыкали рты “нытикам” и “критиканам”.
Вернемся, однако, к отчетам СД и реакциям на них. Получателями указанных документов был очень узкий круг лиц, принадлежавших к верхам партийно-государственной бюрократии — министры, рейхсляйтеры, гауляйтеры. Руководителям более низкого ранга (статс-секретарям, министериаль-директорам и т. п.) рассылались вырезки, касавшиеся их сфер деятельности. Все отчеты имели гриф “секретно”, с уточнением — “только для личного сведения получателя”. По ознакомлении с ними или утрате ими актуальности отчеты, как правило, уничтожались.
Первым по должности знакомился в ними начальник Имперского главного управления безопасности (Гейдрих, а после убийства его в 1942 г. —
Кальтенбруннер). По свидетельству Вальтера Шелленберга, руководителя иностранного отдела СД, Кальтенбруннер опирался на эти отчеты при принятии многих решений — при том, что недолюбливал главу внутреннего отдела Олендорфа и даже пробовал избавиться от него.
Альфред Розенберг, претендовавший на роль теоретика партии, идейного наставника ее кадров, тоже читал отчеты СД очень внимательно, особенно интересуясь реакциями в обществе на его антицерковные выпады.
Министры юстиции (Гюртнер, Шлегельбергер, Тирак) на основе информаций Олендорфа принимали подчас конкретные меры, вплоть до издания ведомственных циркуляров и внесения предложений об изменении действующих законов и указов.
Министра труда (Зельдте) интересовали данные о состоянии трудовых отношений в промышленности и настроениях рабочих.
Министры экономики (Шахт, затем Функ) использовали сведения из отчетов при планировании занятости, цен и зарплат, снабжения населения, получали таким путем сигналы тревоги в связи с непопулярными мерами.
Наибольший интерес к отчетам о настроениях проявляло министерство пропаганды. Геббельс понимал: чтобы пропаганда была эффективной, нужна надежная информация о степени воздействия ее на различные слои населения. Во время встреч с издателями газет он значительную часть времени отводил на чтение и комментирование обзоров настроений в обществе. Иногда при этом делались немедленные практические выводы. Так, сообщение о том, что растущее число немцев слушает иностранные радиопередачи, породило указание — широко оповещать о карах за такой деликт. Вместе с тем, если Геббельс считал, что то или иное место в отчетах СД “искажает” или “поверхностно трактует” факты, он требовал от составителей внесения поправок.
После Сталинграда, однако, позиция его ужесточилась. 17 апреля 1943 г. Геббельс занес в дневник: “Отчеты СД приносят скорее вред… Они совершенно аполитичны и безо всякого отбора направляются в соответствующие учреждения. Отсюда проистекает определенная опасность, ибо большинство читателей этих отчетов не обладает политической способностью отличать мелочи от главного”. С другой стороны, “фюрер не нуждается в знании того, что кто-то в своей компании однажды выругал военное руководство, точно так же политическому руководству необязательно сообщать, если где-то и кто-то проклинал войну, изливая таким образом свой гнев”. Вся система отчетов СД, заключал Геббельс, должна быть скорейшим образом перестроена. А именно: материалы их следует “просматривать с политической точки зрения” и согласовывать со взглядами гауляйтеров и местных управлений пропаганды; только таким образом они могут быть превращены в действительно ценный информационный источник.
Предвосхищая упрек, автор дневника утверждал: “Я совершенно не хочу, чтобы руководство рейха оказалось отрезанным от таких источников информации, я хочу лишь не допустить, чтобы из мух делали слонов и чтобы у руководства рейха постепенно возникала совершенно не соответствующая действительности картина настроений немецкого народа”.XVII
Из дневника явствует, что с мая 1943 г. Геббельс обсуждал с Гиммлером вопрос о приостановке отчетов СД “из-за их пораженческого воздействия”. В июне того же года прежний вид отчетов был заменен новым, рассчитанным на гораздо более узкий круг лиц. Но и эту форму Геббельс вскоре счел “совершенно непригодной для практической работы”. Отчеты, сетовал он, “представляются в неисправленной форме и включают в себя все, что какой-либо аноним в каком-нибудь городе или селе в какой-то необдуманный миг высказал как свое мнение. Я не могу представить себе, чтобы знакомство с такими отчетами могло дать какую-то пользу, и потому отказываюсь в дальнейшем принимать их к сведению”.XVIII Под влиянием этой критики регулярное представление отчетов СД с лета 1944 г.
прекратилось.
Нельзя не согласиться с комментарием ЛонгерихаXIX: если не удается устранить плохие настроения, значит, следует устранить медиум, о них сообщающий. Постепенно утрачивая способность влиять на общественные настроения, Геббельс стал опасаться того, что отчеты СД могут (помимо воли составителей) превратиться в своего рода рупор нежелательных, отклоняющихся мнений.
Как воспринимал отчеты СД верховный шеф нацистских “органов” Гиммлер? Факты показывают, что неоднозначно. Он ценил компетентность Олендорфа, поддерживал его, но — до определенного предела. Например, когда Олендорф сообщил о негативной реакции на очередную речь Гитлера, Гиммлер отклонил эту информацию, заявив, что она отражает собственные пораженческие настроения, “нехватку веры” у авторов отчета. Разочарованный Олендорф пожаловался Керстену: “Рейхсфюрер хочет, в сущности, иметь разведывательную службу, которая будет поставлять ему радостные, оптимистические сообщения… Однако это невозможно, ибо чем более кризисной становится ситуация, тем мрачнее отчеты”.XX
Наконец, несколько слов о позиции руководителя партийной канцелярии Бормана. Упоминавшиеся уже “Выдержки из сообщений окружных руководств и прочих ведомств” нередко давали ему поводы для “коррегирующего вмешательства”. Однако в декабре 1942 г. Борман направил гауляйтерам циркуляр, в котором “по поручению фюрера и в согласии с имперским руководителем пропаганды” отчитал их за присылаемые сообщения, где “негативные высказывания… или более или менее незначительные происшествия, указывающие на определенную усталость от войны, приводятся в качестве доказательств плохого настроения народа”. Какие-то местные “неприятности, понятные проявления нервической раздражительности, высказывания неисправимых пессимистов, выражения страхов и трусости мелкобуржуазных филистеров, … невзирая на их ничтожное в общих рамках значение, выдаются за барометр настроений”. Шеф партийной канцелярии обязывал руководителей на местах заставить умолкнуть все выражения сомнения “с помощью бесспорных аргументов, а если и это не поможет, то с помощью испытанных в период борьбы за власть более массированных методов воздействия” (т. е. физического насилия).XXI Что касается отчетов СД, то он квалифицировал их как “рупор пораженчества” и в конце 1944 г. распорядился прекратить всякое сотрудничество с этим ведомством.
В поставляемых и после этого отчетах — нерегулярных, адресованных еще более узкому кругу лиц — Олендорф фиксировал неэффективность и “полное внутреннее разложение руководства”. В последнем, от 4 апреля 1945 г., отмечалось, в частности, что население западных областей Германии “радостно приветствует” американцев. Борман пожаловался Кальтенбруннеру на “типичный”, по его словам, отчет СД, содержащий “утверждения и упреки со стороны совершенно безответственных лиц”. Упомянутые факты объяснялись, по его мнению, тем, что в названных областях “с какого-то времени… не было возможности проводить собрания, вечера вопросов и ответов”…XXII
Наибольший интерес, конечно, представляет вопрос, доходили ли отчеты о настроениях до Гитлера и влияли ли на принимаемые им решения. Имеется немало данных о том, что вокруг фюрера была воздвигнута стена, через которую не проникали или проникали с трудом сообщения критического, тем более негативного характера. Информация, которая противоречила его основополагающим взглядам и потому неизбежно вызывала гнев, блокировалась еще на дальних подступах. Упомянутый уже Керстен пишет (со слов адъютанта Гиммлера Рудольфа Брандта), что Гиммлер подшивал отчеты СД, не доводя их до сведения Гитлера, если в них говорилось о “мрачных” настроениях. Он мотивировал это так: фюрер все равно не сможет использовать их, поскольку его задача — привести Германию к победе; нам следует оберегать его от всего, что могло бы помешать этому.XXIII Отчеты, которые попадали в канцелярию Гитлера, подвергались там, в свою очередь, цензуре Бормана.
Как реагировал Гитлер на сведения, доходившие до него? Об этом вспоминал после войны Фриц Видеман, его военный адъютант в 30-е годы. Одной из обязанностей Видемана было устно резюмировать содержание присылаемых фюреру бумаг, поскольку у того не было терпения читать их. Где-то в 1936 г. в очередном отчете сообщалось об апатии и фатализме, проявляющихся в обществе. После первых же фраз Гитлер оборвал адъютанта: “Настроение народа не плохое, а хорошее. Мне лучше знать это. Его портят именно такие отчеты. На будущее запрещаю Вам что-либо подобное”.XXIV Это происшествие показывает, что вождь и соратники мыслили в одном ключе.
Значит ли сказанное, что Гитлер совершенно не представлял себе, не учитывал настроений немецкого общества? На наш взгляд, нет. Доказательством является, в частности, его речь от 10 ноября 1938 г., на следующий день после известной “Хрустальной ночи”. Перед 400 журналистами и редакторами фюрер резюмировал итоги своей политики со времени прихода к власти. Среди прочего он сказал: “Обстоятельства вынуждали меня в течение десятилетий говорить исключительно о мире”, отметив, что одним из них были настроения в немецком обществе.XXV Однако в речи от 1 сентября 1939 г. в рейхстаге он недвусмысленно предупредил функционеров всех уровней: “Пусть никто не докладывает мне, что в его округе, районе, группе, ячейке настроение плохое. Носителями — ответственными носителями — настроений являетесь вы”.XXVI
Но — чем хуже шли дела, тем меньше становилась готовность Гитлера смотреть в глаза фактам. Характерна в этом смысле его реакция 23 марта 1943 г. на сводку сообщений “органов” об упаднических настроениях населения: “Если бы то, что люди постоянно говорят, имело решающее значение, все было бы давно проиграно. Однако истинная позиция народа лежит много глубже, она базируется на прочном внутреннем мировоззрении. Если бы это было не так, все его достижения были бы необъяснимы”.XXVII
Еще отчетливее проступает самогипноз в его высказывании 1944 г., приводимом Шпеером. В связи с массированными бомбардировками немецких городов авиацией союзников, вызывавшими огромные разрушения и жертвы и, естественно, отражавшимися на моральном состоянии немцев, Гитлер бросил: “Эти воздушные налеты мне нипочем. Я смеюсь над ними. Чем меньше людям остается терять, тем фанатичнее они будут драться”.XXVIII Таков, действительно, был настрой фанатиков национал-социализма и тех, кто считал, что совершенное ими не оставило иного выбора. Картина настроений большинства была сложнее. Предчувствие катастрофы причудливо сплеталось с надеждой на чудо, страх перед возмездием победителей — со страхом перед террором властей, глухое недовольство — с упрямым желанием продержаться. И — все большее число немцев было озабочено тем, чтобы как-то пережить надвигающееся поражение, уклонившись от ответственности за деяния режима, который по разным соображениям и в разной мере поддерживали.
***
Сказанное выше, на наш взгляд, показывает, что в тоталитарных диктаторских режимах даже закрытая служебная информация о настроениях населения подчас препарируется применительно к представлениям и вкусам властителей, не доходит до первых лиц или же игнорируется ими.
Это, впрочем, и неудивительно. Ведь для таких режимов важно не то, одобряют ли управляемые их политику в силу убеждения в ее правильности. Цель проще — не допускать открытых выражений недовольства, публичной критики, нарушающих официальную картину “единства нации”, “сплоченности народа вокруг вождя”.
Обратная связь малоэффективна, действует с перебоями или выражается в усилении пропаганды, контроля и репрессий. Если и пока позволяют средства, применяется и подкуп. Как показывает, в частности, нашумевшая книга Гётца Али “Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война, национальный социализм”, систематический подкуп немцев за счет ограбления инородцев и иностранцев был едва ли основным средством поддержания стабильности рейха.
И лишь в редких, буквально считанных случаях нацистский режим реагировал на проявления недовольства населения модификацией политики — например, приостановкой антицерковных мер в 1936–1937 гг. или приостановкой программы “эвтаназии” (уничтожения больных и инвалидов) в 1941 г. Но и тогда происходил не пересмотр “генеральной линии”, а лишь временная, до “победоносного окончания войны” отсрочка ее воплощения.XXIX
____________
I Pommern 1934/35 im Spiegel von Gestapo-Lageberichten und Sachakten. Hrsg. von R. Thevoz u.a. Köln, 1974, Bd.
2, S. 199, 209.II Plum G. Staatspolizei und Innere Verwaltung, 1934-1936. – Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte, 13 (1965), S. 210.
III Zipfel F. Gestapo und Sicherheitsdienst. Berlin, 1960, S. 155; Steinert M. Hitlers Krieg und die Deutschen. Stimmung und Haltung der deutschen Bevölkerung im Zweiten Weltkrieg. Düsseldorf/Wien, 1970, S. 44; Longerich P. “Davon haben wir nichts gewusst!” Die Deutschen und die Judenverfolgung 1933-1945. München, 2006, S. 40.
IV Boberach H. Einführung. – Meldungen aus dem Reich. Die geheimen Lage-berichte des Sicherheitsdienstes der SS. Hrsg. von dems. Bd. l. Herrsching, 1984, S. 23.
V Steinert M. Op. cit., S. 14-18; Kersten F. The Kersten Mеmoirs 1940-1945. London, 1956, р. 211; Stokes L. D. Otto Ohlendorf, the Sicherheitsdienst and public opinion in Nazi Germany. – Policy Forces in History. Ed. by G. L. Mosse. London, 1975, P. 250.
VI Longerich P. Op. cit., S. 343-344.
VII Diel-Tiele P. Partei und Staat im Dritten Reich. Untersuchungen zum Verhältnis von NSDAP und allgemeiner innerer Staatsverwaltung 1933-1945. München, 1969,
S. 230-231; Bankier D. Die öffentliche Meinung im Hitler-Staat. Die “Endlosung” und die Deutschen. Eine Berichtigung. Berlin, 1995, S. 13-14.
VIII Diel-Tiele P. Op. cit., S. 230-231.
IX Boberach H. Op. cit., S. 11-13, 17-18,24-33, 38.
X Kulka O. D., Jäckel E. Vorwort der Herausgeber. Einleitung. – Die Juden in der geheimen NS-Stimmungsberichten 1933-1945. Hrsg. von ders. Düsseldorf, 2004,
S. 7-9, 15-16.
XI Kershaw J. Der Hitler-Mytos. Führermytos und Vo
lksmeineng. Stuttgart, 1999.XII Bajor F. Über die Entwicklung eines schlechten Gewissens. Die deutsche Bevölkerung und die Deportationen 1941-1945. – Deportation der Juden aus Deutschland. Pläne-Praxis-Reaktionen 1938-1945. Hrsg. von B. Kundrus, B. Meyer. Göttingen, 2004,
S. 180-195.
XIII Longerich P. Op. cit., S. 38-53.
XIV Plum G. Op. cit., S. 222.
XV Longerich P. Op. cit., S. 36.
XVI Steinert M. Op. cit., S. 43.
XVII Die Tagebücher von Joseph Goebbels. Hrsg. von E. Fröhlich u. a. München, 1993.
Teil II, Bd. 8, S. 113.XIII Ibid., Bd. 9, S. 127.
XIX Longerich P. Op. cit., S. 290
XX Stokes L. D. Op. cit., p. 250.
XXI Longerich P. Op. cit., S. 49
XXII Boberach H. Op. cit., S. 37.
XXIII Kersten F. Op. cit., S. 300.
XXIV Wiedemann F. Der Mann, der Feldherr werden wollte. Dortmund, 1964,
S. 89-90.
XXV Domarus M. Hitler. Reden und Proklamationen 1932-1945. Kommetniert von einem deutschen Zeitgenossen. München, 1965. Band I/2, S. 974.
XXVI Ibid., Band II/1, S. 1317.
XXVII Picker H. Hitlers Tischgespräche in Führ
erhauptquartier, 1941-1942. Hrsg. von P. E. Schramm u. a. Stuttgart, 1976, S. 139.XXVIII Speer A. Spandau. The secret diaries. New York, p. 221.
XXIX Приостановка “эвтаназии” была к тому же неполной – умерщвление душевнобольных евреев, а также слабоумных детей в децентрализованной, менее заметной форме продолжалось (см.: Browning Chr. R. Der Weg zur “Endlösung”. Entscheidungen und Täter. Bonn, 1998, S. 156).