Рассказ
Опубликовано в журнале Студия, номер 8, 2004
Я судорожно завернула кран и уставилась на дверь, напряжённо прислушиваясь. За дверью стояла тишина. «Послышалось» – подумала я, но как только хотела опять открыть воду, раздался второй звонок. Я выскочила из ванной и побежала открывать, на ходу торопливо запахивая халат. Странно – с моей звериной интуицией в этот момент я не почувствовала ничего – абсолютно ничего. Даже когда держала телеграмму в руке, даже когда читала первые слова: «прости тчк прости тчк тысячу раз прости тчк я встретил…» Чушь какая-то… «Девушка, это не мне…» – «Вам, вам… Вы распишитесь, а потом разбирайтесь – мне ещё…» И то дело. Так, ну-ну: «прости тчк прости…» — ну, это я уже… А, вот: «я встретил её тчк знаю зпт какую боль…» Что за бардак! – это вообще кто пишет-то? Так… Ммммм… Ага, вот: «Илья тчк» Какой ещё?.. Ах, ну да… Что-то я совсем уж… Так он же в командировке. Ну вот он и пишет из командировки… Не, что-то я не соображу – надо прочитать внимательно: «прости тчк прости тчк тысячу раз…»
На меня нашло какое-то отупение – я сидела на тумбочке в коридоре и не то что не была убита горем – собственно говоря, и огорчения-то особого не испытывала. Это было странное чувство – я видела себя будто со стороны, причём не отчётливо, а как сквозь какой-то мутный кисель. Вот сидит она, за неделю до венца брошеная (обидно, конечно, кто ж спорит), читает в который раз жёлтую бумажку и дует на ногти на пальцах левой руки. Кстати! – чего это она дует? В ванной собиралась, правда, накрасить, даже достала пузырёк с лаком, но не успела ведь – вот балда! А, перестала – ну то-то же…
Медленно поднялась и идёт в спальню, садится на кровать. Взгляд падает на висящее на двери подвенечное платье. Ещё так недавно — вопреки обычаям и приметам (вот оно!) — выбирали его вместе. Глаза наполняются… Не, это я поторопилась – ничем у меня ничего не наполняется. А может, я ненормальная? Нет, ну серъёзно – поплакать-то полагается в такой ситуации. А мне не плачется. Просто на душе так мерзко, так пусто, что и передать нельзя.
Я встала с кровати и начала одеваться. Уже одевшись, стоя перед зеркалом в прихожей, я поняла, что не знаю, куда я, собственно говоря, направляюсь. Нет, ну куда-то же я хотела идти… Суббота – значит, не на работу. В магазин. Только за чем? Ладно, по дороге вспомню – всё равно не могу здесь оставаться.
В магазине я купила спички и зачем-то крем для рук и, уже выходя, обнаружила, что у меня только одна перчатка. Пока я тупо её разглядывала, вспоминая, брала ли я вторую вообще, сзади подошёл какой-то хмырёнок, и улыбаясь, протянул мне мою перчатку. А что за улыбка! В ней, должно быть, светятся благородство и мужественность, таинственность и щедрость спасителя. В моих же глазах светилось, наверное, только собачье одиночество, потому что хмырёнок тут же предложил познакомиться. И тут опять это странное, испытанное уже сегодня – я вижу себя как в кино и не только не пытаюсь как-то воздействовать на происходящее – мне не очень-то интересно, что там, на экране происходит. Кино скучное, бестолковое, бесконечное, оператор и монтажёр пьяны, я временами засыпаю, всё крутится вхолостую, просыпаюсь – та же тягомотина…
Вот они садятся в автобус, причём он (не перевелись ещё кавалеры!) помогает даме зайти, втаскивая её за собой. Они едут на день рожденья (ну, естественно!) к «одному другу, только по дороге надо что-то купить, чтоб не на халяву…» Вышли где-то на окраине, купили бутылку водки, идут через парк, и – вот хорошая режиссёрская находка – сели на скамейку («что-то стало холодать, не пора ли нам …одеться! Ха-ха-ха» — балагур и весельчак) и под гипсовой статуей красавца лося пьют по очереди из горла, и всё это в кругу света и идёт лёгкий снег.
Наконец пришли, но видно не вовремя – празднество или уже кончилось или ещё не начиналось. Их проводят в зал, где на диване перед телевизором сидят носатая девочка и толстый мужчина в майке. Девочка смотрит с нескрываемым любопытством (Юрка с невестой пришёл), мужчина же любопытства не показывает и вообще старается держаться корректно – вышел и через пару минут вернулся в рубашке. Невесту усаживают в кресло, сдвигаются две табуретки и прёт застолье, причём именинник и тамада меняются ролями – хозяин то и дело ударяет хмырёнка по спине и кричит: «Юрок – вот такой мужик!» «Мужик» опускает глаза долу и скромно улыбается. Все пьют, и после каждой стопки Юрок едко замечает: «Ой, мама, шика дам, шика дам…»
Невеста накормлена и её оставляют одну («Подожди, мы щас…») – мужчины удаляются на переговоры. Вот тут я наверное отключилась и потеряла нить повествования, но видимо переговоры закончились победой дипломатии, потому что включилась я уже в какой-то другой комнате – он копошится, она отказывается. Потом он, насупившись, начинает перечислять причины, а она ужасно хочет спать и говорит, что завтра позвонит. Он не очень-то верит, но доволен, что последнее слово остаётся за ним, и осторожно требует залог будущих встреч («Свет, ну не могу ж я тебя просто так отпустить…»). Дельно. Она лезет в сумку и нашаривает там крем для рук. Он снисходительно улыбается и качает головой: «Свет, ну или ты – простая, или я – простой…» Господи, как хочется спать! Ну, что тогда? «Тогда возьмите эти подвески. Зачем вы считаете, милорд? Их ровно двенад…» Ой, сорри, сорри – это что-то из другого… Так, где я остановилась? Ага, вот — …хочется спать! Ну, что тогда? Это подойдёт? «Ух ты! А золотое?» Золотое, золотое…
Потом он провожает её на остановку и даже садится с ней в автобус, правда с нарочитой небрежностью просит за него заплатить, так как кошелёк оставил у Лёхи. И вот ещё один милый кадр – не знаю, веет с экрана какой-то ностальгией – тёплый, тускло освещёный салон автобуса, народу немного и на заднем сиденье сидят парень с девушкой, причём её голова покоится у него на плече. Она спит. Но через пару остановок ему выходить: «О! Вот я и почти дома!» (таким образом, из двух наших героев именно героиня оказывается провожающей), и уже из дверей он предупреждает, что знает её домашний адрес (в самом деле — вдруг кольцо фальшивое – в наше время на всякую можно нарваться…) Но девушка уже почти не слышит его…
«…абсолютно не поклонник. Но даже я не могу не заметить его роста. Знаешь, когда он начинал, он и наружностью своей и движениями ужасно напоминал мне ммм… ну, из Питера… Корнелюка! А сейчас…» Так, это я где? Буфет на вокзале, кажется… О! Значит, двигаюсь я медленно, но верно – на вокзале я собиралась пересаживаться. Только как я сюда-то попала? «…и я бы не стал относить это только на счёт влияния Аллы Борисовны. Вот у Николаева же никак не выходит сделать из своей Наташки что-нибудь пристойное. Ведь верно?» А? Это он мне что-ли? Это вообще кто такой? Я изо всех сил стараюсь не дать упасть векам и сфокусировать взгляд на лохматом парне, сидящем напротив, который всё время норовит уплыть куда-то в сторону вместе со столом, зданием вокзала и всей существующей вне меня реальностью. Я, икая, киваю и парень удовлетворённо продолжает сей диалог, предоставляя мне, таким образом время для ознакомления с новой ситуацией.
Помимо меня и моего собеседника за столом находятся ещё один молодой человек и две девушки – они молчат и потому я не могу ещё решить — относятся они к нам или сидят сами по себе. Ответ приходит быстро – одна из девушек поворачивается ко мне и полувопросительно-полуутвердительно говорит: «Так… Ну, я, наверное, ещё пивка…» Я опять покладисто киваю и только собираюсь на минутку отключиться, чтобы отдохнуть от обилия свалившейся информации, как замечаю, что девушка, протянув ко мне руку ладонью вверх, смотрит на меня с лёгким недоумением. Ах, вот оно что! Значит, сегодня гуляем на мои. Ну, это ли потеря… Я достаю кошелёк, вынимаю оттуда какую-то купюру и отдаю её девушке. «Ого! Тогда я лучше винца на всех?..» — обращается она к остальным, и, получив согласие, убегает.
«…и ты себе представить не можешь всех подводных камней шоу-бизнеса…» – опять идёт в атаку интеллектуальный нападающий этой команды, — «ты думаешь, они там все так поют себе честно», — парень снисходительно ухмыляется моей серости, — «вот тот же твой Кир…» «О! – кричит вторая девушка, — то – её кир, а вот и наш кир!» К нам подходит уходившая за вином и выставляет на стол несколько бутылок, которые тут же открываются, причём дамам вручается по «Баунти». Я отодвигаю свой стакан – во-первых – в меня больше не лезет, а во-вторых – надо же как-то двигаться к дому… Но оказалось – сижу я плотно. Парень не отпускает так легко заглотившую его крючок добычу: «Нет, ну согласись – если даже смотреть на это с точки зрения простого обывателя…» Я смотрю на свой стакан с точки зрения простого обывателя и вдруг вспоминаю первопричину моего нахождения здесь, мне становится так невыносимо тоскливо, что я чувствую – ещё секунда и тоска разорвёт сердце изнутри, если я ничем не заглушу её. Я беру стакан и залпом выпиваю, обходясь даже без «Баунти», хотя где-то на краю сознания машет руками, стараясь привлечь к себе внимание, моя подружка Маринка: «Понижение градуса – худшее преступление против своего организма!»
Тоска моя хоть не становится меньше, она, по крайней мере, опять переселяется в ту – на экране, и я, предоставив её самой себе, могу опять отвлечься и спокойно посозерцать. Но что-то мешает мне – что-то свербит постоянно в душе, как когда-то в школе, когда решение задачи уже почти найдено, ответ прогуливается уже где-то по окраинам мозга, но ты говоришь себе: «Нет, не решить — слишком сложно», и убираешь в стол, чтобы даже не попадалось на глаза, но долго потом это мешает тебе и отвлекает и дразнит. И вдруг что-то шевельнётся и поплывёт, уже помимо твоей воли: то, что ты долго уже знала, обретает, наконец, силу и форму, и выплывает из глубин подсознания… Маринка… Маринка? Маринка! «Прости тчк прости тчк тысячу раз прости тчк я встретил её…» Ведь я знала это, знала всегда, что ж я гнала от себя все эти явные доказательства? Мы с Ильёй за два года знакомства ссорились три раза и все (все!) три раза – по вине Маринки. Первый раз – когда она навязала мне своего приехавшего с Байкала родственика (надо было потаскать его по городу) и Илья увидел нас вместе. Сцена ревности. Второй раз – год назад – ведь это она подбила меня на тот дебильный, дикий просто (я потом поняла) розыгрыш, стоивший ему карьеры, чуть ли не жизни. Еле простил: «Ну и шутки у тебя… Ладно – один-ноль…» И третий раз – совсем недавно – отмечали у меня всей компанией Женский день, Маринка ни с того ни с сего сорвалась: «Ой, Светик, мне пора – ты же знаешь, мама болеет…» А минут через двадцать Илья: «Малыш, я пойду, пожалуй. Мне завтра в четыре утра в аэропорту надо быть – клиент прилетает…» Я бы ни за что не допёрла, но Сонька – вот голова!: «Что-то странно они один за другим смылись». А я ведь даже вначале не поверила, но всё-равно спросила. И тут он как-то очень уж загорячился. Ну, слово за слово… Ну, да ладно – простили друг друга. А ведь и месяца не прошло… Враль несчастный.
Тут я обращаю внимание, что пока я вот так сидела и складывала два плюс два, там, на экране, произошли кое-какие изменения: ну, эта квёлая барышня как сидела, так и сидит (чего ей сделается), но куда-то запропастилась остальная компания. Наша героиня растерянно оглядывается по сторонам и недоумённо пожимает плечами (а не приснились ли ей эти милые молодые люди? – таким образом, это было бы сновидение внутри сновидения, что, согласитесь, случается), но тут же замечает, что её сумки тоже нет. В таких случаях обычно следует: «..хвать, туда-сюда…», но наша девица никаких «хвать» и «туда-сюда» предпринимать не стала, а с медлительной дотошностью осмотрела содержимое своих карманов и обнаружила какой-то крем для рук, клочок бумаги с чьим-то телефоном и — слава богу – ключи.
Выйдя на улицу (свежий воздух вернул меня мне), я направляюсь к стоянке такси, но по дороге меня окликает частник. Мы с удивительной для него быстротой сходимся в цене (для меня она не имеет принципиального значения – денег-то всё-равно никаких нет), я плюхаюсь на заднее сиденье и в который уж раз за эту ночь закрываю глаза. Где-то глубоко-глубоко тлеет надежда на дальний путь – пока-а мы доберёмся отсюда до моего дома, прозвенит, глядишь, будильник и я проснусь в своей постели или Ильи – не так важно, главное – подальше от этой белиберды…
«…так чего ж ты такая пьяная, зайка моя…» – ещё не открыв глаза, я понимаю – облом. Просыпаюсь я ни где-нибудь, а в той же самой машине, причём шофёр сопит подозрительно близко и мне противно тепло от его дыхания. Я даю ему понять, что мне – на выход и он недоумевает: «Сама ж говоришь, денег нет» — «…кто — я говорю?» Он согласен вернуться на исходную точку: «Так значит что – есть?» — я на секунду задумываюсь и делаю неопределённый жест рукой: «Ну-у, вообще-то нет. Сейчас. Но завтра отдам». Он долго смотрит на меня невыразительным взглядом и соглашается: «О кей». Я удовлетворённо киваю (всё-таки я умею разговаривать с людьми) и собираюсь выйти. Водила хмыкает: «А телефон не запишешь?» — и я понимаю, что он абсолютно прав – где ж я его завтра искать-то буду? Он пишет что-то на бумажке, суёт её мне в карман и тут (под конец всё так испортить!) мы опять соскальзываем на тему залога. Я без особой надежды, просто чтобы что-то предложить, вынимаю крем для рук, он ухмыляется, я пожимаю плечами, он показывает на куртку, я её снимаю, он предупреждает, что послезавтра её продаст, я киваю, он открывает дверь, я выхожу, он уезжает.
Я вхожу, наконец, в свой подъезд и испуганно замираю – на первом этаже, прислонившись к двери моей бывшей подруги Маринки, спит какой-то мужик. Только я собираюсь прошмыгнуть мимо, он поднимает голову и я узнаю её родственника с Байкала. «О! Привет! Слушай, такое дело – я тут нечаянно нагрянул, а их дома нет. Ты не знаешь, где они? А можно, я пересижу у тебя до утра? Или хотя бы вещи оставлю?» На это я могу ответить, что скорее всего они празднуют сейчас помолвку моей бывшей подруги и моего бывшего жениха и что у меня – не гостиница и не камера хранения, но моя квартира – прямо над Маринкиной, и такая длинная фраза, учитывая моё теперешнее состояние, не поместится в один лестничный проём, поэтому я сухо и коротко бросаю: «Нет» и иду дальше. Родственник подобострастно улыбается, приняв сказаное, очевидно, за шутку, а я стою уже перед своей дверью и шарю по карманам. Так — я, конечно, пьяная, но не до такой же степени! Были! Точно помню, что были – я ещё обрадовалась. А с вокзала я сразу домой. Или нет?.. Да нет – сразу на машину и сюда… Я тупо смотрю на дверь и, прислонившись к стене, медленно стекаю вниз – куртка! Я обшаривала карманы куртки. А сейчас я обшариваю джинсы. У меня нет сил ни смеяться ни плакать – я хочу спать и единственный способ оказаться сейчас в постели – байкальский родственник.
Я подхожу к перилам и спрашиваю: «Слушай, ты можешь на руках подтянуться?» Родственник пока ничего не понимает, но обрадованный продолжением нашего общения скоренько взбегает ко мне:
— Куда подтянуться?
— Ну чего ты вскочил-то? Сейчас опять спускаться. Надо на балкон залезть – ключей нет.
— А это? – родственник показывает на мою руку.
— Да нет, это крем. Для рук. Никто не берёт.
— А-а, — чтобы что-то сказать, говорит родственник.
— Чего а-а? Полезешь или нет?
— Попробую…
Мы выходим на улицу и он довольно ловко вскарабкивается с козырька подъезда на мой балкон.
— А теперь что?
— Что-что… Стекло разбивай…
…Когда через десять минут мы, убрав уже стекло, заделываем дыру всяким хламом, родственник говорит: «Вообще-то к тебе залезть – пара пустяков. Не боишься воров?» Я пожимаю плечами: «Да нет, не очень – я на сигнализации». Мы секунду ошарашенно смотрим друг на друга и в этот момент раздаётся звонок в дверь.
…Наконец милиционеры уходят и я могу идти спать, но перед этим надо провернуть одно дельце. Я усаживаю родственника на кухне, причём он пытается наладить беседу: «Знаешь, Пугачёва с Кирко…» Я выхожу из кухни, отметив про себя, однако, что тема Киркорова сегодня всплывает постоянно – может помер, мало ли… Но спрашивать лень. Я захожу в ванную, затыкаю слив раковины пробкой, пускаю воду и уже хочу выходить, но в дверном проёме возникает родственник: «Руки помыть… руки помыть…»
— Мой на кухне.
Он смотрит на кран и обрадованно кричит:
— А воду-то! Вода-то льётся!..
Я, напирая, выталкиваю его и закрываю за собой дверь:
— Так надо. Пусть льётся.
— Как это… А зачем?..
Они мне сказали цветы поливать. А ключей нет.
Родственник недоверчиво улыбается:
— Да ты гонишь…
Значит так – или ты идёшь на кухню, а я иду спать или…
Родственника осеняет: «Да ты же пьяная, пьяная…» – он, добродушно смеясь, дотрагивается до меня, и я, отпрянув и споткнувшись о тапочек, падаю. Вставать нет ни сил, ни желания и я ползу в спальню, причём ползание это – несмотря на сугубо хрущёвские габариты моей квартиры – длиною в жизнь…
…Я просыпаюсь, когда в комнате стоит ещё полумрак. Меня морозит, несмотря на то, что я в полном облачении, одежда липнет к телу, раскалывается голова, меня мутит, болит всё. Я привстаю на кровати и вскрикиваю – в кресле дремлет Илья. Но тут же я вижу, что это – байкальский родственник, о котором я совсем забыла, почему-то раздетый и в банном халате Ильи – взял его, очевидно, с крючка в ванной. Я встаю с кровати и иду умываться.
Выйдя в прихожую, я наткнулась на какую-то пухлую взлохмаченную матрону со злым красным лицом и заплывшими со сна глазами, которая, впрочем, тут же убралась восвояси, как только я миновала зеркало. Видение это не прибавило мне бодрости духа и в ванную я ввалилась с настроением на абсолютном нуле.
Под ногами болотно чавкнул коврик. Я хотела было ругнуться матом на моего постояльца, который, очевидно, принимал душ (вся его одежда свалена на стиральной машине) и залил пол, но тут же вспоминаю, что мокрый половик — это последствия приведения в жизнь моего же плана мщения. Настроение моё устремляется куда-то в минус-бесконечность, потому что то, что вчера казалось мне логичным и справедливым возмездием, сегодня видится крайне дурацкой, нелепой, хулиганской выходкой. Маринкины родители, во всяком случае, здесь совсем не при чём. Судя по количеству воды на полу, пару пятен мои соседи, по крайней мере, получили, и постоянно повторяемая по телевизору (правда, по другому поводу) фраза – «…стоит ли волноваться из-за каких-то там пятен…» – меня совсем не успокаивает.
Я раздеваюсь, включаю воду, и, в ожидании пока она нагреется, критически рассматриваю себя в зеркало, автоматически похлопывая по ладони каким-то тюбиком, взятым с подзеркальной полочки. Мне показалось, кто-то позвонил.»Маринкина мать» – проносится у меня в мозгу.
Я судорожно завернула кран и уставилась на дверь, напряжённо прислушиваясь. За дверью стяла тишина. «Послышалось» – подумала я, но как только хотела опять открыть воду, раздался второй звонок. Я выскочила из ванной и побежала открывать, на ходу заворачиваясь в полотенце и надевая на лицо самое виноватое из всех известных мне выражений.
«…Один-один!, – оглушительно кричит стоящий на пороге Илья, — первое апреля никому не ве…» — он замолкает и я, проследив за направлением его взгляда, вижу байкальского родственника, выползающего из спальни в его халате. «Что это?» – ледяным тоном говорит Илья, указывая пальцем куда-то на мою руку. Я несколько секунд тупо рассматриваю предмет, лежащий у меня на ладони, и протягиваю Илье:
— Крем для рук…