Опубликовано в журнале Студия, номер 8, 2004
*** Что гордыня? Перед кем мне гордиться: Перед тем, кто в колымской земле? Перед тем, кто сумел возвратиться, По огню отшагав, по золе? Перед тем, кто эпохой был выжжен? Перед тем, кто был загнан в пути? Перед очередью, где бесстыже Со служебного входа идти? Иль пред тем, кто, ловчить не умея, Греет плечи худым пальтецом? Иль пред бедною кухонной феей? Иль пред старцем с землистым лицом? Я родня им. Того же я званья. Ту же я составляю семью. Это их оплатили страданья Столбовую дорогу мою. Потому и гляжусь непарадно, Что, повержена в общий уклад, Я усвоила горькую правду: Тот, кто совестлив, - Тот виноват. СЕВЕР Здесь сущее связано кровно, Здесь, гулом тесня берега, Тяжёлые мокрые бревна Выносит на отмель река. Здесь чаечий возглас, как бритва, Над тёмной волной занесён. Здесь ветра глухая молитва Напутствует дерева сон. Здесь совы кричат одичало. Здесь путник у страха в плену. И здесь я наверно сначала Когда-нибудь путь свой начну. Медведицей трону малину, Лисой прокрадусь в темноте. Бесшумною рысью застыну И выгорблю шерсть на хребте. И зренье со слухом направлю Туда, куда вам не попасть. И только два чувства оставлю Из множества: голод и страсть. *** В холодном июне свинцовые тучи летят. И не разобраться, что праведно в нем, а что грешно. И кажется мне, что по жизни иду наугад, Не тех, не того, не затем окликая поспешно. И зреет в душе молчаливый упрямый цветок, Прекрасный уж тем, что свободен от мук суесловья. И дождик стучит по стеклу, и плывет на восток Тревожное небо, и воздух пронизан любовью. И окна друзей - что ни час, что ни день, что ни год - Призывно горят, золотей и нежнее латуни. И вновь надо мной замедляет надежда полёт, И тень её крыльев меня обнимает в июне. Ах, этот июнь - он пройдет, непогодой томим, Иссякнут дожди, и дороги осипнут от пыли. Но только б по-прежнему там, за окном золотым, Друзья меня ждали и голос бы мой не забыли. Да благословенны дома, где нас всё-таки ждут И где не нужны ни пространные речи, ни тосты. И где, если даже свинцовые тучи плывут, Так чудно молчится , так дышится вольно и просто… *** За то, что не всех схоронили солдат, С нас спросит когда-нибудь время. И я, покаянно потупивши взгляд, Стою перед жертвами всеми. Пред теми, кто сгинул в жестоких ветрах, На небо российское глядя, В бою, в оккупации, в концлагерях, В плену, и в тылу, и в блокаде. Простите, что память у нас коротка, Что близких неся на погосты, О стонах, что слышатся издалека, Подчас забываем мы просто. Простите, кто жил в сопредельной земле И смежил в России ресницы. Всех смерть уравняла в холодной золе - Меж мёртвыми нету границы. Я плачу над теми, кто родственен мне, Я слезы роняю к полыни. Но над иноземцами плачу втройне - Не сладко лежать на чужбине. Мне крикнут: - Врагов не желаешь судить! Отвечу: - Неужто мы слепы? Мы счёты с живыми привыкли сводить, Но с мёртвыми счеты - нелепы. А души усопших стремятся на свет, Над безднами рая и ада. - Простите, - шепчу. А прощения нет. Его заслужить ещё надо. *** Жаркое лето пошло на излом. Август пока еще болен июнем. Бабочка с выщербленным крылом Ласково льнёт к разноцветным петуньям. Словно бы ищет себе лепесток - Чтобы легко, прихотливо, двукрыло С новою силою в новый поток Влиться, покамест душа не остыла. Поторопись, пока в небе светло, Зной неразлучен с тягучей ленцою. Благословляю твое ремесло - Метить соцветия нежной пыльцою. Кто-то по жизни идет напролом, Кто-то петляет, пока не собьётся. Бабочке с выщербленным крылом Путь этот втрое труднее даётся. Если бы смела и если б могла, Пристальным взглядом бы восстановила Этот обломленный контур крыла, Режущий сердце с фантомною силой. ГЁЛЬДЕРЛИН В средневековом Тюбингене я, Смахнув напластованья лет, Безумного искала гения - Ведь должен был остаться след! И указали мне прохожие На башню или равелин, Где век свой в заточенье прожил он, Голубоглазый Гёльдерлин. И вежливые дети нации Меня оставили одну, И, предаваясь медитации, Я прислонилась лбом к окну: - Я знаю, До и после шедшими Нисколько не бралось во грех Считать поэтов сумасшедшими - Так безопаснее для всех. И прочертивший ночь кометою, Но зло осмеянный людьми, Над вечною рекой, над Летою, Он плакал о своей любви - Той, Коротавшей дни угрюмые Среди постылой чепухи, Той чистой, На черте безумия, Когда рождаются стихи, Когда струна поёт меж душами, Когда анахронична речь... И некому предостеречь, Что в эту бездну заглянувшие Не смогут разум уберечь. *** Когда смолкают крики птиц, Когда на небе месяц вышит, И в нежной ямке меж ключиц Душа пульсирует и дышит, Мне видится иная жизнь, Где не было потерь покуда, Где бормочу я : "Задержись" - Невесть кому, невесть откуда. И где-то там, у края сна, Как бы из гулкого колодца, Звучит мелодия одна, Но я-то знаю: оборвётся. Уйдет, как тихий дождик - в сушь, Напрасной обернется мукой: Где так щемяща близость душ, Там всё кончается разлукой. Я это вызнала. Я впредь Должна замкнуть и слух, и двери. Сближает, разлучая, смерть. Она не знает про потери. *** На пядь оттаявшей земли Четыре пятых сном окутаны. И так отчётливы вдали Избушки с крышами лоскутными. Неряшливых сараев ряд В покорности и безответности. Какой хозяйственный уклад Нас выведет из этой бедности? Какой пророк укажет путь К духовной и гражданской цельности? Поймём ли мы когда-нибудь, Как наша жизнь сегодня ценится? Как, разобрав своё житьё, Я поняла - признаться совестно! - Долготерпение моё - Беда моя, а не достоинство. *** Отзвучали парадные речи, Суета обернулась золой, И каштаны венчальные свечи Вознесли над притихшей землей; В облаках, в их глубоких проёмах, Встал высокий и праведный свет. Влажным шепотом диких черемух Оказался мой голос задет - И тогда, обжигая, тревожа, Пробивая со дна до высот, И на то, что прошло, - не похоже, Не похоже на то, что пройдет, Хрипловато, светло, бестолково, Нанизав моё сердце на ось, Ниоткуда пришло ко мне Слово - То, с которого всё началось.