Стихи, проза
Опубликовано в журнале ©оюз Писателей, номер 17, 2018
Александр
Александрович Кочарян родился
в 1985 году в Харькове. Окончил психологический факультет Харьковского национального
университета имени В. Н. Каразина.
Публиковался в «©П» № 13 и 14, журналах «Харьков
— что, где, когда», «ЛАВА», «Колко», в интернете, в том числе в переводах на
сербский и польский. Живёт в Харькове, работает программистом.
* * *
рыбы пожара
пишут султану бисером
«сугроб жизни
обязан растаять»
* * *
стыдно, стыдно за каждое
слово —
так сказал мне говорящий
плинтус.
я лёг на пол и согласился.
и дальше с плинтусом
молчали мы,
и дальше мы молчали вместе.
* * *
за трамваями, говорят, не
гоняются,
и за женщинами тоже. Вообще
ни за кем не гоняются.
Все стоят неподвижные.
У каждого по чашке чая.
Все пьют чай. Из динамиков
звучит музыка и кипарисы
шелестят на ветру.
Чай не заканчивается.
* * *
чтобы спать спокойно,
мне нужно, чтобы ты
стоял за углом.
в цветном сарафане,
с ромашками
в бороде.
с чебуреком, иконкой,
стаканом вина,
долотом.
просто мне нужно,
ты жди меня за углом.
* * *
всё это время они
прогуливались
а мы,
маленькие некрасивые люди с
грязными душонками —
затаив дыхание, мы ждали,
когда цветы прорастут
* * *
я давно замечал —
зима, полдесятого,
деревья, так тихо,
пол-одиннадцатого.
* * *
и всё-то у них получалось:
отделение одуванчиков от
земли,
рябь шагов, управляемые
падения волны,
маленькие дети в заботливых
механизмах
даже когда
реки сплелись в одну —
даже это их не взволновало
были другие берега,
нехоженые районы,
тихая вода в переходе возле
цирка
и всё-то они знали.
даже это их не останавливало
* * *
После работы хочется найти
хорошую скамейку.
Вот на соседней второй день
подряд сидят две девушки.
Вчера — с пивом, другие.
Сегодня с собакой. Кажется, это
щенок никакой породы. Рядом
— остановка маршруток. Пять
молодых людей — или мужчин,
или пацанов — смеются и пьют
кофе. Мимо идёт старушка с
тюльпанами. Она
не выглядит радостной.
Собака тоже смотрит на
людей. Девушки разговаривают.
Над аллеей, как папа над
мангалом, стоят многоэтажки.
От фонарей светло. Кажется,
эти деревья вокруг — каштаны.
Кажется, эти конусы скоро
зацветут. Маленькие собачки бегают,
девушки ушли. Не знаю, куда
они все идут с такой уверенностью.
Рядом кинотеатр и
круглосуточный магазин. Когда я только
сюда
переехал, до четырёх утра играли КИНО. Потом пошёл дождь.
* * *
В последние дни я часто
думаю о самокате.
Его горный воздух, его
пронзительность, его
решительные струны.
…самокат обязательно
отзовётся. А пока
я ем пиццу и мороженое и яичницу и машмеллоу.
В городе много еды. Когда я
в городе, я
ищу
утешения без самоката. Апельсиновый сок, латте со
сливками.
Птицы ищут потоки тёплого
воздуха. А я
пытаюсь вспомнить, что
купить, чтобы заподозрить себя
в счастье. Люди напрягают меня. Их уличные
фонари, бордюры, женские
ноги на плакатах. Комары,
детские коляски, мотоциклы.
О самокат! Земля, в которой
ты вырос. Твои сны. Сегодня
я опять забыл оставить часы
дома.
* * *
Некоторые деревья в парке
посадили совсем недавно.
Наверное, было принято
централизованное решение
«пусть будут каштаны». И
были каштаны, и
сирень возле пешеходного
перехода, и одуванчики,
которые, кажется, сами
решили расти здесь. Или
это ветер решил.
Хотя сейчас у меня нет
саженцев, нет понимания,
как сажать, я бы посадил деревья где бы смог.
Я думаю, можжевельник. Сегодня,
утром понедельника,
люди выглядят такими
уставшими,
будто два дня подряд сажали
деревья.
Мои маршрутки всё едут и
едут.
* * *
старость — состояние,
зеркало заднего вида,
приковывающее внимание,
очаровывающее зеркало;
старость — калькулятор, таблица,
подсчитывающая
плюсы и минусы и пытающаяся защитить
кандидатскую диссертацию
сделанных выборов,
а то и докторскую.
старость — судорожное
погружение в молодость,
в детство, в рок-музыку, а
точнее в альтернативный
металл начала двухтысячных,
в яркие краски одежды и
предметов, самокаты, лонгборды, попытки
выглядеть нескучным.
попытки убедить себя в том,
что победы были,
что все ленточки, которые ты
разрывал, были на
беговой дорожке, одной и той
же беговой дорожке,
а не были развешаны в самых
разных местах
независимо от тебя.
старость — попытка вдохнуть
поэзию в жизнь,
страх, что не получится.
множество других страхов,
например, неоконченных
текстов, а ещё больше
бездарности,
что теперь людям придётся
мыть землю там,
где ты пробежал.
когда-то утром я ел вафли
солнышко на
скамейке утреннего стадиона.
Было холодно и
всё было залито солнцем и
дорожки были пусты.
Кажется, тогда мне тоже было
неуютно,
тоже хотелось попасть в
совершенно другое место,
и в то же время осадить себя
и успокоить.
* * *
хотел бы быть полезным и
ненужным,
как огнетушитель на белой
стене.
дни, прохладные дни в никогда не
реализуемой нужности
но срывает эта ураганная
неуклюжесть
мира все предохранители, и
буйно,
вепрями цветов, кремовыми
ледниками
вырывается, перебирая лапами,
пена
некрасивая,
незамужняя,
пена-бомжиха,
даже, наверное, не мыслей
она, а так —
предчувствий,
запахов-почти-социальности
* * *
конечно, это время, но
время состоит из людей
* * *
больше/меньше, чем просто нелитература
* * *
но я не могу сейчас долго об
этом
Перемещения
1. Париж — Миннеаполис. Первый самолёт
Вдруг в
ушах захрустело. Я вытащил книжку почитать. Зацепил стаканчик кофе и тот упал
на сиденье. Разве я нервничал? Всё было очень медленно в этих облаках. Экипаж
самолёта напоминал персонажей французских комедий, и я даже ждал чего-то
такого. За окном был медленный зефир. Очень много зефира. Я смотрел на него.
Когда самолёт спустился, пилоту почему-то все хлопали. Я вошёл в аэропорт Де Голль с кофейным пятном — по-моему, везде. Я был грустен
и растерян. Наверное, поэтому меня просвечивали и прощупывали несколько раз
нервные чернокожие охранники. Второй самолёт был с работающим компьютером
и интернетом в спинке каждого сиденья. Я взял наушники у стюардессы и стал
слушать Ли Хукера сквозь
хруст в ушах. Мы летели восемь часов. Постоянно приносили еду. Ел бисквит с
морской солью и смотрел из окна на обледенелые скалы Гренландии, пытаясь
понять, как оно, там, снаружи, внизу.
Самолёты
походили на белых тараканов, быстро бегающих по огромному куску зефира. Этот
зефир… это был труп убитого призрака в скомканных простынях. Мы жевали и
медленно смотрели на зефир. Многие закрыли окна.
Стюардесса
показала на моё коричневое пятно, что-то сказала и рассмеялась. Я мог бы
жить в Гренландии, среди льдин. Камни и лёд, и больше ничего. Я вспомнил, Коля
говорил, когда самолёт взлетит, все проблемы тебя отпустят. Я перестал
чувствовать время, понимать, чтó сейчас, утро
или вечер. Уговорил себя, что перестал беспокоиться по поводу пятна.
В
Америку мы все прилетели хмурыми и рассеянными, и
проверяли всех. В итоге мы опоздали на рейс Миннеаполис — Денвер. Шесть наших
из восьми сели на ближайший попутный рейс. А мы с Виталиком ночевали в
аэропорту Миннеаполиса.
2. Терминал Линдберг-Миннеаполис
Ночь.
За чертой, после службы безопасности. Впервые поел тако.
Кофе из старбакса немного горчил, но за окном была
вроде как неожиданная ночь, и всё было в порядке. В аэропорту было
много всяких прикольных штук. Полицейский трехколёсный электрический велосипед.
Запеченная кудряшками картошка. Памятник Снупи, на
фоне которого мы с Виталиком сфоткались. Доктор Пеппер, который казался вкуснее пепси-колы. Две недели фастфуда начались. Впервые попытался заговорить — с
продавцами картошки и бургеров. Искали, где поспать.
Нашли что-то вроде общей спальни на балконе внутри аэропорта. Уснули в креслах,
потом догадались разобрать стопку матрасов вдали и уснуть по-человечески,
укрывшись самолётными одеялками
из громадной коробки рядом. Вообще всё было громадное, чистое и непривычное,
как будто я попал в фильм, которого никогда не видел. Рядом за столиком о
чём-то молчали двое афроамериканцев, ещё один спал вдали. Проснулись мы часа в
четыре по какому-то из времён и вышли в пустые
коридоры. Так, как я, мог себя чувствовать оторванный уголок страницы,
выброшенный на улицу, в парк, на площадь. Между мной и мной была Гренландия.
Прошёл мимо стенда в одном из пустых коридоров, остановился. За стеклом
бивни мамонта с резьбой, сумка из крокодила, банка красной икры с надписью
ИКРА. Я нажал на кнопку. Голос рассказал, что покупать товары, при создании
которых мучили животных, — нехорошо. Я нажал ещё одну, и голос рассказал то же
самое, но на другом языке. Мы зашли в зал с айпадами.
То есть это был зал ожидания с айпадом на каждом из
столиков, работающим, с доступом в интернет. Я зашёл в фейсбук
с одного из айпадов написать родным.
Для проверки моей личности фейсбук начал показывать мне фотографии друзей. Я всё ещё
помнил их имена.
3
Мой телефон в Америке не
работал. Он включался, но не видел сеть. И я почти всё время вынужден был
ходить за своими сотрудниками. С Виталиком было нормально, с остальными — так.
Шеф был молчалив и вне всего происходящего.
Что ещё написать про
Америку? Я хотел потеряться, полностью пропасть. В Америке это возможно.
Наверное, это везде возможно и не так уж сложно. Я был в Скалистом
Амфитеатре, где выступали Битлз и Кинг Кримсон и ещё
много кто. Пока никто не видел, подобрал камень на обочине. Я привёз его с
собой. Я позвонил Ксении, сказал, что не привёз ей ничего, кроме камня. Она
обрадовалась.
4. Ночью в даунтауне
Иногда получалось уйти,
потеряться на улицах. Чистый воздух. Очень сухой и чистый.
Губы пересыхали. Я был астматиком и чувствовал себя очень хорошо. Афроамериканка играла на арфе на одной из улиц. И пела.
Улицы, такая аккуратная сеточка. Все незнакомы и непохожи
на улицы. Все кирпичи зданий были на своих местах. Выгоревшая краска стен
выгорала там, где надо. Я ждал момента, когда всё это разонравится. Когда увижу
хищное лицо капитализма. А на самом деле я был на ночных улицах Дэвида Линча и
мне это нравилось. Я бродил ночью по улицам чужого города. У меня каждый
день росли долги и заканчивалось время. Бандиты
на улицах пугались моего акцента. Но я мало разговаривал с людьми. Я слушал
звуки арфы и вдыхал ароматы конопли. Улицы Денвера наполнены этими ароматами.
Мы ходили в комнату страха. Чудовища и маньяки добросовестно пугали меня. На
улице ждала ветреная ночь осени.
5. Книжный Драная Обложка
В книжном магазине в кресле
спал какой-то бомж. От него приятно пахло улицей. Он спал с книгой в руках
возле полок с Достоевским и Булгаковым. Я вытащил Ноктюрны Кадзуо и заговорил с
продавщицей. Мы почти понимали друг друга. Я говорил что-то и бегал по
магазину, рыская глазами по полкам. Заметил на полках с философией много
изданий Уолдена Торо. Продавщица работала в этом
магазине уже 20 лет, она была очень доброжелательна и, я бы сказал, терпелива.
Я бы жил в этом магазине. По ночам выходил бы на мост над Черри Крик (Вишнёвый
Ручей по-нашему) и смотрел на пустую детскую площадку, канаты для лазания. Мне
советовали разные книги, но я не мог унести всё. Боялся не увезти самого
главного, но никак не мог понять, что же это. Она написала мне адрес букинистики. Я всё равно не понял, где это. Долго пытался
найти день, хотя бы на пару часов сбежать от всех. Нас водили на хоккей, по
барам, развлекали — так, что отдохнуть и посмотреть Америку не получалось. Не
получалось вырастить глаза, которыми я бы мог хоть что-то увидеть. Но я сбежал
— с хоккея, из стрип-клуба, из комнаты ужасов, чтобы
дойти до букинистики. Я отвоевал себе двадцать минут.
6. Двадцать минут букинистики
По квадратным улицам.
Светофоры зажигали белых человечков вместо
зелёного, совсем быстро. И уже надо идти быстро, бежать. На углу негр с
приятным голосом продавал газеты. Я спросил про
книжный. Приятный, потрескивающий, как дрова в камине, голос. Драная обложка? Тут недалеко, три квартала вниз. Я как раз
оттуда, и мне сказали, что здесь рядом букинистика.
Как старые виниловые пластинки, голос. О, Книги Холма Капитолия, это недалеко.
Идите в этом направлении. Простите, что мне не нужны ваши газеты. О, это
ничего, я рад, что смог помочь. Голос, как звук долгожданно расстёгиваемой
змейки, который хочется слушать и слушать.
Итак,
в магазин я попал за двадцать минут до закрытия. На следующий же день мы
уезжали в Вейл. Значит, это был четверг. Милая седая
старушка ждала, пока я выберу. Я взял две книги — Буковски
и Дон Кихот (который был сном) Кэти Акер. И ещё
две открытки — с демоном и зомби-факиром. У демона был демонический язык.
Я не мог отдышаться. Я не хотел уходить. По пути назад улицы темнели и осенние листья на дорожках стали ночными
листьями.
7. Дороги и стаканы льда
Дорог
всегда было много. Хотя очень часто ничего не происходило. Можно было уходить
на неизвестные улицы, надо было только дождаться времени, когда от тебя уже
ничего не ждали, ни работы, ни отдыха. В Денвере старались сделать хорошие
дороги. Это важно. Нас водили отдыхать. Мы набирали полные тарелки сырого мяса
и овощей в ресторанчике. Так был огромный чёрный раскаленный круг и восемь
поваров, и они готовили, запекали на этом кругу то, что мы приносили к ним
в больших тарелках. Я набрал слишком мало, коллеги
подтрунивали надо мной.
В
дороге звучала хорошая музыка. Например, Криденс. Там
эта музыка звучала более естественно. Мимо нас перемещались горы
и бензоколонки. Когда высота менялась, закладывало уши. Как будто
я снова был в самолёте.
8. Галя
Это был
городок аутлетов. То есть супермаркеты в одном,
отдельном от города месте. Ребята остановились там — купить домой джинсы
китайского производства. На перекрёстке я и Виталик познакомились с Галей.
Я искал, как включается светофор, Галя спросила: вы, ребята, откуда? Оказалось,
сама Галя из Киева, а здесь работала в одном из аутлетов,
продавала джинсы. Собиралась возвращаться через полгода — заканчивалась
студенческая виза. Грустила, что новую оформить было
непросто. Мы сидели в забегаловке, которую выбрала Галя. Ели местную огромную и
вкусную шаурму в бумажном пакете. На пакете была
напечатана анкета, на которой галочками отмечалось то, что клали в шаурму. Галя говорила, что после мы поймём, что здесь на
самом деле никто никому не нужен. Надеюсь, я не сильно переврал её слова. Я
помню её глаза, мне понравились её детские глаза. Ещё мне нравился местный
воздух. Потом обеденный перерыв Гали кончился, она ушла. Остался только воздух.
9. Вейл
Ночью
было холодно и рутбир с сэндвичем в кафе Гарфанкель, утром было холодно и рутбир
с сэндвичем в кафе Голубой Лось. Бегали по огромному, незаслуженному номеру
уровнем двойного пятизвёздочного, если верить более
опытному Виталику. Мне без разницы. Но газовый камин помог. Из-за раскаляющихся
фарфоровых дров я даже не понял, решил, что как эти догорят, консьерж принесет
ещё. Потом дошло. И ванные комнаты были нелишними. Я взял себе крайнюю левую
ванную, Виталик — крайнюю правую, ещё четыре или три пустовали где-то между
нами. Потом бродили по велосипедной дорожке вдоль реки. Бросал монеты, смотрел
на ели и на белые полоски разметки. Нашёл библиотеку. Внутри был ещё один
камин, много книжных полок и переводы Транстрёмера за
50 центов. Ночью нужно было пить. Сотрудницы фыркали возле бутылки острого имбирного
пива. Я взял её, посмотрел на них. Подошёл хороший человек, давно американец,
открыл пиво зажигалкой. Я начал пить, пиво было неплохим, действительно острым,
но сотрудницы ушли, все наши ушли. Остались только первородные американцы. Они
бросали мячики в кучку пустых стаканчиков на столе и по каким-то правилам пили.
Я вышел и вернулся в номер. Дошёл до своей комнаты, забрался под плед на одном
из диванных подоконников. Было холодно, что-то было с термостатом. Я вернулся
в гостиную и нажал на кнопку возле камина. 30 минут.
10. Майами-Бич
Сразу было очень жарко и
влажно. И много латиноамериканок в мини-юбках. И колготках
в сеточку. Гнилые кокосы валялись в грязных лужах на обочинах дорог. Мы видели
это, когда выбирались в город за едой. Есть было сложно, потому что дорого и
надо было самим готовить. Даже супермаркетов не было, что я бы в других
обстоятельствах только приветствовал. Всё же один мы нашли километрах в десяти
от нас. Это был супермаркет органической еды. Наверное, дорогой, я сбился со счёта.
Я готовил еду на нас всех, так я пытался отдохнуть от программирования и от
сотрудников. Шеф попросил научить его готовить яичницу.
Люди на улицах были почти
красивы. Но немного нервные. Может, потому что возле тихой ночной автобусной
остановки из-под канализационного люка выползали огромные тараканы. Может,
потому что ночью тяжело долго ходить по песку пляжа или по улице в поисках
бара, в котором было бы хорошо. Ночью мы стояли на берегу океана. Я не
чувствовал себя хорошо. Я разделся и забежал в воду, но остальные не были со
мной. Я вернулся на берег из тёмного океана. Днём мы ходили купаться ещё пару
раз, я нашёл белый коралл. Или это был не коралл. На берегу два старика,
сидевшие на расхлябанных стульях, с удивлением
смотрели на нас.
Ночью, в магазине сувениров,
я видел горку лакированных крокодильих голов.
11. Ки-Уэст
Призрачное место в морской
темноте джунглей. Туда мы попали на закате, проезжая мимо растущей из воды
линии каких-то передач. В кармане торчал белый коралл. По радио передавали Пинк Флойд. В окна вонзался
сумасшедший бриллиант заката. Потом в темноту мимо стен джунглей и лодок на
продажу. Мелькнула вывеска книжного, как и всё здесь,
на морскую тему. На крючке у книг. Я не успел даже пожелать там оказаться, как
вывеска исчезла в сумраке.
Нам говорили, что все
встречают закат на Ки-Уэсте, что там он очень красив. Закат мы встретили в пути
и до берега добрались только ночью. Неподалёку, под светом фар полицейской
машины, спал бездомный. Я разглядел какую-то птицу в воде. Птицу на длинных ногах.
И ещё два тёмных силуэта плыли над досками причала, и проявились молодой парой.
Мы и сами вышли на причал. Меня не покидало ощущение ирреальности, прогулки по
коже сонного привидения. На тёмных досках причала лежал теннисный мячик. Денис
схватил его и швырнул в воду. Мне надоело это, я спустился по ступенькам к
воде и стал ждать, пока утопленники или чудовища вернут мячик. Мимо в воде
пролетел чёрный скат.
Через несколько событий
наступило утро. Я оставил кусок коралла в кустах возле солнечных батарей
автобусной остановки. Может, это и не было кораллом.
12. Дорога домой
В Америке в мозгах была
жидкая простокваша, и спустя месяц после приезда она начала створаживаться. Я
не мог объяснить, что там было. Ничего не было. Дао. Как будто кто-то выбросил
все мои коробки, потерял мои вещи в чужом городе. Это было большим облегчением.
В Колорадо, в месте под названием Кактусный Сарай, я
ел сэндвич пилигрима и смотрел
на байкеров. Байкеры приехали на блестящих мотоциклах. У них даже была девушка,
она улыбалась и общалась с ними. У них были замечательные бороды. Просто
чудовищные. Они были своими в этом сухом воздухе, в ударах дороги, в хрусте и
шуме, в этих независимых домиках с бургерами и
бензином и всем. Они выглядели так, как будто только что успокоились. Но сложно
было оценить длительность этого «только что». Пространство и время сместились
на Париж, потом на неожиданно заснеженный Киев середины ноября. И тут у нас
впервые пропал багаж.