Опубликовано в журнале ©оюз Писателей, номер 17, 2018
Яша Цикле родился в 1983 году в посёлке Эль-Боало (Испания). Рос в Харькове, учился в академии
культуры. С 2016 года живёт в Риме. Публикуется впервые.
пуговица
судьбы
ясные, ясные света
и силуэт сквозь
из силуэта выходит худенький
глядит из-под бедра
«торгуйте, торгуйте губами!»
говорит
и треплет жабу в руке
над головой, за ножку
угрожая
гиря распорота, глаз обнажив
тоже глядит
и тоже из-под, недобро
кроме того, великолепен
снова
я, как будто не оживал
играю в куклёнка,
тихо
чтобы запомнить этот момент
ракушка космоса засыпает
сворачиваясь в меня
день
луча
унеси, голова, взор
на себе
к новому дню луча
что уже летит
не уча обличён
а в нём
воздух душисто густ
и когтист
его визг наполняет парус
до хруста
большая вода красива
как лошадиная ночь
где пар и глаза
где буйство и сила
запахов. полосат
шепчет матросик дым
носиком шевелит алым
прекрасные дни невидны
всем злым
но он восхищён
в кармане жеманя
мушку звезды
ах, какие света
там
оставляют зарубки начал
в новый день луча!
когда
ночь
когда ночь
разлитая из распитий
стыла в лесу стекла
фиолетово-пепельны
огоньки
в чубчике купыря
потрескивали
ай, дабы не ступити
пячусь пуглив
воздыхая
с букетом рук на груди
когда ночь —
голубой лотос льва
из себя вынутые цвета
распылял над лесом стекла
от того
выпускали бутоны лица
а я
шёл из их посмеяния
и пылал
когда ночь
пущенной в цель плыла
робот
борьбы и птицы
робот борьбы
сидит у прохода в царство
ползущий мимо чумазый бедняк
бросает в него жирный пирожок
что взлетает, обращаясь в голубку
робот борьбы
скрутился в гримасе, прозрачен
с точки на его голове, куда клюнул аист
со злыми лазерными глазами, проявляя
расползается по капиллярам ртуть
робот борьбы
смотрит с теплом
из-под густых ресниц
на обидчиков
и выпускает синичек
с мордочками старушек
освобождая все лучшие чувства
робот
борьбы и богач серебра
робот борьбы
глотает котлетку будущего
и богач серебра еле уносит вымя, скуля
не узнав себя изнутри
робот борьбы
пускается вдогонку
с намерением подпалить ему чёлку
но богач серебра остаётся цел и пёстр
собой
обратившись в легендарную курицу
робот борьбы
оставляет себе его самокат
и на колёсиках-монетках
спешит в тайный сарай
покормить мокрого кутёнка
тело
Марии
Мрак и серебро в гуще волос поверх
стеклянных голов, что леденеют, гудят.
Варятся в сахаре лилии,
цыганёнок сено подбрасывает. Совет
в тайне такой продлится ещё два дня.
Всё строго по Библии.
Мировые быки усыплёнными,
бархатные, хрипят.
Глаз ангелок поклал
себе и увидел сквозь.
Жидким квадратом расплылся
в сердца самых Римских пап,
сохраняя масштаб сторон. Как беспечный
гость
из того — телом Мария возникла вся.
Милыми девочками вскочили быки, умчалися,
озверев от воздуха тайны в розовые поля.
Иль напуганные
самолётом Лазаря.
Вершить убиение лишь потому нельзя,
что во всяком — тело Марии прекрасное
любит гулять.
Дремать, смеяться, плодом бросать из
шутки,
ловко по яблоням лазая.
Ах, Мария!
Поцелуй волну, девочку, Север, взывающие
к Тебе костры.
Ещё пошути. Поиграй. Возлюби и согрей брошенку святым маем.
Ветер пылает. Великолепные губы. Цветы
остры.
И Север под поцелуем Марии стихает.
Saratov
Saratov — голубоглазый
зверь,
что яростно поедает брынзу рыжего цвета.
Saratov — воробей
Франсуа,
что дрожит в сумерках лопуха.
Saratov — дверь в мёд,
куда падаю.
Верю, верю твоими глазами!
Красивыми, как
милосердие,
как стрела в нищенке, сахар, яд.
Злостные, красивые глаза.
Saratov — это помесь
жёлтого и бордо на бинтах.
Тогда он похож на сочную разделочную
доску,
на которой лежит ветка сирени
под стеклянным куполом
в лаборатории каббалы.
Но картины растворяются,
когда прибегает чумазый мальчонка-щипач,
тукает в трансформаторную будку
и будит дряхлого дворника Зюзю.
Тот кряхтит, взбираясь на стремянку:
«Тлетворен всекрайний
луч! Волки, волки ползут!»
И лопает
метровым шилом звёздочки.
Saratov кутается во покойный сон.
шип
глаза
внезапный, как
тёплый нос, ветер прошёл на цыпочках, тёмен.
цыплят попрятали в
сапоги, позади запылали следы, старушки запели.
россыпь косточек
задребезжала — плохо штопали горб.
из холодной
ракушки зелёный глаз засиял на разящий город,
где ушастые да крикливые в гримасе и судорогах спят,
как наркоман в
чулках изображает тоненькую невесту.
где давно на
смородине, в гамбургерах и солдатах — тля.
погляди, бороды сколько в ясли ясные и пустые несу.
хлеб рябой, камень
живой, голос горит и лопает кожица звука.
небо хрипит
языкатое, а под ним, извиваясь, беснуется экономика.
ах, как мне красива мысль, что червонный век меньше ваксы
моего лица!