Стихи
Опубликовано в журнале ©оюз Писателей, номер 15, 2013
Виталий
Александрович Юхименко
родился в 1981 году в г. Полесское Киевской области.
Окончил филологический факультет Киевского национального университета им. Т. Г.
Шевченко. Публиковался в журналах «Воздух», «Один з
нас», «Шо», «Литера_Dnepr»,
альманахе «Арт-ШУМ», антологии «Лучшие стихи 2011
года», интернет-изданиях TextOnly и OpenSpace, на сайтах «Полутона» и «Квиркультура
в России». Работает журналистом, редактором. Живёт в Киеве.
Дальше
последует какое-то предложение
Укромности
нашему столику не занимать,
гардинам не составляет труда изгибаться
спокойно под музыку волнообразно.
Отражения в окнах ни на секунду не отстают,
даже когда мы совсем неподвижны. Ах,
если бы там был виден сейчас городской
замечательный вид, всякий раз приходящий в движение,
как только посмотришь в окно!
Ты обводишь глазами меню, посетителей, вазу,
не меняясь ничуть ни в лице, ни во взгляде.
И лицо твоё — безупречное белое блюдо,
для взыскательных предпочтений открыто.
Раковые шейки под сливочным соусом с эстрагоном
Виноградные улитки с чесночным маслом
Морские гребешки в корочке из пармезана
И ни слова друг другу не обронив, чередуя
приборы, салфетки, раковины опустошаем,
как если бы прожили вместе лет, скажем, пятнадцать —
и вот они перед нами, сгрудились горой
бессмысленных завитков,
схоронивших внутри, а кто его знает, шум моря.
— И Шабли?
— Нет, обычной воды, совершенный напиток.
Но, минуя остатки еды, ты берёшь меня за руку.
И лицо твоё — безупречное белое блюдо.
Говоришь «Послушай», говоришь «Послушай меня»,
ясно давая понять всю серьёзность намерений.
*
* *
разные
люди
будто они и не люди вовсе
а прозрачные призраки
приходят и уходят
день за днём
шаг за шагом
строчка за строчкой
случайные
внезапные неуместные
и только деревянная лодка
украшенная фруктами и гирляндами из цветов
одинокая лодка
раскачиваемая в темноте мерцающим светом фонарика
погребальная лодка
словно протянутая небу ладонь с белым свитком
не исчезает из виду
остаётся на прежнем месте
всегда на своём месте
Стихотворение
чистой признательности
Мы,
вся наша родня, наши соседи и односельчане,
мы все когда-то уехали,
бросив дома, которые считали своими.
Наш городок, оказавшись в зоне отчуждения,
постепенно полностью опустел,
превратившись в призрак памяти ушедших дней.
Однажды я был там снова и ясно увидел,
как без людей всё скукожилось, умалилось, одичало.
В твёрдом намерении разрушаться дома накренились,
а пустые их окна отрешённо смотрели в глубину себя.
Те места сильно разуверились в людях, не простив предательства.
Но не все переселенцы по-настоящему покинули свой край,
многие так и не смогли смириться с утратой,
и с тех пор они возвращаются домой.
Их радиоактивные слёзы ностальгии выжигают под собой землю.
Оттуда вырастают деревья эмигрантского одиночества
и растут, растут, растут с большим усердием,
удлиняя вместе с тенью
период полураспада родины.
Моя мама живёт на улице Полесской.
Мой дядя назвал свой магазин «Полесье».
Моя тётя завещала похоронить её на полесском кладбище.
Вот как они возвращаются домой.
Они идущие домой путники,
радующиеся своему возвращению.
Они знают, что у них есть дом,
они несут его за пазухой, прижимая к сердцу,
как нагретый ладонью ключ.
И я им даже немного завидую.
Сам я бездомный, и мне некуда возвращаться.
К тридцати годам я так и не смог обрести место,
которому мог бы хранить беззаветную верность.
Я не такой большой человек,
чтобы быть космополитом и весь мир обжить под себя.
Своя телефонная будка была бы мне в самый раз,
но её нет.
Я вынужден бесцельно скитаться,
довольствуясь временным пристанищем
то там, то сям. В поисках лишнего уюта
с любопытством смотрю
даже на самое скудное птичье гнёздышко.
Я рад любому месту, где мне повезёт
хоть на время остаться в тепле и покое.
Отели, квартиры, а порою и даже закусочные
покидаю с тяжёлым сердцем,
причиняющим одни неудобства,
как старый найденный на свалке чемодан.
Тщательно умываясь по утрам, я уповаю,
что когда-нибудь мне удастся смыть с лица
вид жалкого человека,
раз и навсегда лишённого крова.
Всякий дом, где меня пригрели,
где предложили чай или ужин,
становится мне приютом.
Я смотрю с благодарностью на его хозяев,
мысленно целуя их добрые руки.
Стараюсь не злоупотреблять гостеприимством,
стараюсь не наедаться до отвала,
не дышать чрезмерно, стараюсь
своё существование вести аккуратно,
чтобы подольше оставаться.
Возможно, мне удалось вас разжалобить,
и вы меня пожалели,
и я поживу у вас какое-то время.
Нам всем приходится как-то ухищряться, чтобы выжить.
Нам всем приходится как-то выживать.
*
* *
Люди
что колбаса,
чего внутрь затрамбуй, то и будет.
Так что меня пичкать не надо,
мне своя ясность мила.
Я человек своенравный.
Спереди животик,
по бокам тоненькие ручки.
Захочу, их на животике сложу,
захочу, скреплю за спиною,
а захочу — так висеть оставлю.
Я человек своевольный,
и никто мне не указ.
И
мир становится лучше
1
Мужчина,
укрывшийся в храме,
мы сами не видели, но говорят,
с бородой и усами, с глазами горящими,
мы сами не слышали, но говорят,
дал ясно понять он: я ваш Иисус,
Мухаммед, Авраам, Иегова, Аллах,
ваш главный Усама,
ваш самый разыскиваемый террорист.
2
А
те, мол, что вы не волнуйтесь,
что можете быть спокойны,
мы приняли меры защиты,
идите себе, отдыхайте,
у нас тут есть lounge-зона,
торговые центры, музеи,
а даже, хотите, в метро —
повсюду здесь безопасно.
3
Металлоискателю
не верьте,
приложите руку к груди
и убедитесь: вы тоже смертник,
и у вас там, внутри, зудит
врождённое взрывное устройство.
4
Вся
земля покрыта выбоинами, костями
во имя добра, любви и спасения,
во имя веры и правды, и равноправия, и светлого будущего,
во имя мира на земле
вся земля залита кровью.
*
* *
Страшные
времена настали,
последние или предпоследние.
Человеческий облик в упадке.
Морально разлагаясь по женскому типу,
выпячивают свою первобытность,
нанося сильный урон чувствам верующих,
попирая государственность, семейные ценности и День Победы.
Чаша гнева Господня переполнена,
но не дадим в обиду земли Русской!
Мы разыщем всех:
и зачинщиков, и приспешников их,
и случайных свидетелей, пожелавших скрыться.
Безопасный
стих о семейных ценностях
В
потускневший от времени вид
внесли беспокойство ласточки-ножницы,
круги нарезая.
Небо рвётся молниеносно.
Пастораль распустилась напрочь
нитями дождевыми. Блестяще!
Дотошная рукодельница
восстановит фамильный пейзаж,
мелочи переиначив. Цвета освежила.
В плетёной корзинке лоскутья,
клубки и моточки, перья.
Загорелась и охладела.
Не
всякие перемены укладываются в голове
Сами
по себе-то люди они неплохие —
люди ж, не звери.
Это всё их кровожадный лидер
со своими амбициями.
Он отдал приказ —
вот и пришлось мужчинам
оставить насиженные места
и убивать без разбору.
Грабить, насиловать, пытать,
морить голодом пленных
довелось мужчинам
и даже некоторым женщинам.
При первой же возможности
они отреклись от оружия и
возвратились к прежней жизни.
Как ни в чём не бывало
жена по телефону
выспрашивает у подруги
рецепт
изумительного
вишнёвого пирога.
И из кухни —
еле слышное,
неразборчивое почти,
радио,
оповещающее население
о грядущих переменах.
Бравирование
осадками
Я
слетел с катушек.
Не успев проснуться, договариваюсь в Grindr
о быстрой встрече: парень крепкого сложения,
живёт неподалёку, до 10:30 будет дома.
По дороге к нему сначала шёл град, затем — дождь,
а когда я возвращался обратно, выпал первый снег.
И град, и дождь, и снег в один день, в одно утро.
Аллилуйя! — ну а что тут ещё скажешь?
Иной
раз приходится себя и обманывать
Ох,
и надоело же мне моё лицо!
Аж видеть тошно.
И главное, вот когда надо, так ни в жизнь
нужной гримасы как следует не состроит,
зато когда не просят,
тут же всё про тебя выдаст любому встречному.
И прям так обидно,
что, кажется, на многое пойдёшь —
только бы не приближаться к зеркалу.
Но позлишься-позлишься, а потом и думаешь:
Ну а чем же ты лучше других?
И ведь никто не жалуется. Все терпят.
Все мужественно и стойко, и неустанно
несут свои изменнические лица,
как трудовую повинность или даже почётную службу,
со всем причитающимся достоинством.
Так подумаешь — и успокоишься.
Осколки
разлетелись, а мы, наоборот, собрались
А на
что мы копили, так мы уже и сами забыли.
А чего мы хотели, так из того ничего и не успели.
Пришли и смотрим растерянно:
тут ли праздник, которого ждали,
о котором украдкой мечтали,
тут ли всем праздникам праздник.
Но нас обступили женщины в лисьих шапках
из муниципалитета, гороно, центральной поликлиники:
— Здравствуйте!
(Перечень расходов прилагается, квитанция полагается.)
Ра зле те лась ко пи лка вдре бе
зги!
Пожурили нас добрые женщины
для приличия за осколки
и утешили компетентно:
— Как только поступит надлежащее распоряжение,
организуем мы вам массовое мероприятие
с обширной концертно-развлекательной программой
и развёрнутой выставочно-ярмарочной торговлей
в специально оборудованном комплексе
малых архитектурных форм.
А пока, вы же видите, что не время,
возвращайтесь откуда пришли, до свиданья,
да по дороге глядите в оба,
а то ведь недолго так и схлопотать
веткой упругой в глаз.
И мы поплелись вдоль земельных участков
в направлении жилищных сооружений.
*
* *
Эх
ты, балабол,
ничего путного из тебя не получится.
Разве это дело,
когда у мужчины язык
длиннее члена? А ведь я
даже когда молчу, не умолкаю:
бормочу вовнутрь живота
без остановки. Иногда пою.
Сегодня весь день канючу
тусклым голосом:
Море-море, поволнуйся за меня.
Небо-небо, подуй на больное место.
*
* *
Было,
послышалось? — сразу не разберёшь.
Зверь, человек? — сразу не разберёшь.
Пение, вопли? — сразу не разберёшь.
Потасовка, гуляние? — сразу не разберёшь.
У соседей, на улице? — сразу не разберёшь.
А за окном снег идёт. Красиво.
* * *
пока
мы остерегались набегов с запада
пока мы уклонялись от посягательств с юга
пока мы упреждали наступления с севера
пока мы подготавливались к ударам с востока
пока мы нагие беспечно купались в зелёной реке
беспощадное войско противника довольствовалось грудным вскармливанием
напрасно мы были бдительны
выменивая рыбьи глаза чужеземцев
на птичьи гнёзда напрасно
мы были слепы не принимая в расчёт
слабость
безмерной силы
самые безжалостные воины
взрастали на материнской любви
самые жестокие завоеватели
укрывались в отцовских ладонях
ни возможностей ни угрозы в них не подозревали
выходили к ним в простых одеждах
без боевой раскраски устрашающих звуков
называли родными именами
отдавали всё до последнего
и мы не дождались набегов с запада
и мы не дождались налётов с юга
и мы не дождались наступлений с севера
и мы не дождались ударов с востока
о
как неожиданно
великое войско захватчика восстало из нашего стана
и теперь нам одно прибежище — день вчерашний
не превосходя количественно
как же окрепли они до заката
как легко торопливо устраняют нас одного за другим
молясь своим истуканам
как умело осваивают ещё только что наши
камень для трапезы
дерево для ночлега
цветы для зачатия
*
* *
Какие
люди, какие люди! —
хозяин сигарного клуба
встречает гостей у входа,
настраивая нас на весёлость.
И потом все тоже кивают друг другу,
соприкасаясь улыбками.
Мой живот присох к позвоночнику,
да кто-кто, а я точно не голоден.
На столах совершенно пусто,
никаких угощений, только игры,
но, дабы не смущать присутствующих,
я делаю вид, что ем.
*
* *
—
Вопиющее безобразие!
Вам, Геннадий Петрович, прекрасно известно,
как наши девочки
живо интересуются состоянием дел
современной русской поэзии.
Все как одна
посещают литературную студию имени Рыльского,
основанную на предприятии,
на минуточку,
ещё в 2001 году.
Не секрет, что многие из них и сами
подвизаются в стихосложении
и, надо сказать, достигают определённых высот.
Для них это важно. Из-за каких-то поставок
кунжутного масла взять да и отменить вечер
удмуртской новой волны? Это никак невозможно, нет.
Это — и я ничуть не утрирую! —
самое что ни на есть
преступление
против изящной словесности.
Нам должно быть, Геннадий Петрович,
стыдно и очень стыдно.
А в торговых залах всё это время
не унималось волнение
по совершенно иному, хоть и смежному, поводу:
— Но как так, как так?! —
не могли взять в толк работницы кассового аппарата. —
Поэт есть, а книги нет.
*
* *
В
каждом доме водопровод: пей и мойся сколько угодно,
но другая неизбывная жажда влечёт человека к большой воде.
По сути, эта жажда и привела нас к водопроводу.
У мирового океана есть и смысл, и красота:
ускользающее предчувствие смутного обращения.
Ведь что-то же рыбы не осмеливаются заглушить своим писком.
Может быть, и я подразумеваю утраченную письменность предков…
Охочих растолковывать скоропись волн хватает,
да только все они шарлатаны.
Я как-то своими глазами видел,
как один из них подобрался очень-очень близко.
Тогда море яростно взмыло вверх и так кружило некоторое время.
Почему бы тебе, дружище-лингвист, не стать сантехником,
чтобы усмирить это животное раз и навсегда?
Но, оказывается, он уже и так был сантехником.
Присутствие
фотографа не может быть достаточным оправданием
Курю
и от нечего делать наблюдаю, как играют дети
на площадке под окном,
с минуты на минуту должен приехать Рома.
Расцвела вишня, дети выросли, пошли в школу.
Одному мальчику родители подарили Polaroid, и он
скоропалительно увлёкся фотографией.
Как раз подоспел Рома —
так что мы с ним вместе стали позировать для этого мальчика,
чтобы он поднаторел в композиции, но тот быстро перегорел.
А мы — нет, и мы не забросили это дело,
продолжая становиться на фоне пейзажей,
предметов искусства, автомобилей, достопримечательностей.
Дети откопали в песочнице фотоаппарат,
родители ненавязчиво подначивают их взрослеть,
я тушу сигарету, с минуты на минуту должна зацвести вишня.
Вишня зацветает, расцветает, цветёт.
На её фоне, обнявшись как лучшие друзья,
мы с Ромой будто бы стоим, а на самом деле повисли в воздухе.
Точные
науки в порядке вещей
Пора,
пора переходить
на двоичный код и в устной речи.
На слово верить никому нельзя,
на веру принимать ничего не стоит,
на глаз определить значение невозможно.
Каждый подразумевает своё,
никто друг друга не понимает,
все действуют по наитию, идут наугад.
Выступает небесное светило —
и вроде бы кое-что проясняется,
но замеры нужны, расчёты, схемы, обоснования.
Математика, о математика! —
вернейшее среди исповеданий.
Земля круглая, небо квадратное,
и бог — это тоже геометрическая фигура.
Предположительно, треугольник.
*
* *
очередной
несчастный
споткнулся и упал
но не сдаётся
пробует подняться
привстал на локоть
только это уже бесполезно
очевидцы очевидцы очевидцы
подробно копошатся ресницами
в обстоятельствах близкой смерти
малоподвижного человека
нет ничего долговечного
для насекомых глаз
*
* *
Мужчины
сидят, как и положено, в ряд:
умаявшиеся от простого физического труда
беседуют мало: о товарах и блинах.
Не всем из них по силам прочесть
нацарапанные на столах учениками стыдные шутки:
утром здесь школа, а вечером шинок.
Тётя Глаша, подавая магарыч,
дразнит мужчин вихляниями юбки
тоже в счёт платы за подсобные работы.
А ведь все почуяли неладное, когда
ушла и не вернулась хромая Маргарита,
и соленья не принесла: как так, как так.
В окнах вспыхивало зарево падающих звёзд,
с улицы доносились выкрики, грохот промышленной техники
и, может быть, даже звуки стрельбы.
Мужчины ушли с головой в разговор,
тётя Глаша сделала музыку погромче:
больше всего им хотелось сейчас жить как прежде.
*
* *
Никуда,
никуда не годится: опоздали,
имя на табличке исковеркали до неузнаваемости,
подошли, рядом постояли, не заметили,
ушли — не встретили, уехали, как так и надо.
Стою в недоумении, а это всё тот же я,
скромный житель города-миллионника,
ответственный сотрудник, любящий семьянин,
законопослушный налогоплательщик
и — несомненно — невыдуманное действующее лицо
чьих-то тайных искренних измышлений.
*
* *
Деревья
по-солдатски следуют за
понятным движением солнца, на ходу
носорожьими ногами утаптывая под собой
землю для грубой дороги да и просто,
чтобы трава не росла круглый год,
как человеческие волосы. Их жёны
и другие наученные жизнью женщины,
опасаясь внезапных пожаров, собрали
всё самое ценное в узелки и качают их
для экономии сил на сильном ветру.
А те ворочаются, не спят, растут,
открывают в беззвучном рыдании рты,
приноравливаясь к будущим блинам полнолуний.
Тем временем лодочки женских губ
уже плывут к виднеющимся вдали
мелким пташкам, что в маленьких своих
клювиках, как воду расплёскивая, несут
звонкие песни из весёлых мест
в невесёлые.
*
* *
Нож,
не нож, а какой-нибудь случай
изрежет всё прежнее на части,
отчего оно уже не прежнее, а другое —
и твоё, и не твоё, чужое.
Счастлив тот, кто всякую правду
изживает до глупой небылицы,
расходует, как общую пользу,
на личную выдумку, причуду —
пусть не будет повсюду, как пыль,
что сама себе неинтересна.
А новая правда повсюду,
будто пожарный оркестр играет:
мотив бравурный, да никто не веселится,
мотив весёлый, но от него грустно.
*
* *
Стою
на одной ноге,
держа голову под мышкой,
как градусник.
Пусть пугают мною детей:
Марена идёт!
Заболоченный водоём,
ты мне не дом.
Ни стрекоз, ни кувшинок.
Твои поющие лягушки
отвратительны.
Ртуть моя, собирайся.
Моя тяжёлая кровь, ты металл.
К чему ни прикоснёшься,
ни к чему не приставай.
Ни к чему не прикасайся.
Ртуть моя, собирайся.
Расти серебряный шар,
новая белая планета.
Там я живу.
*
* *
Время
свёртывается в память,
как молоко — в сырную голову.
В нём небо и земля
сменяют друг друга,
как день и ночь.
Между ними луч
смелый-смелый,
золотой-золотой,
и облака-альбиносы
ничем не хуже
призрачных ангелов-альбатросов.
Да и мы вполне хороши
для этого дня,
для этого вечера.
Неоспоримое
свидетельство в пользу академической музыки
В
основу так называемой связи
с расширенным спектром,
применяемой в сотовой
телефонии, Wi-Fi и GPS,
лёг принцип синхронизации
механических пианино,
придуманный композитором
Джорджем Антейлом для
«Механического балета».
(Из доп. информации к раздаче пользователя GFox на
RuTracker.org Ballet Mécanique,
изданного Московской государственной консерваторией им. П. И. Чайковского)