Опубликовано в журнале ©оюз Писателей, номер 14, 2012
родился в 1952 году в Харькове. Окончил Харьковский художественно-промышленный институт (ныне — академия дизайна и искусств) по специальности «станковая графика». Книги стихотворений «Оказия» (Х., 1998), «Третье поколение зимородков» (Х., 2000), «Заглавие» (Х., 2001), «Самоучитель игры» (Х., 2005), «Шалашник» (Х., 2007) «Vade mecum» (Х., 2011). Стихи и короткая проза публиковались в «їП» № 1, № 6 и № 10, журналах «Дети Ра», «Харьков — что, где, когда», антологии «Освобождённый Улисс», интернет-издании «TextOnly», книге-выставке «Верлибры — Пушкину», газете «Гуманитарный фонд». Живёт в Харькове.
* * *
Дрозд просвистит, пропоёт песню оливы
На сан-францисканском наречии.
Собою укроет в гнезде овоиды голубые
в бурую крапинку.
Нежности следы — в неприкосновенности.
* * *
Когда в конуре, в кобуре, в пенале
Услышишь писк, щелчок, жужжание или треск,
Сосредоточь внимание на банановой кожуре.
Нет проку в ней — оберегает шкурка
фермент счастья —
Это мокрое утро, или прошедший унылый вечер,
Вспомнится и поможет, излечит
Позже, когда тяжело вдвойне.
* * *
Когда они это писали — были живы,
Отхаркивали спелые комочки
(Не знаю — сердца, лёгких).
Подсушивает Вечность с кровью
ростбиф.
Со временем теряет интенсивность цвет —
За серым серое…
Теперь нам кажется — мы научились
мыслить.
* * *
Кто не читал Милета — молод.
Кто прочитал, считай — покойник.
От безнадёги его писаний
Охватит душу вселенский холод.
А прочитал и жив — чтоб разом?
Тебя коснулся всевышний разум.
* * *
ивы ели зайчиков
наверно
птичек кушали
* * *
Марку лизнул (куда бы приклеить?) — приклеил.
Марку, прежде чем стать Императором,
Воином быть довелось, стать палачом.
В августе звёзды с Землёю вступают в сношения,
Августу всё нипочём —
Зреют лимоны в садах, в Сенате — заговоры.
Всё разрешится — проблемы, от бремени,
если жена на сносях.
Что-то в словах ты запутался, плутаешь во времени,
Точные термины это решают — некто сказал,
Нитку порвал
И тут же пропал на глазах.
* * *
место есть
время быть
* * *
Де Кирико в лесах Парижа, высматривая дичь,
сам стал предметом обихода, сам превратился в ключ,
скорей в отмычку, если хлыщ, едва взглянув
на «Песнь любви» —
остолбенел, а старый хрыч — проросший плющ —
ну просто лез на стену.
* * *
хотелось по-другому — сложней и проще
высаживал маслину и выпал дождик
в Италии, где не был, в Иерусалиме,
в горах Ливана ветер так формирует кедр —
горизонтальны ветви, а вверх растущих нет,
проще и сложней — кедром был в горах Ливана,
стал мудрей — каждой веточкой по ветру.
* * *
клады, послания, захоронения — детский наивный расчёт
в то, что когда-нибудь, как Воскресение!
снова найдёт,
как бы случайно — светит окошко!
что это там, под стеклом?
в ямке — две бусины, пёрышко сойки
и шарик стеклянный с мёртвым жуком.
любимый камушек — и это счастье!
ещё не знаешь слова «фетишизм»,
сжимаешь в кулачке, показываешь всем,
но — ни за что — меняться!
* * *
наши братья гречкосеи льнотрепатели
нам письмо на бересте конопатили
на коре берёзы каждой эта клинопись
то ли опись то ли пропись
может изморозь
или снег
поможет дождь
в свете молнии
когда белая кора станет чёрною
прояснится текста смысл но не поздно ли
мы уходим а приходит кто не поняли
* * *
хватило нобелевской премии на плешь
могильную на острове
а материк оставим бедным
пусть удобряют костным фосфором
и всех замученных не хватит
чтобы повысить плодородие степей
бесчувственных бескрайних
полыни запах алкоголя
не вспоминайте обо мне — жизнь несуразна
как beeline
не делай этого спектрометр от синего
не отчуждай
ну утонули — плыть и плыть бы — гряды
днепровского каскада
не одолеть обычной рыбе — хоть электрическому
скату
на отлетающую душу — в строке — воззрись —
мелькает пятка
какая пытка — расстаются и разделились
без остатка
* * *
земля покоится на голубых китах
их кожа так сияет утром!
что никакие доводы учёных
(да! — я согласно всем киваю)
не смогут разогнать мой нежный мрак
тем более — дай, Дао! — уплываю
на розовой форели, если в среду
на золотой макрели, но в четверг
* * *
чертёнок в негативе предстанет светлым ангелом
белой ночью и Петербург и Ленинград погрузятся во мрак
Летний сад скроет в темноте эбеновые статуи
спящие в одно мгновенье станут маврами
а их хранители оденут из перьев траурный наряд
свет от земли но чёрные лучи от фонарей —
мигающие сумрачные конусы
утяжеляют светлый вздох аллей
всё поменялось — солнца тёмный круг
в мир проливал свои чернила
и совы ухали
желающие видеть в тенях скрывались
прятались в подвалах
светильники заправленные тушью
светились буковки на сумрачных листах
сгоревший уголь светом заблистал
в тенях немного света в глубинах в складках в норах
не защищён никто кто тщательно скрывался
перемещаются стремительно полезли из щелей
мокрицы сколопендры многоножки кроты
всё утро странный шорох раздавался
до светлой ночи
* * *
отдельно от каждого действия — мысль —
иная материя — пообтрепался лишь краешек,
который чаще касался, казался
похожим на правду, на жизнь
и в чём она, если в кредит и в рассрочку
на время пространство счастливым даётся
пришедшим — рубашкой, ушедшим — сорочкой.
* * *
в чертогах — черти, а в Раю — игрушечные яблочки
и я себя не узнаю, то место, где сейчас стою
не признаю
дневного света лампочки висят с чужого потолка
и светят тускло, голо
как мысль сейчас обнажена —
уже ушла по проводу — имей позицию свою
* * *
фрагменты единого целого
пристёгивающиеся воротнички
это в прошлом
подгузники
в надежде, что прорастут вершки
а под землёю коренья-узники
да, что-то сменное
листья, обувь —
болтается у колена
холщовая сумочка
и только когда возникнет
изображение
все эти куски замкнутся
и к себе уже никого не пустят
* * *
разнообразны места отсутствия
где только не был
память потревожу
Шамбала
ну там не только я
и даже Рерих только на картине
хоть и признала родинки родня
того кто видел
зарылась Троя — Турция, Румыния
хазар столицу Каспий как слизал
сорокопут потомок скифа
шлем окрыляет
жалею что сказал
* * *
Так совпало, свет оказался на нужных местах,
Чтобы форма свои проявила чудесные свойства —
Там — нежнейшим нюансом, контрастом отчаянным — там,
Полутоном легчайшим. Тень упавшая — возле.
Всё на месте. И зрители на местах,
Все богатства даны и припрятаны (как в природе).
Вот представь, догадайся, уже чувствуешь сам —
Жизнь замешкалась на выдохе или при входе.
* * *
Вдруг поймёшь, что каждое «фа» уже принадлежит
Какому-нибудь Брику, а ты всё поёшь.
Использовать Лилю (почти что «лилию»).
Куклу-лялю — глазками блымкает,
Закрывает, чувствуя — нож.
* * *
Жёлтым! И красным! И синим!
Или — достаточно сажи?
Стиль — обгоревшая спичка.
След оставляет влажный
Палец — используй кофе
Или грузинский чай.
Ресницею — волосяной чертой
Значительное отмечай.
* * *
Я думаю, что местный Мендельсон мог им напеть,
С прикидкою на время, в которое живём, и место — мы не в Вене.
Все жилы напрягая, мы умрём.
А вот без этой музыки вернее.
* * *
Может, в результате перевода на другой язык
Сгинет красота, возникнет смысл
Или смысл исчезнет? Красота!
* * *
Море напряжённо измышляет шифер.
Шифер лаконично изображает море.
Для океанского лайнера — штиль.
Шторм — для потопляемой посудины убогой.
Спозаранку небо голубя голубей.
Плёнка, прикрывающая глаз говорящего ворона.
Ночью — крыло того же ворона,
Невидимое, в темноте,
Окажись он хоть белой вороной.
Ограничение лишь частично — аскет.
Откажись от всего — труп.
Кто в подвале скрывается,
Кто воркует на чердаке,
В доме рыбы в аквариуме снуют
Или прыгают молча, отчаянно на сковороде.