Опубликовано в журнале ©оюз Писателей, номер 14, 2012
Фотоохота в условиях ритм-энд-блюза
Алексей Торхов. Чайная пауза перед блюзом: Сборник стихов. — Николаев: ООО «Фирма “Илион”», 2009. — 120 с.
Название книги лукавит, настраивая на спокойную медитацию. Есть немало хорошей поэзии, которую можно читать с чашечкой чая в руке. Но с Алексеем Торховым такой подход технически невозможен. Да и блюз — это скорее половина правды, поскольку книга почти осязаемо пульсирует ритмами.
Или можно начать отзыв так: любовь автора к наскальной живописи иллюстрирует не только книгу, но и его самого. Поэт Алексей Торхов похож на огромного красного бизона, который несётся по равнине: не заметить невозможно, но угнаться, чтобы отснять десяток кадров, не так-то просто. Такие стихи к бумаге не очень приспособлены: они писаны для голоса; в крайнем случае, пусть это будет внутренний голос. Тогда у нас тоже получится степь с бизонами, а не тихий зоопарк, куда ходят поглазеть на мощных реликтовых существ, ведущих свой род из тех времён, когда слово уже было, страсть уже была, а учебников по морфологии и грамматике того и другого ещё не было.
Поэтому для невероятных с точки зрения таких учебников выражений вроде «НЕтакаяЗНАКОМКА, как хотелось» автор сам выбирает графику, соответствующую интонации устного слова. Наверное, Торхов с удовольствием снабдил бы свои стихи знаками широты, долготы, высоты тона и скорости прочтения, если бы всё это было в ходу и не мешало глазу.
Город как клетка. Любовь как духовность и чувственность. Ангелы и демоны. Жизнь и смерть. Такие темы говорят о… скажу — не поверите! — смелости и уверенности зрелого человека говорить своё слово о том, среди чего живёт.
Просто настаёт момент какого-то фазового перехода, после которого для поэта уже нет тем старых или новых: есть только крылья, которые дождались своего часа и несут куда нужно. В каком-то смысле об этом и говорится в одном из стихотворений: в урочный час узлы расплетутся независимо от носителя, и тогда он уже явит себя полностью.
Стихотворение «Шёпотом о войне»1 заставляет вспомнить «военные» песни Владимира Высоцкого, из-за которых барду народные легенды добавляли добрый десяток лет: некоторые фронтовики всерьёз вспоминали, будто бы служили вместе с Володей, который на момент окончания войны разве что ходил в первый класс. Возникает жуткое чувство настоящести событий, когда их проговаривают с такой чисто мужской, где-то даже горько-иронической интонацией:
Багровость.
Венозный закат.
Корчится именно в той воронке,
куда я угодил, как в ад.
И куда угадала повторно бомба,
вероятности вопреки,
сорвавшая с плеч голову-пломбу,
без которой в ремонт не возьмут.
Не с руки…
Наступали живые трупы.
Ранили.
Сначала меня.
Потом и коня.
За НЕГО уже не дадут полцарства…
А заботливое государство
за МЕНЯ его не давало и ранее…
В понимании пограничных состояний Алексей Торхов идёт за тяжелораненым солдатом от вспышки-взрыва через тишину и почти смерть к вялому свету на выходе. Ведь после победы (хоть с какой буквы пиши) её главные герои пытаются привыкнуть к тишине, возвращаются в свои гнёзда (внешние, внутренние ли — кому как важнее), выстраивают отношения с болью и воспоминаниями.
Тут стоит вернуться к свету и присмотреться к нему внимательнее. У каждого поэта его источник свой, и стеклянная призма выводит на белую стену не всегда те цвета и в той последовательности, которую мы помним по урокам физики. Собственный спектр этой книги очень чётко расходится на три классических цвета: чёрный, красный, белый. Попробую охарактеризовать каждую полосу.
Чёрный. Автору показалось уместным дать на себя в конце книги мини-досье, где легко прочитываются источники жизненного и эмоционального опыта. Можно было этого и не делать. В правдивость, неэрзацность тёмной стороны жизни, высказанной Торховым, веришь и так. Война, терроризм, катастрофа на авиашоу в Скнилове… Создаётся впечатление, что этот человек по долгу ли службы, просто ли в силу своей природы слишком ясно видел, как над местом беды или преступления кружились стаи демонов и, словно птицы, летели прочь, вспугнутые приближением людей с тёплыми распятиями за пазухой.
Красный. Страсть, живущая в торховской интимной лирике, не то чтобы не подлежит цитированию — скорее она представляет собой нечто сплошное, континуальное, не имеющее обозримого конца.
Всё сдвинулось,
зазвучало.
Как ремикс — рожденье Сверхновой
версии того самого Слова,
которое было сначала:
«Хочу!»
— Быть?
— Любить?
— Тебя?
Это просто его ипостаси…
Тантристы рассматривают человека и его тело как микрокосм, отношения с которым — миниатюрная копия отношений со Вселенной. Им же принадлежит мысль, эхо которой слышно в этом стихо-творении: вначале было желание. Чувственность, осенённая духовным знанием, — это тоже модель силы, творящей миры.
Ну и напоследок белый. За дисгармонией, которая наполняет мир шумами тёмными и враждебными не только человеку, но и вообще всему живому и настоящему, Торхов различает и другой звук — уже не безнадёжную тишину (о которой мы вспоминали выше, говоря о войне), а исполненный надежды белый шум. То ли шевеление миров, готовых возникнуть, то ли шелест ангельских крыльев, то ли…
Бог
вдыхал воспалённое не-
бо
со сгустками туч,
а выдыхал стихи…
Прозрачны.
Тихи…
И первородными крестиками
вышивал по небу самозабвенно…
С видом слепого.
Наощупь.
Стихи были белые-белые.
Как снежная площадь.
Словно фантом…
Сначала, как водится, было — Слово.
Рифма — была потом…
Анна Яновская
1
Да и некоторые другие о той же войне — Великой Отечественной, — в эту книгу не вошедшие.