Стихи
Опубликовано в журнале ©оюз Писателей, номер 11, 2009
Юрий Александрович Литвинов
родился в 1948 году в Харькове. Учился на физико-техническом факультете Харьковского государственного университета. Публиковался в «©П» №6, альманахе «Ариергард», еженедельниках «Наша Страна» (Израиль), «Экран» (Харьков), самиздат-журнале «Алконостъ», журналах «Урал», «Глагол» (Харьков). Живёт в Харькове.
ИЗ ЦИКЛА «ЗА МУЗЫКОЙ»
Пролог
Andante cantabileкак Данте вне табели
о рангах поэтов, — почти
вне закона, —
некоммуникабельно:
не Каином — Авелю,
убойным баранам прочти:
незнакомо.
Рука графомана задорна.
Труба граммофона бездонна —
и яро всхрапнула валторново горлом.
Удав геликона свернулся кольцом.
Примкнули штыки вкруговую — покорно —
и рай обернулся концом.
Тысячекратный толп шарк
двинул, бряцая, шаг — в шаг,
и, обречённый петь, твой
голос умолк — всплыл — взмыл —
взвыл похоронный марш — марш —
марш — над головой, —
и покатил по мостовой —
даром — извозчик-гром ломовой
страха шершавый шар.
1981
Фюнебр I: Марш B-moll
Сколько раз —скольких вас
провожал я в рай.
А сейчас —
проводите след мой.
Оркестровой ямой разинув пасть,
встань, почётный конвой Вселенной!
Сколько раз —
скольких глаз
различал я блеск.
А сейчас —
поползу слезою.
Вот те раз:
сколько за-
упокойных месс,
а о нас
кто вспомянет-взвоет?
Встань и грянь,
страх — за грань!
Встаньте, выученики масс!
Эй, на площадь, муз пролетарий!
Отгремела игра.
Отлетел вопиющий глас.
Летаргию стряхни, литавра!
Мразь и грязь,
не вылазь,
скройся, бледная немощь, с глаз!
Вдарь, тарелка, подруга медная!
Всколыхни
все углы —
всхлипни, бедная удаль, глы-
бой, сыграй-ка мне «День Победы»!
Ночь и день,
темь и тень,
не ведите за тот плетень —
не будите тугую тубу.
Не губи-
те раба.
Разбуди
ты, труба,
к мундштуку примёрзшие губы.
Сколько раз —
скольких вас
провожал ан-фас
так, что харкало кровью горло!
Сколько в раз
надрывалось в натуге фраз!
Скольких нас
выгибало валторной!
Только хрип.
Только храп
окаянных каменных баб.
Только всхлип.
Только всхроп
барабанной дроби Шопена.
Только дробь.
Только в гроб, —
но не в бровь — в оба глаза, — над
вздрогом гроба гудит страна —
барабанит горохом — в стену.
Сколько раз —
стольких вас, —
сколько раз этот век двадцат, —
провожали мы. Или вы — нас?
А сейчас: — Человек! — моцарт.1
И-и-раз:
встали — взяли — пошли на…
Вынос.
10 февраля 1984
1 Моцарт (жарг.) — музыкант военного оркестра.
Фюнебр III: баллада
(Вариант записи)
Жил однажды переплётчик, изо всех тянулся сил —за высокой жаждой — к ночи, с ног сбиваясь, всё спешил
над пустынными мирами — за мирáжами летать,
чтоб миры не умирали — ум и рай переплетать.
И когда, тетрадь сшивая, в раж входил и напевал,
в раз миражи оживали, поражая наповал —
и тотчас, шитьё отсрочив, крепко в руки скрипку брал
и, настроив, тут же прочих забывал и замирал —
и, вздыхая, сотрясался, сердце пробуя на зуб,
и смычок переливался музой в чистую слезу.
То, казалось, не «Гварнери» разливала мёд рукой, —
шёл, касаясь, снег, вернее, плыл прозрачный лёд — рекой,
а крещенское crescendo за собой звало в полёт —
и трещал от восхищенья крест — оконный переплёт.
Кто же знал, когда тот выдох пресечётся, дорогой.
Напиши поэму, Фибих, чтоб играл её другой.
Поверните время, деньги. Я открою переплёт.
Дайте год хотя бы, день бы, ночь, что воет напролёт,
как на автокатафалке не хотел он уезжать,
кто совал под скаты палки, кто-то требовал нажать,
и — нажали: он уехал, но никак мы не могли
разыскать могилу — эхо уходило в глыбу глин.
А потом в тоске запойной я по улицам бродил.
Был похож на волчий вой мой, той луны — не находил.
Чтобы стать единым звуком, я с лихвой земле плачу.
Дай мне, будущее, руку, а не хлопай по плечу —
будет утро: встанет солнце — скрипку бережно возьмёт
и струны лучом коснётся и поэма потечёт,
и от боли отвернётся мир, игры не вынося,
потому что он очнётся вмиг, за музыкой несясь.
Клей застыл. Листы коробит. И рассохся корешок.
Не рыдай его во гробе… если спор уже решён.
Жизнь — волна. Любовь — движенье. Я захлопну переплёт,
чтоб веселием блаженным разлетелся вешний лёд,
чтобы тот, кто не споёт нам, спал спокойно по ночам
в переплёте ночи плотном под покровами начал.
И была ли то баллада об ушедшем в мир иной,
я не знаю — весть была — да скрипка скрыта пеленой.
3 января 1986
Фоно-грамма
Тема
Он выучит в раз назубоквсё то, что вчера задавали,
но позавчерашний урок
припомнить сумеет едва ли —
и будет часами корпеть
над Баховой музыкой скорбно,
по лесенке Черни лететь
и Скрябина переаккордывать.
И, место своё различив
вне Шумановой партитуры,
он вышумит всё же мотив
и, вывернув клавиатуру,
упрямо его повторит
скрипучей шарманкою вальса —
и, кажется, вновь говорит
смычок, что, касаясь, казался.
А в прочем — ещё не беда —
похоже? — похуже — послушай:
в горячке ревут города
и матом врываются в уши.
Останься за музыкой и
токуй как глухая тетеря,
а проигрыш в петушьи бои,
поверь, небольшая потеря, —
так лучше долбить на ПК —
то есть underwood поневоле.
Прощай, вундеркинд мой, пока
бекар отличим от бемоля.
Вариация 1
Он выучил фраз назубокиз тех, что вчера задавали,
но позавчерашний урок
припомнить сумеет едва ли —
и будет часами корпеть
над Баховой музыкой скорбно,
по лесенке Черни лететь
и Скрябина переаккордывать.
И, место своё различив
вне шума новой партитуры,
от тот же шаманит мотив
и, вывернув клавиатуру,
упрямо его повторит
скрипучей шарманкою вальса:
что чёрный смычок говорит,
что, касаясь, Казальсу казался.
А в прочем — ещё не беда —
похоже? — похуже — послушай:
в горячке ревут города
и матом врываются в уши.
Так пусть же долбит ученик
и выдолбит что-то такое,
чтоб мир обернулся на миг
и крик задохнулся покоем.
Вариация 2
Все выучили назубоквсё, что на завтра задавали,
но я-то подзабыл урок
и вспомню в срок его едва ли, —
так стоит ли теперь скорбеть
об аховой Чаконе горней
как чокнутый Феруччо — впредь
от местной масти до мажорной?
Я бы такое намутил
в В-moll-ной мессе, отчубучив,
что Отче б выучил мотив
на тему Чаттануга-Чучи —
и повторял и повторял
и повторял и повторялся,
как Людвиг вам материал
на-на-на-НА! — намеревался.
Я лишь за музыкой рискну
распяться, чем …овном распасться —
да видно было бы Луну,
Давид, но надо оставаться —
и, распят музами, ну что ж,
я в памяти Твоей воскресну.
Ша — лишь, но вы учили ложь,
недоучили — Песню Песней,
а выучили — куй! — поймёшь.
1988 (запись 2 июля 2005)
Дерево и железо
И времени в обрез
отпущено простором,
и дерево, на срез
поющее, молчит,
но облетевший лес
над белым косогором
воистину воскрес
в ночи.
Жаль, но времени — ровно — в обрез:
проявить к песнопению милость
древесины, что певчей явилась
красотой кольцеванья на срез.
Так, но мы не оставлены жить
в сердцевине певучего строя,
чтобы мерой простору служить,
чтобы времени зло золотое
научилось на срез умирать
откровением клятвенно-клейким.
Ан железного строя игра
ужасает жестокой жалейкой.
февраль 1988
ИЗ ЦИКЛА «ПРАЗДНИКИ»
Троица (Пятидесятница)
И в комнате прохладно и светло —день Троицы разбросанной травою
вошёл — звенит оконное стекло:
пчела стекает каплей восковою.
А за околицей — божественная хвоя:
оплот иголок около ворот.
Где было Трое — нас осталось только двое,
но дальний колокол покоя не даёт.
1982
Страстная пятница
А. С. Кравцу…но пахнёт ли Родиной несказанной
слово — в руки род — иной говорок —
чёрно-зелень памяти осиянной,
и Земли медлительный проворот,
Но далёко мне до чужих основ
дерзновенья — деревенеет плоть,
и как только нам не хватает слов —
всяк свой крест несёт — говорит Господь.
Как накинули на голову нам сеть —
и не сметь поднять её день-деньской,
и пора сменить золотую цепь
рифмы женской — медной тоской мужской.
Да и как найти мне без ветерка
тучу грозную, что на Восток снесло? —
принесло, знать, с Анти-материка
всё, что намертво здесь вросло.
И не встретить шепчущего в ночи,
кто, все счёты сведя с собой, от лица
отрывает солнечные лучи,
забывает обратные адреса,
посылает вместо себя на суд
двойника — немотствовать на суде…
посмотри, те ли тучи в себе несут
прошлогодний снег: «Ах, не те?» — «Не те!»
И в конце смиренного векабря,
умиротворённо — в конце концов
у себя приходится отобрать
двойника рас-строенное лицо.
Но тому препятствуют зеркала
оттого, что негде приткнуть глаза,
а земля чужая — голым-гола,
и пути — вперёд есть пути — назад.
Кто из нас одинок: двойник, тройник,
кубатура шара, О, пять чувств,
кто шестого ради проник в тайник,
знать — не знаю, зная: знать — не хочу.
Не найти отмычки к той музычке,
— от греха подальше свою запрячь, —
на раздвоенном вертится язычке:
— Не велеть ли кобылку вновь запречь?
Да на волю вырвавшись, арестант,
попадает в рабство похуже — вновь
и, как в воду, глядя в лицо креста,
не промолвив «здравствуй», смывает кровь —
И душа, зашедшая далеко,
не подобья — образа в двойнике
не найдя, становится двойнику
третьим лишним — увы! — ничем, никем.
13 апреля 1990
Воскресение
Как потопом грубого помолальётся в руки звёздная мука.
Не растёт печаль на месте голом.
Потолок выравнивают с полом,
поднимая пол до потолка.
Добавляют дрожжевой закваски.
Тесто месят, как минуты мнут.
Гул подземный слушают с опаской.
Скрип полозьев заменяет сказку.
Собирают звёзды на снегу.
То ли пыль в глаза, а за — свет застят.
Красного впускают петуха.
Дым столбом — и то во власти власти.
То вечор несказанное «здрасьте»
довело сегодня до греха.
Как шипят обугленные сучья
и зудит зубатая пила!
Садят хлеб. Ухвата прячут крючья.
Слушают тоскливы однозвучья
и готовят к выносу тела.
Переждать или помочь пожару?
Нет, никак не разберу в дыму.
Наконец-то — хлебы — с пылу-жару.
Песнопенье с улицы — в дому.
Дверь, хозяин, закрывай кошмару.
Кто кого не любит — не пойму.
И недаром низкорослый Моцарт
на высокий взнёсся табурет
посмотреть: как позолота трётся,
гнётся пламя, солнце достаётся,
как «mein lieber Augustin» поётся
и ревёт печное кабаре.
А вода и воздух так похожи,
что не смеет солнце выбирать:
подниматься, сбрасывая вожжи,
иль обратно — в землю — умирать,
и не знает яблонька в рогоже:
раскрываться или зарыдать?
Золотые пышут караваи.
Снег — солёной горкой — на столе.
И, тихонько дверь приоткрывая,
входит луч, и песня хоровая
зажигает розу на стекле.
Но спокойно смотрит исподлобья,
распахнувши рока ворота,
на своё высокое подобье
только что сошедшее с креста…
1990