Пьеса
Опубликовано в журнале ©оюз Писателей, номер 6, 2005
Станислав
Александрович Минаков
— поэт, прозаик, эссеист, публицист. Родился в 1959 году. Публиковался в
журналах, антологиях, альманахах Харькова (в т. ч. в «їП» №2), Киева, Воронежа, Москвы, Санкт-Петербурга,
Владивостока, Казани, Красноярска, Новосибирска, Черкасс, Севастополя, Праги,
Мюнхена, Штутгарта, Нью-Йорка, Оттавы. Автор книг «Имярек» (М., 1992),
«Вервь» (Харьков, 1993), «Листобой» (Харьков, 1997),
«Хожение» (М., 2004). Известен как переводчик
английской поэзии: книга детских стихотворений А. А. Милна «Где живёт ветер» (Х., СП «Интербук»,
1991), цикл «В деревне Биг-Дундук: из народной
английской поэзии для детей (“Nursery Rhymes”)»; для 3-томной антологии «Семь веков английской
поэзии» (М.: Водолей, 2007, под ред. Е. Витковского)
перевёл около 1000 поэтических строк 8 авторов разных эпох —
А. и Ш. Бронте, Р. Эйтона, Дж. У. Рассела («А. Э.»), X. Макдиармида, К. Патмора,
О. Добсона, Л. Джонсона, Э. Даусона. Лауреат премий Б. Слуцкого (Х., 1998),
«Народное признание» (Х., 2005), Международной
им. Арсения и Андрея Тарковских (Киев-Москва, 2008) и других. Автор-составитель
книги «Храмы России» (М.: ЭКСМО, 2008).
Вокально-эпическая картинка
Действующие
Станислав — отец двоих отпрысков разнога полу, упитанный дядько лет 42-х, при бороде и очках, обременённый культурными ценностями;
Анна Станиславна — его дочь, длинноволосая отроковица лет 16-ти, непрерывно барабанящая пальцами по подвернувшимся твёрдым поверхностям;
Александр Станиславич — его сын, почти 14-летний отрок, рекущий и поющий басом, время от времени трогающий свой «недлинный ус».
Дид
Баба (без голоса)
Козлёнок без голоса (без бабы)
Действие происходит на покрытом травами живописном двойном всхолмии — над рекою Уды, летним вечером, в самом начале сумерек.
Станислав (возвышая глас): «Иже зареза Редедю предъ полкы касожскыми…»
Станиславна («буратинистым голосом»): Редедю! Редедю! (Выигрывает на спине у отца какой-то замысловатый пассаж пальцами обеих рук.) Ну, вгадав […угадал (укр.) — Ст. М.]?
Станислав: «Думка», Чайковский. В сотый раз скажу, что не мой это композитор, но ничего не знаю более славянского по духу, чем «Думка»). Вот ведь — где раскат! От бесшабашной, шебутной, а местами страшной скоморошины — до запредельной, космической грусти. А финал, два последних аккорда!..
Станиславна: Именно! Почти. Ференц Иваныч Лист, «Венгерская рапсодия номер восемь». Программа моего второго тура, коли таковой случится… Ну что ж, спасибо хоть — не сказал «Половецкие пляски»!
Станислав: А что, вполне бы уместно! В летописях писано, что именно здесь, в древнем городе Донце, останавливался князь Игорь Святославич, бежав из половецкого плена…
Станиславич: Ну, и где же этот Донец?
Станислав: Вот тут, где ты и стоишь. (Указывает на огромный, врытый в землю, выцветший металлический транспарант, на котором бледно-рыжей краской по блёкло-голубому полю написано: «Украина. Донецкое городище. Памятник архитектуры VIII—XIII веков. Охраняется государством. Повреждение карается законом». Бормочет.) Ярославна на забрале… в Путивле… зегзицею кычет…
Станиславич (теребя в уголке губ ковылинку): «Зозуля кувала…» [«Кукушка куковала» (из укр. песни) — Ст. М.]
Станиславна (саркастически): «Кукулечка кука…» [«Кукушечка кукует» (из польск. песни) — Ст. М.]
Станиславич: А поляки тут при чём?
Станиславна: При всём. Хоть гимн страны возьми. Сравни: «Ешче Польска не сгинела…», и «Ще нэ вмэрла Украина…» Сплошной плагиат! У нас — хоть бы что-нибудь своё!
Станиславич: Два балла! Во-первых, «Ще не вмерла Украины // Ни слава, ни воля…»
Станиславна: А во-вторых?
Станислав: А во-вторых… (Делает паузу и глядит чуть в сторону — на коров, пасущихся в низине за рекой.) «Кони ржут за Сулою…» (Набирает воздуху и ревёт, сотрясая окрестности.) Ма-а-ша! Му-у!
Ему отвечает какая-то случайная бурёнка от недалёкого сосняка.
Станиславна (отцу): Пуся, да ты просто Маугли! (Поводит носом на порыв ветра.) Откель вонишша, однако?
Станислав (указывает на близлежащие навалы мусора и на жуткий закопчённо-чёрный остов коксохимического завода, расположенного километрах в двух «выше по ветру»): Составной букет.
Станиславна: Культурные слои! (Произносит, зажав ноздри пальцами, отчего получается «культудные».)
Порыв проходит, вонь помалу рассасывается. Под транспарантом «…карается законом» обнаруживается приличных размеров яма.
Станислав (задумчиво глядя в неё) : Разгадайте: чем больше ковыряешь, тем больше становится!
Станиславич: Ноздря!
Станиславна (смеётся): Да не ноздря! Яма!
Из-за холмика на простор выскакивает симпатичный серо-бурый козлик-подросток. Прыгает он очень высоко, отталкиваясь четырьмя копытцами одновременно.
Увидев козлика, Станиславич декламирует кобзаря Тараса, перефразировав в одном слове:
«Мэни трынадцятый мынало,
Я пас козлята за сэлом…»
Станиславна: Молодец, «зукраинизувався»! Возьми с полки пирожок!
Станиславич: Пуся! А почему мы зовём тебя «Пуся»? Кто это придумал?
Станиславна: Да мы ж и придумали — в глубоком детстве. А в чём, собственно, проблема?
Станиславич: Да как-то странно! «Пуся»! Как-то по-козлячьи! (Срывает стебелёк, протягивает козлику и делает к нему шаг.) Пуся-пуся-пуся!
Из полудалёка слышится женский Голос: Зайчи-и-ик! Зайчи-и-ик! Подь сюды-ы!
Козлик мячиком ускакивает на зов.
Станиславич: Это был «Зайчик».
Станислав (снова приближаясь к псевдопафосу): «О Русь! Жена моя! До боли…»
Станиславич: При чём тут жена? Как можно Русь называть женой?
Станиславна: Дупло! Это ж Блок! Сан Саныч!
Станиславич: Ну и фиг? Зоофилия какая-то, а не стихи! Он был «збочинэць», цей ваш Сан Саныч!
Станислав: Саша, как по-русски — «збочинэць»?
Станиславич: Ну, извращенец.
Станислав: Добрэ, сынку.
Станиславна: Всё равно — этот удодняк употребляет слова, о значении которых не имеет понятия. Юный зоофил!
Станиславич стремительно (хоть и не очень уклюже) отпускает ей ногой подж..ник. Станиславна пытается ответить тем же, но ей мешают меньшая подвижность и рельеф местности: любимый братик успевает увернуться.
Станиславна (в ярости): Гад! Чипидрос!
Станислав: Шо я слышу?
Станиславич (продолжая уворачиваться): Это она у меня спёрла! Это Утя придумал! К нему бабушка приехала из села, ну и говорит: «Артурчик, ты чи пидрос?» Ну, в смысле, «ты подрос, чё ли»? Скажи, класс?
Конвульсии продолжаются. Неразлучная парочка носится вокруг отца.
Станислав (гласом пастыря): Чада мои, живите в мире!
Станиславна (запыхавшись, по-прежнему норовя достать братца): Уно моменто! Джяст э минит! [Минуточку! (итал. и англ.) — Ст. М.]
На одном из гребней двувсхолмия, чинно шествуя по тропочке, появляются селяне — дед да баба, несущие на плечах нехитрый инструментарий: косу и грабли, соответственно.
Станиславич (наконец остановившись): Щас нас скосят на хрен! Прям как по Стивену Кингу!.. (На всякий случай оглядывается…) Надо выдать себя за своих! (…и немедля затягивает красивым басом.) Нэсэ Галя во-о-оду…
Станиславна (почти сквозь зубы): Чмур позорный, не фальшивь, ты же закончил музыкальную школу!.. Ты ж поёшь в церковном хоре, Шаляпин!
Станиславич (продолжает «спиваты»): Коромысло гнэ-э-эться-а-а…
Дед (улыбаясь, приближается по тропочке): Ото ж козака здалэка чуты! […издалека слыхать! (укр.) — Ст. М. ]
Станиславич: Здоровэньки булы, диду! Як там, типа, урожай?
Дед: Та якый же зараз урожай, хлопчику? Ще ж чэрвэнь […июнь (укр.) — Ст. М.]!
Селяне, не останавливаясь, кланяются. Кивает головами и «троица».
Станиславич (вслед проходящим): Ну, хай воно соби и надали колосыться! (Сестре и отцу.) Нет, вы как хотите, а я — украинец. Родился, живу на Украине…
Станиславна (брату): Дурко, а мы где родились! Но мы ж — русские, понял, русские! Твой дед — донской казак…
Станиславич: …А бабушка Паша — с Полтавщины родом, и фамилия её — Кобзарь!
Станиславна: Посмотри на себя в зеркало, «украинец»! У настоящего хохла — нос бульбой, а у тебя — как у кряквы. Самый что ни на есть «утя»! А говоришь ты на каком языке, чмо?
Станислав (гласом пастыря): Отроки, без фанатизма!
Станиславич: Пуся, она всё время ругается! Лается, как сапожник! Уши вянут! «Поэтесса»!.. (Становясь в позу обиженного пророка, речет сестре.) Имя тебе — не Аня, а Феня!
Станислав: Анна, прекращай! Индусы говорят: сварливую жену выгони из дому в первый же день!
Станиславна: А кто тебе сказал, что я замуж собираюсь? Что, вот таких обапелов галимых плодить? Украинцев?
Станислав: Кого-кого?
Станиславич: Это она тоже у меня сперла! Хоть бы что-нибудь своё! Это наши пацыки придумали: обапел!
Станислав: Ну, пацыков я ещё могу прожевать. Это — «пацаны», что ль? А «обапел»? Что сие?
Станиславич: Ну, обапел, и всё тут! Без синонимов! Как говорится, «вызаут» […«без» (англ.) — Ст. М.]! То есть — полный дятел!
Станислав: А «галимый»? Это от «галиматьи», что ль?
Станиславна: И от неё тоже.
«Троица» начинает спуск к реке по склону холма.
Станислав («возвысясъ духом», декламирует): Станиславичи, Анна и Александр, по ковыл-траве преклонённой…
Станиславна: О! О! На наших глазах рождается новое эпическое полотно! Сашка, записывай!
Но Станиславич «заводит» из «Битлз»: …Зеа вилл би эн энсэ: лэт ит би-и!
Станиславна (декламирует, почти по Светлову):
Скажи, Карачёвка, и Харьков ответь,
Давно ль по-английски вы начали петь?..
Станислав (подхватывает «Гренаду»): Скажи мне, Украина, не в этой ли ржи…
Станиславна (прерывает его): Не в этой, не в этой… (Псевдотеатрально воздевает руки к брату.) Кто — сей? О, скажите мне, кто этот вьюнош сладкогласый?.. Да вы, батенька, полиглот! В языках разумеете?!. О, какая дикция!..
Станиславич: Рот заткни, кишки простудишь!..
Станиславна: Как тонко! Как свежо!
Станиславич (возобновляет): …мазэ Мэри камс ту ми-и!..
Станиславна: Какая похвальная религиозность!
Станислав: Воттыменно! Между прочим, спел бы что-нибудь из Бортнянского, Гречанинова, Березовского…
Станиславна (встряв): …Гусинского, Абрамовича…
Станислав (продолжая): …«Жертву вечернюю» Чеснокова! Что вы там во храме поёте?
Станиславна: А он не помнит ни фига!
Станислав: Ну, как это может быть? (Громко поёт.) Да испра-а-авится молитва моя яко кадило пред Тобою-у-у!.
Станиславич: Да, Анечка, это тебе не «Хоровод гномов» безмозглый, не «Болеро» занудное! (Цитирует.) «Под приятностию и сладостию звуков музыки мира не почивай, но твёрдо знай, что он — не что иное, как Сирена, которая привлекает тебя пением, дабы умертвить твою душу, мучить тебя в сей жизни и низринуть в бездну адову»…
Станислав и Станиславна (в оторопи глядят друг на друга): …!?
Станиславич (останавливается и как бы набирает «морального воздуху». Затем речет): Я ж говорю: музыка ваша западноевропейская — сплошное искушение, щекотание непонятной чувственности. Слушать надо голос, пение! Причем — православное. Без всяких там железяк типа органов, без этих ваших Бахов с инвенциями недоразвитыми!
Станислав и Станиславна: …!?
Станиславна (сглотнув ком): Да ты гонишь!.. Пуся, он гонит! (И, как бы поясняя.) Он фуфло толкает! (Братцу.) Сыми умняк, отстой!
Станиславич (продолжает чесать как по писаному): Голос человеческий молящийся — вот инструмент для извлечения звуков преднебесных! В православии нет инструментальной, то есть земной музыки в Богослужении, ибо цель его — освящение ума словом Божиим, подчинение чувственной стихии разумной словесной силе, и через это — исцеление человеческой природы…
Станиславна (уже адаптировавшись): Пуся, он грузит! На понт берёт!
Станислав (приходя в себя): Оно конешно… Но однако же… Впрочем… А как же… Нам бы тут не выплеснуть с водой и ребёнка… Что? Могу в ответ прямо процитировать Писание: «И когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, — и отраднее и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него». Обрати внимание — «взяв гусли!» А вспомни-ка Псалмы Давидовы! Они исполнялись тогда «на струнных и духовых орудиях».
Станиславич: Так то ж — Старый Завет!
Станиславна (нервически): Да не Старый, а Ветхий!.. Пуся, я ж говорю: он — гонит!.. (Братцу.) Кончай гониво!
Станиславич: Ну, хоть и Ветхий! Мы что — евреи, что ль?
Станиславна: Лёша Дурбилин! А Господь твой, Иисус Христос, кто был?
Станислав: Ти-ха! Брэк! Охолонули!
Приближаются к роднику.
Станиславна (брату): Не пей, козлом станешь!
Станиславич: Ага, Зайчиком! (Все пьют, крякают.) Ледяная.
Станиславна: Вокал простудишь. Серебряное горло Украины.
Станиславич: Не каркай под руку! (Поёт.) Посия-а-ала огиро-о-очки!..
Станиславна: Пуся, уйми эту фальшивую задницу!
Станислав (напевает первую строку арии Папагено из моцартовской «Волшебной флейты»): Дер Фогельфейнгер ихь бин, йа…
Станиславна (буратинистым голосом): Фогель!.. Фогель!.. [«Птица» (нем.) — Ст. М.] (Указывает на воробья и так же «буратиня».) Дас ист фогель!.. Полетел-л-л!
Станислав: «Волшебная флейта» — абсолютно гениальная вещь! Представляете, Моцарт эту оперу написал одновременно с «Реквиемом»! Я там где-то даже слышу эту тему реквиемальную — лакримоза, скорбь… Ничего не знаю выше «Волшебной флейты»! И озорство, и красота, и космос!
Станиславна: Моцарт действительно был большой приколист. Весёлый такой дядька!
Станислав: Вот уж кто воистину исполнил завет Христа: будьте как дети! Светлейший человек!
Станиславич: А Моцарт, он кто — немец?
Станиславна: Такой же немец, как ты хохол!.. Австриец!
Станиславич: И откуда он вынул это имечко дефективное — «Папагено»!? Гибрид какой-то: не то «Папакарло», не то «КрокоГена»!
Станиславна: Не тошни, амарантус хвостатый!
Станиславич: Сама ты — афеландра оттопыренная!
Станислав: А что это ещё за дела?
Станиславна: Справочник по астрологической ботанике. Кстати, это — растения Льва, твоего знака.
Станислав: А мне всегда нравились названия стрекоз: «красотка-девушка», «лютка-невеста»…
Станиславна: А Пушкину — «барышня-крестьянка». Поэты — они завсегда стрекоз любят!
Станислав: Слушайте, в кого вы такие трепачи? Слабонервному — ошизеть от вас можно!
Станиславич: Пуся, ты представляешь, Утя себе поставил винчак на тридцать гигабайт!
Станиславна: Слушайте, можно хоть здесь, на природе, на исторической, так сказать, ниве, — без компьютеров? (Братцу.) И вот всё-таки странный ты, Сашка! «Пуся» тебе, значит, — по-козлиному, а «Утя» — не по-козлиному? Где логика?
Станислав (глядя снизу на холм и, кажется, продолжая настаивать на изначальной теме): «О Русская земле! Уже ты за шеломянемъ еси!..»
Станиславна: Во, понял, Сашечка? «Русская земля»! Рус-ска-я! Пусь, а «шелом» — это шлем или холм?
Станислав: И то и другое. Они ведь и внешне похожи.
Станиславна: Ля! Во!
Станиславич: У вас вообще-то «Слово о полку Игореве» — древнерусское или древнееврейское? «Шолом» — это газета городской синагоги. (Поёт.) Израэль, Израэль, Израэль… Тара-ра—ра, тара-ра—ра… Дальше я не помню… И в конце три раза: Шолом! Шолом! Шолом!
Станислав: «Шолом» — по-еврейски «мир». Используется как приветствие, как «здравствуй!» Сравните с арабским: «мир вам!» или там «мир входящему!» (Мечтательно.) Вот чего действительно хотелось бы, так это съездить с вами в Израиль, к святым местам, ко Гробу Господню…
Станиславна: Там сейчас как раз — не мир, а война войной…
Станиславич: …Хоть «шолом» покати! (Останавливается и «по-одесски» поёт, гримасничая и утрируя.)
Добрый вечер, тётя Хая! — Ай-йа—йа!
Вам посылка из Шанхая! — Ай-йа—йа!
А в посылке три китайца — Ай-йа—йа!
Три китайца красят…
Станислав: Инаф! [Достаточно (англ.) — Ст. М.] Будя! (Смотрит на часы.) Пора на электричку.
Станиславна (братцу): Алё, псалмопевец! Уходим!
Спешно поднимаются по оврагу на холм — мимо садовых деревьев.
Станиславич: А у них тут девятьсот лет назад — что вообще-то росло? Сливы-то у них тогда уже были? Виноград-там, вишни наши украинские… Или только брюкву какую-нибудь трескали, як пацюки […как крысы (укр.) — Ст. М.]?
Станислав: Мне почему-то нравится думать, что Игорь Святославич тут ещё раз останавливался — идучи на битву, когда солнечное затмение было, 1 мая 1154 года!
Станиславич: Да-а… Не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати…
Станиславна: Ты, буй-тур!
Станиславич: С матюками — полегче на поворотах!
Станиславна: Дебила кусок!
Станислав: Вы вообще когда-нибудь затыкаетесь или нет? (Указывает на дачные строения, расположенные через шоссе…) Вот моя деревня… (…и кивает на виднеющийся с холма Город.) …а вон — мой дом родной…
Станиславич, вырвавшись чуть вперед и проходя через шоссе мимо гигантской кучи мусора, поддает ногой пустую пэтбутылку, но, не удовлетворившись этим, сильно пинает пузырящийся полиэтиленовый кулёк. Кулёк лопается и забрызгивает «футболиста» по колени чем-то неизъяснимо жёлтым и неистребимо вонючим. Станиславич врастопырку, полусогнув ноги, останавливается, разводит руки в стороны и замирает.
Станиславна (победно-злорадно подпрыгивая): Йес! Йес! Редедю! Редедю! Редедю!
Станиславич (поворачивается к спутникам и по-цирковому хлопает в ладоши): Опа-нна! (Трясёт головой, скорчив дебильную рожу): Гы-ы!
Станиславна (голосом телекомментатора — громко, гнусаво и очень быстро): Шановнi телеглядачi! Цей епохальний м’яч у ворота триразового чемпiону свiту, збiрної Аргентини забив неперевершений український форвард Тарас, ой, пробачте, Андрiй Шевченко! Слава Українi! Героям слава! (Поёт болельщицкий гимн.) Олэ! Олэ-олэ-олэ! Україно, упэрэд!
Станиславич (голосом Шварценеггера из фильма «Терминатор»): Аста ла виста, бэйби! [Прощай, крошка! (исп.-англ.) — Ст. М.] (Воспрянув — с «красивыми» жёлтыми ногами — маршем топает поперёк шоссе.) Нас рано, нас рано мама разбудила!..
Станислав: Батистута, стирать штаны будешь сам!
Станиславна: Йес! Редедю!
«Троица» пересекает шоссе и скрывается в воротах, рядом с которыми на заборе висит фанерный щит: «Садоводческое товарищество им. И. М. Мичурина». Слышен радостный лай большой собаки. После стихшего лая различается тройственное «битловское» пение:
…There will be an answer:
let it be-e!..
Почти смеркается. На всхолмие, радуясь неистребимой свободе, скоком-боком снова вылетает козлёнок Зайчик.
Ноябрь 2001