Рассказы
Опубликовано в журнале ©оюз Писателей, номер 5, 2003
Сергей
Михайлович Огиенко «Родился в Харькове в 68-м.
Сразу не писал. Жил в
пригороде, готовился в садик, но так и не пошёл. Пошёл в школу. Писал много, но
всё не то. После окончания школы писал нештатным корреспондентом в областную
молодёжку. Не то чтобы много, но всё опять же не то. С 87-го учился на филфаке
ХГУ. Писал только конспекты. Затем, с перерывами, писал именно то, некоторое из
которого было принято “їП”. Это пока
всё, но продолжение обещало последовать.»
От редакции: крупные и мелкие
прозаические и поэтические огиенки публиковали
журналы «В кругу времён» (Харьков, 1998), «Першацвет»
(Минск, 1999—2000), газеты «Городская газета» (Харьков, 1998), «Знамя юности»
(Минск, 1999), «Событие» (Харьков, 2003). Публиковался «їП» №1, №2 (2000). С 1989 по 2001 С. М. О. отбывал наказание
по фальшивому обвинению в убийстве в одной из «строгих» зон Полтавской области.
БАБУШКА С ДЕДУШКОЙ
Дедушка всегда был с фантазией: бывало, пока бабушка спит, насунет валенок на голову и так генералом ходит или перед образами стоит. Пока бабушка не проснётся и не чхнёт со страху.
Дедушка с бабушкой хоть и старенькие, но спали вдвоём на печи: дедушка, как мужчина, в самый дальний угол лез, а бабушка с краю. Оттого, наверное, и падала часто.
Залез котёнок в валенок и уснул там. А дедушка утром на похмелье ногу в этот самый валенок и сунул. И как заорут оба!
Дедушка, боясь колючек, малину никогда не собирал, а собирала её бабушка, чертыхаясь и пиная ногою медведей.
Когда у дедушки свербело в носу, он постоянно что-то в него засовывал и сразу же забывал об этом. Так что жили они с бабушкой небогато.
Каждое воскресенье дедушка, кряхтя, подстреливал влёт из берданки свою старенькую ушанку, после чего долго осматривал её, приговаривая: «Ох, и живучая ж, сволочь!»
Дедушка страшно ненавидел мух и оттого ругал их самыми чёрными словами. Мухи от этого падали прямо на лету и сразу же начинали вонять.
Бабушка была очень набожной и часто молилась в углу, громко стуча о дубовые половицы одухотворённым лицом.
Дедушка, когда спит, храпит тонко и жалобно. «Соловьём», как говорит бабушка. Бабушка же не храпит никогда, а только томно булькает губами.
Дедушка был человек откровенный: бывало, пока бабушка спит, достанет из заначки бутыль, напьётся до недержания и сляжет поперёк самого видного места. Да так и лежит, пока бабушка об него ноги не вывихнет.
«Борода — не простая растения, а не иначе как фильтр организму!» — комментировал дедушка, извлекая после еды капусту из бороды.
Бабушка всегда с опаской спускалась в погреб, так как знала, что любитель приключений дедушка непременно вытащит лестницу и надолго закроет лаз.
Временами дедушку мучили сильные приступы склероза: он не признавал бабушку и как чужую выгонял её на ночь на мороз.
Апрель 1997 года
* * *
Древний грек Прогоркл едва ли не единственный во всей Древней Греции осознавал всю историческую значимость своего древнего существования.
С самого утра и до позднего вечера, роняя слёзы в тунику, он предавался древнегреческим философским размышлениям и литературным занятиям, время от времени отвлекаясь на виноделие и прочую пастораль.
Древний грек Прогоркл прекрасно понимал, что время идёт и следует торопиться.
«Древний грек, — изрёк Прогоркл в минуту озарения, — делает культуру, тогда как новый грек делает шашлыки!»
Сказав это, он отхлебнул из амфоры и растянулся на ласковом древнегреческом солнышке.
* * *
Все — птицы как птицы, а вот ворона совсем ум потеряла: подружилась с плоскогубцами и научила их летать. Так теперь и летают вдвоём, каркая, а когда на их пути встаёт ЛЭП, плоскогубцы вырываются вперёд и услужливо перекусывают провода.
1997 г.
ДЯДЯ НАДНО
Алкоголик дядя Надно любит, напившись до одури, бродить по своей жилплощади и воображать невесть что: то он на прогулке в лесу, куда нелёгкая судьба забросила его партизанить, то он кит-самец, тыняющийся по океанам в поисках необъятной подруги, то — советский разведчик, оказавшийся за решёткой за мимолётную связь с чукотской радисткой… Фантазиям дуреющего дяди Надно несть числа, вот и бродит он, един во всех лицах, по комнате, спотыкаясь о всё прощающую ему собачку Надьку.
Алкоголик дядя Надно, небритый, взлохмаченный, измученно ввалился в комнату, с полминуты постоял неприкаянно — и бросился на колени в угол.
— Каяться? — с надеждой подвернулась к дяде собачка Надька. Дядя Надно блевал.
Надька метнулась к своему коврику: «Боже! И этого человека я люблю!»
Алкоголик дядя Надно не хотел отдавать замуж собачку Надьку, отчего окрестные кобели злобно щёлкали зубами и мочились на дядин порог.
Алкоголик дядя Надно останавливается у заснеженного порога и, тыча пальцем в жёлтое пятно, спрашивает у собачки Надьки:
— Твоя работа?
Надька нюхает и отрицательно мотает головой.
— А чья же?
Надька молчит.
— Уж не я ли? — свирепеет дядя.
Надька опускает голову.
— Понятно,— говорит дядя Надно,— кто-то из твоих кобелей.
Надька заметно краснеет.
— Значит, любит,— успокоенно вздыхает дядя Надно.
— Что с тебя взять? — сказал алкоголик дядя Надно, досадливо глядя на собачку Надьку. — Тебя даже на панель не выведешь!
Однажды алкоголик дядя Надно, налив полную рюмку водки, недобро наставил на неё палец и произнёс следующую сентенцию:
— А у меня,— горестно произнёс дядя Надно,— весь ум туда уплыл! И, всхлипнув, проглотил содержимое рюмки.
Я же, проходя мимо, слышал это и записал. А вы это прочитали. И теперь знаете об алкоголике дяде Надно чуточку больше. Вот вам и польза существования литературы и средств массовой информации. Вы это понимаете — и слава богу!
Однажды, сильно пошатываясь от прилива вдохновения, алкоголик дядя Надно задал вслух риторический вопрос:
— Интересно, а куда я иду?
И ответа на вопрос не было, как не было ни водки, ни денег, ни счастья вообще.
— Красота — штука сильная,— делился с собутыльниками алкоголик дядя Надно. — Вчера вот полез в люк к Шурке Морде. Бутылку с собою взял. Гляжу на Шурку — не баба, а белая горячка, ужас! Выпил первую, глядь: хоть не молода, всё ж баба! Вторую — и фигура у неё в теле! Третью — ба! Да это ж Брижит Бардо!
Алкоголик дядя Надно, трясясь от синдрома, упорно стучит дверь соседа. Ахнув, дверь отходит, и в щели образуется мордочка чиновника Взяткина.
— Что вам надобно? — тонко спрашивает чиновник Взяткин, голос, бородка и галстук которого скупо дрожат.
— Взяткин,— дышит в него алкоголик дядя Надно,— дай три рубля!
— У меня нету,— отвечает Взяткин, на правом глазу его наворачивается слеза.
— Взяткин,— дядя Надно бережно придвигает чиновника за галстук к себе,— дай три рубля, я отдам.
— Нету! — слеза, тоже дрожащая, срывается вниз.
— Взяткин! — страдания дяди Надно достигают апогея. — Я отдам. Чесн-слово!
Чиновник Взяткин трудно глотает:
— Нету, нету у меня денег! Дядя Надно брезгливо выпускает галстук и тоном внезапного понимания произносит:
— Нет. Ты не человек, Взяткин. Ты — на-фта—лин!
05.10.97 г.
Только алкоголик дядя Надно, как всегда, еле добравшись до своего дивана, улёгся, как из-за шторы появился чёртик в ливрее и громко объявил:
— Белая горячка!
И скрылся из глаз.
«Ч-чёрт!» — выругался про себя дядя Надно, а вслух сказал собачке Надьке:
— Где ты есть? Не видишь, что ли: у нас гости!
10.10.97 г.