Дмитрий Вадимович Середин родился в Харькове в 1970. В 1987—88 учился на филологическом факультете Харьковского государственного университета. С 1997 работает режиссёром и сценаристом на одном из харьковских телевизионных каналов. Публикуется впервые.

                               * * *

Не послушался кукушку — вот и тридцать. В темноте
лает где-то пёс кликушный, чайник парит на плите,
одиноко смотрит лампа белым глазом в потолок,
белый сахар аккуратно вполз под белый кипяток…
То ли страшно, то ли скушно рушить эту кабалу.
Перья пёстрые кукушки треплет ветер на полу.
 

                               * * *

Медея, видишь — виноград созрел.
Краснеют дёсны деревянные давилен.
Сандалии по утренней заре,
как змеи, щиколотки тонкие обвили.
В тени «Арго» на медленном огне
Ясон из мидий варит пресную похлёбку.
Неси ему, Медея, яство — не
козлятину, не солонину. Горстью робкой
он и Аид вкусят от плоти плов.
Пусть сыновья плывут по отчим венам
к руну сокровищ. Воровской улов —
рисунок мидии — Ясон, Медея — гемма.
 

                              * * *

На полустанке — пращурные стены,
заплющенное досками окно…
Динамику под стать осипший тенор,
порядок слов утративший давно.
Уже лет сто, как мы остановились,
лишь подстаканник по инерции дрожит.
И не понять — заслуга ли, провинность,
пасьянсом шпал судьбу заворожив,
нас приковала к тупиковой стрелке.
В сомнамбулической испарине платформ
вороньи литеры по выцветшей побелке
подсказку превратили в приговор.
С музейной тишиной по эшелону
прогулку совершают сквозняки,
и всё, что нужно было бы живому,
хранит багаж, отвыкший от руки.
 

                              * * *

Нас всех причастили потерянным Раем —
зрачками, смотрящими внутрь.
Но мы отродясь этот мир собираем,
с ресницы по капле; как ртуть.
Слепой лепотой, соловеющей лаской
нам дышат в лицо зеркала.
Что — евнуху Ева? Что — мёртвому маска?
Прямое паденье угла
в своё отражение, в бездну изъяна,
из инея, в патоку дней.
Мы — сон наизнанку, где ставшее явным
становится тайным вдвойне.
 

                              * * *

То ли сова пролетела —
                                          на веки перо обронила,
то ли куриная совесть
                                      восстала бессонной вдовой.
Кровная брань сна броню
                                            до утра боронила,
бисером мести металась
                                          и выжгла в межбровьи тавро.
Полночь скупую копытами стратил
                                                             кентавр лунолобый,
улей полудня покинули
                                         сонмища солнечных пчёл.
Чёрное злато бессонницы
                                             мечено высшею пробой,
в ковш умолчания корень
                                            злачных миров завлечён.

 
2000—2001